Касания тьмы

Александра Рован

Касания тьмы

Глава 1. Рустам. Тени судьбы.

Дождь не прекращался уже несколько дней, и сырой воздух обжигал лёгкие. Он пробирался под куртку, проскальзывал между пальцев, холодил кожу даже через плотную ткань. Вызывал неприятную, мелкую дрожь, от которой сводило челюсти. Каждый вдох приносил с собой металлический привкус дождя, а выдох превращался в облачко белого пара, которое, словно призрак, на мгновение зависало в воздухе и тут же растворялось.

Осень в этом городе всегда была угрюмой: с запахом прелых листьев, отражением свинцового неба в лужах и вечной влагой в обуви. С последним было бороться практически бесполезно. Стоило только выйти за порог и сделать первые шаги по тротуару, как в кроссовках начинала чавкать просочившаяся вода.

Лужи стекали в маленькие озера, отражая тусклый свет редких фонарей. Их поверхность рябела от капель. Они падали на асфальт, отбивая собственную мелодию – то звонкую, то глухую, то переходящую в монотонный рокот.

Шум ветра вторил тихим свистом в проводах напряжения, шорохом мокрых листьев и скрипом рекламных щитов. Все эти звуки переплетались, дополняя друг друга, создавая причудливую симфонию холода.

Рустам крепче обхватил себя руками, пытаясь сохранить крупицы тепла. Он пережидал внезапно усилившийся дождь под небольшим навесом одного из магазинов. И без того небольшой участок сухой земли становился всё меньше из-за сменившего направление ветра.

– Я жду какого-то чуда, – шепнул он себе под нос, вглядываясь в плотную стену дождя.

Казалось, что в изломанных бликах сами тени вытягивались, начиная движения в плавно опускающихся на город сумерках.

– Максимум пять минут и иду. Всё равно промокну.

Зубы Рустама отбивали мелкую дробь, а костяшки на пальцах побледнели. Молодой человек прикрыл глаза, полностью погружаясь в мир звуков. Примерно так звучит безысходность студента, у которого помимо учёбы есть ещё несколько подработок и съёмная однушка недалеко от окраины.

День выдался каким-то размытым. Нескончаемо долгим, но одновременно с этим стремительно быстрым. Утро началось со сдачи лабораторной работы и долгого разбора ошибок перед всей группой. Преподаватель, который пришёл в их институт относительно недавно, любил устраивать публичную «порку» тем, кто по его мнению не уделяет предмету должного внимания. Он был не намного старше своих студентов, но упивался разницей в положении, словно лесной комар, впервые за долгое время встретивший человека.

С последней пары пришлось уйти сразу на дневную смену в продуктовый. Ноги гудели уже через несколько часов, но Рустам продолжал механически выкладывать товар на полки, пробивать покупки, улыбаться усталым покупателям. Всё казалось каким-то нереальным, будто происходит не с ним. Его мысли плавали где-то в стороне, а тело просто выполняло привычные действия.

И ведь это только среда. Впереди ещё два дня бесконечной череды событий, где каждый день похож на предыдущий, где эмоции притуплены, а жизнь течёт мимо, словно Рустам наблюдает за ней через толщу дождевой воды, что бесконечным потоком льётся с неба.

В голове – пустота. В теле – усталость. В душе – странная отстранённость от всего происходящего.

Ждать под навесом было бессмысленно с самого начала. Буря не собиралась утихать, а ледяной ветер грозил затяжной простудой. Нужно было как можно быстрее добраться до дома.

Сжав челюсть и наклонив голову, он шагнул в лужи. Дождевые капли хлестали по плечам, а мокрая чёлка лезла глаза, мешая видеть дорогу. Кроссовки погружались в воду с глухими шлепками, переходящими в неприятное чавканье. Промокшая одежда липла к телу, становясь тяжелее с каждым шагом.

Но Рустам продолжал идти вперёд, борясь с непогодой. Холодные струи воды стекали по шее за воротник, вызывая новую волну гадкой дрожи.

Мимо промелькнул старый книжный магазин с потускневшими витринами. На мгновение он остановился.

Внутри горел свет, и сквозь стекло виднелись силуэты книг на полках. Когда-то это место было его убежищем – здесь он находил спасение от реальности, погружаясь в миры, созданные другими. Пожилой владелец относился к нему с особой теплотой, позволяя читать книги, забравшись в один из углов небольшого помещения.

Парень всё ещё помнил ту атмосферу, чуть пыльный аромат книг и чернил, запах свежезаваренного чёрного чая. Помнил тёплую и сухую ладонь старика, трепавшую его по макушке. Но сейчас даже мысль о входе казалась невыносимо утомительной.

Каждый раз, проходя мимо, он давал себе обещание зайти в следующий раз. Пока однажды не узнал, что магазин продан, а прежнего владельца забрали внуки в столицу. Осознание того, что он так и не успел попрощаться и поблагодарить старика, пришло слишком поздно. Теперь это вызывало лишь тёплую тоску по утраченному времени.

Мысли о книжном магазине окончательно ушли, уступив место нарастающей потребности поскорее оказаться в тепле. Холод уже не просто обжигал лёгкие, он словно вбирался в самые кости. Промокшая одежда становилась невыносимой ношей.

Знакомая улица показалась впереди, и Рустам невольно ускорил шаг, переходя почти на бег. Всё тело дрожало от холода, когда он наконец добрался до двери. Заледеневшие пальцы било крупной дрожью, и только с третьей попытки ему удалось вставить ключ в замочную скважину.

Два щелчка… Скрип несмазанных петель… И вот он наконец дома.

Квартира, охваченная ночным полумраком, встретила его тишиной. Тусклый свет фонарей за окном едва касался коридора, создавая причудливые узоры на стенах. В полумраке парень закрыл глаза на несколько долгих секунд, давая себе возможность отдышаться и ощутить первое тепло после промозглой улицы.

Съёмная квартирка была небольшой, с устаревшим ремонтом, но она оставалась для него настоящим островком безопасности и спокойствия. Здесь каждая трещинка на стене, каждая шероховатость на обоях были частью его личного пространства, его крепости. После выпуска из детского дома собственное пространство – пусть даже крошечный угол, где он был полноправным хозяином – обретало особую ценность. И в прямом, и в переносном смысле.

Он мог бы не изнурять себя подработками и получить жильё от государства как сирота. Но розовые очки (точнее, их остатки) окончательно разбились в восемнадцать лет, когда в ответ на все мечты о собственном жилье в администрации равнодушно ответили: «Очередь!».

Стряхнув с волос тяжёлые капли, что срывались по вискам к подбородку, парень потянулся к выключателю.

Тишину квартиры разорвал голос, застывший в воздухе почти так же внезапно, как и прозвучал.

– Сегодня ты позднее обычного…

Слова, произнесённые тихо, с ноткой растерянности, всё равно ударили по Рустаму, как ледяной всплеск. Он отпрянул к двери так резко, что затылок с глухим стуком встретился с деревом. В ушах зазвенело, а сердце, казалось, пропустило удар.

Если до этого момента дрожь можно было списать на холод промокшей одежды, то теперь его охватила настоящая паника.

Парень никогда не приводил сюда девушек – все встречи проходили вне его территории. Его личное пространство было священным, неприкосновенным. Он был до него жаден. Второй комплект ключей существовал только у хозяйки квартиры, но та жила в другом городе.

Из тёмного проёма на него смотрела девушка, склонив голову так, что точёный подбородок почти касался плеча. Её лицо выражало такое же потрясение, как и у него. Казалось, она тоже не ожидала здесь кого-то увидеть.

«Что, черт возьми, здесь происходит?!» – эта мысль пульсировала в голове, пока пальцы нащупывали выключатель на шершавой стене. Рустам не мог оторвать взгляда от девичьей фигуры, пока мягкий свет разливался по прихожей.

– Что… за? – вырвалось у него едва слышно, голос предательски дрогнул.

Девушка дёрнулась, будто от удара, и резко обернулась, словно ожидая увидеть кого-то за своей спиной. Тонкие пальцы судорожно сжались, браслеты на запястьях зазвенели, выдавая волнение. Она повернулась к нему. Её светлые глаза казались почти прозрачными – радужка сливалась со зрачком, добавляя происходящему ещё больше нереальности.

– Я… – её голос сочился тревогой, был едва слышным шёпотом, перекрываемым порывами ветра снаружи. – Я не должна быть здесь…

– Не должна? – голос Рустама предательски продолжал хрипеть. – Как ты здесь оказалась? Елена дала тебе ключи?

Её реакция говорила яснее слов – на была напугана не меньше его. Губы поджаты, а ладони то сжимались, то разжимались в такт учащённому дыханию.

Логическое мышление отказывало. Было понятно, что ключи ей никто не давал. Мимолётная мысль о том, что он сам мог попасть не в свою квартиру, быстро развеялась – обстановка была знакомой до мельчайших деталей.

– Ты… – она тряхнула головой, тёмные волнистые волосы разлетелись в стороны, браслеты тихо зазвенели, – ты не можешь видеть меня… Не можешь!

Она всё ещё шептала так тихо, что приходилось напрягать слух. Застыла на месте и выглядела до нездорового напуганной, смотря сквозь него.

– Я прекрасно тебя вижу, – Страх, смешанный с непониманием, сменился раздражением. Как будто туман в голове начал рассеиваться, оставляя после себя лишь раздражение от собственной беспомощности.

– И повторяю вопрос. Что. Ты. Здесь. Делаешь?!

Незнакомка словно сжалась в себе, её лицо скрылось в тени, образованной взъерошенными волосами. Виднелись лишь контуры напряжённых плеч.

Пауза затягивалась. Мысль вызвать полицию почему-то не приходила в голову – она не казалась опасной. Хрупкая, с прозрачной бледной кожей, в лёгком белом платье не по погоде, босая…

Он не знал, что делать. Её слова крутились в голове, не давая покоя.

«Ты не можешь видеть меня…»

Это было нелепо. Но и она выглядела напуганной до ужаса. Как будто она тоже не ожидала этого.

Возможно, именно это ощущение нереальности, общее для них двоих, и остановило его. Он не мог убежать от того, от чего, казалось, не могла убежать и она. Нужно было что-то делать, нужно было двигаться. Он начал было снимать промокшую одежду, краем глаза замечая, как она отступает всё дальше. Звон браслетов становился всё тише…

И вдруг она исчезла. Просто растворилась в воздухе сизой дымкой. Только звук тонких обручей на запястьях продолжал звучать.

Рустам стоял, застыв в нелепой позе, с поднятой рукой, не в силах поверить в происходящее. Его квартира снова погрузилась в привычную тишину, но что-то неуловимо изменилось. Что-то, что навсегда нарушило хрупкое равновесие его мира.

Он медленно опустил руку, взгляд его скользнул по пустому месту, где она стояла. Воздух казался другим – чуть более плотным, или, может, наоборот, разреженным. Он оглянулся, словно ожидая увидеть что-то ещё, что-то, что объяснит это чувство.

– Нервный срыв, привет, да?

Мысль, что она просто исчезла, была безумной. И всё же… Рустам подошёл к окну, вглядываясь в ночную мглу, как будто надеясь увидеть там хоть какой-то след, доказательство того, что она действительно существовала. Дождь барабанил по стёклам с удвоенной силой, будто сама природа решила скрыть следы произошедшего.

Улица внизу казалась вымершей – ни души, ни единого огонька в соседних окнах. Только мокрые фонари тускло освещали пустынный двор, отбрасывая причудливые блики на лужах.

Вернувшись в прихожую, он застыл перед тем местом, где только что стояла та странная девушка. Пустота безразлично смотрела на него в ответ, но он чувствовал – она всё ещё здесь, где-то рядом. Её присутствие всё ещё ощущалось в воздухе, в тихом звоне несуществующих браслетов, в едва уловимом аромате, который не был похож ни на один из тех, что парень слышал прежде.

Он растёр лицо ладонями:

– Не думай! Нужно смыть с себя этот день.

Позже, сидя на полу у дивана, он вслушивался в вой ветра за окном. Тот выл, словно раненый зверь, унося его мысли далеко за пределы тесной квартирки. В голове крутились обрывки воспоминаний. Он несколько раз проверил, запер ли входную дверь. Подергал за ручку.

Измученный недосыпом разум отказывался принимать произошедшее как реальность. За последние дни он спал от силы шесть часов, но такое не могло быть игрой воспалённого подсознания. Слишком ярко детали закрепились в памяти.

Рустам откинул голову на мягкую обивку, вглядываясь в переплетение тёмных трещин на потолке. В этот момент он вдруг понял, что именно показалось ему странным в той девушке. Её вены…

Они проступали такими же изломанными паутинами на руках и вдоль ключиц, где их обрисовывали тонкие лямки белого сарафана.

«Какой же бред!» – собственные мысли раздражали. Осталось только поверить в призраков. Или сразу вызвать к себе добрых дяденек, которые увезут его в комнату с мягкими стенами.

Пытаясь найти рациональное объяснение, Рустам убеждал себя:

«С утра я просто не запер дверь, она забежала и случайно захлопнула её, а когда я отвернулся, быстро выскользнула. От усталости я просто не заметил этого».

Но в глубине души он понимал – всё было не так просто. Почему в памяти так отчётливо запечатлелся звук её браслетов, звеневших даже после того, как она исчезла?

И этот едва уловимый аромат, который, казалось, до сих пор витал в воздухе…

«Это просто усталость. Обычная усталость», – повторял он, словно мантру.

Ночные сумерки окутали город, поглощая и без того скудные лучи света. Наступало время теней. Они вытягивались, выходили из своих укрытий и скользили, танцевали по стенам зданий, рисуя зловещие силуэты. В это время в той самой квартирке практически на окраине, юная девушка склонилась над спящим молодым человеком. Если бы у неё билось сердце, она уверена, что в тот момент оно стучало бы так громко, что отдавалось бы пульсацией в ушах. Так сильно волнение захватило её разум и всё естество. Она на мгновение почувствовала себя снова живой. Практически касаясь бледными пальцами лица спящего, она обводила его контуры, замирая в миллиметрах от кожи. Вот родинка практически на кончике носа, вечно обветренные губы. Воспоминания о том, как молодой парень постоянно их кусает и выглядит при этом настолько серьёзно, вызывает улыбку на практически потерявших цвет губах. Она доходит до подбородка и спускается своим невесомым касанием по тонкому шраму у уха. Ещё буквально мгновение. Совсем немного! Рука дрожит, дрожит так сильно, что ещё чуть-чуть и дотронется, ощутит температуру, мягкость чужой кожи. Но нельзя… Нельзя!

Усилием воли девушка отнимает руку, и та безжизненно повисает вдоль тела. Она не понимает, совсем не понимает того, что случилось часами ранее. Ведь если он увидел, то почему до сих пор жив? Всё это так сложно… Слишком сложно для понимания.

Тёмный локон спадает с худого плеча и касается чужого носа, парень морщится и забавно фыркает.

Если бы у неё билось сердце, оно бы, кажется, остановилось в этот момент, не выдержав сумасшедшего ритма. И дыхание перехватило. И ладошки бы были мокрыми. В ночном полумраке всё казалось возможным – и страхи, и мечты сливались в единое целое, оставляя ощущение неопределённости и ожидания.

Глава 2. Катарина. Между мирами

Чердак, погребённый в пыли и воспоминаниях, был её убежищем. Катарина сидела, и пальцы, словно по старой привычке, начинали перебирать браслеты.

Их звон – краткий, звонкий, неумолимый – отдавался в висках. Это был ритуал, напоминание, тревога. Что-то внутри сжималось при каждом прикосновении к холодному металлу, но остановиться она не могла.

Это было единственное доказательство – она всё ещё существует.

«Зачем я снова и снова продолжаю делать это?» – прошептала она почти беззвучно, словно проверяя, есть ли кто рядом, кроме неё самой. Вопрос висел в воздухе, не дожидаясь ответа, потому что ответов давно не было. Только эхо давно забытых дней.

«Почему так сильно цепляюсь за возможность продлить своё жалкое существование?» – повторила она, и в голосе появилась горечь, будто сама жизнь, которую она цепляла, оставляла после себя привкус разочарования.

«Меня что-то держит здесь, или это кричат остатки живого и человеческого?» – последний вопрос прозвучал почти с вызовом к тишине. Ответа не последовало.

Девушка часто задавала себе эти вопросы, снова и снова прокручивая в своей голове, словно пыталась найти ответы в лабиринтах собственных мыслей. Но этот лабиринт постоянно менялся, перестраивался, прятал от неё нечто важное.

Её существование превратилось в бесконечное блуждание по серым улицам серого города. Катарина встречала таких же, как она – существ, застрявших между мирами.

Они почти не общались, не заводили дружеских отношений, даже не обменивались словами. Им это было ни к чему. Все её попытки завязать разговор оставались без ответа, а на вопросы лишь качали головой в молчаливом отказе.

Катарина не была духом, не была призраком. Она была заложником жестокого мира, который наказывал за грехи, о которых не было даже воспоминаний. Амнезия, бессилие, позднее перерастающее в озлобленность и бесконечную жестокость ко всему живому. Катарина видела это в других.

Такие сбивались в небольшие группы, находили общую жертву и доводили её до неистового ужаса. Тёмные и древние. Они растеряли последние остатки человеческого. Обменяли их на способности влиять не только на мир живых, но и мёртвых.

Даже внешне они переставали походить на людей. Их глаза светились неестественным светом, а движения были плавными, практически гипнотическими. Они упивались страхом и ужасом.

Катарина не могла вмешаться, не рискуя привлечь их внимание. Но и оставаться в стороне было невыносимо. В её памяти навсегда отпечатались сцены «охоты». Как они кружили вокруг жертвы, нашёптывая что-то на своём языке. Как люди начинали дрожать, их лица искажались от первобытного страха, а потом… наступала тьма.

Она клялась себе, что никогда не станет такой. Лучше вовсе исчезнуть!

Сперва девушка начала избегать всех, кто сущностью был похож на неё. Переходила на другую сторону дороги, если замечала кого-то похожего. Терялась в лабиринтах узких улочек, пряталась среди людского потока, лишь бы её не заметили. Она научилась быть невидимой не только для живых.

Но со временем она осознала, что её призрачная сущность не была единственно возможной. Иногда, в моменты глубокой концентрации или сильных эмоций, Катарина могла принять более плотную форму – не до конца живую, но достаточно реальную, чтобы касаться предметов, видеть своё отражение в лужах, оставлять легчайшие следы.

Это состояние было истощающим, как удержание дыхания под водой, но оно позволяло чувствовать мир острее. В свом новом облике она становилась почти материальной тенью, невидимой для людей, но способной взаимодействовать с окружающей реальностью. Это было сложно, опасно и одновременно завораживающе.

Время от времени ей удавалось поймать чей-то взгляд – мгновения перед смертью смотрящего. Минуты, не больше пары часов. Если кто-то начинал видеть грань между жизнью и смертью, то неизменно его жизнь обрывалась.

Горькая радость – почувствовать себя на мгновение причастной к миру людей… Ценой человеческой жизни. В этом не было ничьей вины. Так просто было заведено. Люди умирали, а она становилась безмолвным свидетелем.

Размытые воспоминания из прошлой, бесконечно далёкой жизни иногда всплывали яркими картинками. Она не чувствовала даже аромат кофе, но отчего-то знала, что на вкус тот горчит. Такие мелочи порой собирались в единое целое. Песни, слова которых сами всплывали в голове, запах свежей выпечки или ощущение влаги на коже. Она собирала эти воспоминания и берегла как самую редкую драгоценность.

Её дни текли однообразно, словно капли дождя по стеклу. Она наблюдала за людьми, изучала их жизнь, их эмоции, но всё это лишь усиливало её собственное одиночество. В этих наблюдениях она находила временное утешение, но оно никогда не длилось долго.

Именно тогда, в один из таких дней, она впервые заметила его. Он не выделялся. Совсем. Такой же серый, как и все эти дома, по которым она бродила. Такой же уставший, как и сам город. И, может быть, именно это делало его особенным. Не крик души, не яркая внешность, не необычный поступок – а тихая, почти невидимая боль. Та, что пряталась в опущенных глазах, в лёгком изгибе плеч, в том, как он старался не задевать никого и ничего. Как будто сам воздух вокруг него был хрупким, и он боялся его нарушить.

Катарина видела таких, когда ещё училась быть невидимой – людей, которые стирали себя, чтобы не причинять неудобства миру. Они тонули в серой массе, но внутри них, как в глубине пруда, сохранялась тёплая вода.

Этот парень был таким. И именно это зацепило её – не отчаяние других, не их громкие стоны, а именно эта тихая, упорная привычка существовать, несмотря ни на что.

В нём не было желания бороться или жаловаться. Было спокойствие. Или, может быть, смирение. Такое глубокое, что она, привыкшая к поверхностным эмоциям, вначале даже не заметила его.

Только позже, когда он уже стал привычным, как боль в давно забытой ране, она поняла – он не просто похож на неё. Он был её отражением. Только в другом мире. В мире, где боль можно скрыть, а одиночество – принять как должное.

И, может быть, именно поэтому она начала следить за ним. Не как за возможной жертвой – никогда за ним. Не как за развлечением – слишком болезненно было это «развлечение». А как за чем-то… своим.

Тем, что могло напомнить ей, что когда-то она тоже могла быть частью чего-то целого. Даже если это «что-то» – всего лишь тень от чужой жизни.

Она начала наблюдать за ним, как за загадкой, которую хотелось разгадать, с каждым днём всё глубже погружаясь в его мир и запоминая каждую деталь.

Его привычки, то как он кусал губы, когда нервничал или злился, как забавно и мило мог морщить нос или отбивать пальцами по колену.

Каждый раз, когда парень делал это, в её груди разгоралась искра интереса – Катарина чувствовала себя частью его внутренней борьбы. Все эти мелочи делали его живым и настоящим для неё. За маской вечной угрюмости скрывалась нечто большее, и ей хотелось узнать, увидеть его настоящего.

– Почему ты такой отстранённый? – спрашивала она про себя, когда наблюдала за его общением с одногруппниками.

Он отвечал всегда коротко. По делу. А если можно было обойтись движением головы, то просто кивал.

Иногда брюнет встречался со своим другом – редкие и короткие посиделки. В первую из них она смогла узнать его имя. Рустам. Девушка катала его по языку, обращаясь только лишь шёпотом, словно боясь быть услышанной.

А став свидетелем мимолётной улыбки… Короткой, отчего-то даже смущённой. Будто парню было неловко за настолько открытое проявление эмоций.

Но эта улыбка была самой настоящей и искренней из всех, что ей доводилось видеть. От неё всё внутри замирало, и хотелось прижать руку к груди. Убедиться, что мёртвое сердце вновь не начало биться.

В продуктовом магазине, где иногда подрабатывал Рустам, часто случались конфликты. Парню приходилось сдерживаться, но она видела, как дёргается уголок его губы, и взгляд тёмных глаз становится холоднее.

Когда особенно назойливый покупатель начал скандалить из-за ценника, она осторожно, почти нежно, подтолкнула его тележку. Не сильно, просто чтобы он немного пошатнулся. Скандалист замолчал, растерянно оглядываясь по сторонам. А Рустам, стоявший неподалёку, едва заметно улыбнулся.

Катарина повторяла это нечасто, только когда видела, что ситуация накаляется до предела. Каждый раз, замечая улыбку Рустама, она чувствовала странное тепло внутри.

Это «знакомство» стало для неё началом нового этапа. Она не просто наблюдала за ним. Она чувствовала некую связь между ними. Хотя… Это просто была надежда на то, что однажды они смогут встретиться не только в её воображении.

Девушка стала его второй тенью.

Встречала дома, гадая по его виду, как прошёл день. Рустам никогда не разговаривал сам с собой, не вёл личные записи, в которые можно было бы подсмотреть, но она научилась различать жесты.

Были случаи, которые разбивали её застывшее сердце в ледяную крошку. Рустам засматривался на семьи, которые гуляли с детьми, и в этот момент на его лице проскальзывало нечто такое, что она не могла описать.

Такое глубокое и бесконечное. Одиночество, которое он выбрал для себя неосознанно. Они вместе тонули, но их разделяла грань между живыми и мёртвыми. И казалось, что так будет всегда. Катарина навсегда останется привязанной к нему без верёвок.

Два щелчка… Скрип несмазанных петель… Встреча случилась....

Ужас. Животный и всепоглощающий. Вот, что она испытала тогда. Ведь если он её увидел, то это могло означать лишь одно! Конец его истории! Конец их истории, которая даже не успела начаться. Её неконтролируемо трясло, когда она поспешила скрыться, не хотела становиться свидетелем его смерти. Не хотела видеть последний вздох и пустоту в глазах! И от суетливых движений собственные браслеты гремели тяжёлыми кандалами.