Хельваран. В двух шагах от владычества.

В праздничный день движение на улицах было весьма оживлённым, и Зельда лавировала меж повозок, всадников и пешей публики. Это ей удавалось с завидной грацией, праздничное настроение захватило её, и она не обратила никакого внимания на двух наездников, стоящих на обочине. Зато сидевшие в сёдлах мужчины не отрывали от неё глаз.

– Она, – вполголоса проговорил Ульф, толкнув коленями бока коня и устремляя его вслед юркой девушке. Толпа расступалась перед ездоком, и он медленно пристроился за Зельдой.

– Летит, как камень с гор! Посмотри – несётся сломя голову, – заметил Сигурд, перебирая поводья. – Словно одержимая весельем! Ха! Праздник пьянит девиц, как медовый эль! – Сигурд презрительно хмыкнул. Старый воин не жаловал молодых девушек. Зельда быстро добежала до своей улицы. Двое всадников следовали чуть позади.

На ужин она хотела приготовить жареного каплуна, с пряным соусом. Это блюдо Зельда считала своим шедевром. Она как раз выбирала дичь, как вдруг бородатый северянин с глазами навыкате едва не упал на неё.

– Прости, дева! – Сказал он, прижимая руку к груди. – Моя нога поскользнулась на жире! – И растворился в толпе.

Зельда повернулась к торговцу.

– Видел? Он едва не сбил меня с ног!

Зрелого возраста торговец широко улыбнулся.

– Что в этом странного, прекрасная госпожа? Когда я вижу тебя, сам едва не падаю, и то – потому только, что привык к твоей сногсшибательной привлекательности!

Зельда рассмеялась.

– Хорошо… Впредь буду знать… Взвесь-ка вот этого, да поскорей, пожалуйста…

В дальнем углу лавки на перевернутом бочонке сидел Азел Валф, рыночный воролов. У него ныли ноги от топотни по городу. Он отдавал себе отчёт, что его место на улице, где он должен постоянно маячить, высматривая нечистых на руку ловкачей. Однако, прослонявшись там с самого восхода, он решил, что заслужил небольшой отдых.

Азел вздрогнул, когда чья-то твердая рука легла на его костлявое плечо. Азел Валф виновато встрепенулся и глянул на высокого незнакомца со шрамом, рассекающим всю щёку и лоб.

– Ты ведь воролов, верно? – пробасил высокий мужчина.

– Да… а в чем дело? – спросил Азел Валф, пытаясь собраться с мыслями.

–– Та девица – в мясной лавке, – кивнул в сторону высокий мужчина. – за ней глаз да глаз нужен. Только что мимо ювелирной прошмыгнула… И, надо сказать, работу чисто сделала.

– Беловы путы! – Воскликнул Азел Валф. – Где же она?! –

– В мясных рядах – лови, пока не ушла! Русая бестия, в плаще зелёном, будто лесная кикимора.

– Шагай за мной, укажешь на неё! – Сказал Азел Валф. – Твои глаза видели – твой язык должен подтвердить.

Высокий мужчина усмехнулся.

– Ой, друг! Мои глаза – для счёта монет, не для чужих грехов. Ты ж воролов – тебе и стеречь, как совесть велит! – И, развернувшись, он моментально затерялся в толпе.

Азел Валф заколебался, но – работа есть работа, и, проклиная свою жизнь, поковылял в мясные ряды.

Зельда как раз закончила отсчитывать медяки в уплату за птицу и заторопилась к выходу, неся в руках большую корзину с продуктами. Едва она успела выйти на улицу, как вдруг почувствовала, что кто-то крепко ухватил её за локоть. Она оглянулась.

Возле нее стоял человек с отёчным лицом почечного больного. Он смотрел на Зельду тем жёстким взглядом, который бывает только у вороловов. Выражение испуга на лице девушки укрепило Азела в мысли о том, что она действительно виновна.

– Позволь проводить тебя обратно в лавку, пресветлая госпожа. Эти уличные ветры слишком грубы для твоей нежной благородности, – сказал он, сжимая локоть девушки горячей властной рукой.

– Отойди сейчас же! – Воскликнула Зельда. – Или я позову стражу – и ваши руки познакомятся с дыбой!

– Я – местный воролов, прекрасная госпожа, – сказал Азел Валф. – Увы – закон есть закон даже для таких милашек. Или мне позвать стражу?

Городской стражник Торнсон, как всегда, по праздникам прогуливался по улицам, по привычке осматривая все вокруг. В настоящий момент его интересовали торговцы травяными отварами: здоровяку-эйри отчаянно хотелось пить. Обычно во время таких прогулок он выпивал не меньше десяти кружек мятного чая, и сейчас собирался выпить шестую. Он увидел Азела Валфа, который разговаривал с русоволосой девушкой, крепко держа её за локоть. Торнсон и Азел Валф долгое время проработали вместе. По всему было похоже, что Азел Валф поймал воришку.

– Что стряслось? – спросил Торнсон.

– Немедленно заставь этого грубияна убрать руки! Разве ты не видишь – я не преступница, а жертва его тупости! – воскликнула Зельда. Несмотря на гнев и дерзкие слова, вид у неё все же был испуганным.

– О да, ещё одна «невинная душа» случайно прихватила чужое? – сказал Азел Валф. – Ладно, Торнсон, тащи её… к ювелиру.

– Пойдём, милая, – сказал Торнсон. – Там разберёмся, что к чему.

– Нет-нет, вы не понимаете… Это ошибка – клянусь, я ничего не брала! – Залепетала Зельда. – Вы погубите меня!

– Сказано же – пойдём. – Торнсон нахмурился. – Я не спрашиваю. Приказываю!

Её лицо залилось пунцовой краской, глаза вспыхнули. Зельда некоторое время стояла в нерешительности, затем, повинуясь силе, в сопровождении стража и Валфа прошла в ювелирную лавку. Она заметила, как смотрят на неё люди, и их осуждающие взгляды заставили её ещё больше заволноваться и смутиться: «Я подам на них жалобу ассизам! – пообещала она себе. – Нажалуюсь так, что у них самих уши будут гореть!»

Ювелир, толстый, весёлый человек, разглядывал Зельду с плотоядным интересом.

– Замечена в воровстве из твоей лавки, – отрапортовал Азел Валф.

Ювелир бросил на стражника недоверчивый взгляд. Он не видел этой девушки в своей лавке, а то обязательно запомнил бы такой лакомый кусочек.

– Ты это сам видел? – уточнил он.

Азел Валф заколебался, затем кивнул.

– О, он ещё спрашивает! Да я из-за угла наблюдал, как она эту безделушку в рукав пихала.

– Это ложь! – воскликнула Зельда. – Я и близко не подходила к этой лавке!

– Прошу тебя, прекрасная госпожа, покажи, что у тебя в сумочке под плащом, – предложил ювелир.

– Там только мои скудные монеты, – Зельда резко отодвинула край плаща, чтобы открыть прятавшийся под ней кошель, и холодная дрожь пробежала по её спине – массивный браслет с камнем вывалился из складок её одежды и в повисшей тишине, звякнув, покатился по полу под ноги воролву. Она сжала кулаки, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. – Это какая-то ошибка… Я.… никогда не…

Розовощёкое лицо управляющего помрачнело.

– Не пытайся разыгрывать удивление, прекрасная госпожа. Меня этим не проймёшь.

Дрожа, девушка взмолилась.

– Это не я! Кто-то… кто-то подбросил! Я бы никогда не взяла эту безделушку – вы же видите, меня в дрожь бросает от одной лишь мысли об этом!

Ювелир повернулся к Торнсону.

– Я предъявлю иск, месьор.

– Хорошо, – сказал Торнсон. – Хорошо, месьор Кинуй, мы принимаем обвинение. – Он положил тяжёлую ладонь на плечо Зельды. – Ступай, воровка! Вперёд! Пошевеливайся!

***

Все авантюры Одхана неизменно увенчивались успехом. Дело было в том, что перед разработкой их плана он собирал все возможные сведения, вплоть до ничтожных мелочей. Затем тщательно наставлял своих людей, заставляя их зазубривать каждый шаг, запоминая каждую деталь. Поэтому всё шло, как по маслу.

Для получения необходимых сведений Одхан обращался в частную вороловню, где в основном служили люди, за те или иные прегрешения уволенные из армии или городской стражи. Это не смущало Одхана. Они были весьма опытными агентами, не гнушавшимися никакими методами.

За четыре дня до ареста Зельды он поручил одной из таких вороловен узнать всё о её образе жизни, прошлом, окружении и тому подобном.

После непрерывной слежки Одхан получил исчерпывающие сведения. Он узнал о существовании писаря Хольда, о том, что осенний праздник предполагалось отметить на квартире у Зельды, и о том, что Зельда всегда делает покупки в лавках на своей улице. Затем Одхан поручил двум своим ищейкам разузнать все, что касалось Хольда. Эти сведения заставили его задуматься. Он сказал Сигурду:

– Этот Хольд – учёный червь, глаза на девицу повесил, как голодный пёс на кость. Если не убрать его сейчас – будет как заноза у нас всё время торчать.

Сигурд кивнул.

– Можешь не беспокоиться.

Вечером того же дня, когда арестовали Зельду, двое всадников-северян остановились в полтораста локтях от её дома на противоположной стороне улицы. Ульф и Сигурд сидели в сёдлах, изредка перебрасываясь ленивыми фразами.

Скоро появился юноша в сером плаще.

Ульф осклабился.

– Вот и женишок, – прошипел он сквозь зубы.

Наездники наблюдали, как высокий, гибкий молодой человек взбежал по лестнице дома Зельды.

Хольд повторял про себя, что сегодняшний вечер станет поворотным для всей его жизни. Открыв дверь, он вступил на тускло освещённые ступени, где слабо пахло пережаренными специями. В его синем бархатном кошеле покоился серебряный фамильный браслет. Долгое время в его семье он служил женщинам верным доказательством их принадлежности к роду Хольд. Молодой человек надеялся, что Зельда не устоит перед его предложением.

Поднимаясь на второй этаж, Хольд, как и всякий мужчина, гадал, чем же его будет кормить будущая жена. Зельда как-то обмолвилась, что она превосходно готовит, и Хольд с радостью доверился её словам. Но даже если пища, приготовленная ею, будет совершенно несъедобной, он не изменит своего решения жениться. Было в этой девушке что-то, от чего в его жилах воспламенялась кровь, а сердце замирало от восторга. Он уже не представлял жизни без Зельды.

Хольд постучал в третью дверь на втором этаже. Пока ждал, поправил блио и расправил плащ. Немного удивлённый долгим безмолвием, постучал ещё раз. За дверью не слышалось ни звука.

Хольд поспешно начал спускаться вниз, тревожные мысли посетили его.

Выйдя из дома в сумерки, он уже собрался было искать дилижанс, когда скрывавшийся в тени Ульф ударил его рукоятью кинжала по голове.

Это был рассчитанный удар – Ульф всегда знал, как лишить жертву сознания, не убивая. Осторожно прислонив бесчувственное тело к стене, Ульф свистом позвал сообщника. Вдвоём они перетащили безжизненное тело Хольда в густые заросли кустарника.

– Смотри не прибей его, – предупредил Сигурд. – Две седмицы горячки – и ни мыслей о девке, ни чернил на пергаменте.

– Знаю, – огрызнулся Ульф. В то время, как Сигурд возвращался к лошадям, он с подпрыгиванием сильно ударил Хольда в лицо ногой.

Усевшись в седло, Сигурд глянул на луну. Приближалась полночь. Сдвинув капюшон на нос, он расслабленно сгорбился и прикрыл глаза.

Скоро вернулся Ульф. Тщательно вытер сапоги из тюленьей кожи о траву и запрыгнул в седло.

– Дело сделано, – сказал он, прибирая узду. – Две седмицы он не поднимет головы – этого хватит… Куда отправимся теперь?

Сигурд восхищался Ульфом. Тот умел бить так, что жертва оказывалась на волосок от смерти, но все же выживала, хоть и не без труда.

– Куда отправимся? – Переспросил северянин, возвращая капюшон на затылок. – В кабак, пропьём его браслетик. А завтра – в суд ассизов. Наведаюсь туда один.

– Отлично, – воодушевился Ульф, направляя коня вдоль улицы.

***

Утром Сигурд возвратился на постоялый двор «Лужитания» и поднялся на верхний этаж Одхана. Он нашёл его на террасе, рассматривающим далёкие огоньки празднества внизу и молодёжь, все ещё купающуюся в тёплой, залитой солнечном свете, реке.

Одхан повернулся, услышав, как по песчаным блокам террасы Сигурд печатает шаги.

– Ну?

– Всё исполнено как надо. Девица теперь в каменном мешке на неделю, да ещё и кошель её на двадцать монет серебром полегчал. Судьи – старые псы, что лают на юбки да лижут руку, что золото суёт. Взглянули разок – и сразу приговор готов. Святое правосудие…

– Хольд?

– Хех… Лежит теперь в госпитале, рот не разожмёт – даже имя своё вспомнить не может. Ребра в щепки, целые кости по пальцам пересчитать можно… Жив пока что. Но не скоро он языком зашевелит – а нам того и надо.

Одхан вздрогнул. Он не любил подобного обращения с людьми, но успешно работать на барона по-иному было нельзя.

– Дело сделано чисто – хвала вашим северным богам, – сказал он, мельком глянув на галдящую толпу на берегу. Он завидовал молодым, их беззаботности. – Что до девицы… когда стены тюремные выпустят её, доставьте ко мне без суеты. Пусть служанка опрятная наведается в её жилище – собрать платья, гребни, что там ещё у них… и заплатить хозяину за кров на два месяца вперёд. Чтоб ни шума, ни лишних глаз.

– Как прикажете, господин. – Сигурд выжидательно глянул на Одхана. – Жду дальнейших указаний.

– Не время ещё.

Одхан вытащил из кошеля горсть серебряных монет и протянул их Сигурду.

– Ещё семь дней – и все ниточки сойдутся в наших руках, – сказал он. – А пока… пусть думает, что судьба её пожалела.

– По рукам, – Сигурд взвесил в ладони монеты, удовлетворённо хмыкнул и удалился.

Одхан ещё постоял какое-то время на террасе, перебирая в памяти все указания барона. Когда Одхан брался за какое-нибудь дело, оно целиком поглощало его. Сумасшедший колдун и семьсот золотых! Пожалуй, барон прав – это и вправду самое сложное дело из всех, которые он выполнял для Эрроганца. Впервые в его голову закралась беспокойная мысль – а вдруг он не выдюжит, и план закончится провалом?

* * *

Кэнзи была рабыней Ульфа. Прошлым летом её за долги обратили в рабство и, без сомнения, могли бы продать какому-нибудь виллану, который использовал бы её не только на полевых работах.

Ульфу всегда нравились красивые создания. И на любой местный рынок рабов он смотрел, как волк на овчарню. Он сразу выделил Кэнзи. Высокая, прекрасно сложенная брюнетка с большими голубыми глазами и тонкими нервными губами. Глядя на неё, выставленную в изодранном платье, скорее распалявшем мужскую фантазию, чем скрывавшем женские прелести, никто бы не подумал, что она девственница и что сама мысль откинуться на спину перед мужчиной повергает Кэнзи в трепет.

Ульф Кэнзи выкупил. Девушка пыталась утешить себя мыслью о том, что могла бы попасть в лапы какому-нибудь порочному старику, а не этому свирепому северному варвару. Хотя, её воображение всё равно рисовало развратные и отвратительные картины будущего. Стыдливо прикрываясь и прячась за широкой спиной своего нового господина, Кэнзи горестно размышляла об этом.

Приведя её в свой дом, варвар усадил девушку за стол и предложил поесть и выпить. Сам Ульф присел рядом. С девушками он вёл себя мило, сыпал шутками и непринуждённо болтал всякую отвлекающую чепуху. Его внешность, грубоватая, но не отталкивающая, доверительная манера, с которой он разговаривал, успокаивали Кэнзи. А когда он сказал, что Кэнзи была лучшей из всех девушек на рынке, она почувствовала к новому господину смешанное чувство признательности и опаски. Они разговаривали на отвлечённые темы о прошлой жизни, но Ульф всегда был нетерпелив. Ухаживать, говорить любезности, дарить подарки и делать тому подобные вещи, подбираясь к цели медленно, он не умел. Всё это было не для него. Не так его воспитали там, откуда он родом. Нет, Ульф воспринимал отношения двоих предельно просто. Девушка эта – его, и выбора у неё не было. Поэтому, когда она наклонилась над столом, чтобы налить себе в кружку воды, Ульф ничтоже сумняшеся запустил ладонь под её платье… Пальцы сжали её плоть.

На какое-то мгновение Кэнзи застыла от ужаса. Когда горячие твёрдые пальцы коснулись сокровенных частей её тела, её кожа покрылась пупырышками. Резко развернувшись, она отбросила руку и ударила обидчика кружкой по лицу. Глиняная посуда раскололась, рассекла нос, и лицо Ульфа залилось кровью. Кэнзи, как безумная, вскочила и забилась в угол.

Северянин зажал рану тряпкой.

– Неплохо проделано, подружка, – пробурчал он одобрительно. – Так даже я не сумел бы.

Его узкие голубые глаза сверкнули, когда он продолжил:

– Спасибо за науку.

Ударить Ульфа было столь же опасно, как наступить на гадюку. Кэнзи понятия не имела, в чьи лапы попала. Ей было очень стыдно и омерзительно, она была возмущена. Её кожа горела, словно прикосновение чужих рук оставило на ней жгучий яд.

Когда кровь запеклась, северянин набросился на неё. Не успела Кэнзи и пикнуть, как Ульф ударом в подбородок свалил ее на пол, а потом затащил на кровать. Он сорвал со стены конскую уздечку и привязал Кэнзи за руки к резной спинке кровати…

За несколько кошмарных дней и ночей порки кнутом и насилия он превратил Кэнзи в покорную рабыню. Когда Ульф убедился, что ее воля окончательно сломлена, он позволил себе покинуть дом, наказав ей сходить в лавку, купить продуктов и приготовить еды. Сейчас она была готова удовлетворить любые требования Ульфа, лишь бы он больше не бил её.

Так Кэнзи стала рабыней Ульфа.

Через два дня после ареста Зельды Кэнзи подошла к дому госпожи Агнес. Кэнзи чувствовала себя лучше: следы избиений зажили, а незадолго до этого Ульф подарил ей новое платье, обувь и узорчатые шпильки для волос. Девушка почти смирилась со своей участью, и теперь хотела как можно лучше выполнить волю своего повелителя.

Она постучала, и госпожа Агнес открыла дверь.

– В чём дело, милая? – Спросила она с подозрением, кутаясь в неопрятный плед.

– Я Кэнзи, – проговорила гостья, повторяя слово в слово то, что приказал говорить Ульф. – Я кузина Зельды. У неё случились неприятности, как это всем известно. Сюда она не вернётся. Я пришла, чтобы уплатить за квартиру и забрать её вещи.

– Гнусная воровка! – Зазвучал в голосе старухи праведный гнев. – Подумать только! Она заслуживает большего наказания! И ты не получишь её вещи до тех пор, пока не уплатишь за квартиру… Она должна мне за месяц. Это три монеты серебром!

«Дай ей столько, сколько запросит – пусть даже цену втрое заломит. Лей серебро в её горло, пока не захлебнётся, – велел Ульф. – Лучше разориться сейчас, чем потом платить палачу за её язык».

Кэнзи открыла кошель и отсчитала деньги. Госпожа Агнес осмотрела монеты, попробовала каждую на зуб, потом кивнула.

– Ключ. Не заставляй меня искать его на твоём теле.

Хозяйка дома вздрогнула. Брюнетка с привлекательным личиком оказалась опасной.

– Ишь ты, кузина… Да у Зельды даже вошь на платье – и та пришлая была! – проворчала старуха, копошась в своих лохмотьях.

– Да повешевеливайся же, любезная госпожа Агнес! Осмелюсь доложить, что моё терпение – не бездонный колодец. – Поторопила Кэнзи, и, возвращаясь к назубок заученному тексту, сказала. – Она выйдет – и я её заберу. А твои промедления… могут не понравиться моим друзьям, – добавила она от себя.

Госпожа Агнес фыркнула и вытащила из-под пледа ключ, висящий на обветшалом шнурке.

– Да уж, обратно я ее больше не пущу. Забирай всё – даже сор из углов! Чтоб ни пушинки от неё не осталось!

Она закрыла дверь.

Кэнзи зашагала наверх. «Ульф будет доволен, – думала она. – А я и не гадала, что всё так просто выйдет!»

* * *

Одхан решил, что следующий шаг авантюры он сделает лично. Ни Сигурд, ни Ульф не смогли бы найти общий язык со Змееустом, содержащим приют для душевнобольных.

Вечером Одхан остановил вороного у внушительного особняка за высокой оградой из плотно подоганных друг к другу грубых неотёсанных столбов, измазанных дёгтем и усыпанных керамическими осколками, смотревшего чёрными зияющими окнами на порт Рыбацкой слободы, и несколько раз дёрнул за верёвочку у ворот.

Где-то за бревенчатой изгородью зазвучал колокольчик, и на звук вышла поблекшая женщина средних лет. Испытующе взглянув на посетителя, через площадку со злобными псами, которых женщина привычно отшвыривала пинками, она провела его в просторный холл.

– Господин доктор скоро выйдет, – сказала она.

Он кивнул и, присев на одну из клеток для особо буйных больных, осмотрел неприглядный приют для сумасшедших.

По заплесневелым стенам, цепляясь за ржавые решётки, сквозь которые струился тусклый свет угасающего дня, ползли тени. В коридорах, пропитанных запахом гниющей соломы и человеческой немощи, бродили бледные фигуры – одни шептали бессвязные угрозы, другие выли, словно затравленные звери. Их лица были изуродованы годами страха, кожа под рубищем была покрыта язвами а, глаза – пусты, как у мертвецов, к облегчению Одхана, лишь ненадолго останавливались на нём.

Некоторые из них сидели, прижавшись к стенам, царапая камень обломками ногтей, пока из-под них не начинала сочиться тёмная кровь. Другие метались в цепях, их крики сливались в один нескончаемый стон, будто само нергалово царство отверзло свои врата в этом проклятом месте. Надзиратели, грубые и пьяные, лишь изредка обращали внимание на самых отчаяных из них для того, чтобы ударить дубинкой или выплеснуть в лицо ушат ледяной воды. А в самых тёмных углах, где даже свет боялся задерживаться, что-то шевелилось – не люди, не тени, а нечто, что когда-то могло ими быть…

Через некоторое время этого гнетущего представления дверь в кабинет отворилась, и принявшя Одхана женщина торжественно объявила:

– Господин Змееуст ждёт.

Одхан, обходя застывших в зловещих позах сумасшедших, подошел к дубовой двери. Женщина открыла дверь и отступила в сторону с тем, чтобы тут же плотно прикрыть её за спиной визитёра.

В кабинете за столом сидел высокий костлявый человек в черном блио. Справа от стола, вдоль стены, выстроились шкафы с разнообразными манускриптами.

– С твоей стороны было очень благородно принять меня столь быстро.

На лице Одхана заиграла улыбка. Он пододвинул кресло к столу Змееуста и уселся.

У хозяина приюта был лысый, туго обтянутый жёлтой кожей череп, черные кустистые брови «домиком», большой крючковатый нос и тонкие губы – типичное для скупердяя и крохобора лицо. Одхан сразу проникался презрением к людям с такими лицами.

Двое мужчин некоторое время изучали друг друга. Одхан был спокоен – спешка была ни к чему. Для себя он решил, что первым должен заговорить Змееуст. Наконец, тот вымолвил:

– Не от Его ли Светлости барона Эрроганца ты прибыл?

– Да, это так, благородный месьор! По воле Его Светлости барона Эрроганца прибыл я сюда. – Одхан скрестил длинные ноги, посмотрел на сверкающие закруглённые носки туфель ручной работы, затем глянул в глаза Змееуста. – Возможно, ты припоминаешь его?

Змееуст взял писчее перо и принялся вертеть ее.

– Да, его имя гремит по всей Бритунии, дошла слава и до нас.

Одхан рассмеялся, и смех его был подобен весеннему ветру – лёгкий, звонкий, проникающий в сердца слушателей, как мёд в уста ребёнка. Обычно окружающие, услышав его, вторили ему, как горное эхо откликается на клич охотника. Но лицо Змееуста осталось непроницаемым, как камень в стене древнего замка.

Тяжёлое молчание повисло между ними, подобно закатной тени над проавпстью. Одхан, почувствовав, что драгоценное время утекает впустую, решился действовать. Как убийца на полночной дороге, он намеревался ухватить удачу за хвост, не дожидаясь, пока жертва обнажит меч.

– У меня есть страждущий для тебя, лекарь Змееуст, – промолвил Одхан, и его голос скользнул, как тень, по каменным сводам. – Тебе придётся прервать приём на три-четыре луны и посвятить себя его… исцелению. Это не просто человек, а ключ к тайнам, которые ведут королей к престолам. За это время ты получишь пять червонцев. Даём тебе шесть дней на сборы.

Змееуст отложил перо из чёрного железа. Его кустистые брови, похожие на крылья ворона, взметнулись вверх.

– Это безумие. Пусть приходит в мой лазарет, как все остальные. Не могу я бросить свои дела ради чужих забот.

– Тебя не спрашивают, «горбыль», – прошептал Одхан, переходя на жаргон разбойников, и голос его стал зловещим, словно скрип деревнных колодок на ногах висельника. – Слушай же… В те дни, когда ересь «Чёрной Тени» пожирала души Берлоги, жил тут один чумной врач. Он добровольно явился к герцогу Фрогхаммоку, дабы испытывать свои мрачные изыскания на пленных. Тысячи людей он «простудил», пока не постиг секрет операции, которая излечивает слабоумие. Великие аптекари признали это чудом… но чудом, обагрённым кровью. Ах, были и другие его опыты… менее известные, но не менее… вдохновляющие палача. У меня есть приятель, что просто рвётся к капитану Готии, чтобы «покудахтать» о Торунне. Он уверен, что недавно видел его на улицах Берлоги. Но, конечно же, история эта к делу не относится. Так уж случилось, что мы нуждаемся в твоей помощи. У нас на руках очень важный пациент. Мы обещаем тебе пять золотых и, разумеется, молчание. Лекаря Торунна считают мертвым. Он может оставаться мертвым, разумеется, если ты согласишься сотрудничать с нами.