Тяжесть венца

Как оказалось, в приходе эта болезнь уже расползлась довольно широко, и леди Анна, бодрствовавшая у изголовья дочери двое суток, пока у нее не начал спадать жар и не исчезла сыпь, тотчас отправилась в селение и принялась врачевать детей из долины. Тогда-то она неожиданно и узнала, что начальником отряда, охранявшего ее, является тот самый Джон Дайтон, который одно время служил в Нейуорте.

– Когда я попросился к герцогу в услужение, он велел мне стать вашим охранником – глухо проговорил Дайтон в ответ на удивленный вопрос Анны Невиль. – Милорд считает, что вам будет спокойнее, если поблизости окажется человек из Гнезда Орла.

Анна была слишком утомлена, чтобы долго расспрашивать его или размышлять над фактом появления нейуортского ратника здесь. Ее больше занимало, как поправляется ее дочь, она навещала детей в долине и находить общий язык с сестрами в обители. Постепенно она начала возвращаться к жизни.

Приехавший к ней с очередным визитом Глостер, сразу отметил это. Он вызвал Анну, и они какое-то время сидели в покое странноприимного дома, где обычно останавливался герцог во время своих приездов. Анна перебирала крохотные посеребренные четки. В камине под колпаком тлели куски торфа и пылал сухой утесник. За окном уже вторые сутки без устали падал пушистый снег.

Молодая женщина заговорила первой:

– Милорд, здесь, в долине я встретила человека по имени Джон Дайтон. Он сказал, что вы повелели ему охранять меня. От кого? Кому может понадобиться вдова нортумберлендского барона, ищущая покой за стенами уединенной обители?

Ричард Глостер внимательно взглянул на Анну. Ему показалось, что ее голос приобрел былую твердость, исчезла прежняя вялость интонации, когда Анна будто делала над собой усилие, роняя каждое слово. Значит, она действительно оживает, а следовательно, настала его пора действовать.

– Вы забываете, Анна, что вы по происхождению из рода Невилей, а ваш деверь, герцог Кларенс, владеет вашей долей наследства Делателя Королей на незаконном основании. Мой брат Джордж некогда объявил вас умершей, дабы прибрать к рукам ваши земли. Однако Кларенс знает, что, если обман раскроется, он вынужден будет поделиться с сестрой покойной Изабеллы, чего ему явно не хочется. К тому же, его люди ищут вас по всей Англии, чтобы подтвердить слова своего господина о смерти Анны Невиль. И для вас это даже опасно.

Анна пожала плечами.

– Сент-Мартин слишком уединенное место, чтобы кто-то мог заподозрить, что здесь скрывается бывшая принцесса Уэльская. Впрочем, если вы не убеждены в надежности Литтондейла, вы можете отправить меня обратно в Нейуорт. Уж там-то меня Кларенс не отыщет, а я буду дома, вблизи могил дорогих мне людей, под охраной преданных слуг.

Ричард задумчиво покусывал нижнюю губу и не отвечал, и в это мгновение Анне впервые пришло в голову, почему Ричард Глостер так стремился увезти ее из Нейуорта и скрыть в своих владениях. Но она не успела ничего сказать, ибо герцог заговорил сам:

– Господь свидетель, что обитель святого Мартина для вас сейчас куда предпочтительнее, чем замок на скале в Пограничном краю. Вы не ведаете о том, как обстоят сейчас дела на границе. Битвы, начавшиеся еще в дни падения Нейуорта, не прекращаются и сейчас. Мои люди и люди Перси без сна и отдыха стерегут рубежи. Одним словом, этот край не походит на землю обетованную, и там вовсе не место для малышки Кэтрин Майсгрейв.

Анна уронила четки. Ее лицо, обрамленное траурным покрывалом, стало еще бледнее.

– Нейуорт когда-то был для меня дороже всей Англии. И моя дочь – наследница нейуортских Майсгрейвов. Это ее земли.

– Это так. Кэтрин навсегда останется хозяйкой Нейуорта. Однако она могла бы владеть и землями в Йоркшире, Уорвикшире, Камберленде и других графствах, и, да позволено мне будет сказать, это может сделать ее куда более счастливой, чем суровая, полная борьбы и опасностей жизнь на краю света.

– Владения, о которых вы упомянули, уже давно не принадлежат мне. Вы сами упомянули, что их присвоил герцог Кларенс, а он не тот человек, чтобы делиться полученным.

– Аминь. Но мне странно, что вы так легко смирились. Ибо эти владения могли бы вновь стать вашими, если вы позволите мне объявить, что вы живы.

В камине с сухим треском вспыхнула вязанка утесника, осветив ясным светом лицо Анны. Ричард заметил, как в ее глазах промелькнуло удивленное выражение.

– Милорд, не хотите ли вы уверить меня в том, что до сих пор хранили тайну Анны Майсгрейв?

Ричард едва заметно кивнул.

– Я не хотел тревожить вас раньше времени. Вы слишком скорбели и очень нуждались в Боге. Как мог я потревожить вас? Однако я знал, что dies dolorem minuit[16], и ожидал часа, когда вы придете в себя.

– И вы считаете, что это время настало?

Ричард снова кивнул.

Анна медленно поднялась и подошла к окну, за которым сгущались зимние сумерки.

– Поймите, милорд, – глухо проговорила она, – в тот день, когда Филип Майсгрейв погиб, половина моего сердца умерла вместе с ним.

Глостер не придал значения безысходной печали в ее голосе.

– Зато другая половина вашего сердца живет вместе с Кэтрин. Разве не так? И, думаю, вы не хотите, чтобы эта девочка когда-либо пережила то, что довелось пережить вам.

Анна вздрогнула, но ничего не ответила. И тогда Ричард поведал ей о событиях в Мидл Марчез[17]. Он говорил негромко, расцвечивая свою речь живописными подробностями, и коснулся всего – от обычного угона скота и огненных крестов на границе до поджогов хижин с запертыми в них людьми и кровавой резни, которую учинили Хьюмы в землях Флетчеров в отместку за похищение юной Маргарет Хьюм. Анна слушала его, и ей казалось, что она снова дышит тревожной атмосферой той дикой земли, где стоит пограничная крепость Нейуорт. Опасный край, который так любил ее муж – край, с которым сжилась и она, потому что иного пристанища у нее не было. Там она научилась быть счастливой – и все потеряла. Хочет ли она вновь оказаться в Пограничье вместе с дочерью и вновь испытать непроходящее чувство тревоги? Ричард Глостер отчетливо дал ей понять, что ничего иного не следует и ожидать. И тем ни менее…

Она вспомнила, как покидала Нейуорт и все его уцелевшие обитатели вышли проводить ее, проявив свою преданность и любовь к ней. Она порой вспоминала их всех с теплотой… Своих верных друзей… Оливер Симел, Молли, отец Мартин и многие другие будут рады, если она вернется.

Но как сложится ее жизнь там, где все будет напоминать ей о безвозвратно утраченном счастье? Хватит ли у нее сил выдержать это постоянное напряжение, тем более теперь, когда в ней осталось так мало сил бороться, и единственное, чего ей хотелось бы, – посвятить себя Богу и воспоминаниям. Однако она понимала, что если откажется от помощи герцога Глостера, то ее дочери рано или поздно придется вернуться в Нейуорт, и неизвестно, что случится там, где не ведают покоя и более сильные, чем хрупкая и мечтательная Кэтрин Майсгрейв.

Ричард не торопил Анну с ответом, и она была ему благодарна. Но он посеял в ее душе зерна сомнения, заставил очнуться и начать думать о будущем. Что станется с Кэтрин? В известном смысле предложение Ричарда Глостера было заманчиво. Согласись она вновь вернуться в мир, предстать как дочь Делателя Королей, и их с Кэтрин ждут богатство, благополучие, власть. Дочь провинциального барона из Нейуорта могла со временем стать одной из первых леди Англии.

Анна размышляла.

Пришла весна. Ричард Глостер порой заглядывал в Сент-Мартин ле Гран. Он редко являлся с пустыми руками, и престарелые сестры Святого Причастия, несмотря на строгость устава, с нетерпением ожидали его визитов. Приволакивая ногу, Ричард входил во двор монастыря, белозубо улыбался, испрашивая у матери-настоятельницы благословения, а с сестрами был почтителен, хотя и умудрялся сказать каждой что-либо приятное – от важной и суровой сестры-ключницы до готовой расхохотаться безо всякого повода сестры Агаты. Для монастыря же наезды герцога стали сущим благодеянием. Благодаря его пожертвованиям угодья Сент-Мартина увеличились, в монастырской церкви появилось прекрасное распятие из драгоценного красного дерева, а для сестер были доставлены из Йорка новые ткацкие станки.

Однажды, оставив свою свиту в селении, герцог явился в обитель в сопровождении одного лишь Джона Дайтона, который нес объемистую плетеную корзину. Когда Анна вместе с дочерью спустились во двор монастыря, Ричард, хитро подмигнув маленькой Кэтрин, сбросил с корзины крышку, и оттуда показалась смешная морда двухмесячного щенка дога. Он поскуливал, опираясь на неуклюжие толстые лапы, и озирался вокруг. Глаза его были разного цвета: один голубой, другой аспидно-черный.

– Соломон! – ахнула Анна, невольно вспомнив некогда имевшегося у нее дога с такими же разномастными глазами.

Но это был другой пес. Он был пепельно-серой масти, но выглядел так забавно, что даже монахини всплеснули руками.

Ричард наклонился и погладил щенка.

– Его зовут иначе, чем вашего прежнего приятеля. Это Пендрагон.

Кэтрин с восторженным визгом уже вытаскивала щенка из корзины.

– Почему Пендрагон? – спросила Анна. – Ведь, если не ошибаюсь, это имя короля древней династии бриттов.

– Все верно. И на языке древних бриттов это означает «голова дракона». А я полагаю, что это неуклюжее существо вырастет огромным, словно истинный дракон.

Теперь настал его черед улыбаться, глядя в спокойные глаза Анны.

– Давным-давно я обещал подарить вам щенка.

– Вот как? Не помню.

Кэтрин, держа поскуливающего Пендрагона за передние лапы, едва не отплясывала с ним перед статуей святого Мартина.

– Пендрагон! Я буду очень любить тебя!

Анна поглядела на несколько растерянную настоятельницу.

– Милорд Ричард, я благодарю вас за подарок. Да и Кэтрин вы доставили истинную радость. Однако он не сможет жить в обители. Это пес для замков, и монахини вряд ли справятся с догом, когда он подрастет.

Ричард, сутулясь и поглядывая через более низкое плечо, слегка повернулся к матери Эвлалии, и та вдруг заулыбалась и с готовностью закивала, свидетельствуя, что в монастыре, где хозяйство не так велико, вполне хватит места и для еще одной Божьей твари.

И все же Пендрагон изменил жизнь тихой обители. Огромный, нескладный, он весело скакал по клуатрам монастыря, игриво хватая за подолы монахинь, пугал монастырскую живность, топтал грядки и задирал ногу на цоколь статуи святого Мартина. Когда же его посадили на цепь, он двое суток выл так, что монахини не могли читать литании,[18] а собаки из селения в долине отвечали ему возбужденным лаем.

– В этого пса наверняка вселился злой дух, – твердила строгая сестра-ключница, торопливо сотворяя крестное знамение.

– Упаси вас святой Мартин так говорить! – сердилась мать Эвлалия. – Его ведь подарил сам герцог Глостер!

Тем не менее щенок нарушал покой обители, и Анна чувствовала, что в этом есть и ее вина. Волей-неволей Пендрагон стал для нее той малостью, которая окончательно вывела ее из оцепенения. Ей часто приходилось брать его с собой, чтобы прогуляться по округе, и вскоре она привыкла к этим прогулкам и полюбила их. Теперь и Кэтрин получила долгожданную свободу и смогла наконец-то явиться со своим псом перед деревенскими ребятишками, которые приходили в восторг от этого чудовища. Пендрагон был самой крупной собакой, какую им доводилось видеть, и намного превосходил всех псов в деревне, но готов был добродушно облизать любого, кто уделял ему внимание.

Ричард продолжал свои визиты, и Анна стала привыкать к ним. Он не был навязчив и больше не заговаривал о ее наследстве, однако рассказывая о событиях в миру, постепенно познакомил Анну с положением при дворе, поведал об изменах и кознях герцога Кларенса.

Анна обычно слушала, не делая никаких замечаний, однако, помимо ее желания, Ричард разбудил в ней прежнюю ненависть к Джорджу Кларенсу. Предатель, насильник убийца – она редко вспоминала его в прошедшие годы, но сейчас, внимая рассказам Ричарда о том, как Джордж приказал отравить ее сестру (они признались в этом во время следствия), слушая, как Джордж уверяет, как его любил легендарный Делатель Королей и именно его хотел видеть на троне, Анна невольно начинала порывисто дышать, в глазах ее вспыхивали гневные огоньки, и она ловила себя на мысли, что охотно помогла бы Ричарду Глостеру в его борьбе со средним Йорком. В том, что Ричард ненавидел брата, она не сомневалась, да он и не скрывал этого.

И тем ни менее она не отказывалась от своих планов принять постриг. Ричарду, похоже, это не нравилось, но Анна не придавала этому значения. Однажды герцог привез ей в подарок книгу «Откровение», написанную бенедиктинской отшельницей, святой Джулианой из Норича Анна приняла подарок, ибо, кроме устава святого Бенедикта и Часослова, в монастыре не было книг, а она давно тосковала без чтения. Однако, когда во время своего следующего визита Ричард заговорил с Анной об «Откровениях», то обнаружил, что, несмотря на то, что она их внимательно прочла, отклика в ее душе они не возымели. Ричард смеялся:

– Do manus[19], милая кузина, что вы еще не вполне готовы примкнуть к сонму Христовых невест. Вам недостает молитвенной сосредоточенности.

Анна поняла, что он имел в виду, лишь когда прочитала другую привезенную им книгу – «Руководство о грехах», писанную Маннингом, насквозь проникнутую осуждением греховности и лицемерия священнослужителей.

– Вы не должны были предлагать мне подобное сочинение, – сказала Анна при новой встрече. – Вы знаете мои намерения и подобными писаниями словно хотите поколебать мою твердость в принятом решении.

– Помилуй Бог, леди Анна! У меня и в мыслях не было ничего подобного. Разве я виноват, что вы куда внимательнее прочитали «Руководство о грехах», нежели «Откровение» святой Джулианы?

Анна почувствовала себя девчонкой, пойманной с поличным. Она хотела покоя, но этот странный человек, поступавший как друг, вместе с тем всякий раз ставил ее в тупик, внося смятение в душу. В то же время она не могла не признаться, что начинает ждать его визитов. Ей было интересно с Глостером, их беседы и теологические споры доставляли ей удовольствие.

А ведь когда-то она считала его едва ли не первым своим врагом. Но тогда шла война, и в образе сутулого Дика для нее воплотилось все зло, исходящее от дома Йорков. Однажды Ричард даже попытался силой овладеть ею, но Анне удалось бежать. Как это было давно! Она вспоминала о том случае, словно речь шла о другом человеке. А ведь тогда она была так напугана, что решила любой ценой уехать из Англии. Получалось, что именно ее страх перед Глостером привел к тому, что она решилась на свой дерзкий побег и судьба свела ее с тем человеком, который на долгие годы стал ее судьбой и любовью – с Филиппом Майсгрейвом. И хотя Ричард продолжал охотиться за ней, а позже держал под наблюдением в замке Хэмбли, он никогда не был с Анной жесток и даже говорил о любви…

Анну передернуло от одного воспоминания об этом. Ричард и любовь – поистине несовместимые вещи. И вовсе не потому, что он калека. Герцогу нельзя отказать в известном обаянии, и при встрече с ним Анна порой даже забывала о его увечьях. Однако скрытый цинизм его шуток и тайная ирония, прятавшаяся за религиозным смирением Ричарда, наводили Анну на мысли о том, что герцог Глостер не способен испытывать искренние душевные порывы. Нет, скорее она готова поверить в его родственные чувства или же в его стремление сделать ее союзницей в борьбе с герцогом Кларенсом. И как ни старалась Анна настроить себя на уединенную жизнь, получилось так, что она дала Ричарду согласие выступить против Джорджа.

Это случилось прошедшим летом. Тогда Ричард приехал внезапно. Анна еще была в церкви, пожелав после службы помолиться в одиночестве, когда ее уединение было прервано звуком шагов, позвякиванием шпор и на плиты пола от двери легла длинная тень. Перекрестившись в последний раз, Анна встала и медленно повернулась к Ричарду. Он стоял на фоне пламенеющего заката, и Анна видела лишь его силуэт. В том, что это он, она не сомневалась: одного взгляда на эти плечи, одно из которых было выше другого, было достаточно.

Анна направилась в его сторону, лишь на миг задержавшись у кропильницы, чтобы опустить пальцы в чашу со святой водой и осенить себя крестным знамением. Ричард, прихрамывая, подошел к ней. Он был в костюме для верховой езды, и от него несло потом, дорожной пылью и седельной кожей. Она на миг испытала отвращение, но не показала этого.

– Мы не ожидали вас так скоро вновь, милорд, – приседая в поклоне, негромко сказала она.

Он долго не отвечал, разглядывая ее, но на фоне алеющего закатного неба Анна не могла разглядеть выражения его лица. Когда же Ричард, прихрамывая, прошел в глубь придела и опустился на каменную скамью перед надгробиями первых настоятельниц монастыря, он словно растворился в сумраке.

– Через пару дней я отправлюсь на юг, в Лондон, – с особым нажимом произнес герцог. – Король созывает парламент. Я уже сообщил ему, что вы живы и вновь стали Анной Невиль. В палате лордов король будет решать вопрос о вашем наследстве.

Сердце Анны учащенно забилось: она поняла, что в ее судьбе грядут перемены. Отныне она более не была только вдовой барона Майсгрейва, она вновь становилась наследницей Делателя Королей. И отныне не вольна распоряжаться собственной судьбой. Она, которая всегда привыкла поступать по собственному разумению, отныне оказывалась полностью в руках этого странного друга, в прошлом врага. Как же так вышло?

Анна ощутила слабость в ногах. Медленно сделав несколько шагов, она опустилась на другом конце скамьи.

– Ричард, вы поспешили. Между нами были только разговоры, однако я не давала согласия…

Ее прервал громкий смех герцога.

– Разве suppression veri[20] не равносильно suggestion falsi?[21] Я и без того слишком долго обманывал своего венценосного брата. К тому же, миледи Анна, о своих планах я вам поведал еще ранее и не единожды повторял о своем решении. И с тех пор вы ни слова не сказали против.

На это Анне нечего было возразить. Она молчала, тем самым соглашаясь с решением Ричарда. И теперь не было дороги назад.

Ричард заговорил. О, он умел убеждать, и Анна, как всегда, уступала под давлением стройной цепи его доводов. Да, безусловно, Ричард не имеет права скрывать и далее, что дочь и наследница графа Уорвика жива. Она сама дала ему понять, что согласна помочь разделаться с Джорджем Кларенсом. Это ее долг – отомстить за отца и сестру.

Долг! Именно этому понятию ее свободолюбивая душа столь долго противилась. Но ранее противовесом зову долга была любовь, и у нее было достаточно сил, чтобы бороться за свое счастье. Теперь все это в прошлом, но долг, как затянувшаяся рана седого воина, не дает о себе забыть. У нее остались обязательства перед отцом, больше того – она сама решила восстановить прежнее положение вещей ради Кэтрин. Значит, Ричард Глостер прав. Она кивнула, выражая свое согласие с ним, и, когда герцог взял ее руку, не отняла ее.

Голос Ричарда звучал как орган:

– Я заинтересован в этом не менее вас. Я не скрывал этого с самого начала, и, клянусь всеми святыми, вам не в чем упрекнуть меня. Мы с вами союзники. Леди Анна Невиль, вам необходимо воспрянуть, расправить крылья, подняться, ибо тот, кто встает на ноги, потерпев поражение, становится вдвое сильнее. А вам еще понадобится сила. У вас есть Кэтрин, и ради нее стоит жить.

Казалось, герцог излучал теплоту и дружелюбие, и Анна слабо улыбнулась Ричарду, когда тот умолк, и даже пошла проводить его, когда он сообщил, что без промедления отбывает.

Солнце уже село. Небо словно подернулось серым шелком, а гряды холмов вокруг погрузились в сумрак. От реки веяло сыростью.

Анна шла рядом с Ричардом. Они спустились к зарослям ольхи, где герцог привязал своего белого скакуна. Почуяв приближение хозяина, конь поднял голову и радостно заржал. Ричард ласково похлопал его по крутой шее, и красавец-скакун, звеня сбруей, ткнулся губами в его плечо.

– У вас замечательный конь, – сказала Анна, разглядывая великолепное животное.

Ричард улыбнулся в ответ.

– О, я и забыл, что вы всегда слыли лучшей наездницей Англии.

Он легко, без стремян, вскочил в седло. Верхом на скакуне герцог казался ловким и изящным, его увечье становилось незаметным.

Неожиданно Анна подхватила лошадь под уздцы.

– Повремените, Ричард! Вы говорили, что намерены выступить в парламенте в качестве истца от моего имени. Но не вызовет ли у лордов Королевского совета недоумение, почему именно вы стали моим представителем? Разве король не пожелает сам распорядиться судьбой и наследством Анны Невиль?

Бросив поводья на шею коня, Ричард неторопливо накинул на голову капюшон оплечья.

– Я восхищаюсь вашей проницательностью, миледи. Но, клянусь всеблагим небом, мне было бы легче не отвечать на ваш вопрос. И все же не пугайтесь того, что я сейчас скажу.

Он сделал паузу, показавшуюся Анне невообразимо долгой.

– Я собираюсь объявить в парламенте, что вы моя невеста и мы помолвлены.

Анна охнула и отпустила повод. Ричард невозмутимо смотрел на нее.

– Надеюсь, вы понимаете, что другого выхода нет?

Анна судорожно вздохнула.

– Это невозможно, милорд Ричард Глостер. Я никогда не выйду за вас замуж!

– Я знаю, – сказал Ричард, надевая перчатки. – Вы мне дали это понять еще несколько лет назад, и клянусь моим рыцарским поясом, это не самое приятное воспоминание в моей жизни. Поэтому я и не собирался говорить с вами об этом, но вы сами спросили.

– Но как вас тогда понимать?

Конь под Ричардом начал проявлять признаки нетерпения: бил копытом землю и встряхивал гривой так, что звенели удила. Герцог ласково погладил его, успокаивая, и намотал поводья на руку.

– Видит Бог, миледи, у меня и в мыслях не было причинить вам обиду. Но, как любит говаривать мой августейший брат Эдуард, после того как проводит время в Гилдхолле с барышниками из Сити, – это просто-напросто сделка. И пусть это слово не оскорбляет ваш слух. Я и в самом деле предлагаю вам сделку. В качестве вашего жениха я потребую у парламента изъятия у Джорджа вашей доли наследства, я получу результат – и вслед за тем наша помолвка будет расторгнута.

Лицо Анны выражало недоверие.

– Я не знаю, насколько искренни ваши слова… – начала было она, но Ричард вдруг оглушительно расхохотался.

– О, эти дамы! Послушать их, так у мужчин не может быть иных стремлений, кроме того, чтобы завоевать их нежнейшую привязанность.

И, дав шпоры коню, он умчался в сгущающийся сумрак, оставив Анну полной тревог и подозрений.

С его отъездом в Литтондейлской долине повисла обычная тишина. Только лай серого дога порой оглашал округу. За последнее время Пендрагон сделался ростом с хорошего теленка. Тем не менее, несмотря на свою ужасающую внешность, пес оставался добряком, и монахини в обители возились с ним с не меньшим удовольствием, чем со своими свиньями, ягнятами и коровами.

Но, несмотря на окружающее Анну умиротворение, у нее шли из головы последние слова Ричарда о том, что тот представит ее в палате лордов как свою невесту. Глостер дал понять, что поступить так необходимо, а сам он вовсе не претендует на ее руку. Можно ли ему верить? В любом случае, если понадобится, она сможет присягнуть, что никакой помолвки не было. Ибо вернув свое имя, вновь став одной из самых именитых дам Англии, она может получить законную защиту как от короля, так и от тех вельмож, которые хранят память о великом Уорвике. И если Ричард захочет ее подчинить… Но захочет ли он? На чем основаны ее опасения? На былой вражде? На том, что ей известна его неприглядная тайна о причастности к гибели брата Эдмунда? Но Ричард в ту пору был мальчишкой, и если однажды он поступил бесчестно, то разве всю последующую жизнь он не вел себя, как и подобает опоясанному рыцарю? Он стал наместником Севера королевства, его имя прославлено, его честь не запятнана. И все же в глубине души Анна понимала: Глостер не был тем человеком, которому она могла бы безоговорочно довериться – так, как много лет назад, не задумываясь и не сомневаясь, доверилась Филипу Майсгрейву.

Однажды в конце октября Анна вместе с другими монахинями отправилась в сосновый бор, чтобы собрать со стволов старых сосен древесный лишайник для изготовления зеленой краски для шерсти. День стоял сухой и ясный, пахло хвоей, и было так тихо, что женщины еще издали услыхали лязг железа и дробный топот копыт. Вскоре на тропинке под скалой показался небольшой отряд.

– Кто бы они ни были, надо как можно скорее сообщить стражникам в долине, – пугливо крестясь, сказала сестра Геновева.

Анна молча поставила свою корзину на плечо и двинулась в сторону монастыря. Она подумала прежде всего о своей дочери, которая вместе с настоятельницей поехала на мельницу.

Она ушла уже далеко вперед, когда монахини, замешкавшиеся из любопытства, вдруг стали кричать ей, твердя, что это приехал герцог Глостер.