Депривация

Грейс прижалась лбом к холодному стеклу. Город мелькал за окном – темные окна домов-коробок, редкие зелёные деревья, лужи, отражающие клочья грязного неба. В папке на коленях лежали документы. Где-то глубоко, в самом нутре, поселилась новая боль – острая, жгучая. Боль от слов «предательница» и «дурка». Грейс мучал и взгляд Мэтью, полный той ярости… Она его боялась. Но в этой тихой ярости было единственное, что спасло ее от пьяных когтей прошлого. Противоречие сжимало горло. Свобода? Долг? Казалось, граница между ними размыта, как печать на том злополучном больничном. В жизни осталась только дорога. Мокрая, темная, ведущая в неизвестность. И машина, несущая по этой дороге все дальше от кошмара, который, как выяснилось, не остался в маленькой аппаратной, или в грязной квартире в грязном районе. Он был везде. Он был внутри её. И предать анафеме – не значит уничтожить. Это значит навечно связать себя узами ненависти и отвержения с тем, от чего бежишь.