Тени в пещере

Но да, исполин, мы твои двойники:

Минуя леса, океаны и горы,

Не зная, зачем, и не видя, куда,

Мы мчимся, пока не откажут моторы.

Мы, друг, поезда, поезда, поезда…

Пандора

Ille non vivit, qui in perpetuo mortis metu vivit.

Не живет тот, кто живет в постоянном страхе смерти (лат.)

Ты боишься заснуть, я – проснуться,

А кто-то – рыбного хрящика.

В темной комнате можно свихнуться.

Пандора, не открывай ящика.

Нас, героев, никто не вспомнит,

Ведь мы не были напророчены.

Мы стоим на порогах комнат –

Наших собственных, обесточенных,

Четко зная, что за порогом –

Лишь окно, занавеска, тумбочка,

Но отчаянно молим Бога:

«Боже, хоть бы не что-то худшее!»

Мы боимся, что канем в Лету,

Хотя лодки-то вот – готовые!

Нацепили бронежилеты,

Только целят не в грудь, а в голову.

Это замкнутый круг погони.

Чем ты, гонщик, смышленей бабочки?

Мы летим к ночнику и стонем,

Обнаружив костер – не лампочку.

Нам хотелось чуть-чуть свободы,

Но без риска и без шампанского,

Чтоб остаться в плену комфорта

Успокоенными, обласканными.

Замотай глаза скотчем, Фемида!

Наши души – арены пыльные.

Страх, Пандора – все та же коррида:

Либо он тебя, либо ты его.

Страх – клинок, вырастающий в латы,

Зелье силы для обессиленных.

Тот отвар наши предки когда-то

Сотворили. А мы – сварили бы?

Приручили б немого зверя,

Что навек бродит к нам привязанный?

Страх, Пандора, за каждой дверью –

Жив поверьями да рассказами.

А в груди – до истошного ора

Доведенный младенец корчится.

В темноте ничего нет, Пандора,

Но она никогда не кончится.

Глава 2. Тени

Нищие

Кто вырос, а мы – на привязи.

Как будто с какой-то примесью,

Как будто нас в детстве похитили

И сунули в этот шлак.

Совсем из другой обители

Забрали нас по родителям,

По женам, дорогам, кителям

Распихали бог знает как.

И вот мы, такие нищие,

С богатой духовной пищею,

Просроченные, прокисшие,

Среди пепелищ стоим.

И ветер нам треплет волосы,

Сощурив глаза раскосые.

Мы стали бы чьей-то помесью,

Мы можем. Но не хотим.

Нам мчаться бы через пустоши,

В земле и скитаньях по уши,

С призванием, но без поприща,

С любовью, но без цепи.

Вот только за этим – в очередь,

Где сладкою ложью потчуют:

«Когда-нибудь это кончится.

А ты пока просто спи».

Весна

Вот опять полегли мертвым грузом

Эти груды непрошенных слов,

И моя полудохлая муза

Истекает армадой стихов.

На войне, говорит, пригодятся –

И штампует один за другим.

Но не спеться уж мне, не сыграться

С вдохновением ржавым моим.

Мою музу топтали и били,

Поноси́ли и заживо жгли,

А я спал, пока где-то другие

Отскребали ее от земли.

Вроде силится, хочет подняться,

Раз – присыпали свежей землей.

Нам ведь, муза, уже не шестнадцать!

Нам ведь, муза, пора на покой.

А я спал, и она приходила,

И с улыбкой валялась у ног.

Что за глупая, дерзкая сила!

Я проснуться хотел и не мог.

И зачем так колотится сердце,

Синь апрельская лезет в окно?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Жизнь коротка (лат.).

2

Человек – волк (лат.).

3

Итака – остров в Ионическом море; по преданию, родина царя Одиссея.

4

С 20 ноября по 25 декабря 1941 года, в самый сложный период блокады, суточная норма хлеба, выдаваемого служащим, иждивенцам и детям до 12 лет, составляла 125 граммов.

5

Блокада Ленинграда длилась с 8 сентября 1941 по 27 января 1944 года – всего 872 дня.