Вор и проклятые души

Хватит с меня долгов, которые никогда не верну! Я не оставлю Ирму, Брана и Велдона! Кем бы ни был каждый из них, и чего бы это ни стоило!

– Задержи их.

– Будь спокоен, – Бран кивнул. – Никогда не любил эльфов.

Мертвяки уже близко. Слышно, как они поднимаются наверх.

– Возьми, – я протянул Войне бракемарт. Прямая сабля гораздо лучше подходит для рубки неупокоенных.

– Так-то! – Война перекинул в правую руку мою прямую саблю, а шпагу переложил в левую.

Без сабли я сразу почувствовал себя плохо. К черту! Заковылял к Велдону, морщась от боли и проклиная стрелы, что торчали в ноге и плече. Без них раны давно затянулись бы.

– Быстрей, Гард… – пробормотал я, не отрывая взгляд от монаха.

Он жив. Я был уверен в этом, но казалось, что стоит перестать на него смотреть, и инквизитор испустит дух. Рано ему умирать! Я шел к Велдону, не замечая ничего, и едва не споткнулся об Ирму, которая лежала в центре верхней площадки башни. Сильно обожженная, в обгоревшей одежде, похожей сейчас на тряпки.

Добрый человек должен радоваться, что вампиру крепко досталось, да всадить тому в сердце осиновой кол. Я же видел в Ирме женщину с особыми талантами, пусть необычными, и товарища по злоключениям в Запустении.

Проклятый пепел! Хватит предаваться размышлениям! Времени совсем мало! Рано или поздно, но мертвые эльфы навалятся так, что их напор невозможно будет остановить. Не обращая внимания на боль, я кинулся к инквизитору.

– Велдон!

Я перевернул его на спину. На меня уставился безумец Неакр. Вот уж в ком лютая ненависть ко всему живому! Ругнувшись, я натянул капюшон на обезображенную половину лица Томаса Велдона.

Монах в самом деле живой! Дышит! На опущенном левом веке дрожат ресницы! Никаких ран нет, но что тогда с ним стряслось?

– Велдон!

Схватив церковника за рясу змеиной рукой, я приподнял его и принялся трясти, однако вернуть в чувство не получалось.

– Кровь и песок!

Первые мертвецы показались перед Браном. Их пока мало, и предвестник без труда справился с неупокоенными, снеся бракемартом высунувшиеся головы. Война легко разделался с хозяевами замка, только мы знали, что долго так продолжаться не будет.

– Что там? – крикнул мне предвестник. – Живой?

– Живой!

– Спасибо, что живой! – Война рассмеялся.

Странный он, и шутка тоже странная.

– Не тяните! – Бран занялся новыми мертвяками. – Ползут, уроды ушастые!

Я затряс монаха со страшной силой, будто душу из него собрался вытрясти, и это наконец помогло. Монах поднял левое веко и вцепился в покрытую змеиной чешуей руку.

– Гард!.. – прохрипел он.

В левом глазу церковника горел огонь. Он со злостью смотрел на меня и не пытался скрыть своего недоброго отношения. Я отпустил его.

– Чего ты хочешь от меня? Почему не даешь умереть?

– Хочу, чтобы ты спас свою дочь Лилит! – прорычал я, тоже разозлившись и скалясь, только уже не от злости, а боли. Зазубренные наконечники эльфийских стрел с каждым новым ударом сердца причиняли все больше страданий, и моя мука становилась невыносимой.

Поднявшись, я отодвинулся, чтобы монах узрел лежащую Ирменгрет и Брана, который удерживал подъем на башню. Томас Велдон увидел их, он все правильно понял, однако молчал, схватившись рукой за высвобожденное из-под одежд нательное Распятие.

Монах сильно дернул за него и сорвал с шеи.

– Видишь его?.. – прошептал он, сжимая в руке Распятие.

Я молчал.

– Зачем мне носить крест, коль погружаюсь в геенну все глубже? Если сам сотворяю новый страшный грех? – инквизитор смотрел на меня снизу вверх, продолжая сидеть.

– Зачем? – повторил Велдон.

Что ему ответить?

– Чтобы не забыть про надежду на Спасение и Прощение, – я был искренен.

Моя душа проклята, и она чернее самой темной ночи, но ведь всякий может надеяться на… Стараюсь и в мыслях не вспоминать, на что может надеяться любой из смертных, и даже я.

Огонь, горевший в глазах Томаса Велдона, погас.

– Ты прав, – произнес он.

Монах бережно вернул под одежды Распятие на оборванной бечевке и, поднявшись, направился к Ирме.

– Помогу ей, – обронил церковник, ступая к вампиру.

– Надеюсь на тебя, святой отец, – я заковылял за монахом. – Больше не на кого.

Не взывать же к Сатане! Молиться о вампире тоже нельзя: Ирма давно отринула свет Бога Отца и Бога Сына.

– С тобой после разберемся, – полуобернувшись, Велдон взглянул на стрелы, торчащие из ноги и плеча.

– Хорошо бы, – я скривился от новых уколов боли.

Монах присел перед Ирменгрет и положил на нее ладони. Застыл на несколько ударов сердца, превратившись в столь же неподвижного, как и сама вампирша.

– До того, как… – вдруг заговорил он, обернув ко мне лицо. – До Неакра я пользовал только целительную магию. Святую волшбу! Гард, ты понимаешь, о чем я говорю?