Обречённая для проклятого стража. Венок рассвета

Моё сердце колотится где-то в горле. Страх парализует, но я заставляю себя двигаться. Сокращаю расстояние между нами. Она видит меня, и на её заплаканном лице мелькает надежда.

– Беги ко мне! – кричу я, протягивая руки.

Она ускоряется. Мы почти встретились, когда морок настигает её. Его длинные пальцы уже тянутся к её волосам…

Бросаюсь вперёд в отчаянном прыжке, хватаю незнакомку за руку и дёргаю к себе. Она вскрикивает от неожиданности и боли, но я не обращаю внимания. Прижимаю её к себе и разворачиваюсь, чтобы бежать обратно к капищу.

Но второй морок уже перекрыл путь. Его искажённое, высушенное лицо застыло в подобии улыбки. Холодное синее свечение его глаз наполняет меня ужасом.

– Назад! – кричу я, хотя понимаю, насколько бессмысленно это требование.

В этот момент за спиной морока мелькает серая тень. Волк! Несмотря на рану, он выбрался из круга капища и теперь бросается на существо, вцепляясь зубами в его иссохшую плоть. Морок издаёт странный звук – не крик боли, а что-то похожее на шипение проколотого воздушного шара.

Не раздумывая, хватаю девушку за руку и бегу к каменному кругу к оставшейся внутри громко плачущему ребёнку. За спиной слышу звуки борьбы, рычание волка, шипение мороков.

– Всё будет хорошо, – шепчу я, сама не веря своим словам. – Всё будет хорошо.

Влетаю в круг капища и сразу чувствую его защитную силу. Здесь спокойнее, безопаснее, словно невидимый купол отделяет нас от внешнего хаоса. Отпускаю спасённую, на шею которой сразу бросается девочка, и оборачиваюсь.

Волк сражается отчаянно. Его мощные челюсти раздирают иссохшую плоть мороков, лапы сбивают их с ног. Но их слишком много, и с каждой секундой появляются новые. Он ранен, истекает кровью, и я вижу, что его движения замедляются.

– Артай! – кричит незнакомка. – Вернись в круг! Скорее! Артай!

Он словно не слышит, продолжая отбиваться от нападающих. Или слышит, но не может прорваться – путь к капищу перекрыт мороками. Они словно поняли нашу стратегию и теперь концентрируются на том, чтобы не дать волку вернуться под защиту круга.

– Что нам делать? – спрашивает девушка дрожащим голосом. – Они убьют его?

Я не знаю, что ответить. Смотрю на битву, чувствуя собственное бессилие. Волк ещё сопротивляется, но его движения всё медленнее, всё слабее. Один из мороков вцепляется в его раненый бок, и волк вскрикивает, тут же разворачиваясь, чтобы перекусить его.

– Артай! – снова кричит незнакомка.

И тут мои виски будто стрелами пронзает. Так сильно, что я падаю на колени, хватаясь за голову. Боль пульсирует, нарастает, заполняет всё моё существо. В ушах звенит, перед глазами всё плывёт. А затем…

Видения. Яркие, отрывочные, словно обрывки чужих воспоминаний. Вижу людей в белых одеждах, водящих хоровод вокруг капища.

Венки из полевых цветов, плывущие по воде.

Огонь, высокие языки пламени, пожирающие деревянную фигуру.

Кровь, стекающую по каменным желобам прямо в землю.

Вижу девушку в старинных одеждах, с венком на голове, танцующую среди других девушек. И мужчину со стальными глазами, гордого, свободного…

Видения сменяют друг друга всё быстрее. Обряды, дикие ритуалы, древние боги. Жизнь, смерть, возрождение. Вечный круговорот, борьба света и тьмы.

И вдруг – ясность. Знание, словно прорвавшее плотину, затопляет моё сознание. Я знаю, что делать. Всегда знала, просто не помнила.

Поднимаюсь на ноги, чувствуя новую силу, текущую по венам. Обе селянки смотрят на меня со страхом и надеждой.

– Не бойтесь, – говорю ей, голос звучит странно, будто не совсем мой. – Не выходите из круга, что бы ни случилось.

Девочка кивает, а её старшая соседка не отрывает взгляда от битвы. Кажется, она вот-вот сорвётся и бросится к волку.

Делаю шаг к центру капища, где в камне есть углубление. Древняя чаша для подношений. Одна из граней кажется достаточно острой, и я, недолго думая ударяю по ней ладонью, чтобы не успеть испугаться.

Боль прорезает кожу. Кровь брызгает ярко-красными искрами. Подношу руку к каменной чаше и позволяю крови стечь в неё. Как только первая капля касается камня, происходит нечто удивительное.

Он словно оживает, начинает светиться изнутри мягким золотом. Этот свет распространяется по линиям, вырезанным в камне, – линиям, которых я не замечала раньше. Они образуют сложный узор, руны, те же самые, что я видела на шкуре волка.

А после вспыхивает, разрезая ночной сумрак будто зажжённое солнце, лишая зрения всех нас.

Глава 9. Артай

Вспышка света ослепляет меня, пока я отбиваюсь от очередного монстра, чьи костлявые пальцы почти впиваются в мою шею. Свет такой яркий, что даже сквозь зажмуренные веки я чувствую его силу. Он обжигает, но не причиняет боли – скорее, очищает, словно омывая каждую клетку моего тела.

Шипение мороков переходит в вой – пронзительный, потусторонний звук, от которого стынет кровь. Их тела рассыпаются прахом, развеиваясь в воздухе, не оставляя ничего, кроме голубоватой дымки.

Когда я, наконец, открываю глаза, вокруг никого нет. Мороки исчезли, как будто их никогда и не было. Только разворошённая земля и клочья моей шерсти свидетельствуют о недавней битве.

Медленно поворачиваю голову к капищу, чувствуя, как кровь продолжает сочиться из раны на боку. То, что я вижу, заставляет меня застыть в изумлении.

Вокруг древних камней мерцает купол защиты – тонкая золотистая плёнка, сотканная из чистой силы. В центре круга проклятая девчонка, чьё появление внесло раздор в сердца и умы нашего края. Её рука окровавлена, глаза широко распахнуты, в них отражается золотистое сияние защитного купола. Рядом с ней – маленькая Дивея, прижимающаяся к её ногам.

А чуть поодаль – Василиса, дочь старосты, с перекошенным от ярости лицом. Я слышу её крик даже сквозь пелену боли и усталости:

– Ты! Как ты посмела?! Это мой ритуал!

Василиса бросается к Зарьяне, её руки вытянуты, словно она хочет задушить девушку. Но не успевает – Зарьяна внезапно бледнеет, глаза закатываются, и она падает на землю рядом с центральным камнем.

Маленькая Дивея вскрикивает и отскакивает, испуганно глядя то на лежащую без сознания Зарьяну, то на разъярённую Василису, которая замирает на полпути, словно не зная, что делать дальше.

Чувствую, как превращение накатывает волной. Боль пронзает каждую клетку тела, когда лапы превращаются в руки, а шерсть втягивается под кожу. Ненавижу этот момент – самый уязвимый и мучительный. Ещё и рваная рана, оставленная тварью похлеще мороков и которая, к счастью, в деревню уже не придёт. Но сейчас нет времени на слабость.

Несколько секунд спустя я уже стою на двух ногах, обнажённый и окровавленный. Рана на боку, хоть и выглядит теперь меньше, всё равно пульсирует болью при каждом вдохе. Наверняка задеты рёбра.

– Что она сделала? – спрашиваю у Василисы, с трудом удерживаясь на ногах.

Василиса смотрит на меня со злостью и жадностью одновременно. Эта девушка раздражает своей навязчивостью, но она дочь старосты, и ссориться с ней – значит усложнять и без того непростые отношения с деревней.

– Она провела ритуал защиты, – шипит Василиса, глядя на лежащую без сознания Зарьяну. – Мой ритуал! Я готовилась к нему!

– Ты уже передумала и хочешь стать жертвой вместо неё? – раздражённо огрызаюсь я.

Василиса запинается, её глаза расширяются.

– Она могла сломать печать!

Я слишком устал, чтобы быть понимающим стражем, так что выдыхаю с рычанием, заставляя Василису прикусить язык. Пришлая девчонка – самонадеянная дура, играла с силами, которых не понимает.

Поворачиваюсь к Зарьяне. Она лежит неподвижно, бледная как снег, только губы слегка подрагивают. Жива, но без сознания. Истощена ритуалом, к которому не была готова.

Подхожу к ней, превозмогая боль, и опускаюсь на колени. Осторожно поднимаю её на руки. Она легче, чем кажется – кожа да кости, но в этом тщедушном теле скрывается сила, которую я не ожидал встретить.

– Что ты делаешь? – спрашивает Василиса, снова подступая ближе. – Нужно отнести её в деревню!

– Нет, – отвечаю коротко, поднимаясь на ноги с девушкой на руках. Рана на боку отзывается вспышкой боли, но я игнорирую её. – Скажи отцу, что забираю её к себе. До ночи праздника она останется у меня.

– Но почему? – в голосе Василисы звенит обида и ревность. – Ты ранен, позволь мне помочь тебе! Я знаю, как лечить такие раны, у меня есть травы…

– Отведи Дивею в деревню, – прерываю её. – И если хочешь помочь, принеси трав. Но девчонка останется со мной.

Не дожидаясь ответа, направляюсь в сторону леса, прижимая Зарьяну к груди. Она так и не приходит в сознание, только тихо стонет, когда я делаю резкие движения.

Звериная часть моей натуры насторожена, но не враждебна к этой девушке. Обычно волк внутри меня чует опасность за версту, особенно когда дело касается древней магии. Но сейчас он спокоен, даже любопытен. Это сбивает с толку.

Вся моя жизнь – череда потерь и предательств. Я потерял семью и стаю из-за женщины, которую считал любимой. Я научился не доверять, не привязываться, не верить.

И вот теперь эта девчонка с глазами цвета весеннего неба появляется из ниоткуда и делает то, чего я никак не ожидал, защищает селение от мороков, вместо того чтобы сломать печать и выпустить зло, способное погубить мир.

Она выбрала защиту. Почему?

Мой дом – простая избушка на отшибе леса. Не слишком далеко от деревни, но достаточно, чтобы обеспечить уединение. Толкаю дверь плечом и захожу внутрь, стараясь не задеть дверной косяк головой бессознательной девушки.

Внутри прохладно и темно, мне не слишком нужен свет. Опускаю Зарьяну на свою постель – простую лежанку, застеленную шкурами. Она выглядит неуместно среди грубой обстановки моего жилища – слишком хрупкая, слишком… городская.

Рана на боку продолжает кровоточить, и я понимаю, что нужно заняться ею, прежде чем потеряю слишком много крови. Обычно такие раны заживают быстро благодаря моей природе, но эта нанесена нечистью, а значит, требует особого внимания.

Достаю из сундука тряпицы и настой можжевельника, которым обрабатываю раны. Шиплю от боли, когда жидкость касается разорванной плоти. Потом бинтую бок полосами чистой ткани, туго, но не настолько, чтобы мешать дышать.

Только закончив с собой, я, наконец, натягиваю штаны и рубаху. Затем возвращаюсь к постели, где лежит Зарьяна. Она всё ещё без сознания, но дыхание стало ровнее, а на щеках появился слабый румянец.

Осторожно беру её руку, изучая порез на ладони. Неглубокий, но достаточный для ритуала крови. Она знала, что делает? Или действовала интуитивно? В любом случае она выбрала защиту вместо разрушения. Это ставит меня в тупик.

Куда проще избавиться от той, кто явно несёт угрозу.

Я всегда считал, что городские, особенно те, кто приходит по зову древних сил, опасны. Они не понимают того, с чем имеют дело, не чтят старые законы, не чувствуют границы между мирами. Но эта девчонка…

Стук в дверь прерывает мои размышления. Резкий, требовательный. Не Василиса – она бы стучала мягче, заискивающе. Это кто-то ещё.

– Артай! – голос старосты Мирона гремит снаружи. – Открывай немедленно!

Вздыхаю. Только этого не хватало.

Глава 10. Страж

Встаю и иду к двери, морщась от боли в боку. Открываю её и вижу на пороге разгневанного Мирона и Василису, стоящую чуть позади с опущенной головой.

– Где она? – требует Мирон, его лицо побагровело от гнева. – Где чужачка?

– Она обморочная, – отвечаю спокойно, не двигаясь с места. – Истощена ритуалом.

– Каким ещё ритуалом? – глаза Мирона сужаются. – Василиса говорит, что она сделала что-то на капище. Это правда?

Бросаю взгляд на его дочь. Та избегает смотреть мне в глаза. Впрочем, случившееся не секрет.

– Она отдала кровь, – говорю я, наблюдая за реакцией старосты. – Защитила деревню от мороков.

Мирон бледнеет, а затем краснеет снова.

– Невозможно! – выплёвывает он. – Она чужачка! Она ничего не знает об обряде!

– И тем не менее, – пожимаю плечами, – она это сделала. Вы бы не стояли здесь сейчас, если бы не эта девчонка.

Мирон колеблется, затем делает шаг вперёд, пытаясь заглянуть мне за плечо.

– Я забираю её. Она должна проходить подготовку у меня. И не должна сбежать.

– Нет.

Одно слово, но Мирон отступает. Он знает, кто я и что не стоит переходить мне дорогу.

– Она моя гостья, – добавляю спокойнее. – И останется здесь, пока не придёт в себя.

– Артай, – вмешивается Василиса, делая шаг вперёд, – я принесла травы для твоей раны. Позволь войти и помочь.

– Спасибо, – говорю, протягивая руку за мешочком с травами, – но я справлюсь сам.

Её лицо искажается от обиды, но я непреклонен.

– Уходите, – говорю твёрдо. – Оба. Я дам знать, когда девушка очнётся.

Мирон смотрит на меня с нескрываемой злобой.

– Не забывай своё место, зверолюд, – цедит он сквозь зубы. – Ты здесь на нашем дозволении.

Внутри меня поднимается волна гнева, и я чувствую, как волк рвётся наружу. Заставляю себя сдержаться, хотя это требует всей моей воли.

– А ты не забывай, кто защищает эти земли, человек, – отвечаю так же тихо. – Кто держит древнее зло в узде. Пока я здесь, деревня в безопасности. Не испытывай моего терпения.

Мирон отступает, его лицо перекошено от ярости и страха одновременно. Он кивает Василисе, и они уходят – она неохотно, то и дело оглядываясь, он – чеканя шаг, как будто каждый отмечает его неудовольствие.

Закрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной, чувствуя, как силы покидают меня. Рана пульсирует, голова кружится от потери крови. Но я не могу позволить себе слабость. Не сейчас, когда эта девчонка лежит в моей постели, беззащитная и полная загадок.

Возвращаюсь к ней, опускаюсь на колени рядом с лежанкой. Зарьяна спит, её дыхание ровное, веки подрагивают, словно она видит сны.

Что ей снится? Кошмар про мороков? Или что-то другое?

В этот раз всё иначе. Я чувствую это каждой клеточкой своего существа. Она иная. И я должен понять, в чём разница, прежде чем будет слишком поздно.

Для неё. Для меня. Для всех нас.

Зарьяна

Сначала я вижу только размытые образы – лес, залитый солнечным светом, деревья, пронизанные золотистыми лучами. Воздух прозрачный, наполненный ароматами хвои и весенних цветов. Я словно парю над поляной, наблюдая за происходящим как невидимый свидетель.

На поляне играют волки – огромные, с густой серебристой шерстью. Они борются, кувыркаются, гоняются друг за другом. Их рычание и тявканье звучат как смех. В центре всего этого вихря – молодой волк, самый крупный, с серебристыми глазами, которые я узнаю уже без труда.

Артай.

Он выглядит моложе, движения легче, в них нет той настороженности, к которой я успела привыкнуть за наше недолгое знакомство. Он беззаботен, счастлив, окружён… кем? Семьёй? Похоже, что так.

Вокруг него кружат другие волки – братья, сёстры. Я каким-то образом знаю, что волчица с серебристой проседью на морде – его мать, а огромный седеющий волк, наблюдающий за игрищами с небольшого холма – отец.

Картинка меняется. Теперь Артай в человеческом облике. Высокий, стройный, с волосами длиннее, чем сейчас, и стянутыми лентой, но это определённо он, те же серебристые глаза, тот же гордый разворот плеч.

Он стоит на краю деревни, прячась за деревом, и смотрит на девушку, развешивающую бельё. Она прекрасна – тёмные волосы спускаются ниже пояса, кожа бледная, как фарфор, губы яркие, будто спелые ягоды. Но в её глазах что-то тревожит меня.

Артай смотрит на неё с обожанием. Это поклонение, граничащее с одержимостью. Он буквально глотает каждое её движение. Когда поворачивается в его сторону, отступает глубже в тень, но не уходит.

Сцена снова меняется. Теперь они вдвоём в лесу. Она сидит на поваленном дереве, а он стоит перед ней на коленях, протягивая какой-то подарок – ожерелье из янтаря. Её лицо озаряется радостью, но я чувствую фальшь. Она наклоняется, целует его, и Артай тает от этого поцелуя, его руки дрожат, когда он обнимает её.

– Ты сделаешь для меня всё, что я попрошу? – спрашивает она, отстраняясь.

– Всё, – отвечает он без колебаний. – Хоть луну, если нужна.

Её улыбка становится хищной.

– Мне не нужна луна, Артай. Мне нужно кое-что более… земное.

Снова смена декораций. Теперь я вижу стаю, собравшуюся в круг. Они в человеческом облике, но держатся как волки – настороженно, готовые в любой момент превратиться и защищаться. В центре круга – Артай и девушка. Старый вожак, его отец, говорит:

– Ты уверен в своём выборе, сын? Она человек. Она не понимает наших законов и пути.

– Я люблю её, – отвечает Артай с вызовом. – И она меня.

Девушка прижимается к нему, её лицо спрятано на его груди. Но когда она поворачивает голову, я вижу тень торжествующей улыбки на её губах, которую, похоже, не замечает никто больше.

– Будь по-твоему, – вздыхает старый вожак. – Но помни, что любовь требует не только страсти, но и мудрости.

Картинка размывается, и вот уже Артай в лесной хижине. Он украшает её цветами, раскладывает меха, готовит ужин. Его лицо светится от счастья. То и дело выглядывает в окно, ожидая прихода возлюбленной.

Она появляется на закате, её силуэт чёрной тенью вырисовывается на фоне алого неба. Но она не одна. За ней следуют тёмные фигуры, их движения неестественны, глаза светятся синим.

Неужели мороки?

Артай бросается к двери, но останавливается, не понимая, что происходит. Девушка входит в хижину, за ней вползают тени.

– Что это? – спрашивает он, отступая.

– Мои друзья, – отвечает она с улыбкой. – Разве ты не говорил, что примешь меня со всеми моими… особенностями?

– Это не особенности, – шепчет он, его глаза расширяются от ужаса. – Это мороки.

– Они несут силу, – поправляет она. – Которую ты поможешь мне высвободить полностью.

Следующая сцена разрывает мне сердце. Лес в огне. Волки сражаются с полчищами мороков. Их слишком много, они выходят из-под земли, просачиваются между деревьев, их синие глаза горят в темноте, как звёзды.

Один за другим волки падают. Серебристая волчица, мать Артая, защищает молодого волчонка. Три морока набрасываются на неё одновременно. Она сражается отчаянно, но силы неравны.

Артай в волчьем обличье прорывается через ряды врагов, пытаясь добраться до матери. Но опаздывает. Когда последний морок падает под его клыками, мать уже неподвижно лежит на земле, а рядом с ней – маленькое тело его младшего брата или сестры.

Его вой разрывает ночное небо, полное дыма и искр. Это не просто звук – боль, ставшая звуком.

А потом я вижу её – девушку, стоящую на вершине холма, с поднятыми к небу руками. Вокруг неё кружат мороки, словно тёмный ураган. У её ног – древний камень с высеченными на нём рунами. Те же руны, что были на шкуре волка, те же, что сияли на капище, когда я проводила ритуал.

Артай бежит к ней, превращаясь на ходу в человека. Его лицо искажено от боли и гнева.

Она оборачивается, её глаза полны тьмы. Делает жест, и земля под ногами Артая трескается. Из трещины поднимается чёрный дым, принимающий форму чего-то настолько ужасного, что мой разум отказывается это воспринимать.

Артай не отступает. Он бросается вперёд, превращаясь в прыжке. Огромный волк сбивает девушку с ног, они катятся по земле. Мороки кружат вокруг, но не вмешиваются, словно заворожённые этой смертельной борьбой.

Я вижу, как клыки смыкаются на горле девушки. Вижу кровь, стекающую по серебристой шерсти. Вижу, как гаснет свет в её глазах, и последнее, что в них отражается – удивление.

Она не верила, что он сможет убить её. Она не понимала, что любовь может обратиться в такую же сильную ненависть.

Когда всё кончено, Артай отступает от тела, снова превращаясь в человека. Он падает на колени, его плечи сотрясаются от рваного дыхания и горечи, что мешает дышать. Небо будто когтями разрывают лучи солнца. Рассвет опоздал.

Видение начинает рассыпаться, как песочный замок под волной. Последнее, что я вижу: на плечах и груди Артая вспыхивают уже знакомые символы. Похоже, именно тогда он стал стражем.

Глава 11. Просьба

Просыпаюсь резко, словно вынырнув из-под воды. Сердце колотится о рёбра, как испуганная птица. Во рту пересохло, в висках пульсирует боль.

Первое, что замечаю – я лежу не на кровати, а на деревянном полу. Пытаюсь сесть и чувствую резкую боль в ладони.

Поднимаю руку к глазам и вижу глубокий порез, уже подсохший, но всё ещё болезненный.

А потом замечаю остальное, и дыхание застывает в горле.

Весь пол вокруг меня покрыт рисунками. Кровавые линии складываются в сцены, которые я только что видела во сне. Вот стая волков на поляне. Вот, несомненно, Артай, стоящий на коленях перед темноволосой женщиной. Вот битва с мороками, падающие один за другим волки. Вот последняя схватка, клыки на горле, разлом в земле.

Всё это нарисовано моей кровью. Я не помню, как делала это. Не помню, как встала с постели, как начала рисовать. Линии чёткие, уверенные, словно я рисовала это осмысленно, а не в трансе.

Медленно поднимаюсь на ноги, чувствуя слабость во всём теле. Хижина незнакомая – простая, но чистая. Деревянные стены, скудная мебель, очаг в центре с тлеющими углями. Пахнет травами, дымом и чем-то диким, неукрощенным – запах, который я теперь ассоциирую с Артаем.

Это его дом? Но где он сам?

Ответ приходит почти сразу. Дверь в соседнюю комнату открывается, и на пороге появляется хозяин. Его волосы мокрые, как будто он только что вымылся, капли воды стекают по обнажённой груди. Единственная одежда – полотенце, небрежно обёрнутое вокруг бёдер.

Он замирает, увидев меня стоящей посреди комнаты. Взгляд скользит по моему лицу, опускается на окровавленную руку, а затем – на рисунки, покрывающие пол.

Воздух между нами сгущается. В его глазах мелькает целая гамма эмоций: удивление, страх, гнев, недоверие и что-то ещё, что я не могу распознать.

– Что это? – его голос хриплый, напряжённый. – Что ты делаешь?

Я не знаю, что ответить. Как объяснить то, чего сама не понимаю?

– Я видела тебя, – слова вырываются сами собой. – Видела твоё прошлое. Твою семью. Её. Не знаю почему.

Он вздрагивает, словно я ударила его. Делает шаг назад, его рука непроизвольно тянется к шраму на груди – длинному, рваному, прямо над сердцем.

– Невозможно, – шепчет он.

– Я знаю. Но всё равно вижу, – я с трудом дохожу до лавки у стены и опускаюсь на неё, рассматривая кровавые во всех образы. – Это началось в городе. Сперва неясно, мешая спать и рисовать, но здесь всё стало только хуже. Но я не понимаю почему. Единственное, что всегда повторяется – храм. Старый, даже очень, – я указываю на его образ на полу. – Ты знаешь где он, не так ли? Я понимаю, что он очень важный. Мне казалось, я должна найти его, но, если нет, ты мог бы помочь мне разобраться? Мы с тобой как-то связаны?

– Замолчи, – рычит он, и в этом рыке слышится волк. Его глаза вспыхивают золотом, зрачки сужаются.

– Я знаю, что ты спас всех, – продолжаю тихо, не отступая. – Речь шла о какой-то печати, да? Ты стал живым замком для древнего зла. Пожертвовал собой.

Его лицо искажается от боли и ярости. Он делает шаг ко мне, хватает за плечи. Его пальцы впиваются в мою кожу, но я не чувствую страха.

– Зачем, ведьма? Зачем пришла сюда? Чего хочешь?

– Хочу избавления. Чтобы всё это прекратилось, – отвечаю, глядя прямо в его глаза. – Эти кошмары сводят меня с ума. Во сне, наяву. А теперь… – я обвожу взглядом рисунки на полу. – Я не помню, как это сделала. Клянусь. Я просто ищу ответы и не знаю, где их искать. Помоги мне, прошу. Я… Я не знаю, кого ещё просить. Проси что хочешь. Я на всё пойду, лишь бы не сойти с ума.

Он отпускает меня и отступает. Взгляд становится задумчивым, оценивающим. Он изучает рисунки, затем снова переводит взгляд на меня.

– Ты другая, – говорит он наконец. – Не такая, как она. Не такая, как те, кто приходил до тебя.

– Какие «те»? – спрашиваю, чувствуя, как по спине пробегает холодок.

– Те, кого привлекала сила печати, – отвечает он. – Каждые несколько десятилетий кто-то приходит, привлечённый зовом древнего зла. Они пытаются сломать печать, освободить то, что внутри. Думают, что их желания исполнятся, но на самом деле просто станут сосудами для чего-то, чего не понимают.

– И ты… останавливал их? – догадываюсь я, вспоминая тела, о которых говорили в деревне.

Его лицо становится жёстким.

– Да.

Мороз пробегает по моей коже. Он убивал их. Убивал тех, кто пытался сломать печать. Как убил и ту женщину, которую любил.

Могу ли я судить его? В праве ли? Я вижу тень вины в его глазах. Он не выглядит тем, кто получал удовольствие, но… А что теперь?

– А теперь ты пришла, – продолжает он, будто слышал мои мысли, и делает шаг ко мне. – И вместо того, чтобы попытаться сломать печать и открыть путь морокам, ты изгнала их. Почему?