Тишина после Неё

Светлана Яцковская

Тишина после Неё

После смерти жены сомнолог Александр Ветров всё чаще ощущает, что границы между сном и явью становятся размытыми. Пациенты видят одни и те же сны. В этих снах – он сам. Город без звуков, комнаты без времени, знак, которого не существует, и женщина, чьё присутствие чувствуется даже сквозь зеркало.

Когда исчезает один из пациентов, а другой описывает здание, которое Ветров никогда не показывал, Александр начинает подозревать: это не просто последствия горя. Это что-то глубже. Возможно, он никогда и не просыпался.

«Тишина после неё» – атмосферный психологический роман о памяти, утрате, снах и тенях, живущих за гранью реальности. Где заканчивается жизнь? И начинается ли пробуждение?

Глава 1

Утро в отделении сна начинается с тишины. Не той, что дарит покой. А глухой, ватной – как будто ты находишься под водой, а наверху кто-то живёт настоящую жизнь. Здесь – другая реальность. Всё замедлено: шаги, дыхание, даже мысли. Мы живём по ритмам сна – фаза БДГ, фаза без сновидений, микропробуждение. Цикл за циклом.

Моя смена началась в семь. Пришёл, как всегда, раньше.Не потому что надо. Просто не могу оставаться дома.

С тех пор, как не стало Кати, там слишком тихо. И слишком громко одновременно. Каждый угол звенит отсутствием. Даже тишина звучит иначе.

Я включил кофеварку, сполоснул руки. Автоматизм. Движения, которые запомнило тело – голова ещё спит.

На стене – старая фотография нашей группы: я, Керн, Солодов, интерны. Кто-то с кружкой, кто-то с бессонным лицом. Все улыбаются – будто мы делаем что-то важное. А на деле? Мы просто изучаем, как человек спит. Как мечется. Как шепчет бред. Как иногда – умирает.

Именно так ушла Катя.

– Опять рано, – раздался голос за спиной.

Керн. Белый халат, туго собранные волосы, тонкая нить аромата мяты – она всегда жевала мятные таблетки вместо обеда. В ней всегда было что-то от прибора – точность, собранность. Но не холод. Скорее – надёжность. Как у пульса оксигенатора.

– Не спалось, – ответил я.

Она не стала спрашивать. Просто кивнула.

Мы это уже проходили – после похорон. Она принесла кофе и тихо спросила, что я чувствую. Я сказал: пустоту. Она поняла. С тех пор – не копала.

Мы шли по коридору. Стеклянные двери, дежурный свет, гул аппаратов.

Пациенты уже подключены. Кто-то спит. Кто-то делает вид. Кто-то надеется, что мы найдём в его снах причину кошмаров. Мы редко находим. Но ищем – всегда.

– Сегодня новый, – сказала Керн. – Мужчина, сорок четыре года. Жаловался на «провалы», чувство падения, невозможность проснуться.

– Фон?

– Инженер. Развелся год назад. Спит на левом боку, засыпает тяжело.

Я отметил про себя: левый бок – защита сердца. Мелочь, но мозг такие штуки подмечает.

Мы зашли в комнату наблюдения. Мониторы: ЭЭГ, пульс, дыхание. Серые линии. Всё ровно. Всё чисто. И всё же… внутри – пусто. Не в смысле профессии. Наука, пациенты, протоколы – всё это имеет смысл. Но я сам… как будто стал сторонним наблюдателем. Не врачом. Не мужчиной. Не кем-то живым.

Как будто умер не только кто-то рядом. Как будто во сне исчез и я.

Я вспомнил то утро. Катя не проснулась.

Я звал её. Сначала тихо. Потом громче. Тряс за плечи. А потом – телефон, гудки, скорая, шаги… Но не её голос.

Эксперты сказали: «Остановка сердца». Без причин. Без следов. Без диагноза. Ирония в том, что я всю жизнь лечил людей от бессонницы, сонных параличей, апноэ…

А она просто ушла во сне. Рядом. Пока я спал.

– Ты с нами? – спросила Керн.

Я кивнул.

– Да. Просто задумался.

Она кивнула в ответ. Больше слов не понадобилось. Мы привыкли к молчанию. Здесь, в отделении, оно значит больше, чем любые разговоры. Здесь важнее смотреть, чем слушать.

Я сел в кресло и уставился на пульсирующую линию на экране. В какой-то момент она совпала с моим сердцебиением. И я подумал: может, это и есть сон. Просто очень длинный. Просто затянувшийся. Может, я ещё не проснулся с той ночи.

Но нет. Это – реальность. Просто теперь в ней нет её.

День закончился, как всегда: тусклый свет, отчёты, короткие фразы. В клинике, как и во сне, время течёт странно. Иногда сложно сказать – прошло полчаса или целый месяц.

Глава 2

Я проснулся раньше будильника. Снова.

Сквозь щель между шторами пробивался тусклый утренний свет, и вся комната казалась выцветшей фотографией. Тишина. Неприятная, липкая – как в музее перед открытием.

С постели поднялся не сразу. Пальцы сжались в простыню. Она была холодная, почти влажная – хотя в комнате было тепло. Иногда мне кажется, будто это не я просыпаюсь, а кто-то во мне. Я просто позволяю телу двигаться, а сам остаюсь где-то глубже. Ниже уровня поверхности.

На кухне – крепкий кофе. Без сахара, как всегда. Горький, обволакивающий, терпкий, как привычка. Я пил и смотрел в окно. Небо было мутным, бесформенным. Ни птиц, ни облаков. И вдруг поймал себя на мысли: а точно ли я проснулся?

Клиника встретила привычной утренней серостью. Медсёстры вежливо кивали, пара пациентов дремала на мягких креслах в коридоре. Места, где изучают сны, не похожи на обычные больницы. Здесь не слышно плача. Здесь всё заторможено, как во сне. Всё – будто в густом желе.

– Доброе утро, доктор Ветров, – кивнула Марина, моя ассистентка – тихая, но цепкая, с блокнотом, исписанным разными цветами чернил, словно она раскрашивала хаос снов.

– Угу. Кто у нас сегодня?

– Новый пациент. Андрей Селин. Двадцать девять лет. Переведён по направлению частного психиатра. Жалобы: бессонница, тревожные сны, ощущение преследования во сне. Анкета у вас на планшете.

Я бегло просмотрел историю. Беспокойные ночи, хроническая усталость, психосоматика – всё по шаблону. Но одна фраза зацепила:

«Пациент утверждает, что сны имеют собственную волю. Появилось чувство, что сон наблюдает за ним.»

Странная формулировка. Не медицинская. Возможно, сам пациент настоял, чтобы записали именно так. Или психиатр не стал исправлять.

Мы встретились в осмотровой. Он вошёл медленно, как будто нехотя. Руки в карманах худи, плечи сгорблены, под глазами – серые тени.

– Андрей, – представился он, протянув руку.

– Александр, – кивнул я. – Присаживайтесь.

Он сел. Стул скрипнул – он вздрогнул.

Первое впечатление – типичный затворник. Вечно уставший, погружённый в мысли, которые не дают покоя.

– Расскажите, как вы спите.

– Плохо. Засыпаю с трудом, а просыпаюсь – будто подрался с кем-то. Всё тело в напряжении.

– Что запоминаете из снов?

– Почти ничего. Только… куски. Обрывки комнат, чьи-то шаги. Лица – редко. Но… недавно начал запоминать ощущения.

– Какие?

– Что кто-то рядом. Не видно, но ощущается. Будто стоит за спиной. Чувствуется тепло, как дыхание. И самое странное – иногда мне кажется, что это я. Только не я сейчас. А… я другой.

Он бросил на меня взгляд – будто ждал диагноза. Ждал, что я запишу: шизотипическое расстройство.

Я просто кивнул.

– Вам предоставят комнату для наблюдения. Мы подключим ЭЭГ, будем отслеживать фазы сна. Ваша задача – просто отдыхать.

Он усмехнулся.

– Легко сказать, когда ты не боишься засыпать.

Поздний вечер. Комната наблюдения.

С одной стороны – стекло. С другой – экраны, провода, цифры. На мониторе – показатели: дыхание ровное, пульс чуть учащён. Я смотрел, как Андрей спит. Его лицо напряжено, но тело почти неподвижно. Вдруг – резкий вздраг.На аудиозаписи – тихое бормотание. Разборчиво лишь несколько слов:

«…он снова здесь…»

– Слышали? – прошептала Марина.

Я кивнул. Отметил в журнале. Но сердце билось быстрее.

И вдруг – чётко, внятно, почти вживую:

«Александр, это ты?..»

Я резко повернулся к экрану.

Андрей спал. Ни малейшего движения.

Марина напряглась:

– Это… нормально?

– Возможно, он запомнил моё имя перед сессией. Подсознательное внедрение, – стараюсь говорить ровно. Профессионально.

Но внутри – холодок.

Утром я зашёл к нему.

– Как ночь?

Он долго смотрел в окно. Потом сказал:

– Странный сон.

– Расскажите.

– Всё начиналось с темноты. Не страшной. Привычной. Я шёл по какому-то коридору. Стены – чёрные. Длинный путь и тишина. Потом появился свет. Проём. Комната. Я вошёл – и понял, что это ваш кабинет. Только без окон. Мониторы горели, и вы стояли у стены.

– Что я делал?

– Смотрели. На меня. Но не глазами. Понимаете? Как будто не вы на меня смотрите, а через вас – кто-то. Я хотел что-то сказать, но не смог. Только подумал: «Это ты?» И в этот момент – проснулся.

Я молчал. Просто записал.

Он добавил:

– А потом мне показалось, что вы и в реальности на меня смотрите. Снаружи. Через стекло. Хотя я знал, что вы спите.

Домой я вернулся поздно. Дождь шёл стеной. Капли на стекле балкона – как следы пальцев.

Я достал дневник Кати. Долго не решался открыть. Наконец перелистал – и остановился.

«Сегодня снился Саша. Но он будто был кем-то другим. Или не сам собой. Он сказал: “Я рядом” – но голос был не его. Я проснулась с холодом на груди, как будто кто-то на меня дышал.»

Я закрыл дневник. Сел на кровать. И снова почувствовал то странное: а точно ли я сейчас бодрствую?

Позже, когда город стих, я снова достал дневник.

Обложка – мягкая, чёрная, с пятном краски в углу. Я помнил: она пролила гуашь, рисуя что-то из сна. Руки дрожали. Внутри было нечто личное. Возможно, не для меня. Но я открыл первую страницу.

«Сегодня я проснулась до Александра. Он во сне морщился, как ребёнок. Я провела пальцем по его лбу – хотела разгладить складку. Он вздохнул. Но мне стало страшно. Будто я дотронулась не до него, а до чужого.»

Я перечитал. И перевернул страницу.

«Мне снятся пустые комнаты. Я хожу по ним и ищу голос. Не лицо. Не образ. Только голос. Иногда он звучит, как у Саши. Иногда – как у кого-то совсем другого. Иногда я боюсь проснуться, потому что думаю: а вдруг это и есть реальность – вот эта пустота, а не наша квартира?»

Третья запись была совсем короткой:

«Если ты это читаешь, значит, меня уже нет. Не вини себя. Я не хотела уйти. Просто стало слишком тихо.»

Я закрыл дневник. Не потому, что не мог читать дальше. А потому что не знал, смогу ли жить, если узнаю больше.

Тишина окутала комнату. Я посмотрел на своё отражение в тёмном окне. Оно смотрело на меня, будто знало что-то. А я – всё ещё не знал ничего.

Глава 3

В кабинете пахло пыльной бумагой и кофе, который остыл ещё утром. Я сидел за столом, вертел в пальцах ручку. Не писал – просто крутил. Вокруг меня – кипа дел, отчёты, сны, которые надо расшифровывать, пациенты, которых надо вести. А я всё ещё думал о голосе. О той фразе, обращённой ко мне из чужого сна.

На экране монитора – спокойная кривая. Андрей спал. Мы наблюдали за ним вторую ночь подряд. Он засыпал всё быстрее, как будто что-то – или кто-то – тянуло его обратно. Куда именно – он и сам не знал.

Я не отрывал взгляда от экрана. Где-то глубоко внутри что-то подсказывало: это ещё не конец.

– У тебя когда-нибудь было чувство, что кто-то говорит с тобой… во сне? – спросил я у Марины.

Она сидела рядом, протирая очки.

– Я не помню снов, – пожала плечами. – Вернее, помню фрагменты. Обрывки. Как у большинства людей.

– А голос? Узнаваемый?

– Бывает. Но не конкретный. Скорее… ощущение. Словно ты знаешь, кто это, но объяснить не можешь.

Я кивнул.

Примерно так я чувствовал Катю весь последний год. Как будто знал, что с ней что-то происходит, но не мог – или не хотел – это объяснить. Ни себе, ни ей.

Утром Андрей попросил поговорить не в кабинете, а в буфете. Он сидел за угловым столиком, ел овсянку – больше ковырял, чем ел. Ложка в его руке выглядела не как столовый прибор, а как оружие. Я сел напротив. Некоторое время он молчал.

– Сегодня во сне я был в каком-то городе, – наконец сказал. – Знакомом, вроде бы. Только без звуков. Всё происходило как в старом фильме: люди, машины, движения – но полная тишина. Ни шороха, ни шагов.

Он опустил глаза.

– В центре города был круг. Кирпичный. На асфальте. Похоже на мозаику. А внутри круга – символ. Что-то вроде греческой лямбды. Только… странной. Я знал, что этого символа быть не должно. Он чувствовался как ошибка.

Я замер. Не потому что поверил в мистику. А потому что этот же символ – только не на асфальте, а вырезанный на коре дерева – я видел вчера. На старом фото в дневнике Кати.

Словно кто-то играет с нами в рифмы. Не словами – снами.

– Вы когда-нибудь видели этот знак в жизни? – спросил я.

– Нет. Только во сне. Но он… знакомый, как будто я уже видел его где-то. Или знал раньше.

– Что вы чувствовали, когда смотрели на него?

Он замолчал. Потом сказал:

– Ничего. И именно это пугало.

После встречи я не пошёл в кабинет. Вернулся домой.

Мне был невыносим яркий свет больничных ламп, белизна стен, холодный пластик приборов. Хотелось чего-то живого, тёплого, настоящего. Я открыл шкаф. Достал коробку с её вещами. Не одежду – слова. Её дневники, блокноты, обрывки мыслей. Тонкая тетрадь в клетку. Почерк Кати – округлый, мягкий, удивительно читаемый. Страницы пахли ею. Немного пыльно, но всё ещё – как духи, кожа, голос. Живая память. Я начал перелистывать страницы. Наткнулся на запись:

"Мне снова снился город. Тихий, как мёртвый. В центре – круг. Каменный. На нём знак, который не могу описать. Но он был… будто дырой в пространстве. В нём ничего не было, и от этого – было страшно. Саша стоял рядом, но не видел его. Или не хотел видеть."

Я присел.

Они видели одно и то же. Не просто тревожный образ. Структуру. Повторяющуюся геометрию.

И, почему-то – я был там.

На следующий день я снова встретился с Андреем.

– У вас есть блокнот? – спросил я.

– А зачем?

– Нарисуйте этот символ. Как вы его помните.

Он взял ручку. Наклонился. Аккуратно вывел букву – лямбда. Но не простую. С разрывом посередине. Как будто её кто-то разрезал.

Я достал тетрадь Кати. Открыл нужную страницу. Положил рядом.

– Вы это видели?

Он нахмурился, всмотрелся.

– Да… Только… это же ваш почерк?

– Нет. Это почерк моей жены.

Он замолчал. Его губы чуть дрожали.

– Она умерла во сне, – тихо сказал я.

– Простите…

– Ничего.

Я хотел встать, уйти. Всё. Но он вдруг произнёс:

– А вы уверены, что она умерла?

Я обернулся.

– Что вы имеете в виду?

Он пожал плечами:

– Не знаю… Просто… в том сне… перед тем, как я увидел знак… мне показалось, что за мной наблюдала женщина. Сквозь стекло. У неё были карие глаза. Очень тёплые. Она не пугала. Но выглядела так, будто знает, что будет дальше.

Я ничего не сказал. Только кивнул. А внутри меня снова дрогнуло что-то старое. Что-то, что я давно закрыл. Ощущение, как в детстве: открываешь шкаф – и не знаешь, кто там внутри.

Я лёг поздно. Засыпал тяжело. Лицо Кати не выходило из головы. Перед тем как провалиться в сон, почти машинально прошептал:

– Катя… ты там?

Тишина. И только в самом краю сознания, между сном и явью, мне вдруг показалось: кто-то тихо кивнул.

ГЛАВА 4

В последнее время я всё чаще ловлю себя на странной привычке: смотрю на часы, но не запоминаю время. Будто сам факт взгляда – ритуал, не попытка что-то измерить.

Утро началось тихо. Я проснулся раньше будильника. Комната была залита медленным, серым светом – таким, словно за окном не день, а отражение от мокрого асфальта. Кофе вышел горьким: забыл положить сахар и заметил это только на третьем глотке. Почему-то не стал исправлять. Пусть будет таким – крепким, резким, настоящим.

В институт приехал рано. Охранник на входе дремал, вахта дышала печёным хлебом – с первого этажа тянуло запахом столовой, как будто время здесь всегда застывает в утреннем моменте.

В кабинете я долго не включал свет. Сидел в полумраке, листал записи по Андрею, перечитывал журнал сна. Его последние отчёты начали повторяться. Будто он возвращался в один и тот же сон – ту самую улицу без звука. Я почти слышал её тишину, когда читал.

В дверь постучали. Молодой администратор в проёме:

– Александр Сергеевич, к вам направили нового. Струков Валерий, седьмой кабинет. Уже ждёт.

– Спасибо.

Он поднялся, когда я вошёл. Высокий, сутулый. Руки держал перед собой, ладонями вниз – словно извиняется, не зная за что. Опрятный: джемпер, брюки, скромные ботинки. Инженер, подумал я. Позже анкета подтвердила – инженер.

– Валерий, здравствуйте. Александр Ветров. – Я слышал о вас, – тихо сказал он. – Говорят, вы умеете слышать тишину. Это ведь правда?

– Здравствуйте.

– Присаживайтесь.

Он сел неловко, на самый край стула. Я устроился напротив, открыл блокнот. Некоторое время мы молчали – не тишина, а подготовка. Он обдумывал, с чего начать. Я не торопил.

– Расскажите, что вас привело.

Он сглотнул:

– Повторы.

– Простите?

– Сны. Одни и те же. Неделями.

Я кивнул. Почерк уже знаком. – Началось месяца три назад. Сначала – просто похожие. Потом… словно копия за копией. Всё точь-в-точь.

Он говорил спокойно, отрешённо. Голос негромкий, без страха – только усталость.

– Что именно повторяется?

– Город. Пустой. Я иду по улице. Вижу вывески, окна. Всё обычное, но как будто… не моё.

– Почему не ваше?

– Знаете, как бывает в музее: красиво, но чуждо? Так и здесь. Поворачиваю за угол – и каждый раз одно и то же здание. Белое. Высокое. С колоннами. Оно пульсирует. Не буквально, но в ощущении. Словно зовёт.

Я посмотрел на него внимательнее:

– А вы заходите внутрь?

– Нет. Только приближаюсь – и просыпаюсь.

Он понизил голос:

– Последние два раза… перед тем, как проснуться, мне кажется, кто-то стоит у входа. Смотрит на меня. Через стекло. Изнутри. Женщина. В пальто. Я не вижу лица. Но она… тёплая. Не пугающая. Знакомая.

Я машинально коснулся подбородка. Почти одновременно вспомнил: Катя, когда впервые начала жаловаться на странности во сне, говорила похожее. Тогда она описывала себя – по ту сторону сна, наблюдающей. Я не стал говорить об этом вслух.

– Есть ещё что-то повторяющееся? Цвет, звук, ощущение?

Валерий закрыл глаза:

– Тишина. Абсолютная. Не тревожная – наоборот, успокаивающая. Как в храме. А ещё… фонари. Старые. Как на вокзалах советского времени. Они мигают, как будто хотят что-то сказать.

После разговора я вернулся в кабинет и достал дневник Кати. Перечитал знакомые строки:

"Иногда мне кажется, я иду по чужому городу. Там всё вымыто дождём. Я не слышу ни шагов, ни звуков. Только свет мигающих фонарей. Это не страх. Это тишина."

Странное ощущение – словно два текста написаны одной рукой.

Вечером я сидел у себя и листал отчёты. Фонари, здание, женщина за стеклом, тишина, круг – всё повторялось. Но это не выглядело мистикой. Скорее – как структура. Как будто кто-то воспроизводит один и тот же узор.

И тут меня осенило.

Я вызвал Андрея.

– У меня странный вопрос, – сказал я ему в приёмной. – Когда вы описывали тот город… были ли там фонари?

Он замер:

– Да. Старые. На каждом – маркировка. Буквы. Как будто отлиты вручную.

– Вы пытались их прочитать?

Он покачал головой:

– Нет. Я знал, что не нужно. Это… мешало бы. Сбивало.

По спине пробежал холодок.

Позже, дома, я снова открыл Катин дневник. Переворачивал страницу за страницей, пока не наткнулся на запись, которую раньше будто не замечал. Чернила чуть растеклись – словно писала вслепую:

"Он не видит фонарей. А я вижу. И знаю, что в каждом – чья-то память. Как будто они хранят чужие сны. Может, это не улица, а чей-то мозг? Может, мы ходим по голове. Его голове."

Я закрыл тетрадь. На сердце стало тяжело. Не страх, не паника – просто необъяснимая близость чего-то, что всегда было рядом. Я не замечал. Или не хотел замечать.

Позже, лёжа в постели, я не мог уснуть. Город в голове пульсировал. Я мысленно возвращался к разговору с Валерием. И ловил себя на одной мысли: его сон был мне знаком. Но я не мог вспомнить – почему.

Я прошептал в темноте:

– Катя…

Ответа не было.

Только слабый звук – будто кто-то прошёл по полу босыми ногами.

Я замер. Прислушался. Тишина. Только сердце. Мои фонари.

ГЛАВА 5

Есть состояния, похожие на зыбкую воду: идёшь по ней, будто по твёрдой поверхности, но в любой момент можешь провалиться. Утро было именно таким.

Я проснулся не от будильника, а от света. Сквозь шторы пробивался холодный, сероватый луч – как будто кто-то приоткрыл дверь в зимний день. Окно было открыто, хотя я точно помнил, что закрывал его. На подоконнике лежал клочок засохшего тополиного пуха.

Я взялся за чашку кофе, но руки дрожали. Поставил обратно. Глотнул воды. Долго смотрел в стену. На ней – блеклый прямоугольник от старой картины, которую мы с Катей сняли год назад. Там раньше висел её набросок: городской силуэт, грубые линии, тёмное небо. Она тогда смеялась: «Это мой внутренний пейзаж».

Дневник я долго не открывал. Сегодня – потянуло. Будто кто-то мягко подтолкнул. Пролистал наугад:

"Мне снится дом. Он белый. И он не злой. Просто он знает меня. В нём нет людей, только воздух. И воспоминания, которые не мои."

Слова давили. Я закрыл тетрадь и вышел. Решил пройтись пешком до института – проветриться.

Солнечный свет казался неестественным. Неярким, но всё вокруг будто светилось – асфальт, деревья, витрины. Я шёл и вдруг понял: маршрут выбрал неосознанно. Повернул не туда, пошёл по соседнему кварталу. И чем дальше, тем сильнее чувствовал: я здесь не случайно.

И тогда я его увидел.

Белое здание. Высокое, с колоннами. Заброшенное. Стены облезлые, надписи стёрты, окна пустые. Фасад частично затянут сеткой, но она не скрывала общий силуэт. Всё – как в рассказах Валерия. Как в дневнике Кати.

Я замер.

Это не совпадение. Но и объяснить не мог. В такие моменты ты либо бежишь, либо входишь внутрь. Я вошёл.

Внутри пахло сырым деревом и пылью. Пол скрипел – будто жаловался. Лестница уходила вверх, но часть ступеней обрушилась. Я прошёл вдоль стены. Свет пробивался сквозь выбитые стеклянные блоки, дрожал, как в старом кино.

Каждый шаг – отголосок в пустоте. И тишина. Такая же, как описывали пациенты. Не глухая, а насыщенная. Как будто в ней кто-то дышал.

Я остановился у двери. Приоткрыта. За ней – кабинет. Остатки мебели. На полу – коробка. Я нагнулся. Внутри – стопка бумаг. Пожелтевшие, исписанные от руки. Женский почерк.

Сердце сжалось. Я вынул один лист, поднёс к свету.

"В этом месте всё дышит чужой памятью. Здесь тени – не от людей, а от их мыслей. Я видела, как он стоит в дверях. Он не помнит, что уже был тут. Но он приходит снова. Всегда снова."

Я не знал, что это. Кто это написал. Но строки – как будто изнутри. Из моего сна. В этот момент за спиной хлопнула дверь. Я резко обернулся. Никого. Только ветер. Сквозняк, говорю себе. Логично.

Я вышел. Медленно, не оборачиваясь.

Снаружи всё выглядело нормально. Люди шли по улице. Кто-то курил у палатки с пирожками. Кто-то говорил по телефону. Реальность вернулась – как звук в ушедших на миг наушниках.

Но внутри было ощущение – будто я только что пересёк границу. И это место знает меня. Не как прохожего. Как жильца.

В институт я пришёл позже обычного. Меня ждали два пациента – я попросил перенести. Заперся у себя. Открыл ноутбук, ввёл координаты. Искал информацию о здании.