Евгений Онегин. Престиж и предрассудки

Она торжественно вложила свои ручки в ладони Онегина и подняла на него полные эмоций глаза.

«Если она сейчас заплачет, я сбегу», – подумал Евгений. Он только что сделал Лизавете предложение руки и сердца, но сам отказывался в подобное верить. При виде светлых кудряшек и небесно-голубых глаз юной барышни его посещала только одна мысль: «Черт бы побрал этого Модеста с его спором!»

Как он в это вляпался? И что теперь со всем этим делать? Как избавиться от наивной, восторженной и жеманной девицы? И лучше поскорее, поскольку уже сейчас ее общество выводило Евгения из себя. Он едва удерживал на языке колкости, которые просились наружу, а лицо сводило от напряжения, так сильно он сдерживал неприязнь и презрение.

Лизонька радостно подпрыгнула и засмеялась, ведь в ее любимой книжке именно так главная героиня реагировала на признание в любви. Она шагнула к Онегину навстречу и прижалась щекой к его груди.

Наверное, она ожидала каких-то страстных объятий и украдкой сорванных поцелуев, потому что смешно запрокинула голову и выпятила губы. Но Евгения словно паралич разбил. Он с трудом выдавил из себя улыбку и погладил невесту по щеке.

К счастью, юные восторженные барышни очень старательно читали любовные романы, а затем усердно переносили их сюжет в жизнь и делали весьма далекие от реальности выводы. Лизонька решила, будто Онегина тоже переполняют подходящие случаю эмоции. Он счастлив, оттого рассеян, потерян, не слишком радостен и вообще, похоже, напуган.

«Его пугает пылкость наших чувств», – предположила она.

«Такое не могло случиться со мной, – мысленно горевал Онегин. – Не должно было».

– Надо побыстрее сообщить папеньке, – пожелала юная невеста. – Вот он порадуется за нас.

А Онегин едва не заскулил при одном упоминании о ее папеньке.

Не далее как вчера у него состоялся непростой разговор с отцом Лизаветы, Григорием Ивановичем Строгановым.

– Не сомневаюсь в серьезности ваших намерений, – заявил барон Онегину, – поэтому заведомо даю согласие и одобряю действия.

У Евгения голова шла кругом. Казалось, вокруг переплетаются прутья клетки. Его поймали.

– Ничуть не сержусь за вашу с Лизонькой шутку, – лукаво улыбнулся барон и погрозил пальцем: – Признаюсь, и меня вы повергли в изумление и шок, так что проказа удалась.

Он тихо засмеялся, и Онегин вторил ему из последних сил.

– А уж как чуть не попадали в обморок матроны… – продолжил Строганов. – Их причитания меня изрядно позабавили. Я-то сразу понял: вы с Лизонькой танцуете третий танец подряд, поскольку сделали ей предложение. Мне и в голову не пришло, что вы способны на мерзкий поступок – погубить репутацию девушки.

Онегин действительно трижды пригласил Лизавету Строганову на танец, и она не отказала, хотя даже второй раз танцевать с одним и тем же кавалером для юной барышни считалось верхом неприличия. После такого на нее непременно станут коситься, распустят сплетни и репутацию будет неимоверно тяжело восстановить.

Только Онегина не слишком волновала репутация барышни, тогда ему и в голову не пришло, чем подобное обернется. Он и представить не мог, что в восстановлении Лизонькиной репутации ему придется участвовать лично. Там, на балу, танцуя с ней третий танец, он уже не помнил, мазурку или вальс, Евгений не видел счастливых глаз девушки. Не заметил он и ахающих клуш в унылых темных платьях, что вечно сидят в углах бальной залы, и уж точно не разглядел строгого прищура барона, уже решившего вопрос с честью дочери и с его судьбой.

Онегина занимало лишь унылое и ожесточенное лицо Модеста, который проиграл пари, и бравые, довольные лица свидетелей, подтверждающих это.

– Немедля делайте ей предложение, если этого еще не произошло, – все так же смеясь и ликуя, потребовал барон, и в его голосе прозвучали явные металлические нотки. – Я благословлю.

Евгений услышал, как на пленившей его клетке щелкнул замок.

– Если Лизонька боялась, что я не дам благословения, и вы учудили подобное, то она ошиблась. Я бы и без этой шутки согласился и порадовался за любящие сердца. Вы мне нравитесь, Онегин. Вы будете моей девочке отличным мужем.

Он хлопал глазами и соглашался с будущим тестем. Даже осилил улыбку. Евгению до сих пор не верилось, что глупое пари с Модестом ударит по нему подобным образом. Немыслимо! Невозможно! Он не может жениться на Лизе. Он не хочет. Ему рано становиться мужем!

Как ни силился, а Евгений не мог представить дальнейшее развитие событий. Жениться на Лизе и всю жизнь прожить под наблюдением ее отца? Оглядываться на каждый свой шаг? Он понимал, что испугался. Следовало отказаться, но он не смог. Не решился произнести «нет» в лицо барону. Струсил признать, что способен на гадкий поступок. Еще больше испугался угодить в центр скандала. Подвергнуться осуждению и порицанию. Наблюдать, как на тебя косятся, как шушукаются за спиной, как показывают пальцем. У него же была безупречная репутация, с ним не могло такого произойти.

Онегин многократно проигрывал в голове сценарии уже произошедшего разговора со Строгановым. Вот он сообщает, что не станет жениться. Барон краснеет, потом бледнеет и разражается бранью. Хотя нет, такой человек не стал бы браниться, не выдал бы своих эмоций. Скорее, сохранил бы хладнокровие. Но о его чувствах Евгений узнал бы, как только ему перестали бы присылать приглашения в гости и на праздники, как только начали бы отказывать от домов и сообщали, что не желают видеть. Строганов не простил бы ему обиды дочери. А если бы стало известно о самом споре? Какой же он глупец, что поддался на провокацию! Модесту нечего было терять, он и так не шибко блистал в свете. А он сам? Как он мог так подставиться?

За окном сплошной стеной стоял дождь, навевая грусть и уныние. Евгений медленно вышагивал между секретером и окном, лихорадочно прикидывая, что предпринять. В памяти всплыл робкий и неуклюжий юноша с альбомом и карандашом, вечно жмущийся по углам на праздниках и приемах. Дмитрий Бакунин, сын князя Бакунина от первого брака. Застенчивый, почти пугливый, предпочитающий рисовать, а не общаться с людьми. Онегин не мог сказать, интересуется ли Дмитрий хоть какой-нибудь барышней, но наверняка в его альбоме найдутся портреты всех светских красавиц. Евгений хмыкнул и сел писать письмо, уже решив, как это можно использовать.

– Никогда бы не подумал, что сам создам себе соперника, – довольно улыбнулся он, еще раз перечитывая несколько строк, написанных левой рукой.

«Милостивый государь, исключительно из соображений любви и уважения хочу сообщить, что ваш сын Дмитрий Бакунин самым неприличным образом заглядывается на вашу молодую супругу Светлану. Неженатый молодой человек и молодая красавица – это слишком опасное соседство. Если ваша супруга и демонстрирует вам верность и преданность, то со временем может случиться непредвиденное. Надеюсь, что вы примете все надлежащие меры».

Письмо отправилось к адресату в конверте без подписи и обратного адреса.

Князь Бакунин был хорошо известен своей безумной ревностью. Неудивительно, ведь его вторая супруга была молода и хороша собой. Онегин рассудил, что стоит только намекнуть, а все остальное князь раздует сам. Посмотрит в альбом сына для рисования и наверняка найдет там портрет жены. Художники вечно рисовали все, что видят, а мачеху он видел чаще остальных дам. Этого хватит для ревности.

Сына давно пришла пора женить, и, если верить Алине, которая знала все светские сплетни, Бакунин планировал женить его на Лизавете Строгановой. Вот пусть и велит свататься, пока не объявили помолвку с Евгением, иначе сам этот увалень никогда не решится. Онегин еще немного подумал и решил добавить в интригу романтики. Он заказал цветов. Каждую субботу Лизавете станут приносить букеты от неизвестного поклонника. Он сам будет отнекиваться, а она теряться в догадках. Пусть подумает на Бакунина. Люди так глупы и себялюбивы! Стоит только их немного подтолкнуть, а остальное они придумают сами.

«А если не получится? – засомневался он. Впрочем, ответ нашелся сразу. – Да и пусть, придумаю что-нибудь другое».

Мимоходом Онегина даже посетила мысль, что из-за его письма молодая жена Бакунина получит сотню придирок и подозрений в свой адрес, но она же сразу выветрилась из его головы как неважная.

Глава 5

– Крепче перевязывай! Ну же, я держу! – Глаза девушки сверкнули в полумраке, и в зрачках отразилось заходящее солнце. – Чтобы не рассыпался и не утонул.

Светловолосая голубоглазая Ольга Ларина надула щеки, сдавливая в руке стебли цветов и трав. Слегка курносый носик и пухлые губки делали ее почти красавицей, особенно если, как сейчас, волосы спадали на лицо пушистыми прядями, глаза сияли, а на лице играл яркий румянец. Стройная, порывистая, с тонкими запястьями и слегка жеманными манерами, она походила на капризную куколку. Взволнованность и ожидание чуда придавали ей еще большего очарования.

Вторая девушка, с темно русыми волосами, светло-карими, орехового оттенка глазами, прямым, аккуратным носиком и четко очерченными губами, пожалуй чересчур бледная и не столь яркая внешне, подняла на сестру растерянный взгляд. Каждая ее черта не имела изъяна, но все вместе они не сложились в лицо, которое хотелось назвать красивым. Однако серьезность, сосредоточенность и какая-то отчужденность придавали ей таинственности и тем притягивали внимание. В ее облике читались простота и спокойствие. Даже волнение проявлялось иначе, чем у сестры: на лбу выступили капельки пота, прядки волос прилипли к вискам, а глаза блестели лихорадочно, болезненно. Татьяна осторожно, но сильно потянула за два конца свитой из травы веревочки.

– Красивый венок, – признала Ольга, расправляя белые лепестки и еще раз проверяя его на прочность. – Теперь давай твой.

Сестры принялись перевязывать второй венок. Два белых длинных платья светлыми пятнами выделялись меж деревьев. Их окружал густой ночной лес. Он шелестел листвой, пугал странными звуками и разбрасывал жутковатые таинственные тени. Солнце, полыхавшее с утра жарким раскаленным блином, коснулось края озера и, залюбовавшись своим отражением в зеркальной глади, готовилось зайти. С ближайшей поляны уже доносился гомон и смех ребят, которые разжигали костры.

Считалось, что в ночь на Ивана Купалу нечисть выбирается из озер и рек, подстерегает за углом и обещает исполнение любого желания в обмен на душу. От страха и предвкушения неведомого воздух становился гуще, по коже ползли мурашки.

– Нянюшка говорит, если в венок рыбьи пузыри всунуть, между стеблями, то он точно не потонет и до милого доплывет. – Оленька заправила за ухо упавшие на лицо локоны. – Она и пузырей нам приготовила. В оба венка хватит.

– И какое же гадание с такой хитростью? – удивилась Татьяна и помотала головой. – Твой венок поплывет потому, что ты уловкой воспользовалась. Это фокус, а не гадание. Ты венок со своей головы в дар озеру отдаешь, оно тебе правду открывает, где твой милый и выйдешь ли ты замуж в этом году. А если его обмануть, так и оно правды не скажет. Да и ты сама будешь знать, что не озеро твою судьбу решает, а обманка.

– А мне без разницы, я сама или судьба. Главное, чтобы венок поплыл далеко да быстро, в сторону дома Владимира, и свечки не потухли. – Ольга тряхнула свой венок и, убедившись, что с него осыпаются лишь мелкие травинки, надела себе на голову.

– До чего же ты хороша, Оленька! – улыбнулась Татьяна, глядя на сестру. – Милая, красивая, добрая. Зря волнуешься. Никакие рыбьи пузыри тебе не нужны. Ленский любит тебя, а ваша свадьба – дело решенное. На Рождество Святой Богородицы помолвку объявите.

– А вдруг не он мой суженый? – Ольга закусила губу и уставилась на сестру округлившимися глазами, сама испугавшись подобного предположения.

– А кто же? – изумилась Татьяна. – Ты ведь его любишь? Ты же любишь Владимира?

– Люблю, – кивнула сестра.

– Ну вот. Да больше и некому твоим суженым быть, – развела руками Татьяна, предлагая посмотреть вокруг.

– Вот то-то и оно. Из кавалеров в нашей деревне только младший Пустяков, – негромко пробормотала Ольга и хмыкнула, а после мечтательно добавила: – Найти бы папоротник, загадать желание – и все бы в жизни сразу сбылось.

Она глубоко вздохнула, взяла из рук Татьяны венок, осторожно надела ей на голову и, поправляя, быстро заговорила:

– Мне Фроська рассказывала, девчонка Зотовых из дальней деревни. Помнишь, они еще к маменьке за сеном приезжали в прошлом году? Фроська, она горничная у Анны Прокофьевны. Вот она говорит, что хозяйка как раз в прошлом году нашла цветок папоротника.

– Как это? – обомлела Татьяна и быстро-быстро заморгала. – На самом деле нашла?

– Ага! Она сама ей призналась, – кивнула Ольга. – А Фроська все мне пересказала. Ну не мне… – Она слегка замялась. – С нашей Марусей они болтали, а у меня окно открытое было, и я все-все слышала.

– И что? Как нашла? – Татьяна забыла и про венок на голове, и про озеро, напоминающее о себе тихим плеском. Она желала узнать про огненный цветок папоротника.

– Барыня ей подробно-преподробно рассказала все, – Оленька закатила глаза, – что помнит. Потому как когда все случилось, не совсем в себе была. Тоже дело на Ивана Купалу было, но это понятно. Анна Прокофьевна, конечно, венков не плела и через костер прыгать не собиралась, просто хотела на веселье посмотреть. По словам Фроси, у нее все равно бессонница, и она часто просто в окошко по полночи глядит, никакие капли ей не помогают.

– Оля, про папоротник рассказывай! – не выдержала Татьяна. С полыхающими бешеным огнем глазами и бледная, даже губы побелели, она казалась привидением посреди леса.

– Рассказываю-рассказываю, – хихикнула Оленька и поправила на сестре платье, огладила по плечам. – Совсем нетерпеливая ты. Значит, Фрося говорит, что Анна Прокофьевна помнит, как беседовала с кем-то у озера, а потом в один миг как будто свет выключили, а когда включили заново, она уже по темному лесу брела. Ноги утопали во мху, но ни одна палочка не треснула. Ни единого звука. Ветки деревьев и кустов по телу царапали, а она не чувствовала ни боли, ничего. Луна светила вроде яркая, на небе ни тучки, но только в верхушках деревьев свет запутался, и шла она в кромешной тьме. Сердце от страха замирало и стучало гулко. И ей чудилось, будто от его ударов она даже телом содрогается. Она не понимала, куда идет и зачем. Только остановиться не могла. И направлялась специально туда, где темнее, будто сама такую дорогу выбирала или тащил ее кто-то во тьму. Уже и не видела ничего, только руками щупала, а остановиться не могла.

– Ой! – тихо выдохнула Татьяна.

– Да-да, – подтвердила Оленька. – А потом прямо под ее ногами ка-а-ак что-то треснет! Не как обычная ветка, а как что-то большое и стеклянное. И звук этот эхом прокатился по всему лесу.

Татьяна слушала сестру, застыв каменным изваянием. Совсем побледнела, глаза широко распахнулись, а руки подрагивали от волнения.

– Так и бывает. Папоротник с треском открывается, как из-под земли прорезается, – бескровными губами прошептала она.

– Да. Зотова тоже так сказала, – кивнула Оленька. – В первый миг она подумала, это земля разверзлась и что полетит она сейчас в пропасть. Все это понимала, а пошевелиться не могла. Потом по глазам алым полыхнуло, всю темень красным светом залило, ослепило. И вмиг исчезло, как будто в малюсенький огонечек втянулось. В темноте Анна Прокофьевна увидела красную точку. Тут же бухнулась на колени и принялась свое желание шептать. Семь раз, как положено, прошептала. Хотя вроде и не считала, просто говорила и говорила, и когда в седьмой раз произнесла, точно знала, что это семь раз. Она ничего не видела кроме этого огонечка.

Ольга шептала быстро-быстро, на одном дыхании, не моргала, только в глаза сестре смотрела и за руки ее держала. Татьяна и вовсе стояла ни жива ни мертва, дышала тяжело и медленно.

– Ничего Зотова не понимала, все по наитию делала. Только когда желание свое огонечку рассказала, перед ней распустился большой и красивый алый цветок. Лепесточки нежные, каждую прожилку видно. Дрожит и будто звенит тихонько. Тут она немного очнулась. В лесу тоже посветлело. Тогда только она все рассмотреть сумела: и листья папоротника, и кусты непроходимые вокруг, и мох под ногами, и деревья высоченные. Говорит, будто и не наш лес. Мест она не узнала. Медленно прочь побрела, как-то на поляну вышла, там уже костры тушат, расходиться собираются.

Девушки восторженно уставились друг на друга. Каждая видела в глазах сестры красный огонек папоротника. Обе представляли, как нашли огненный цветок.

– Вот бы желание загадать, – прошептала Ольга.

– Вот бы цветок увидеть, – вторила ей Татьяна. Закусив нижнюю губу, она размышляла о помещице из дальней деревни. – Значит, она не сразу увидела, что цветок на папоротнике расцвел. Ее маленький огонек манил.

– Да, потом только, когда уже загадала и цветок раскрылся, – подтвердила Ольга. – И желание, Татьяна, желание у нее исполнилось! Она и рассказала все Фросе потому, что та у нее спросила.

– Про цветок спросила? – просияла Татьяна.

– Да нет же, про желание! Анна Прокофьевна болела сильно. Ей даже врач сообщил, что сделать ничего нельзя. Зиму она не переживет. Сердце не выдержит, разорвется. Она и ходит-то с трудом, задыхается, устает сразу, – перечислила Ольга.

– А за папоротником по лесу бежала, не задыхалась? – недоверчиво прищурилась Татьяна и тут же опомнилась: – Ой, нехорошо так говорить! – и робко добавила: – Наверное, ей папоротник сил и придал?

– Наверное, – не стала спорить сестра. – Она в беспамятстве по лесу бегала. Чувствовала, наверное, что-то. Ты дальше слушай! – потребовала Ольга внимания. – В общем, Зотова сильно болеет. Ну и по виду понятно, что ей нездоровится: глаза мутные, дышит тяжело и всякое такое. А тут, по словам Фроси, похорошела хозяйка, бодрая да румяная стала. Ну она и спросила: «Вы, барыня, здоровой выглядите – наверное, молились хорошо и Господь вас исцелил?»

Ольга подождала, когда сестра как-нибудь отреагирует, но она молча слушала.

– Та сначала мялась, но, видно, тоже поделиться хотела. Кто же такое в себе удержит? Ну она и рассказала Фросе про папоротник, – закончила Ольга.

Сестры помолчали. Каждая думала о своем. Среди деревьев уже полыхали языки пламени. Шум и гам стал громче и веселее. Белые рубахи мелькали совсем рядом. Ребята прыгали через костер, кто выше и дальше, демонстрируя удаль молодецкую, а девушки направились к озеру венки по воде пускать.

– Я бы тоже хотела найти папоротник, – призналась Ольга. – Только где же его искать? А желание заветное есть.

– А какое у тебя желание? – спросила Татьяна. Сама она хотела только папоротник найти. Каково ее заветное желание, с ходу она сказать не смогла бы. Хотя и у нее оно было, наверное. У всех было.

– Я блистать хочу в Петербурге, – восторженно прошептала Ольга. – И чтобы платья красивые, и кавалеры, и муж тоже был, серьезный и важный.

– А Владимир? – удивилась Татьяна.

– Вот Владимир пусть и будет важным и серьезным мужем, который меня сильно любит и буквально боготворит.

Татьяна кивнула и пожала плечами:

– А я не хочу в Петербург. Говорят, там бесы поселились и вольготно себя чувствуют. Живут в обличье людей, и их не различает никто.

– Танюша, какие бесы? – всплеснула руками Оленька. – Там балы, театр, модные магазины, праздники и литературные салоны. Ленский мог бы в них читать свои поэмы. Ах, там столько знатных, умных и сиятельных господ! Как интересно! Мы бы увидели фейерверк!

Ольга посмотрела на сестру, ожидая увидеть в ее глазах восторг, который у нее самой вызывала столица, но Татьяна лишь с сомнением покачала головой.

– Может, сходим в лес, отойдем подальше, поищем папоротник? – лукаво предложила Ольга. – Если в самую темень зайти… только я одна боюсь. Пошли вместе.

– Вместе нельзя, – покачала головой Татьяна. – Папоротник только кому-то одному является. И искать его поодиночке надо.

– Нет, одна не пойду. Страшно. Ночь на Ивана Купалу все-таки. Вся нечисть из озер да рек выбралась, по лесам шарит. Попадется еще! – отмахнулась Ольга. – Встретишь беса или водяного, потом никакого Петербурга не надо будет.

Татьяна пожала плечами и посмотрела в лесную чащу. Нечисти она, конечно, тоже боялась. Но уж очень хотелось убедиться, что волшебство существует, и полюбоваться на цветок папоротника. Пусть она и страшилась, но искать все-таки собиралась. Оставалось только незаметно от всех отойти подальше. Или не ходить? У нее и желания-то не было. Она поглядеть только хотела, увериться, что цветок этот действительно есть. А вдруг увидит его и желание сразу появится? Сердце Татьяны замирало от подобных мыслей. Как же хотелось знать, что волшебство на самом деле случается!

– Там ваша нянюшка заснула, – раздался рядом звонкий насмешливый голос. Татьяна узнала Николая Пустякова, сына соседа-помещика. – Всех ведьм да чертей вокруг себя соберет. На телеге сидела-сидела, облокотилась на тюк да задремала. Унесет нечисть вашу няньку.

– Никто ее не унесет, – буркнула Ольга и, поправив на себе венок, потянула сестру в сторону поляны.

– Как не унести-то? Знамо дело, в ночь на Ивана Купалу по свету вся нечисть гуляет, только таких вот заснувших и разыскивает. В эту ночь спать нельзя, иначе нечисть заиграется и с собой унесет.

Не слушая угрозы соседа, девушки побежали к няне.

– Будет вас потом какой бес с бородой нянчить, – донеслось им вслед.

– Похоже, это тебя бес вынянчил, – проворчала Оленька, – а нас уже поздно нянчить. Выросли мы.

Свою Филипьевну сестры не собирались давать в обиду. Ни чертям, ни соседу. Они стремительно проскользнули меж костров, отбиваясь от рук, которые приглашали их перепрыгнуть через пламя и на год избавиться от всех болезней и напастей, получить защиту от злого духа и хвори. В глазах мелькали тени ребят, плясали всполохи огня, в темное небо взлетали снопы искр, оглушали вскрики, смех и музыка.

Вырвавшись из круга лиц и оставив веселье позади, они уже медленнее двинулись к повозкам на краю поляны. Их снова окружила ночь. Шум здесь звучал глуше, и Татьяна расслышала шелест листьев над головой. Рядом метались огоньки, не то меж темных стволов, не то в ее глазах. Она остановилась и замерла. Казалось, шаг в сторону – и она потеряется в темноте леса. Ее так манило сделать этот шаг! Она вглядывалась в лес, искала в листве тени – признак нечисти, которая водит свой хоровод.

– Ой! Оленька, ты же моя красавица. Да не сплю я, не сплю. – Бормотание няни выдернуло Татьяну из оцепенения. – Девоньки мои. Танюша!

– Таня, ну что ты! – Ольга потеребила ее за руку. – Тоже, что ли, заснула? Пойдем венок пускать. Девчонки ушли уже!

У озера царила торжественная суматоха. Луна серебрила его поверхность, освещала берег. Камыши гнулись под легким ветерком. Ночь выдалась теплой и приятной. Девушки волновались. Самые смелые и нетерпеливые стояли по колено в воде. Другие переминались с ноги на ногу на берегу, выжидая, что у них получится. Известно: если в ночь Ивана Купалы пустить венок по воде, по тому, куда и как он поплывет, можно узнать свою судьбу. Со стороны, куда венок направится, суженый приедет. Если быстро поплывет да долго не утонет, значит, свадьба будет быстрой и ладной, без препятствий, по любви. А если венок потонет, жди беды.

– Не рыдай, глупая! – постаралась утешить няня Лариных рыжеволосую и веснушчатую девчонку, у которой венок расплелся и утонул почти у берега. – Куда торопишься? Еще совсем малая же. Что ли тебе у мамки с папкой плохо? Вон сестер замуж раздадут, одна останешься, тебя сильнее всех любить будут. Поживешь в радость. А замуж через год выйдешь. Куда торопиться-то? Последний годок в девках, знаешь, какой сладкий?

Ольга с Татьяной хихикнули, прикрыв рты ладошками. Их Филипьевна из всего могла хорошее извлечь. А замуж спешить никому не наказывала, говорила: «Работы в три раза больше, да муж с капризами. В родительском доме-то как сыр в масле каталась». Только сестры Ларины знали, что их нянюшка замужем-то никогда и не была.

– А ты не подталкивай венок в нужную сторону! – на берегу возник Николка Пустяков и шлепнул Машу, горничную помещицы Антоновой, по рукам. – Тебя замуж за кузнеца отдадут, хоть сама с венком топись. А он кривой да со шрамом. Твою судьбу батька решил, не озеро.

Неугомонный Пустяков растолкал девчонок и принялся в сторону венков воду горстями загребать, отчего пошли волны, полетели брызги. Девчонки такого несправедливого вмешательства в их судьбу не стерпели, накинулись на Николку гурьбой да вытолкали из озера.

– Олька, сегодня ветер к усадьбе Ленских дует, все венки туда поплывут, – не унимался сын Пустяковых. Он залез в озеро поодаль от девушек и пинал воду, поднимая скопище брызг. – Соперниц у тебя за сердце Володьки будет тьма! Выходи лучше за меня замуж!

– Я лучше лягушку поцелую! – со смехом отозвалась Ольга. – А ты подглядывать пришел? Невесту, что ли, себе присматриваешь? Может, у кого венок к вашему дому поплывет?