bannerbanner
На службе Его Величества
На службе Его Величества

Полная версия

На службе Его Величества

Язык: Русский
Год издания: 2025
Добавлена:
Серия «Время читать! (Время)»
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 2

Буду откровенен: главное достижение господина барона за время его пребывания на посту мэра – городскую канализацию – я действительно оценил по достоинству, стоило мне оказаться в старых вонючих кварталах нормандских городишек. Что же до всего остального – не знаю. А главное, не понимаю, чем «его милость» может мне сейчас помочь.

– Ты же знаешь, что его милость в молодости жил в России и до сих пор очень известен в этой стране?

Ну знаю. И что? Я и русских этих видывал в Париже – кутилы и разгильдяи. Одно слово – художники… Через одного тащил бы на набережную Орфевр, 36! Мне-то что до них?

– Анри, не отвлекайся!

Ага, ты еще подзатыльник мне дай, как мальчишке! Ну? Нет, покосился на мои ладони – и остыл. Правильно, папаша, руки-то у меня посильнее будут.

– Папа́, я очень уважаю твоего бывшего патрона и нашего бывшего мэра. Честно. Но совершенно не понимаю, чем он мне поможет вместе со всеми своими русскими. Я их в Париже навидался, между прочим…

– Мой Бог! Анри, да помолчи же в конце концов! Речь идет о твоем будущем!

Хорошо, помолчу. Отец краснеет, а это значит, что к вечеру его опять придется укладывать в постель и кормить порошками. Как бы я ни был зол на его нравоучения, до этого я доводить не хочу.

– Да, папа́, прости, я весь внимание. Что я должен сделать?

– Я испросил для тебя аудиенцию у его милости. Его милость сказал: ему есть что тебе предложить. Он ждет тебя завтра к восьми часам утра у себя дома. Будь любезен, приведи одежду в порядок, побрейся – и не опаздывай! И обязательно, слышишь, – обязательно! – обращайся к барону «ваша милость». Он очень не любит, когда об этом забывают. Ты мне обещаешь?

Что я могу ему ответить? Отец немолод, и он по-своему любит меня, хотя мне от этой любви порой чесаться хочется.

– Да, папа́, я тебе обещаю. Я буду гладко выбрит, буду называть барона «ваша милость» и ни за что не опоздаю. Главное, чтобы он действительно сумел мне помочь.

Отец почему-то улыбается. Что же они такое придумали на пару с его бывшим патроном?

* * *

В кабинете у старого барона очень тепло – окна закрыты – и потому еще и душно. Плюс ко всему очень сильно пахнет каким-то лекарством. Настолько сильно, что мне ужасно хочется чихать. Но я пообещал отцу вести себя прилично. Незаметно кручу носом, чтобы сдержаться, и стою прямо, как на плацу, разведя носки и заложив руки за спину, – в роли бравого дисциплинированного солдата мне проще выполнять свое обещание.

– Ваша милость, отец сказал, вы хотели меня видеть.

– Анри, подойдите поближе! Я немолод, и даже ваш зычный голос не достигает моего слуха от самых дверей…

– Да, ваша милость! Отец сказал, вы…

– Конечно, я хотел видеть тебя, мой мальчик! Мне сказали, у тебя неприятности?

– Что вы, ваша милость! Так… временные неурядицы…

– Не обманывай меня, Анри!

– Да, ваша милость. Конечно… Да, у меня неприятности. Меня выгнали из полиции.

– За что?

– Обвинение в грубости при общении с задержанным.

– Это правда?

– Я не выдержал, ваша милость. Этот негодяй едва не искалечил моего напарника.

– И ты решил восстановить справедливость?

– Да, ваша милость!

– Что ж, хорошо… Твой отец не ошибся, мой мальчик. Если ты так ратуешь за справедливость, у меня есть для тебя подходящее предложение…

Я молча жду. Переспрашивать барона не стоит. По нему видно, что он привык даже не командовать, а повелевать. Хотя, рассказывали, в молодости барон служил офицером в русской армии – уже после того, как они выгнали императора Наполеона, – и заразился от русских манерой время от времени относиться к нижним чинам по-человечески. Но все равно раздражать я его не хочу. Пусть поскорее говорит, что собирался, а там можно будет и откланяться. Пока, во всяком случае, я совершенно не понимаю, куда он клонит.

– Ты работал в полиции, Анри, и, значит, должен знать, где в Париже расположено русское посольство. Знаешь?

– Да, ваша милость. Рю де Гренель, 79.

– Отлично! Через пять дней тебя будут ждать там.

Что? Меня?! Русские?! Да они с отцом совсем тронулись! Ils sont devenus fous![6] Сейчас он еще скажет, что мне пришла пора отправляться в Россию. И тогда я точно ему нагрублю!

– Ваша милость, но я не совсем понимаю, какое отношение я имею к России.

– Ты – никакого, мой мальчик. Пока – никакого. Зато я – имею.

Какое, разрази меня гром?! Кто же он такой, что может обсуждать с русскими мою… Мою что? Службу? Работу? Карьеру? И главное, в каком качестве?..

– Я знаю, ваша милость…

– Нет, мой мальчик, не знаешь. Все, что тебе известно, – это мои приключения молодости. Сейчас все иначе. Детали тебе неважны, поверь, но мои знакомства дают тебе возможность заняться той самой службой, для которой тебя подготовили природа и Господь.

– Простите, ваша милость, но в департаменте полиции…

– …служат одни придурки, хотел сказать ты? Я полностью с тобой согласен, мой мальчик! Так было и будет, прости. Именно поэтому ты никогда не вернешься в полицию.

А ведь он прав. Если меня ждут в русском посольстве, речь никак не может идти о возвращении в полицию. Вот была бы умора, возьмись русские дипломаты хлопотать об отмене решения дисциплинарной комиссии!..

– Чему ты улыбаешься, Анри?

– Простите, ваша милость, я на секунду представил себе, как русские будут пытаться вернуть меня в полицию…

– Хорошая шутка, мой мальчик! Хотя я бы не исключал и такого поворота событий.

Стоп! Он точно сошел с ума. «Такого поворота событий» – а куда они вообще собираются поворачивать?

– Ваша милость, простите меня, но я совершенно не понимаю смысла вашего предложения. И потому при всем моем уважении я готов…

– Не спеши отказываться, Анри. Я же вижу, ты насторожился и сердишься на старика. Не стоит! Просто возьми билет на поезд, мой мальчик, и через пять дней приходи к русскому посольству. Тебя будут ждать у бокового входа, со стороны рю дю Бак. Представишься Жаком Моро из Сульса. Если спросят, кто дал тебе рекомендацию, сошлешься на меня. Но только в том случае, если вопрос задаст человек, который назовет твое настоящее имя. Все понятно?

– Да, ваша милость!

– Иди, мой мальчик. Это лучшее, что я могу сделать для тебя и твоего отца. Поверь, как бы ты ни был сейчас удивлен, со временем ты оценишь мои хлопоты.

– Спасибо, ваша милость!

– Иди-иди, Анри. Жером, часы уже прозвонили девять, а я до сих пор не принял свою микстуру! Жером, где ты там, лентяй?!

* * *

Мрачновато тут как-то. И потряхивает меня не на шутку. Вроде не простужался, а трясет, как в детстве. Никогда так не волновался! Даже когда мы с Леонтиной венчались – не волновался. И когда на первое задержание в полиции ходил – тоже. А тут трясусь, как первогодок перед атакой…

Только что от русского посольства отъехал какой-то высокий чин. Во всех смыслах высокий! За три часа, что сижу тут в бистро, посматривая на назначенное место, я видел десятка полтора русских – и всех их не назовешь малорослыми. Но этот просто великан! Головы на две выше меня. И мундир на нем какой-то удивительный: пышный – и строгий одновременно. Наши мундиры не такие, наши прямо-таки кричат о том, какая важная птица носит на плечах эполеты. А эти вызывают уважение и без крика.

Ладно, хватить рассиживаться! Уже середина дня, и если они меня ждут, то могли и устать. Значит, настроение у них на нуле. А зачем мне это надо – разговаривать со злыми русскими? Я бы и с добрыми не разговаривал, будь моя воля.

Тогда почему я здесь? Почему, вернувшись домой, я поблагодарил папа́ за заботу, собрал вещи и утром ушел на вокзал? Почему третий день прихожу сюда и рассматриваю сквозь стекло этот роскошный отель, который переделали под посольство далекой холодной страны? И почему я сейчас поднимусь, выйду на рю де Гренель, поверну налево, перейду на другую сторону и постучу в неприметную боковую дверь?

Что я вообще здесь делаю?!

– Чем могу помочь, месье?

Акцент какой-то необычный. Русские, с которыми мне изредка доводилось встречаться, говорят иначе: жестче и грубее. А этот почему-то растягивает гласные и норовит вместо «г» сказать что-то похожее на «к».

– Добрый день! Меня зовут Жак Моро, я приехал из Сульса. Мне сказали, что…

– Да-да, месье, Жак Моро, конечно! Проходите, пожалуйста! Только, будьте любезны, подождите меня – сами вы можете заблудиться в наших лабиринтах…

Ну, это-то понятно. Без «няньки» меня внутрь не пустят. Значит, что? Значит, какие-то шпионские дела? Вот это я вляпался! Что же получается – «их милость» шпионит на русских? И давно, надо думать, раз они так легко договариваются между собой… Анри, кажется, ты только что сделал самую большую ошибку в своей жизни!

– Месье Моро, пожалуйста, прошу за мной. Вас ждут. И, будьте любезны, не отставайте и не вертите головой по сторонам. Здесь этого не любят.

– Конечно-конечно! Я иду, иду!..

* * *

– Присаживайтесь, пожалуйста! Месье Моро, Жак, из Сульса?

– Так точно!

Черт, почему я так ему ответил? Сейчас он решит, что я солдафон – и прощай моя работа! А я что, собираюсь работать на русских? Готов стать шпионом?! Дудки им! Я француз, к тому же эльзасец, что значит француз вдвойне, и шпионить для них не буду! Вот я им сейчас!..

– Скажите, Анри, кто рекомендовал вам приехать сюда?

«Анри»! Ну, твою милость, ну, господин барон!..

– Барон Геккерн, Жорж Шарль Дантес.

Я же решил не отвечать! Что я делаю!..

– Прекрасно! Позвольте сразу развеять ваши сомнения, Анри, а то вы уже сжали кулаки и смотрите на меня так, как будто готовы ударить. Мы не предложим вам ничего, что заставит вас предать свою родину или нанести ей хоть какой-то ущерб. Нам нужны люди, которые помогут спасти Россию.

Putain! Что он сказал? «Спасти Россию»? А я-то как могу это сделать?..

– Простите, месье…

– Месье Петр. Называйте меня так, Анри. Пока – так.

Пока – что? Потом у тебя окажется другое имя, странный русский? Или потом я буду обращаться к тебе как-нибудь вроде «мон женераль»? Ладно, подождем, посмотрим, как оно повернется.

– Прошу меня простить, месье Петр, но я не понимаю, как я, бывший французский полицейский, могу помочь спасти Россию. Все, что я знаю про вашу страну, это что там есть огромная холодная Сибирь. Мне что, надо будет ехать к вам в Сибирь?

– Нет, Анри, что вы, никакой Сибири. Я и сам туда не стремлюсь и другим не советую. Хотя знаю людей, которые родились там и находят свою родину достойной самой искренней любви.

– Я тоже, месье Петр, нахожу свою родину достойной любви.

– Именно поэтому, Анри, мы и решили предложить вам сотрудничество.

«Мы». «Сотрудничество». Этот господин явно намекает на то, что он представляет кого-то серьезного. Интересно, как называется русская разведка? Всё, хватит играть в вежливость! Пора показывать зубы.

– Месье Петр, пока я не услышал никакого предложения. И я еще раз напоминаю: я француз, эльзасец, и не стану совершать ничего, что пойдет во вред моей родине. Запомните это.

– Будь вы другим, Анри, мы бы не разговаривали сейчас. Даю слово русского офицера: вам не придется заниматься ни шпионажем, ни чем-либо иным в том же роде, что могло бы нанести ущерб Франции. Вашими подопечными станут русские подданные, живущие здесь, но действующие во вред России. Ваша родина, Анри, вряд ли захочет, чтобы в России начались большие беспорядки вроде вашей Парижской коммуны. N’est-ce pas?[7]

Ага, вот мы и добрались до сути дела. Значит, им нужны филеры, сыщики, наблюдатели за русскими анархистами. На эту публику я насмотрелся, черт меня возьми! Ну что ж, за такое дело не грех взяться, особенно если будут хорошо платить.

– Месье Петр, я понял вас. А на каких условиях вы хотите меня нанять?

– А сколько обычно получают хорошие частные сыщики во Франции, Анри? Давайте начнем разговор с этого, а прочие детали обсудим, когда договоримся об условиях вашей работы…

* * *

Его на самом деле звали Петр. Соотечественники называли его Петр Васильевич, но мне всегда было трудно произносить эти русские отчества. Которые, оказывается, вовсе не второе имя, а имя их отцов. Фамилия у него была еще более неудобная: Корвин-Круковский. Но начальник он был что надо!

Мы быстро договорились о деньгах и о том, как именно я буду передавать им отчеты о своей работе. В этом не было ничего сложного. В первой следственной бригаде парижской полиции мне приходилось писать и побольше, и почаще! Зато моя новая служба была куда чище, чем в полиции. Не нужно было ни сидеть в засадах, ни шариться по притонам, ни допрашивать вонючих клошаров или низколобых убийц. Моим делом было наблюдение.

Наблюдать за русскими анархистами было нетрудно. Надо признать, они вели в Париже довольно вольготную жизнь и мало в чем себе отказывали. По крайней мере так мне показалось сначала. Это потом я узнал, что одни из них позволяют себе ходить по дорогим ресторанам и путешествовать первым классом, а другие снимают самые дешевые комнаты в кварталах, куда мои коллеги-полицейские старались лишний раз не совать нос, и подбирают продукты, оставленные на рынке фермерами после торгового дня.

Впрочем, первых все равно было больше. И моих работодателей интересовали именно они.

Что ж, такая служба пришлась мне по душе! Особенно с учетом того, что оплачивалась она лучше, чем работа полицейского. Да и риска было намного меньше. Так что «его милость» был прав: это действительно было дело, для которого меня подготовила природа.

Константин Окунев

В списке множества агентов заграничной резидентуры Департамента полиции Министерства внутренних дел Российской империи числился один удивительный человек. Уникальный, я бы сказал. Его судьба достойна не моего краткого и пристрастного исследования, а большого авантюрного романа в духе Эжена Сю или Александра Дюма. Этот человек носил секретный псевдоним Дантес и был причастен ко множеству событий, без которых невозможно представить историю последней русской смуты. Да что там – в целом историю разведывательных служб Российский империи конца предыдущего и начала нынешнего столетий.

Его зовут Анри Жан Мари Бинт. Он эльзасец, уроженец городка Сульс, знаменитого тем, что именно там в ноябре 1895 года, прожив попустительством Всевышнего больше восьми десятков лет, скончался Жорж Дантес, барон Геккерн – человек, застреливший на дуэли величайшего русского поэта Александра Пушкина.

По иронии судьбы именно Жоржу Дантесу, лишившему нашу литературу одного из ее гениев, выпал жребий стать доверенным лицом российской дипломатии и разведки во Франции. Всех деталей сотрудничества барона Геккерна с секретными службами Российской империи мы до сих пор не знаем. Однако можно смело утверждать, что ему как источнику важных донесений отводилась в русской разведке особая роль.

Известно, скажем, что император Николай I в 1852 году изволил принять им же помилованного убийцу поэта во время своей поездки в гости к прусскому королю Фридриху Вильгельму IV. Кроме того, есть и недавно обнаруженные сведения о том, что в день покушения на императора Александра II, случившегося 1 (13 по новому стилю) марта 1881 года, именно барон Геккерн отправил в Санкт-Петербург срочную телеграмму. В ней утверждалось, что группа террористов «Народной воли» подготовила покушение на царскую особу и намерена реализовать свои планы 2 марта.

Увы, телеграмма эта фатально опоздала. Но сам факт получения подобных сведений – пусть даже барон Геккерн и ошибся на один-единственный день! – показывает, насколько важным источником информации был этот человек. И то обстоятельство, что именно по его рекомендации был принят на русскую службу – пусть неофициальную – земляк Дантеса Анри Бинт, свидетельствует: к мнению сенатора Франции и бывшего мэра Сульса в Петербурге внимательно прислушивались. Во всяком случае, именно такой вывод следует из записок Бинта и его ответов на мои вопросы.

«Вопрос:

Месье Бинт, расскажите, как получилось, что вы стали зарубежным агентом русской заграничной резидентуры Департамента полиции?

Ответ:

К этой службе меня рекомендовал бывший мэр моего родного города Сульс – Жорж Шарль Дантес, его милость барон Геккерн. Сделал он это по ходатайству моего отца, который служил под его началом в мэрии в год моего рождения.

Вопрос:

Вы можете утверждать, что ваш отец знал об особом характере отношений барона Геккерна с российскими разведывательными службами?

Ответ:

Нет, ничего подобного он не знал и знать не мог. Мой отец был усердным работником, но совершенно не интересовался ничем, что выходило за пределы его служебных обязанностей и не касалось нашей семьи.

Вопрос:

Когда ваш отец ходатайствовал за вас перед бароном Геккерном, он мог догадываться, какую именно работу тот может вам предложить?

Ответ:

Исключено! Отец просто надеялся на то, что его прежний патрон, к которому он питал искреннее почтение, поможет мне вернуться в Париж и найти место с хорошим заработком. О том, каков будет характер этой работы, отец не знал и знать не мог.

Вопрос:

Позднее, когда вы уже стали постоянным сотрудником заграничной резидентуры, вы рассказывали отцу о своей работе или о том, какую роль в вашей жизни сыграл барон Геккерн?

Ответ:

После возвращения в Париж и начала работы с представителями русского посольства вплоть до настоящего времени я не виделся с отцом. Мы лишь обменивались письмами, в которых я по понятным причинам никогда не допускал никаких откровений касательно характера моей работы.

Вопрос:

Что вы имеете в виду под понятными причинами?

Ответ:

Мне неоднократно приходилось по заданию моего начальства заниматься перлюстрацией переписки моих подопечных. И я подозревал, что в отношении моих писем существует такая же практика. Так что отец ничего не знал и не узнал».

Кажется странным, что одной только рекомендации барона Геккерна хватило для того, чтобы представители посольства Российской империи в Париже проявили интерес к бывшему полицейскому, уволенному со службы за грубость. Однако же именно так и произошло. В сентябре 1881 года тридцатилетний Анри Бинт стал агентом на службе российского императора.

Это, пожалуй, самое точное определение того, какие отношения связывали Анри Бинта с Российской империей. В то время никакой заграничной резидентуры не существовало и в помине. Слежкой за русскими политическими эмигрантами – «анархистами» или «нигилистами», как их тогда было принято называть в обиходе, – занимались люди, привлеченные к этой работе «Священной дружиной».

«Священной дружине» стоит отвести пусть небольшое, но важное место в истории превращения Анри Бинта из отставного парижского флика (так французы называют полицейских) в секретного агента русского политического сыска. Почему? Потому что эта организация, по замыслу ее создателей и вдохновителей, должна была заниматься исключительно противодействием набиравшему силу русскому революционному движению.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Пидоры! (фр.)

2

Сукины дети! (фр.)

3

Придурок (фр.).

4

Курица (poule) – жаргонное прозвище французских полицейских.

5

Я тебе рожу расквашу! (фр.)

6

Они сошли с ума! (фр.)

7

Не так ли? (фр.)

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
2 из 2