Роковое решение

Да разве даже самой себе в этом признаешься?

6. Август 2024 г.

Женя, Тоня

Дверь открыла соседка, заспанная, конечно, – все-таки два часа ночи. Лицо злое, опухшее.

– Ее уже нет здесь! – гаркнула она, кутаясь в халат. – Мне неприятности ни к чему. Этот ее урод чуть мне дверь не сломал. Вот вышла замуж за идиота, пусть теперь сама думает, как из всего этого дерьма выкарабкиваться.

– Вы что же это, выгнали их на улицу?

– Нет, под кровать к себе спрятала, всех троих! – отвратительно гримасничая, прохрипела женщина.

– Гадина, – прошипела Женька. – И куда они пошли? Где их теперь искать? В полиции?

– Не знаю! – И соседка захлопнула дверь перед ее носом.

Была ночь. Хоть и август, но похолодало.

– Не думаю, что они пошли в полицию. Давай спустимся, пройдем. Вика как-то рассказывала, что подрабатывала посудомойкой в кафе где-то неподалеку.

И действительно, нашли кафе за углом. Конечно, оно было заперто, но светилось изнутри. Сквозь стеклянные стены можно было увидеть пробивающийся откуда-то из глубины свет. Значит, там, где-то в подсобке или на кухне, все же кто-то был.

Подруги постучали. И почти сразу же за стеклом появилась маленькая темная фигурка. Это была девушка, которая, узнав Тоню, открыла дверь. Кинулась к ней, обняла и разрыдалась.

– У сторожа телефон разрядился. Как назло! Не могла перезвонить и сказать тебе, где мы, – мычала она, захлебываясь слезами. – Соседка выгнала нас!

– Я догадалась, вспомнила, что ты где-то здесь работала… – Тоня и сама готова была расплакаться, глядя на подругу. – Вика, я бы не узнала тебя, честное слово! Ты на кого стала похожа? Кожа и кости! Синяки… на виске, вон, кровь! Ужас! Ладно, все ясно.

Вика посмотрела на Женю.

– Это Женя, – спохватилась Тоня, – моя подруга, познакомьтесь.

Женя не могла говорить, у нее в горле словно застряло что-то колючее и саднящее. Вид избитой и замученной женщины потряс ее. Она была такая маленькая и хрупкая, что страшно было даже представить, какую чудовищную боль она должна была испытывать при каждом ударе мужа. А он бил ее по голове, по лицу…

– Вика, где дети?

– Спят в подсобке на диване.

– Ты здесь одна?

– Нет, сторож спит в коридоре в кресле.

– Разбуди его. Мы за вами. Собирайся.

– Считай, что уже собралась, – усмехнулась сквозь слезы Вика. На ней была темная курточка, спортивные тоненькие штаны, кроссовки. – Только документы и успела забрать.

Женя с Тоней пошли в подсобку за детьми и осторожно, стараясь их не разбудить, вынесли из кафе, уложили на заднее сиденье машины рядом с матерью. Тоня достала из багажника теплое одеяло, которое Женя посоветовала ей взять с собой на всякий случай, укрыла всех троих.

– Кафе останется открытым? – спросила Женя.

И, словно в ответ на ее вопрос, в дверях кафе показался старик сторож. Решил на всякий случай помахать всем рукой. Затем перекрестил машину.

Женя, радуясь тому, что им удалось разыскать Вику с детьми и забрать их с собой, вспомнила о звонках Бориса. И сразу же все внутри заныло, как в предчувствии боли.

– Борис больше не звонил? – спросила Тоня, как если бы умела читать мысли.

– Нет. Да и сколько уже можно звонить? Я же сказала ему, что мы уже в Балашихе, что не надо за нами приезжать. Боюсь, что он сейчас у тебя, Тонечка. Что они с Ребровым перебудили всех твоих, напугали.

– Ну, Виктора-то трудно напугать. Если Борис с Валерой у нас, то им там не скучно, есть о чем поговорить.

– Ты о чем?

– Виктор знает о вашем конфликте, найдет нужные слова, чтобы твой муж успокоился и прекратил уже так опекать тебя. Все-таки ты его жена, а не маленькая дочка.

Жене от слов подруги стало еще хуже и тоскливее. Вот только этого еще не хватало – душевной беседы Виктора и Бориса. Да, у мужчин своя логика, и не факт, что Виктор будет на стороне жены.

Женя взглянула в зеркало заднего вида – Вика спала в обнимку с детьми. А дети на самом деле были совсем маленькими, примерно два и три годика, девочка и мальчик. На них были симпатичные теплые комбинезончики, голубой и розовый, какие носят обычно в холодное время года. Вероятно, решив убежать, Вика, не зная, что их всех ждет, схватила самые теплые детские вещи и бросилась к соседке. Хорошо еще, что ей удалось взять и документы. Возможно, она готовилась к побегу и приготовила документы заранее, положила где-то в удобном месте. Может, и сумку с вещами приготовила, да только взять не успела.

По дороге в Балашиху подруги составили план действий. Тоня намеревалась забрать Вику с детьми к себе, дать им время прийти в себя, решить, как им лучше поступить. Но склонялась все же к тому, чтобы Вика вернулась домой, к родителям в Уфу.

– Я куплю им билеты в Уфу, дам денег, чтобы хватило на первое время, и потом, если Вика не дура, оплачу им и адвоката, который займется ее квартирой и продаст ее, квартира-то Вики, куплена была на деньги ее родителей и оформлена была, к счастью, за месяц до регистрации их брака. Этих денег ей хватит, чтобы купить себе жилье там же, в Уфе, рядом с родителями. Вот и все!

Женя поддержала ее. Сказала, что готова тоже помочь Вике материально и найти по совету Бориса какого-нибудь недорогого адвоката, который занялся бы ее делами.

Подъезжая к дому Тони, Женя молила об одном – чтобы там не было Бориса. Она не была готова к встрече с ним и тем более к разговору. Не готова была и возвращаться домой. Ей казалось, что там, оказавшись с ним наедине, она лишится последних сил. Она не знала, как объяснить ему свои чувства. Их было слишком много, и все они были сложными. Но признаться ему в том, что она запуталась, она тоже не могла. Это означало бы признаться в своей слабости. К тому же рядом с Борисом был Ребров. Он, конечно, хороший человек, ее близкий друг, но не слишком ли много он о ней знает? И как она будет смотреть ему в глаза, зная о том, что он презирает ее за связь с Павлом?

Но Тонин дом встретил их одним-единственным светящимся окном – это горела лампа в прихожей. Дом спал. Да и машины Бориса за воротами не было. Значит, он дома. Вот и слава богу.

Тоня вышла из машины и пошла открывать дверь, Женя разбудила Вику с детьми и помогла им выбраться из машины, Вика взяла девочку на руки, Женя – мальчика.

Дома Тоня первым делом отвела Вику в приготовленную для нее комнату, где они сразу раздели и уложили детей. Сама же Вика попросилась в ванную. Тоня дала ей пижаму, халат, носочки. И поскольку ни у кого не было сна, все три женщины расположились на кухне. Тоня заварила чай, подогрела пирожки, достала бутылку коньяка и рюмки.

– Вика, предлагаю такой план, – сказала Тоня и озвучила все то, о чем они уже говорили с Женей. – Как ты на это смотришь? Готова ли ты вернуться домой, к родителям? И как они тебя встретят?

– Они только рады будут, – всхлипнула Вика. После горячей ванны, с мокрыми темными волосами и розовым лицом она выглядела намного лучше. Но синяки-то не смыть! Да и веки были воспаленно-розовыми, как у человека, который долго плакал.

– А чего ж ты раньше-то не уехала?

– Как? Где бы я деньги на дорогу взяла? Он же все детские пособия отбирал, все пропивал…

Женя слушала грустную историю Вики и подумала вдруг о том, что и она-то не дома, что Тоня и ее с Мишей приютила, отвела им комнату, постелила постель, словно и они бездомные, и у них в доме нездоровая обстановка, причем настолько серьезная, что они вынуждены были уехать!

Это Вику пьяный муж избивает, отбирает деньги. А что она сама, Женя, считала в своем доме, в своей семье, настолько невыносимым, что сбежала оттуда? Может, серьезный и строгий муж, который целыми днями работает, чтобы обеспечить их всех? Муж, который только и думает, чтобы ей с Мишей жилось комфортно, в достатке. Он оплачивает каждый ее шаг, каждую покупку, платит домработнице, няне, садовнику, водителю. Благодаря его усилиям и деньгам их дом стал как маленькое государство, где все было создано для комфорта и счастья. Это на заработанные им деньги все в доме красиво и дорого, начиная с чашки и заканчивая постельным бельем. В своем доме она является хозяйкой, и все подчиняется ей. В саду растут самые красивые цветы и кусты, кроме того, Борис исполнил ее прихоть, и теперь у них есть зимний сад с редкими тропическими растениями, который она, кстати говоря, давно забросила, потеряв к нему интерес. Но там точно все в порядке, потому что Борис нанял садовника.

Галина Петровна готовит еду и следит за чистотой в доме. Няня Соня смотрит за Мишей, кормит его, укладывает спать, гуляет с ним, пока Женя занимается своими делами. Водитель привозит продукты, помогает Галине Петровне. Дом надежно охраняется! И все это – Борис!

А как нежен и деликатен он, когда они остаются наедине! Как ласков бывает, когда чувствует рядом ее присутствие, когда спокоен за ее безопасность, когда не ревнует ее. И как она могла увлечься Журавлевым, почему? Конечно, он безумно красив, но, не посмотри он на нее особенным, долгим взглядом, не зацепи он ее этим, разве обратила бы она на него внимание? Подумала бы, да, он красив, ну и что? Вероятно, сравнила бы его с известным французским актером, может быть даже представила его в кино и подумала бы, что неплохо было бы заполучить его в друзья, чтобы почаще видеть его, наслаждаться его красотой…

Женя вздохнула. И что только в голову не лезет! Как можно вообще заполучить кого-то? Он что, вещь? Красивая вещь, которую хочется держать в своем доме? Она вспомнила, что поначалу ей хотелось не просто видеть его чаще и желательно у себя дома, но и прикасаться к нему, как к красивой, милой и породистой собаке, которую так и хочется потрепать по загривку, почесать за ушами, потискать, поцеловать…

Вспоминая свои первые чувства к Павлу, Женя вдруг почувствовала такой стыд, от которого она готова была задохнуться! Ей реально стало тяжело дышать. Но это же чистая правда! Она реально захотела его заиметь как вещь, как домашнее животное. Но потом случилось и вовсе ужасное – она захотела им завладеть. Разве не для этого она пришла к нему домой, когда он простыл, чтобы увидеть его слабого, беспомощного и, пользуясь его слабостью, проникнуть в его жизнь и постепенно приручить его к себе? Но она не удовлетворилась этим, пошла дальше – он стал вхож в ее дом, познакомился с ее мужем. Что это было? Как она могла это допустить, да еще при этом зная, что Ребров все видит и понимает! Неужели все это уже ради острых ощущений?! Что это, как не желание развлечься от безделья?! Будь Тоня прямолинейнее, не пощади она ее чувства, точно сказала бы: с жиру ты бесишься, Женька!

И тут ей на голову посыпались воспоминания, от которых и спасения-то никакого не было! Эта чудовищная по своему цинизму идея заполучить теперь не только красавца Журавлева, но и дом в подарок от мужа, дом, в который она могла бы приглашать к себе того, кого захочет и посчитает нужным! Это как же нужно любить свою жену, чтобы даже после того, как она ушла, прихватив ребенка, искать для нее дом, присылать ей ссылки и фотографии!

Вика между тем продолжала рассказывать. Горячий чай, капля коньяка и близкая подруга – все это дало возможность ей рассказать во всех чудовищных подробностях о своей жизни. Как же отличался ее рассказ от Жениных мыслей и воспоминаний, от которых ей было уже не избавиться! А ведь все это было! И измены мужу, и желание заиметь дом.

– Он не простит меня, Тоня, – вырвалось у Жени, когда Вика внезапно замолчала, словно у нее иссякли силы.

– В смысле? – Тоня повернулась к ней. И как-то сразу все поняла. – Женечка, он простит, вот увидишь. Главное, что ты все осознала. И это просто счастье, что ты еще не выбрала дом и не переехала. Вот тогда, возможно, обратного хода и не было бы.

– Тоня, они с Ребровым хотели поехать за нами в Балашиху… – Женя вздохнула.

– У тебя хороший муж, и ты это должна понимать. Вот просто включи мозги!

– Девочки, я спать. Устала – глаза сами закрываются. Спасибо вам за все. Вы такие хорошие, у меня просто нет слов… – Вика обняла их и ушла.

– Я тоже пойду спать, – сказала Тоня. – Тоже устала, понервничала… А ты, моя дорогая, соберись, все обдумай и возвращайся уже домой. Если ты потеряешь Бориса, будешь настоящей дурой. И его быстро подберут, можешь не сомневаться. Он женится и заберет у тебя сына.

– Тоня!

– Терпение может закончиться и у него… Помни об этом.

Женя, войдя в спальню, посидела немного возле спящего Миши, затем вернулась на кухню, допила свой коньяк, пошла в переднюю, сняла с вешалки куртку и вышла из дома, спустилась с крыльца в сад.

Борису она звонить не могла. Словно внутри стоял какой-то блок. Словно знала, что нельзя. А вот Реброву, который наверняка ночевал в их доме, в своей комнате, она позвонить может. И ничего, если и разбудит. Должна же она узнать, как там Борис, как его настроение, о чем он думает.

И она позвонила.

– Ребров, прости, что так поздно… – Она не дала ему возможности выразить удивление или раздражение. – Скажу сразу – у нас все в порядке, мы вернулись к Тоне. Остальное расскажу при встрече. У меня вопрос: как там Борис?

– Женя, ты тут навела такого шороху! Что ты творишь? Что делаешь?! – И тут вежливый и тактичный Ребров не выдержал, разразился грубой бранью. Женя почувствовала физически, что такое стыд. У нее даже уши загорелись, и начали покалывать губы. – Твоя няня Соня ходит как привидение по дому и ищет Мишу. Борис слег с сильнейшей головной болью. Ты не забыла, что у него была травма головы, что он не совсем здоровый человек?! Он в свое время, пока ты по Франциям прогуливалась, так долго в больнице лежал! Ты зачем ему нервы треплешь?! Я впервые вижу, чтобы мужчина так любил свою жену, ну просто фатально! Мало того что ты так поступила с ним, ты знаешь, о чем я… И он, возможно подозревая тебя, все равно ищет тебе дом! Ты что, серьезно, могла бы переехать и жить от него отдельно? Женя?! Как можно вот так взять и разрушить семью?!

– Ребров… – Женя уже рыдала в трубку. – Ну не надо, пожалуйста! Мне и без того тяжело!

– Это тебе-то тяжело? Ты не видела Бориса, когда он с головной болью помчался за тобой в Подольск! Мы с Петром его не сумели остановить. А потом готов был мчаться за тобой в Балашиху! Ты знаешь, я долго молчал, все терпел и вообще чувствовал себя чуть ли не соучастником, ты понимаешь, о чем я… И было бы из-за кого! Журавлев… Уф… Ты же ничего о нем не знаешь! Вообще!

– В смысле? Ты о чем?

Она снова выдала себя. А ведь могла бы и промолчать. Что это: любопытство или неспособность забыть Павла?

– У нас новое дело. Убита проститутка, Лариса Калинина. Ее зарезали. И когда мы с Журавлевым прибыли на место преступления, там столько крови было…

– И? А при чем здесь Паша? Ау, Ребров, ты чего молчишь?

– Да там… понимаешь… Короче, там во всю стену огромные такие шикарные фотографии этой Калининой. И она там не одна.

Женя похолодела.

– Там несколько огромных фотографий над изголовьем кровати, ну прямо как с выставки… Не фотографии, а произведения искусства! И на них твой обожаемый Журавлев в обнимку с голой проституткой. Так что он задержан. Вот так.

7. Август 2024 г.

Ребров

Хотел ли я тогда произвести впечатление на Женю, рассказав ей о Журавлеве и его связи с Калининой? Да, хотел. Знал, что у нее и без того каша в голове, что она запуталась, что ей плохо, но так злился на нее из-за Бориса, что с каким-то даже нехорошим чувством мщения рассказал ей о задержании Павла. Конечно, сгустил краски, потому что Павла не задерживали, но допрашивали. Как не допрашивать, если убита проститутка, стена которой увешана огромными фотографиями, где она, обнаженная, обнимается с нашим Журавлевым?

Спору нет, Лариса Калинина – настоящая красавица. Журавлев ей под стать, точно. Шикарная пара, прямо с обложки глянцевого дорогого журнала. Вот бы узнать еще, кто фотограф, где поймал их? Хотя, скорее всего, это продукт фотосессии. И фотограф наверняка известный, дорогой, фотографии просто-таки огромные, качественные. А уж какой там Журавлев! Ну прямо Ален Делон. И хоть фото черно-белые, стильные, но все равно видно, что глаза его светлые, я-то знаю, что голубые. И волосы черные. И тело точно его, мускулистое, красивое. Он покрепче Делона будет, это точно.

Понятное дело, что я первый набросился на него, еще там, в квартире Калининой, схватил его за грудки, затащил на кухню: признавайся, мол, и давно ты ходишь по девкам? Вел я себя, надо сказать, как идиот. Кто я такой, чтобы устраивать ему сцены? Из-за Женьки, само собой. Она из-за него разрушает семью, причиняет боль Борису, хотя и сама толком не знает, чего хочет, а он, получается, шляется по шлюхам.

Но Журавлев все отрицал. Кроме, конечно, того, что на фотографиях точно он. Да тут и без его признаний не было никаких сомнений. Но вот девушку эту он не знает, не был знаком и уж точно не фотографировался. Бормотал что-то про фотомонтаж, краснел и выглядел вконец растерянным.

– Слушай, Паша, ты же не отрицаешь, что это ты. Получается, что тебя точно кто-то снимал. А потом, если тебе верить, к твоему фото присобачили голую красотку, да? Да зачем же этой Калининой это было делать и тратить деньги, если с таким же успехом она могла бы взять фотографии самого Делона?

Думаете, я не просматривал потом в интернете фотографии Делона в обнаженном виде? Да, я мужик, но должен признать, что Журавлев наш круче. И они похожи лишь в белых купальных халатах, причем явно в гостиничных. Получается, что Журавлев, возможно, встречался с Калининой в гостинице.

– Да вспоминай ты уже, где с ней познакомился и кто вас снимал! – орал я на него, злясь и переживая одновременно. – Ее же убили!

– Отстань! – отмахивался от меня Журавлев и при этом хмурился, выглядел задумчивым.

Он пытался вспомнить, я так думаю, где и при каких обстоятельствах мог оказаться вместе с Калининой, но так и не вспомнил. Хотя у него для этого было вполне достаточно времени.

– Я не встречаюсь со шлюхами. Да и с чего ты вообще взял, что она проститутка?

– Соседка в первую минуту доложила. Потом к ней присоединились и другие соседи. Все утверждают, что она занималась этим не один год. Мужики к ней валом валили. Жила она на широкую ногу. Ты сам видел ее спальню? Кровать? Шкаф, набитый шубами и дорогими сумками… Если бы ты заглянул в ее тумбочку, то увидел бы много забавного: разные штучки, наручники, игрушки. И косметичка, набитая деньгами и банковскими карточками.

– Так надо и искать в этом направлении. Может, у нее был сутенер, – неуверенно блеял Павел.

Повторяю, я и злился на него, и переживал. Вот ведь влип парень!

Ножа, которым была зарезана девушка, не было. Но судя по тому, каким образом были нанесены удары, действовали неуверенно, кололи куда попало, пока нож не вошел в горло…

Замки, похоже, не были взломаны, значит, либо Калинина сама открыла дверь и впустила убийцу, либо у убийцы был свой ключ. Может, это был ее клиент или просто знакомый, может, подружка, которой она насолила. Да мало ли кто из ее окружения, кому она каким-то образом перешла дорогу! Может, стала свидетельницей другого преступления, может, ее убила жена ее клиента.

Работы предстояло много. Первое – это допросить всех соседей, кто мог бы знать или видеть ее знакомых. Второе – проверить камеру, установленную на козырьке подъезда. Вот ведь удобная вещь! Осмотреть с экспертами квартиру, попытаться найти что-то полезное, важное – словом, зацепку. Найти ее знакомых и друзей, которые могли бы помочь в расследовании. И главным свидетелем в деле, конечно же, мог бы стать Журавлев. Но его, понятно, отстранят от дела. Однако пока что этого не произошло, и он будет работать.

Вот как, как человек может забыть про связь с такой яркой и красивой девицей? Я не наблюдал у Пашки проблем с памятью. Тогда что все это значит?

Словом, я попросил экспертов поработать над этими огромными фотографиями, чтобы выяснить, не монтаж ли это. Хотя бы в чем-то надо было быть уверенным.

Эх, подумал я, сюда бы, в эту квартиру, Женьку, она точно нашла бы что-то интересное. И с соседями поговорила по-женски, так, как она это умеет, и вышла бы на какую-нибудь близкую подругу, как бы случайно познакомилась с ней, разговорилась и много чего выяснила бы про убитую Калинину. Проследила бы жизненный путь жертвы, откуда она родом, кто ее родители, с кем она переписывалась или перезванивалась, словом, кто бы мог рассказать о ней. Конечно, всем этим будут заниматься оперативники, но ни они, ни я с Пашкой никогда не сумеем заставить откровенничать людей так, как это делает Женька.

Но звонить ей тогда, когда она ушла из дома, когда в семье разлад и когда Борис в отчаянии, было в тот момент невозможно. Вот почему я так обрадовался его звонку. Бронников позвонил мне вечером того дня, когда обнаружили тело Калининой, и пригласил на ужин. Словно ничего не произошло и я, приехав, увижу семью в полном составе. Но Жени, конечно же, не было. Няня Соня слонялась по дому с потерянным видом, пока все же не решилась поделиться со мной. От нее я узнал, что Женя с Мишей у Антонины. Соня рвалась поехать туда, чтобы там присмотреть за малышом. Но разве я решал что-то? Это было семейное дело…

Ну а потом и Борис признался, что хочет поехать в Подольск за Женей. Конечно, он надеялся, что заберет ее оттуда. Но все осложнилось, когда мы узнали, что она на пути в Балашиху, что они с Тоней поехали спасать подругу от мужа-тирана.

Я наблюдал за Борисом и в какую-то минуту понял, что совсем не знаю его. Он всегда казался мне сильным человеком, ну просто глыбой. Знал, что он хоть и любит свою жену, но время от времени бывает с ней груб, я сам сколько раз был этому свидетелем. Но вот сейчас, когда она физически покинула его, когда уехала, бросив его и дом, я понял, как это сильно подкосило его. Он заболел. И физически, и психически. Он был сам не свой, Женька его сломала. Вот даже я, казалось бы посторонний человек, и то понимал, что надо срочно что-то делать, как-то исправлять ситуацию. Ведь никакого серьезного конфликта и не было. Возможно, Борис лишь ревновал Женьку к Пашке, но ничего не знал. Но если даже и знал (кто его знает, может, он следил за ней), то вел себя по отношению к жене и Павлу в высшей степени уважительно. Пашку вообще привечал, да они стали друзьями. Получается, что главным в этой размолвке было желание Женьки помогать им с Пашкой в расследовании, в то время как Борис считал это занятие опасным. И все! Но мало ли женщин, имеющих куда более опасные профессии? Даже врач-инфекционист, к примеру! Во время пандемии сколько врачей заразилось, а то и умерло! Или женщины-полицейские? А циркачки? А профессиональный спорт? Сколько травм, и физических, и психологических! Да даже ветеринаром быть опасно, а вдруг кто укусит? Стюардессы, журналисты! Да полно опасных профессий.

Может, стоит поговорить с Борисом на эту тему? Может, он изменит свое мнение и оставит Женьку уже в покое и прекратит придираться к ней или тем более не станет запрещать ей заниматься тем, что ей так нравится и что приносит реальную пользу обществу?! Да, то, чем она занималась до сих пор, не приносило денег, да и не принесет, но ей и деньги не нужны. У нее все есть. Или же Борис (не дай бог, конечно!) считает, что раз он содержит жену, то имеет право распоряжаться ею?

Меньше всего мне бы хотелось поверить в это. Борис не такой. Просто любит жену и беспокоится о ней. Это все. Да и Женька тоже любит его. Просто увлеклась красавчиком Журавлевым. Пофлиртовала, и хватит. Возможно, именно сейчас, когда он попал в переплет с убитой проституткой, она и вовсе охладеет к нему и будет воспринимать его просто как друга?

Мы вернулись ночью из Подольска и легли спать. По дороге я рассказал Борису о новом деле, о Журавлеве. Борис выслушал все внимательно, и первое, что я услышал, было:

– Ему надо бы помочь.

Он имел в виду моего друга и коллегу Павла. Вот так.

– Понимаю, – промямлил я, хотя понятия не имел, с чего начинать.

– Скорее всего, это все-таки не фотомонтаж. Если там фотографии во всю стену, причем качественные, то и стоить они должны много. Возможно, на фотографиях вовсе и не Журавлев, а просто человек, который похож на него. И тогда это совсем другая история. Если же это он и говорит, что Калинину эту не знает, что не был с ней знаком, то здесь тоже несколько вариантов… Он мог быть пьяным, когда его снимали, понимаешь? Либо его накачали чем-то и зачем-то. Может, он был с одной девушкой, выпил с ней, а потом, когда уснул, в комнату зашла другая девушка…

– Нет! Съемка была сделана не в комнате, а явно в какой-то студии. Там за их спинами просто белая стильная такая стена с трещинами, да и свет выставлен профессионально. Мне так, во всяком случае, показалось.

– Значит, это не он, – пожал плечами Борис. – А мне можно посмотреть на эту стену? Можешь мне это организовать?