Просто открой эту дверь и ничего не бойся!

Однажды утром компаньонка Лилия рассказала, что ей приснился удивительный и неприятный, с её точки зрения, сон.

– Представляете, снится мне, что я еду на дачу, к детям. А со мною в электричке оказалась сама Раиса Максимовна!

Глава 2

Глава 2

Я посмотрела на соседку с удивлением.

– Та самая? Вы что, с ней были знакомы?

– Нет, не знакомы мы были. Где Раиса Максимовна, а где я… Я её только по экрану телевизора и знала. А тут во сне – как живая! Словно в одном купе едем, плечом к плечу. И говорит мне, будто живёт совсем рядом. Вместе на одной остановке вышли, а она всё рассказывает, как у неё в доме красота да благодать.

– Надеюсь, в гости не приглашала?

– Да не успела пригласить. Медсестра температуру мерить пришла, и я проснулась. К чему бы это? – В голосе Лилии слышалась явная тревога.

– Так ясное дело! Это к дождю.

– Правда?

– Абсолютно точно! К дождю. Даже не сомневайтесь.

Днём действительно пошел дождь, и Лилия повеселела.

А ночью я долго не могла заснуть. Накатывало необъяснимое беспокойство. И оно вело в прошлое. Мешали какие-то давние воспоминания. Среди всей этой мешанины всплыла одна такая знакомая молодая женщина студенческой поры. Марина Белоцерковская, моя ровесница. Или нет. Она была моложе на пару лет. Марина училась в медицинском. Неожиданно, она ощутила себя ясновидящей. Бывает же такое! И пошло-поехало. Она принялась развивать свои специфические способности, быстро повернув необыкновенные качества в деловое русло. Сначала открыла “кабинет” и арендовала маленькую комнатушку при районной поликлинике, но столкнулась с неприкрытой завистью. Руководительница поликлиники требовала личный процент от марининой выручки. Сначала небольшой, но каждый месяц по требованию процент увеличивался. Марина с таким положением дел не согласилась. Аренду пришлось прекратить. Однако, она сорганизовалась с другими такими же “талантами”. И открылось ООО “Колесо судьбы”. Несмотря на предпринимательскую деятельность врачебный диплом она получила, но продолжила предсказывать. Иногда “Колесо судьбы” попадало в телепередачи, и всегда отзывы о тамошних предсказателях были превосходные. Для съёмок на телевидении Марина Белоцерковская создала для себя образ. Эдакая брюнетка, чьи вьющиеся пряди волос напоминали воронье крыло, упавшее в омут чернил. Жгучие, тёмные глаза, словно два осколка ночи, пронзали самую душу, не оставляя места для надежды или забвения. В ушах её, словно эхо давно ушедшей эпохи, покачивались крупные серьги, мерцающие тусклым, но неизменным золотым блеском. Изысканная утончённость, присущая лишь тем, кто вкусил горечь и роскошь, читалась в каждом их изгибе. На тонких, аристократических пальцах, подобно застывшим каплям крови, блистали золотые кольца с крупными камнями, каждый из которых, казалось, хранил свою собственную, мрачную историю.

Одеяния её – тяжёлые, бархатные или парчовые – струились, словно жидкая ночь, поглощая свет и окутывая её в ауру таинственности. Каждый шорох ткани казался шёпотом забытых молитв, каждый отблеск – кратковременной вспышкой воспоминаний о давно ушедших днях. В её облике чувствовалась неизбывная печаль, словно она была обречена вечно блуждать по лабиринтам памяти, преследуемая тенями прошлого. Она была воплощением таинственности, запечатлённой в золоте, шёлке и бархате. Такая вот вечная пленница своей собственной интригующей красоты. Наверно, так её описал бы писатель Эдгар По, большой любитель тайн и мистики.

–Тот же театр, но только для моих клиентов! – Посмеивалась Марина.

Ещё будучи студенткой, Марина Белоцерковская нагадала себе мужа. При этом, карты показывали, что мужчина уже женат. Но юная Марина, твёрдо уверенная в своём предположении, дождалась: любимый прекратил прежний брак и женился на ней.

Предсказания её были удачны. Она была как Дельфийский оракул современности. Люди приходили к ней, обремененные тревогой, словно корабли, терпящие бедствие в штормовом море. Они искали ответы на вопросы, терзающие их души, как хищные птицы терзают добычу. Как сказали бы в старину. И она, подобно мудрой Сове, сидящей на ветвях древа познания, делилась с ними своей мудростью, рассеивая мрак неизвестности.

Пророчествуя она много гастролировала по стране и даже за границей.

Её можно было назвать ткачихой чужих судеб, плетущей полотно времени, где каждая нить – это выбор, каждое переплетение – последствие. Её дар был и бременем и благословением, ведь, как сказал Ницше: "Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя". Марина смотрела в бездну.

За годы нашего знакомства мы реально виделись с ней только пару раз. В целом обходились нечастыми телефонными звонками или перепиской в интернете.

Однажды на встрече участников творческих факультативов, на которой присутствовала и я, а Марина Белоцерковская в то время стала весьма известной, она подарила мне присказку. Она так и сказала:

– Дарю тебе. Может пригодиться.

– Делать-то что?

– А ничего. Просто запомни. Если что-то застопорилось, повторяй “помогай, продвигай, пять, пятнадцать, двадцать”. Повторяй, и всё!

Тогда мы посмеялись, и присказка спряталась где-то в глубине памяти. А вот вам и раз! Теперь-то и вспомнила. К чему бы?

К сожалению, срок жизни Марине судьба отмерила небольшой. Она неожиданно заболела и “сгорела” быстро. За месяц. Онкология.

Сон по-прежнему не шел. Раньше я вертелась бы в кровати, но нынче сделать этого не могла. Мышцы слушались плохо. Я просто лежала на спине, таращилась в потолок и вспоминала.

А может зря я не воспользовалась марининой присказкой? А вдруг это помогает? Но, с другой стороны, разве можно серьёзно относиться к каким-то приговоркам? Я и не помнила о ней. Это сейчас, в госпитале мой мозг внезапно выдал те слова.

Утром порадовала дежурная медсестра.

– У меня для вас, женщины, две новости. Сегодня последние капельницы у вас, Марфа Юрьевна.

– О! Могу надеяться, что завтра выпишут?

– Это уж как врач скажет. Может выпишут. А может и новые назначения сделают.

–А вторая новость? – Оживилась Лилия.

–С сегодняшнего дня у нас в отделении начнут работать практиканты. Из областного медицинского техникума. Они будут учиться ставить уколы, капельницы. Навыки работы перенимать.

–То есть практиковаться будут на нас? – Дрогнувшим голосом поинтересовалась Лилия.

–Ну да! А на ком же? Надо же им научиться, как и что делать. У вас будут согласие спрашивать.

К счастью моё согласие не понадобилось.

Ура! Меня выписали долечиваться дома. Я скрупулезно выполняла все предписания, но обо мне словно забыли. Месяцы утекали сквозь пальцы, как вода, но горечь ситуации не позволяла даже мимолетно сравнить тянущиеся дни с карамельной сладостью ирисок из прошлого. Изредка я наведывалась в госпиталь. Сперва – на перевязки, затем – на обследования. Заодно навещала медсестер в "своем" отделении, принося им к чаю торт или коробку конфет.

И неожиданный звонок от госпитальной “подруги” по несчастью, от Анны Петровны.

Ей предложили бесплатную путевку от "собэза", как она выразилась, в пансионат, а сама она ехать не сможет. Да и с "собэзом" отношения портить не хотелось. Путевка в Калининградскую область. Сосны, море, белый песок…

Зима дышала в затылок, а ей – море. Я понимала ее нежелание. Не сезон. Холод пронизывает до костей, тоска разъедает душу. И как тут откажешь, чтобы не обидеть?

Мне представилась картинка.

Ветер сбивает с ног на набережной, завывая в пустых кафешках, где столики накрыты клеенкой в клетку. Чайки, как старые пьяницы, дерутся за объедки, брошенные редкими прохожими. Море свинцовое, тяжелое, словно налитое ртутью. Никакого лазурного берега, никакого солнца, играющего на волнах. Только густой туман, заползающий в город, как вор, и унылое подмигивание с дальнего маяка.

Море в это время года – это не отдых, это скорее побег. Побег от самих себя, от проблем, от одиночества. И этот побег обречен на провал, потому что море лишь усилит тоску и отчаяние. Оно станет зеркалом души, отражающим всю боль и пустоту.

Ехать в этот мертвый сезон означало бы признать поражение. Признать, что лето закончилось, что жизнь увядает, что надежды рушатся, как песчаные замки под натиском волн. Наверно, Анна Петровна не хотела этого признавать.

Да уж! Море в ноябре – это уже не лазурные волны, разбивающиеся о золотой песок, а свинцовые валы, грозно накатывающие на неприветливый берег. Ветер пронизывает насквозь, словно ледяные иглы, и даже солнце, если и появляется, кажется бледной, безжизненной звездой, не способной согреть.

Но я всегда видела в морской стихии не только опасность и холод, но и некую завораживающую красоту, тайну, зовущую в неизведанное. В этом мрачном, ноябрьском море таилась особая магия, недоступная поверхностному взгляду.

И между прочим, доктора прописали мне свежий воздух, умеренное движение и, главное, – чтоб без лишних переживаний.

С другой стороны – этот отдых для меня бесплатен. С третьей – никаких забот о продуктах, готовке, уборке. Поеду.

Это был мой первый приезд на самый запад нашей Родины.

Храброво удивило ясной, тёплой погодой. И воздухом. Настолько он был хорош. Как великолепное вино, которое следовало смаковать маленькими глоточками и не торопиться “выдуть” бутылку.

По случаю несезона в номере я царила одна.

Отдых приносил облегчение, как глоток ледяной воды в знойный день. Или волна, просто смывающая какую-то тягучую усталость, которую не вытряхнуть ничем, кроме вот этой ленивой неги. Ресторанное питание – это не только отсутствие необходимости стоять у плиты, но и возможность забыть о счетах и бюджете, хотя бы на время. Порции огромные, еда простая, но добротная и красивая подача её, как будто тебя кормит добрая старательная тетушка, а не безликие повар и официантка.

Утреннее солнце, пробивающееся сквозь занавески, не раздражало, а скорее звало к новым впечатлениям. Прогулки к морю стали ритуалом. Идти медленно, вдыхая соленый воздух, наблюдать за чайками, спорящими над куском выброшенной рыбы. Море было серым, неспокойным, как душа после долгой болезни. Экскурсии… Они были как кадры чужой жизни, промелькнувшие перед глазами. Древние камни, хранящие тайны, узкие улочки, помнящие шаги королей и нищих. Все это откладывалось где-то глубоко внутри, не сразу, постепенно, словно капли воды, точащие камень. Возвращусь ли я отдохнувшей? Не знаю. Но какой-то груз, невидимый, но ощутимый, становился легче. И это уже было немало.

В глубине души, однако, ожидала некого подвоха. И он случился!

Заключительная экскурсия состоялась в предпоследний день отдыха.

Нас привезли и завели в здание музея.

Серое, подавляющее своей казённой монументальностью, оно угрюмо нависало над нами. Стены обшарпанные, краска потрескалась и осыпалась, обнажая грязную штукатурку. Здесь явно давно не ступала нога ремонтника. Ступени разбиты, крошились под ногами, словно печенье, и каждый шаг отдавался гулким эхом в огромном, полупустом холле. Слева гардероб, но одежду не принимают. Пустая вешалка покачивается, словно призрачная тень забытого посетителя. За ним комната с вывеской “Сторож”. Дверь полуоткрыта, оттуда тянет затхлой сыростью и запахом дешевого курева. Наверняка там сидел какой-нибудь старикан, досматривающий свой век в этом забытом богом месте. Справа лоток с сувенирами. Открытки с видами местных городков, отделанные под старину, очень симпатичные буклеты, брелоки и другая привлекательная мелочь. Продавец, женщина с усталым взглядом, равнодушно наблюдала за нами, почесывая щеку толстым пальцем. Ей явно было все равно, купим мы что-нибудь или нет. Впечатление, что в нас она видит не покупателей, а собственных надоевших родственников. Или же мы – такие же призраки, как и это место.

– Потом выберете, – торопила гид, – сейчас на верхний этаж. Экскурсия по замку!

Туристы удивленно переглядывались. Этот неказистый дом оказывается замок! Затопали за гидом. Под её бубнёж мы переходили из комнаты в комнату. В целом рассказ о знатном семействе, фамилию которых я не запомнила, понравился. А их портреты – нет. Родословную они вели от рыцаря-участника какого-то крестового похода. Рыцарь вернулся с неизвестным заболеванием. Прожил он недолго, но успел численность семьи увеличить и передать им некоторые ценности, добытые в походе, после чего тихо скончался. Семья разбогатела.

Наша гид приложилась к бутылочке с водой и с выражением продолжила:

–Мужчины этого рода… о, да, мужчины этого рода! Они были подобны воронам, кружащим над падалью, – мрачные, властные, с взглядом, прожигающим души. Их богатства сияли, словно золото в руках безумца, обещая власть и наслаждение. Женщины… ах, эти женщины! Лилии, выросшие на кладбище, бледные и хрупкие, с глазами, полными печали и обещания. Они манили в свои объятия, словно сирены, нашептывая о вечной любви, которая оборачивалась лишь пеплом и прахом.

И так много лет… столетия тянулись, словно бесконечная ночь, наполненная скрипом половиц и шепотом теней. Род процветал, подобно ядовитому плющу, обвивающему древний замок. Их имя шептали с благоговейным ужасом, их богатства росли, словно грибы после дождя, вскормленные кровью и слезами.

Но потом, как это обычно и бывает, в бочку меда кто-то засунул ложку первоклассного, забористого дегтя. Конец девятнадцатого – начало двадцатого века стали для этой семьи могильной плитой, выписанной готическим шрифтом. Родственники, эти милые, улыбчивые родственники, вцепились друг другу в глотки с таким остервенением, будто каждый претендовал на единоличное владение рецептом вечной жизни и секретом, как сделать деньги из воздуха. И знаете что? У них получилось. Деньги из воздуха они делать разучились, а вот пустить по ветру все накопленное – это, пожалуйста, с огоньком и креативом.

Разорение пришло не как тихий вор, а как пьяный слон, ввалившийся в хрустальную лавку. Никаких тонких намеков, никакой изящной игры полутонов. Просто – бац! – и все, приехали. Особняк, тот пышный памятник тщеславию предков, ушел с молотка. Акции, облигации, бриллианты – все рассосалось, как дым над казино после удачной раздачи. И что осталось? А остались лишь воспоминания о былом величии, да горький привкус разочарования на языке. Впрочем, кое-что еще осталось. Осталась та самая генетическая предрасположенность к неприятностям, которая, как подозревают наши местные краеведы, и сыграла главную роль в истории семьи. Ведь, как говорится, от осинки не родятся апельсинки. А если и родятся, то обязательно гнилые.

–Да вы настоящая писательница! Так рассказали, что сразу захотелось взять лопату и искать сокровища, спрятанные семейкой рыцаря! – Неожиданно вырвалось у меня.

–Да. Тут многие искали.

–И что? Нашли клад? – Это уже интересовались кто-то из экскурсантов.

–Что-то находилось. То продукты питания, типа домашних консервов. По разные предметы домашнего обихода. Но крупных кладов не находили. Краеведы считают, что больших кладов в нашем регионе нет. Потому что Пруссия была небогатой частью Германии. Но любители покопать находятся до сих пор.

– Как так могло случиться? Они же богатые, – интересовались туристы.

– На этот счёт есть легенда. Якобы …, – гид назвала мудрёное имя, – Прибыл рыцарь с дальней стороны, неся в ладонях "сияющий осколок" – аграф, дар самого Шукрашаха-Ибн-Шимушина. Так в летописях указано! Завещал потомкам беречь сокровище, словно зеницу ока, и вручить истинному владельцу – тогда, дескать, благоденствие не покинет их род. Время шло, и "узы крови" превратились в клубок змей раздора. Один из потомков, дворянский сын из ветви неосновных наследников, "не обременённый мудростью", потребовал раздела драгоценности, жаждая единолично владеть частью богатства. Обратились к ювелиру, "мастеру золотых дел", который "рассек единое на части", отыскав и покупателей. "Ветры перемен" унесли проданные фрагменты, но один осколок, "словно искра угасшего костра", всё-таки остался в руках старой то ли баронесс то ли маркизы. Легенда гласит, что жадные наследники, "опьяненные алчностью", оборвали её жизнь в стенах старинного замка. Но заветный фрагмент, "словно призрак", исчез бесследно. "Тайна сия велика есть", и даже "пытливые умы" местных краеведов оказались бессильны разгадать загадку исчезновения части аграфа.

– И давно старуху “пришили”?

– Перед войной. Первой мировой, если быть точной.

–И как они в этом доме все размещались? Вроде комнат-то мало.

–Раньше прусские дворяне неприхотливые были. Детей всех в одно помещение поселяли. Супруги – в отдельной комнате. Слуги жили в основном в подвалах, или, как сейчас, скажут, в цоколе. Пруссия никогда не считалась богатым регионом. Частенько бывали наводнения. Или болезни чуть ли не города полностью выкашивали. Голодные годы выпадали чаще, чем в других частях Европы. Вы в Калининграде в ресторане видели блюдо “ворона”?

–Настоящую ворону подают? Во дают!

–Нет, конечно. Но очень давно, здесь в Пруссии были “голодные” периоды, и немцам пришлось ловить ворон. Готовили их, к примеру, как уток, и ели их. Сохранились архивные записи, в которых указано, что в таких-то годах птиц в городах не было совсем. Ни воробьёв, ни ворон, ни голубей – всех съедали. Сейчас, для экзотики, сохранили название блюда “ворона”, а само жаркое готовят из перепела в ресторанах подороже, а в ресторанах более демократичных куриное жаркое подают.

Между собой туристы шушукались.

–Так до сих пор сокровища и ищут?

–А чего искать, столько времени прошло? Может, копатели давно нашли да и продали какому-нибудь коллекционеру. У вас здесь много чего находят. Я читал.

–Не находят, а находили. Эти земли всё время кто-нибудь роет. Слишком много трагических событий здесь происходило из века в век. А обеспеченные люди, убегая из своих поместий, всегда большую часть имущества прятали, надеясь когда-нибудь возвратиться. Или дети вернутся, так рассуждали раньше. И кто знает сколько тайн ещё хранит наша земля! У нас в России также было. Дворяне всё вывезти не могли и прятали. Кто в землю зарывал, кто в колодец отпускал, кто замуровывал в стены своих домов.

Туристы стали бурно обсуждать буржуазные нравы, внешность семейства, их материальное состояние по тогдашнему курсу, а на меня в очередной раз накатила тошнота. Я сбежала в туалет. Сколько времени я в виде вопросительного знака пребывала у унитаза не знаю. Сколько приводила себя в порядок после всего не знаю. Вышла. В помещениях лампы не горели. Уличного света хватало, чтобы не спотыкаться, осторожно идти музейными коридорами. Людей нет. Меня забыли!

Меня охватила беспомощность и тревога. Я одна внутри кажущегося теперь огромным здания, и каждая статуя и каждая картина подозрительно пристально смотрят на меня. Запах пыли и запустения въелся в воздух, ощущается физически, как шершавый налет на языке.

“Что делать? Главное – без паники! ”

Ближайшая незапертая дверь впустила меня в небольшой зальчик, оформленный как кабинет. Здесь царила атмосфера удушающей старины, словно сама вечность раскинула свои костлявые пальцы над каждым предметом, отравляя воздух густым запахом тлена и забвения. Кресло, обитое выцветшим бархатом, зияло прорехами, обнажая нутро, набитое конским волосом, казавшимся прядью волос мертвеца. Бюро, словно склеп, хранил в своих ящиках тайны давно ушедших поколений, тайны, которые, казалось, шептали мне о неминуемом конце всего сущего. Массивные книжные шкафы, подобно мавзолеям, возвышались вдоль стен, их полки ломились от томов, чьи пожелтевшие страницы источали смрад веков. Камин, пустой и холодный, словно сердце, из которого вырвали огонь жизни, напоминал о былом тепле, которое никогда не вернется. Диван, запятнанный неведомыми пятнами, казался ложем, предназначенным для мук и кошмаров. Картины, развешанные по стенам, изображали мрачные пейзажи и лица, искаженные страданием. Их глаза, казалось, следили за мной, преследуя меня своим немым укором. Я оказалась в окружении лиц весьма не привлекательных. Носы фвмильные висят как сливы, глаза выпуклые, рты бледые и узкие. Они на самом деле были такими или такие художники были наняты? Экскурсовод рассказывала о внешности владельцев поместья совсем иное!

Ощущая себя пленницей, обреченной на вечное заточение в царстве теней и призраков, я осмотрела помещение. Каждая деталь этого места говорила о распаде и гибели, о неумолимом приближении к пропасти небытия. И в этом ужасном великолепии я чувствовала незримое присутствие… чего-то… зловещего, наблюдающего за мной из темноты, выжидая момент, чтобы поглотить меня целиком.

– Что вам надо? – Громко вопросила я изображения на всякий случай. Портреты молчали.

“Уже хорошо, что молчат! Не надо волноваться. Просто какое-то готическое настроение у меня. Это же музей. Здесь нет ничего мистического. Марфа, держи себя в руках! Это просто твои фантазии. Здесь предметы после реставрации, всё целое, без пятен и дыр. ” Так успокаивала я себя. Пришло решение, что если я пробуду здесь до утра, неплохо бы поспать. И время пройдёт, и есть не захочу.

Я сняла свою куртку, положив её в кресло, храбро подошла к дивану, присела на него. Удобно! Диван чуть скрипнул, а я подвинулась поглубже, поёрзала, желая найти удобное положения для сна. Диван ещё раз скрипнул, но громче. Крякнул. И я провалилась.

Не то чтобы я ожидала попасть в Нарнию, но перспектива обрести второе дно у предмета мебели, претендующего на звание «уютное дворянское гнездышко», меня как-то не прельщала. Сначала я подумала, что это спектакль, разыгранный сотрудниками музея специально для меня, рассеянной, потерявшейся экскурсантки, в декорациях типового помещичьего дома прусского поместья. Но нет, это был всего лишь диван. Диван, обладающий, судя по всему, способностью к трансгрессии в иные измерения. Или, по крайней мере, к хранению забытых цивилизаций из пыли, крошек и затерянных носков. Падение было не то чтобы стремительным – скорее, унизительно медленным. Словно диван решил растянуть момент моего позора, акцентируя внимание на каждом скрипе пружин, каждом вздохе ветхого наполнителя.

Вокруг меня поднялось облако пыли, такое густое, что я на мгновение почувствовала себя шпионом-разведчиком, обнаружившим тайник, который искали все кто только мог. Только вместо секретных материалов или драгоценностей меня ждали клубки пыли перемешанной с шерстью домашних животных, фантики от конфет, чей срок годности, вероятно, истек еще до моего рождения, одинокий пульт от чего-то, что я не могла опознать.

Ирония судьбы заключалась в том, что я считала себя человеком, способным находить выход из любой ситуации. А тут – бац! – и застряла в диване. В этом пыльном, скрипучем, проклятом диване, который, клянусь, сейчас начал подозрительно ухмыляться. Ну ничего, подумала я, выбираясь из плена. Я ему еще покажу этому адскому изобретению кузькину мать! Когда-нибудь.

Выбиралась наружу я долго. После чего убедилась в потерях: слегка порван рукав пуловера и отсутствует золотая цепочка на шее. А полусапожек с левой ноги как-то умудрился соскочить и валялся на полу.

Так. Обувь надела. Рукав – ерунда, в отеле зашью. Цепочку жаль. Что ж я такая невезучая? Придётся лезть внутрь дрянного дивана и искать там. Диван не казался повреждённым. Кое-как я стащила с него подушки. Подсвечивая смартфоном, заглянула через решётчатое основание. И чихнула. И ещё раз, И ещё. Ой, сколько пыли!

Лёгкое сверкание. Ура! Порванная цепочка найдена. Что-то заставило меня продолжить осматривать антикварные внутренности. Ещё что-то сверкает. Стекляшка? Вытащила непонятный предмет. Камень в помятой оправе. Похоже, кольцо. Вроде похожее я видела на одной таком китайском сайте, на нём продаются подделки известных ювелирных брендов. Повертела в руках. Примерила. Подошло на мизинец. Странно, но подошло. Видимо, не только меня это громоздкое чудовище-диван сваливал на пол!

Привела диван в относительно прежнее состояние, но устраиваться на нём снова не решилась. Посижу-ка в кресле. Задумавшись, крутила кольцо на пальце. В голове каруселью неслось “помогай, продвигай, пять, пятнадцать, двадцать”. Что ж я сижу в таком случае? Надо поторопиться, а то расселась тут!

Надев куртку, вышла из комнаты, осторожно, подсвечивая смартфоном, побрела к выходу. Странно. Не заблудилась. В комнате сторожа попахивало алкоголем. Сам мужчинка спал и храпел.

“Помогай, продвигай, пять, пятнадцать, двадцать”.

Подошла к входной двери. Повезло. Не заперто. И трофей из дивана со мной! Вышла на улицу и обнаружила, что успеваю на последнюю электричку.

Колечко оставила на память о приключении.

“Помогай, продвигай, пять, пятнадцать, двадцать”.

Тут осознание настоящего времени вновь возвращается ко мне. И что ж?

В настоящий момент я валяюсь на земле, а с ажурной спинки парковой скамьи на меня с насмешкой взирает чёрная птица!