Сон в красном тереме. Том 1

Как только Бао-юй услышал слова феи, по его телу пробежала дрожь радости и нетерпения, он мгновенно позабыл о госпоже Цинь и покорно последовал за Цзин-хуань.

Неожиданно перед ним появилась широкая каменная арка с крупными иероглифами: «Область Небесных грез», а по обе стороны от нее – парная надпись, гласившая:

Когда даже к истине ложь примешалась,и самая истина – ложь.Когда в бытие пустота проникает,и бытие – пустота.

Они миновали арку и очутились у дворцовых ворот, над которыми было начертано четыре иероглифа, означавших: «Небо страстей – море грехов», и на столбах по обе стороны – парная вертикальная надпись:

Ах, несмышленое дитя —смеюсь я над тобой!Цветет ли водяной орех,коль валит снег такой?Гляди, придет твоя порапод праздник фонарей*:Огонь погаснет – даже дымрастает на заре.

«Так и есть, – подумал про себя Бао-юй, прочитав надпись. – Только не совсем понятно, что такое «древние чувства»? И что значит «щедрости познали любви»? Надо будет подумать и постараться понять смысл.

Занятый своими размышлениями, Бао-юй и не предполагал, что в его душу вливается какая-то чудодейственная сила.

Вошли в двухъярусные ворота, и взору Бао-юйя предстали высившиеся справа и слева двумя рядами залы, на каждом из которых были прибиты доски с горизонтальными и вертикальными надписями… С первого взгляда невозможно было прочесть, что на них написано, но на некоторых он разобрал: «Приказ безрассудных влечений», «Приказ затаенных обид», «Приказ утренних стонов», «Приказ вечерних рыданий», «Приказ весенних волнений», «Приказ осенней скорби».

– Осмелюсь вас побеспокоить, божественная дева, – сказал Бао-юй, обращаясь к фее. – Нельзя ли погулять с вами по этим приказам?

– В этих приказах хранятся книги судеб всех девушек Поднебесной, – отвечала Цзин-хуань, – и тебе, обладающему простыми человеческими глазами и бренным телом, не должно обо всем этом знать заранее.

Однако Бао-юй не уступал и настойчиво упрашивал фею.

– Пусть будет так! – произнесла, наконец, Цзин-хуань. – Пройдемся по этому приказу.

Не скрывая своей радости, Бао-юй поднял голову и прочел над входом три слова: «Приказ несчастных судеб» и парную вертикальную надпись по сторонам:

Осенью – грусть, а тоска – по веснеПриходят, и как с ними быть?Лики цветов и свеченье луны– кому их под силу затмить?

Бао-юй печально вздохнул. Он вошел в помещение и увидел около десятка огромных опечатанных шкафов, на каждом из которых висел ярлык с названием провинции. Им сразу овладело желание найти ярлык с названием его родных мест, и он тут же на одном из шкафов заметил надпись: «Главная книга судеб двенадцати головных шпилек из Цзиньлина».

– Что это значит: «Главная книга судеб двенадцати головных шпилек из Цзиньлина»? – спросил Бао-юй.

– Это значит, что здесь записаны судьбы двенадцати самых благородных девушек твоей провинции, – ответила Цзин-хуань. – Поэтому и сказано «Главная книга».

– Я слышал, что Цзиньлин очень большой город, – заметил Бао-юй. – Почему же здесь говорится только о двенадцати девушках? Даже в одной нашей семье вместе со служанками наберется несколько сот девушек.

– Конечно, во всей провинции девушек много, – улыбнулась Цзин-хуань, – но здесь записаны только самые замечательные из них; в двух шкафах, что стоят рядом, – второстепенные, а для всех остальных, ничем не примечательных, вовсе нет книг.

Бао-юй оглянулся на первый шкаф – на нем действительно было написано: «Дополнительная книга к судьбам двенадцати головных шпилек из Цзиньлина», а на другом шкафу значилось: «Вторая дополнительная книга к судьбам двенадцати головных шпилек из Цзиньлина». Бао-юй протянул руку, открыл дверцу шкафа со вторыми дополнительными книгами судеб, взял с полки первую попавшуюся тетрадь и раскрыл ее. На первой странице был изображен не то человек, не то пейзаж – разобрать было невозможно, ибо тушь от воды расплылась, и вся бумага, казалось, была покрыта черными тучами и мутной мглой. Внизу сохранилось стихотворение из нескольких строк:

Пробегутся дожди – не заметишь луну.Облака пестроцветные, дунешь – рассеются.Пока дух выше неба парит – там, внизуБренное тело безвольно и мелочно.Разве за ветреность примут сметливостьлюди, желая вражды.Отчего же иначе ширится ропотмеж юных и пожилых.Только чуткий душою ему сострадает,и бьется, и плачет навзрыд.

Бао-юй ничего не понял и стал смотреть дальше. Там был нарисован букет свежих цветов и разорванная циновка, потом следовало стихотворение:

Пустое – любить и лелеять.Впустую – покорность и ум.С корицей сравнить, с орхидеей?Тут и говорить ни к чему.Казалось бы – вот оно счастье,Жжет ревность к актерской судьбе.Но жребий, увы, неподвластен,И неизвестен удел.

Это было еще более непонятно для Бао-юйя, и он положил на прежнее место эту тетрадь, открыл первый шкаф с дополнительными книгами судеб и взял другую. Здесь на первой странице была изображена цветущая веточка корицы, а под нею – небольшой пересохший пруд, покрытый увядшими лотосами, и далее следовала надпись в стихах:

Благоухают расцветшие лотосы,корни сплели воедино.Сколько жила она, знала лишь горести —всюду заслон ей воздвигнут.Когда как две капли вдруг станут два деревца,что выросли в разных краях —Уж душу торопят, и ей уж не терпится —на родину тотчас спешит впопыхах.

Бао-юй прочел, но опять ничего не понял. Затем он взял главную книгу судеб и на первой странице увидел два золотых дерева; на одном из них висел яшмовый пояс, а под деревьями в снежном сугробе лежала золотая шпилька для волос. Ниже было помещено стихотворение:

Томлюсь я о деве,что благодеяньями славится.И тоскую по той я,что пела лишь пух тополиный*.Словно пояс из яшмы– в лесу потеряется,Золотая заколка —как уронишь в сугроб, так и сгинет.

Бао-юй никак не мог разгадать смысл, скрывавшийся за этими словами, и хотел спросить у Цзин-хуань, но тут же понял, что это бесполезно, ибо бессмертная фея не захочет выдавать небесные тайны, и отказался от своего намерения. Затем он хотел положить тетрадь на место, но опять-таки не сделал этого и стал смотреть дальше. На второй странице был изображен лук, висевший на ветке душистого цитруса, и ниже следовала песенка:

Проспорив два десятка летчья правда тут – суди, ряди.Цветок граната осветилпокои изнутри.Трем веснам вряд не перекрытьту раннюю весну.Навстречу зайцу тигр идет*– конец земному сну.

Дальше были нарисованы два человека, запускающие бумажного змея, огромное море, корабль, на корабле – девушка, она закрыла лицо руками и плачет. Под картинкой опять стихотворение:

Был чист и ясен дар ее,надежды – необъятны.А он – удачей обделен,и рос в года упадка.В Цинмин* – роняет слезы онсквозь даль – глядит на реку.Но далека она как сон.Восточный ветер веет.

Потом следовала картинка, изображающая цепочку плывущих в небе облаков и излучину реки, уходящей вдаль. Стихотворение внизу гласило:

Весь достаток семьи и почет– разве могут служить утешением?Ведь родителей ты лишенастала вскоре после рождения.Этим юным очамсвет закатный давно уже явлен.Иссякает Сянцзян*,облака в царство Чу улетают*.

Затем был нарисован кусок драгоценной яшмы, упавшей в грязь, и следовали стихи:

Возможно ли вернутьбылую чистоту?Не пусто может быть,что все пустым зовут.Прискорбный эпилог:и злато, и нефритБез надобности впрок– замараны в грязи.

На следующей странице Бао-юй вдруг увидел лютого волка, который преследовал красавицу девушку, намереваясь сожрать ее. Стихи под этой картинкой гласили:

Как будто вскормлен онЧжуншаньскими волками[37]:Ожесточен и зол,и средств не разбирает.С девицами вовсю резвясь,вершил свое геройство,Но минул год – и ото снаосталось только просо[38].

Стихи под изображением древнего храма, внутри, которого сидела в одиночестве девушка и читала священную книгу, гласили:

О, сколь коротко будет трех весен цветениевскоре постигнет она.И настанет тот день, когда черная рясасменит ей прежний наряд.Невозможно здесь не сострадать, ибо род ееславен был и именит.А теперь рядом с Буддой она, одинокая,в свете лампады лежит.

Дальше была нарисована ледяная гора, на ней – самка феникса, а ниже шли строки:

«Обыкновенная птица»[39] объявитсяв мире на фоне упадка.Талант ее, дар ее – всюду прославится,за что ее любят – понятно.Сменятся поочередно: смирения,надменности и расставания час.К Цзиньлину уйдет она в тяжком смятении– горестен этот рассказ.

Затем – какой-то заброшенный трактир в захолустной деревне, и в нем красавица за прялкой. В пояснении к картинке сказано:

Что толку от родовитости,коль силы оставят в пути.Угаснет твой род, и взаимностиот окруженья не жди.Но случай поможет в невзгодах– в одной из глухих деревеньНайдутся тепло и забота,ведь мир не без добрых людей.

После стихов следовало изображение вазы с цветущими орхидеями, а возле нее стояла красавица, роскошно одетая, в богатом головном уборе. Картина сопровождалась подписью:

Под ветром весенним на сливе и персикеновая завязь внезапно возникнет.Сколько не думаю – все же не верится,что с орхидеями можно сравниться.Как воды застывшие неколебимоблик твой – зависть другим.Что их кривотолки – средь них ни одинне ранит и не возмутит.

Потом Бао-юй увидел высокие двухэтажные палаты, а в них повесившуюся красавицу, и ниже стихи:

Бескрайность чувств, желаний море– мираж страстей глубок.От них сплошные боль и горе,но главный плод – порок.Хоть говорят, что дом Жунгорассадник этих толков,Но что истоки их – в Нинго,никто так и не вспомнил.

Бао-юй собрался читать дальше, но Цзин-хуань, зная его ум и способности, побоялась разгласить небесную тайну, поэтому она проворно захлопнула тетрадь и с улыбкой сказала Бао-юйю:

– Зачем рыться в непонятных для тебя записях? Лучше прогуляемся, посмотрим чудесные пейзажи!

Не.сознавая того, что он делает, Бао-юй выпустил из рук тетрадь и покорно последовал за Цзин-хуань. Взору его представились расписные балки и резные карнизы, жемчужные занавесы и расшитые пологи, благоухающие цветы бессмертия и необыкновенные травы – поистине, это были великолепнейшие места! О них можно было бы сказать:

Алеют ворота, играют лучами,а пол весь вымощен златом.Бликуют снега на рубиновых ставнях,воздвигнут нефритовый замок.

И снова ласковый голос Цзин-хуань коснулся слуха Бао-юйя:

– Выходите скорее и встречайте дорогого гостя!

Не успела она произнести эти слова, как появились бессмертные девы. Кружились в воздухе лилейные рукава их одежд, трепетали на ветру крылатые платья; своей красотой девы были подобны весенним цветам, а чистотой и свежестью напоминали осеннюю луну.

Увидев Бао-юйя, девы обратились к Цзин-хуань и недовольным тоном сказали:

– Мы не знали, о каком госте идет речь, сестра, и поэтому вышли его встречать. Ведь вы говорили, что сюда сегодня должна явиться душа нашей младшей сестры – Пурпурной жемчужины. Мы давно ее ждем. Зачем вы привели это грязное создание, которое оскверняет ваши владения?

Смущенный Бао-юй, услышав эти речи, хотел удалиться, но не мог. Он действительно чувствовал, что грязен. Цзин-хуань взяла его за руку и, обращаясь к толпе бессмертных дев, молвила:

– Вы не знаете, зачем я его привела. Я направлялась во дворец Жунго, чтобы встретить Пурпурную жемчужину, но когда проходила через дворец Нинго, навстречу мне попались души Жунго-гуна и Нинго-гуна, которые сказали мне: «С тех пор как утвердилась ныне правящая династия, наши семьи славой и заслугами своими выделяются в мире, из поколения в поколение наследуют богатство и титулы. Прошло уже сто лет, счастье нашего рода исчерпано, и его не вернуть! У нас, правда, много сыновей и внуков, но никто из них не может быть достойным наследником. Лишь один внук, Бао-юй, подает надежды. Он обладает крайне странным необузданным характером, но умен и талантлив. Однако счастье нашего рода кончается, и мы боимся, что никто не сумеет направить Бао-юйя на истинный путь. Как хорошо, что вы повстречались нам! Мы уповаем на то, что вы покажете ему всю пагубность мирских соблазнов и тем самым поможете вырваться из ловушки и вступить на праведный путь. Если вы это сделаете, мы будем бесконечно счастливы!» Они так настойчиво упрашивали меня, что я из жалости к ним привела сюда Бао-юйя. Сначала я в шутку разрешила ему познакомиться с судьбами девушек его семьи, но он ничего не понял, – так пусть же здесь у нас испытает могущество страстей. Может быть, тогда он прозреет.

С этими словами она, держа Бао-юйя за руку, вошла в покои. Бао-юй сразу почувствовал какой-то неведомый запах и не удержался от того, чтобы спросить:

– Что это такое?

– В грязном мире, где ты обитаешь, такого благоухания быть не может! – холодно усмехнулась Цзин-хуань. – Это – экстракт удивительных трав, растущих в чудесных горах, настоенный на душистом масле жемчужных деревьев. Называется он «квинтэссенцией всех благовоний».

Бао-юйю оставалось лишь удивляться и восхищаться.

Потом они сели. Служанка подала чай, необыкновенно прозрачный и ароматичный, и Бао-юй спросил, как этот чай называется.

– Этот чай растет в пещере Ароматов на горе Весны, – пояснила Цзин-хуань, – а заварен он на росе, собранной с листьев цветов бессмертия, и называется «благоуханием тысячи роз из одного чертога».

Бао-юй кивнул головой в знак одобрения. Затем он окинул взглядом помещение, в котором находился: здесь было все – и яшмовый цинь[40], и драгоценные треножники, и старинные картины, и полотнища со стихами. На окнах висели шелковые занавесы, а по обеим сторонам от них – парные надписи, одна из которых особенно радовала душу:

Глуха и непроницаемадуше неприступная твердь.Как непостижим для уманемеркнущий полог небес

Прочитав эту надпись, Бао-юй обратился к Цзин-хуань и спросил у нее имена бессмертных дев. Оказалось, что одну из них зовут фея Безумных грез, другую – Излиятельница чувств, третью – Вызывающая печаль золотая дева, четвертую – Мудрость, измеряющая гнев и ненависть.

Вскоре служанки внесли стулья и столик, расставили на нем вино и угощения. Вот уж поистине:

Стеклянные кубки – нектар до краевпурпурный – не быть же пустым!Янтарные чарки наполнены вновьяшмовым соком густым.

Запах вина показался Бао-юйю необычным, и он не удержался от того, чтобы спросить, что за аромат заключен в нем.

– Это вино – смесь нектара со ста цветов и десяти тысяч деревьев, – отвечала Цзин-хуань. – Оно сброжено на костях цилиня и молоке феникса и поэтому называется «Десять тысяч прелестей в одном кубке».

Восторг Бао-юйя не имел границ.

Как раз в тот момент, когда они пили вино, вошли двенадцать девушек-танцовщиц и спросили у бессмертной феи, какую песню им исполнить.

– Спойте двенадцать песен «Сон в красном тереме», которые недавно сложены, – приказала им Цзин-хуань.

Танцовщицы кивнули ей, ударили в таньбань[41], заиграли на серебряной цитре. Услышав, что они поют «В истоке истоков, в начале начал…», Цзин-хуань быстро прервала их:

– Эти песни не похожи на арии из классических драм, сочиненные в бренном мире. Земные арии неизменно подразделяются в соответствии с ролями положительных или отрицательных, главных или второстепенных героев, и написаны они на мотивы девяти северных и южных мелодий. А в наших песнях содержатся либо вздохи о чьей-нибудь судьбе, либо отображаются чувства, вызванные каким-нибудь событием. Песни, сочиненные нами, тут же исполняются на музыкальных инструментах. Тому, кто не проник в смысл, заключенный в нашей песне, не понять ее прелести. Мне кажется, что и ему не слишком знакомы наши мотивы. Если он не прочтет сначала текст песен, он, пожалуй, не найдет в них ничего интересного.

С этими словами она повернула голову и приказала подать Бао-юйю бумагу, на которой были написаны песни «Сон в красном тереме».

Бао-юй взял их, развернул бумагу и стал следить, как девушки пели песни:

ВСТУПЛЕНИЕ КО СНУ В КРАСНОМ ТЕРЕМЕ

В истоке истоков, в начале началКто первые чувства для света зачал?От ветра с луной лишь любовь зародилась,влеченья взошли семенаКогда небеса непроглядны —Печаль гасит солнца лучи,И время немое молчит,Вам глупую скуку прогнать бы.О превратностях золота, о злоключеньях нефритасегодня пусть будет рассказ.Для этого есть у нас«Сон в красном тереме»—Его мы покажем для вас.

ВСЯ ЖИЗНЬ – ОШИБКА

Всюду твердят, словно яшма и золотопару составить должны.Мне же лишь камень и дерево помнятся– клятвою обручены.В снежный кристалл ты глядишься отчаянно,в диких горах – что аскет,Но фея никак не уходит из памяти,образ ее – весь в тебе.Всякая прелесть таит недостаток– что ж, в это поверит любой.Будет в супружеской жизни порядок– но душу поди успокой.

НАПРАСНО ПРИСТАЛЬНО ГЛЯДИШЬ

Она – как цветок удивительный,расцветший в садах небожителей.Он – как нефрит незапятнанный,на нем ни щербинки, ни вмятины.Когда б не была на то воля судьбы,как бы они повстречаться смогли.Но ежели выпал им жребий небесный,что ж от речей им так пусто на сердце.Вотще он душою терзается,мучится и сокрушается.Зазря и она все стенает,– лишь сердце тоской утруждает.Он – только отсвет луны,блик на изгибе волны.Она – всего лишь бутон,в зеркале отражен.Вот и очи полны уж слезами жемчужнымисколько вместится их – спрашивать нужно ли?Но текут их ручьи – все не вытекут досуха– от зимы до весны и от лета до осени!

Слушая эту песню, Бао-юй оставался рассеянным, ибо не видел в ней ничего, и только звуки мелодии вселяли в него тоску и опьяняли душу. Поэтому он не стал допытываться ни об источнике происхождения песни, ни об истории ее возникновения и, чтобы развеять тоску, принялся читать дальше.

СМЕРТЕЛЬНАЯ ТОСКА

До чего ослепительна жизньв зените, в расцвете,Но затем вековая печальприходит на смену.Пронесутся пред взором мирские дела,уже ничего и не стоящие.Уходящую душу тревожит тоска,и никак от нее не укроешься.О, как недостижимо далек родной край,по дороге к нему поднимаются горы,Как родителей встретишь во сне – что сказать? —ваш ребенок загробной тропоюудаляется – виден уж Желтый исток*…пожеланье одно напоследок,Дорогие, держитесь подальше от зла,берегите себя непременно!

ОТ КОСТИ ОТДЕЛИЛАСЬ ПЛОТЬ

Сквозь ветра и дожди парус правит свой курс– три тысячи верст позади.Она оставляет родные места– и вспышкой лишь память о них.Что скорбеть, если скорбь только жизнь сократит,усечет, что отмерено в днях.Так родителям – лучше скорей отпустить,если дом покидает дитя.Издревле бедам и радостям сроксвой положен, и место свое.Чем же встречи с разлуками хуже тогда,разве им не свой час отведен?Вот сегодня и нас разлучает судьба,по двум дальним разводит краям.И заботиться каждому лишь о себе,охранять свой домашний очаг.Если дочь покидает родителей —отпустите ее – отпустите вы.Дочь отбывает, утешить вас некому,– пусть же хоть мысли за нею не следуют…

ТОСКА СРЕДИ ВЕСЕЛЬЯ

Крохотной лялькой в пеленкахмать с отцом потеряла она.Коли нету родительской ласки —к чему ей богатый наряд.Все доступно ей было в избытке,вся роскошь просторных дворцов.Но кровное чувство заботыее обошло стороной.Сравнимая с храмом из яшмыпосле дождя под луной,достойному святости юношестала примерной женой.Многие радости вместеузнали они наконец,Брак их был прочен и дологдаже по счету небес.Лишь память о детстве пороюранила думы ее.Так нынче над Гаотаном*никто облаков не найдет.Неумолимое время– высохло русло Сянцзян.У рока порядок таков,зачем убиваться сейчас?

ЭТОТ МИР НЕ ПРОЩАЕТ

С цветком орхидеисравнимая женственность.И дар небывалый,почти что божественный.Но столь же редка и прискорбная участь:расти сиротою, терзаясь и мучась.Ты слышала: тяжкий есть запах у мяса,а значит не следует им увлекаться.Считаешь, что если кругом лишь узоры —обвыкнется взгляд и пресытится скоро.Знать бы тебе: кто над всеми поднялся,одну только зависть людскую обрящет.А кто в миру ходит излишне уж чистым,тому каждый встреченный как ненавистник.Вздыхать остается: до старости днитебе под лампадою тусклой влачить.Миновало тебя дуновенье весеннее,маковый цвет и любви наслаждение.Лишь по-прежнему пыль оседает мирская,очерняет мечты, грезам сбыться мешает.Без единого пятнышка белую яшмув грязь зашвырнули, в противную кашу.Отчего же тот юноша, родом прославленныйсетует, словно судьбою оставлен он?

ДОРОГОЙ НЕДРУГ

Чжуншаньский волк,свирепый зверь:О том, кем был,забыл теперь.Им движет давновлеченье одно.Только дев подавай,чтоб как ивы вились.Серебра через край– ничего не стыдись.Как подумаешь – жаль,ведь прошел только год.А была же душа,да где ж сыщешь ее.

ПРОЗРЕНЬЕ НЕЖНОГО ЦВЕТКА

Cпустя три весны… как провидеть грядущее?Ива и персик – что с ними случится?Померкнет их цвет, красота их – стушуется;зачахнут когда-то зеленые листья.Обмолвишься – небо плодами исполнено:абрикосы ли, персики – все в изобилии.Но ответь, почему на земле своей осенини один из живущих – никто не осилил?По деревням, средь стволов тополиных,горестный плач неумолчный разносится.В роще, где клены растут исполины,духи стенают, не упокоившись.Небо отрезала насыпь могильная —тихие сопки, бурьяном заросшие.Все – суета, этот бег за наживою– грезит бедняк неземными богатствами.Все одно, и бутон, по весне распустившийся,осенью – вянет он и осыпается.Кто бы взялся распутать тот узел, которымжизни начало с концом было скреплено.Говорят, есть на Западе дерево посо —плод его людям дарует бессмертие*.

ИЗЛИШНИЙ УМ

О как, ты понятлива не по годам,сметлив и проворен твой ум.Но где и тебе было тут угадать,что лишнее – все чересчур.Еще до того, как в наш мир снизошла,с разбитым ты сердцем была.А после кончины – дурашка душастремится опять воспылать.Пока семьей правит благополучие– каждый в ней смирно живет.Но только вмешается участь-разлучница– и врозь рассыпается род.Впустую на суетность внешних хлопотты тратила жизни запас.Так в третью стражу* привидевшись, сонбесследно исчезнет тотчас.Все ближе уже оглушительный шум —так рушатся своды дворца.И меркнет огонь в фонаре на ветру– повсюду бескрайняя тьма.К концу приближалась веселья пора– печаль свою очередь ждет.Как жаль: среди смертных живя, не узнать,когда чей наступит черед!!

ЗА ДОБРО ПОЖИНАЮТ ПЛОДЫ

Радуйся счастью,Радуйся счастью,Щедрая мать нашла в людях участье.Празднуй добро,Празднуй добро,Благо на скромную мать снизошло.Всех кого встретишь – увещевайчутким быть к нищим и беднякам.Бросьте уже подражать сребролюбцам,Что над каждой монетой дрожат и трясутся.О, воистину все – и прибыток, и убыль —все обнимает заоблачный купол.

ПЫШНЫЙ ПОЗДНИЙ РАСЦВЕТ

Отраженная в зеркале лишь доброта– это как слава во сне.Но на смену зениту приходит закат,и в ночи нет от блага вестей.Как наступит пора – позабудь кружева,даже шелковый полог – оставь.Так венцы украшает их бисер сперва,а поздней – они крошатся в прах.Говорят, человеку в преклонные годыбедность дается особенно трудно.Но, возможно, потомков минуют заботы– хотелось поверить, хотя б на минуту.Дух молодится вовсю и бахвалится:шпильки на шапке, шнурки – красота.В золоте грудь его, блещет изяществом,ярко сияет и слепит глаза.Грозен его устрашающий чин —им он повелевает с вершин.Но и здесь до загробного мира тропаможет черна, но отнюдь не длинна!Что осталось сегодня нам от полководцеви прежде богатых, могучих владык?Имена и заслуги, и то только горстка– их и твердят, чтоб совсем не забыть.

КОНЕЦ ВСЕХ ДОБРЫХ ДЕЛ

У карниза резного зачахла весна —пыль покрыла сияющий цвет.За любовью, за чувствами ты подалась– за луной и за ветром вослед.Но в том выборе было распада зерно,и семье на погибель оно проросло.Династийных ремесел утрачена нить —и если не Цзин – то кого и винить.Как разруха в роду – только Нин здесь грешны,а другие причины не так уж важны.Да, все беды – гнездятся в пороках,пусть это послужит уроком!

ПРОЛЕТЕВШИЕ ПТИЦЫ ИСЧЕЗЛИ В ЛЕСУ

Кто держался за чин свой высокий и двор —у того род приходит в упадок.Кто гордился богатством своим – у тогосеребро иссякает на складах.Добродетельный сможет, пусть и на волосок,но избегнуть довременной смерти.А бесчувственному – уже выписан срок,увильнуть он никак не сумеет.Даже жизнь дана в долг– нам ее возвращать.Нам взаймы дали слез– но нельзя их отдать.Тяжким будет отмщенье – положено зломвоздавать за первичное зло.Расставанья и встречи идут чередом,они связаны крепким узлом.Если чувствуешь: век слишком короток твой,в прошлых жизнях найдешь ты ответ.И лишь случай счастливый достаток вернет,но и то – лишь на старости лет.Все бесчестие мира познавший сполнаудаляется прочь от людей.А кем двигала всюду лишь алчность одна,тот напрасно растратил свой век.Когда нечем кормиться, то птицы из рощпосрываются, им – высота.Вот засыплют просторы снега, и поймешь,какова из себя чистота!

Оканчивалась одна песня, начиналась другая. Заметив, что Бао-юй не проявляет к песням ни малейшего интереса, Цзин-хуань со вздохом произнесла:

– Заблудший юноша, ты так ничего и не понял!

Бао-юй сделал знак девушкам прекратить пение, в голове у него кружилось, как у пьяного, и он попросился спать.