Города несуществующей страны. Сборник рассказов

Владислав Патюков

Города несуществующей страны. Сборник рассказов

Спичка

– Коль, ну что там? Третьего видишь?

– Нет. И, честно говоря, не думаю, что мы его уже увидим. Две минуты прошло.

Артем подошел ближе к краю и заглянул в прорубь. Темная вода мирно билась о неровные грани толстого льда. Прорубь постоянно приходилось пробивать заново – вечной зиме не нравилось, что кто-то слабый и теплый нарушал ее покой, изо дня в день отбирая у нее частичку владений. Зиму ненавидели, хотя она по праву считала себя здесь хозяйкой уже десятки лет. Может быть, ей не нравилась эта ненависть, может быть, ей было все равно, однако с каждым годом на улице становилось все холоднее, а лед, нежно укутывающий иссиня-серой пеленой озеро с мутно-черной водой, становился все толще.

Коля и Артем в этот день следили за тем, чтобы треклятый лед полностью не покрыл водную гладь на участке, где велась добыча единственного топлива в их городе – похороненного природой на морском дне угля. Уголь доставали, сушили и жгли, чтобы согреться и приготовить пищу. Уголь был их единственным спасением, шансом пережить эту бесконечную зиму, непрекращающуюся ночь. У жителей этого города не было ни техники, ни даже хороших инструментов, которые помогли бы в добыче топлива, поэтому горожанам приходилось каждый день по очереди погружаться на морское дно, чтобы наполнить сетку черными камнями, давая тем, кто держит веревку сверху, право прожить еще сутки.

После погружения выживали немногие. Ощутимая глубина и холодная вода действовали безотказно. Следующего ныряльщика определяли жребием на городском собрании. Некоторые, узнав о предстоящем погружении, сопротивлялись, прятались, и тогда их приходилось руками сталкивать в воду, умоляя достать хоть немного камней. Людей становилось все меньше, и некогда большой город, в один день столкнувшийся с кардинальным изменением климата, теперь напоминал небольшую деревню.

– Четвертый, пошел! – Крикнул Коля, махнув рукой очередному ныряльщику.

Секунда – и стихия поглотила еще одну душу, обреченную навеки остаться на дне, уже ставшим кладбищем для тысячи таких же горожан.

Через минуту веревка, к концу которой была надежно привязана сетка, внезапно натянулась.

– Достаем, – скомандовал Коля, и они вместе с Артемом в несколько отработанных движений вытащили несколько килограммов такого дорогого тепла и света.

– Четвертый не всплыл, – неудовлетворительно заключил Коля. – Сегодня есть еще кто-то?

Артем огляделся. В палатке кроме них больше никого не было.

– Ладно, – начал Коля, – берем то, что достали за сегодня, и уходим.

Через час они уже сидели в церкви у большой печи, в которой всегда поддерживалось пламя. Вокруг этого вечного огня каждый вечер собирался весь город и определял нового спасителя.

Худощавый священник, отныне глава города, ходил по кругу и раздавал спички.

– Смотрим, – грустным фальцетом сказал поп.

Артем на секунду зажмурил глаза, боясь даже представить, что уже завтра кто-то, стоящий на льду всего в каких-то пятнадцати метрах над ним, спокойно объявит, что очередной ныряльщик не всплыл. Соленые капли юношеского пота потекли по сухой коже, ослабленные отсутствием витаминов мышцы нервно сжались под меховым одеянием… Артем разжал кулак – длинная. Выдохнув, парень перевел взгляд на еще сохранившиеся диковинные фрески под куполом храма. Оттуда на него смотрели некогда почитаемые святые, чьи имена сейчас вряд ли кто-то еще помнил. А между этими давно забытыми героями сожженных книг навсегда застыло безмятежное лицо Спасителя, который три тысячи лет назад бросил людей одних, оставив лишь жестокую надежду на третье пришествие.

Немного отдышавшись, Артем взглянул на друга. Коля, обычно бодрый и активный, сидел в оцепенении. На его ладони, насмешливо царапая кожу, красовалась короткая спичка.

– Коль? – Артем потрепал товарища по плечу. – Коль, ты как?

Коля растерянно посмотрел на друга. Он хотел было что-то сказать, но губы в одночасье перестали его слушаться. Спичка шумно упала на пол. Артем еще долго силился достучаться до ушедшего в астрал Коли, но тот был настолько погружен в себя, что не слышал ни единого слова.

Утром следующего дня Артем провожал Колю до палатки, разложенной над прорубью. Сегодня у Артема не было смены, но он вызвался сам поработать в этот день, чтобы подольше побыть с другом. Они были знакомы с детства – еще до катаклизма они вместе учились в школе, потом, сражаясь за выживание, вместе искали способ спасти свой город, вместе хоронили общих друзей и родителей, не сумевших адаптироваться к новым условиям. Теперь же Артем, у которого больше никого не осталось, как корову на убой вел последнего дорогого ему человека на верную смерть. Они шли молча, каждый думая о своей бесполезной жизни, которая в их городе оценивалась в мешок угля. И пусть их мир был сер и скучен, пусть единственными теплыми предметами в городе были сердца его жителей, пусть голод для них стал естественным состоянием, пусть в их жизни не было счастья и надежды на светлое будущее, но это все равно была жизнь, борьба за непонятную цель – не умереть самим и дать жизнь потомкам, которым так же, как и им, придется нырять в ледяную воду за спасением.

Группа ныряльщиков, сопровождаемая Артемом и его новым коллегой, заменившим на посту Колю, подошла к проруби, уже как обычно покрытой прозрачной коркой льда. После пяти минут и двадцати ударов топором черная вода снова вступила в схватку с застилающим ее льдом.

– Я пойду первым, – спокойно заявил Коля.

Как бы не пытался Артем, у него не получилось разубедить товарища. Артем хотел оттянуть, отсрочить хотя бы на полчаса неминуемую гибель друга, однако тот был настроен решительно.

Сняв одежду и ухватившись рукой за трос с сеткой, Коля подошел к краю и, как раньше, заглянул вниз, внутрь пасти неведомого чудовища, уже несколько лет терпеливо ждавшего его на глубине.

– Знаешь, чего я боюсь? – Прервал молчание Коля.

– Чего? – Весь в слезах, спросил Артем.

– Я боюсь, что, нырнув, я не найду ни одной песчинки угля.

– Почему?

– Потому что это будет значить, что я жил зря, – опустил голову Коля. – Ладно, бывай, друг. Надеюсь, я смогу согреть этот мир хотя бы на минуту…

Полосы. Часть первая

В их городе не было чего-либо необычного: длинные безликие улицы, иссушенные палящим солнцем фонтаны, серые многоэтажные коробки, которые кто-то когда-то назвал домами. Несмотря на это, в городе никогда не было проблем с электричеством или продовольствием – с наступлением темноты мириада семиметровых столбов начинала испускать из себя легкий желтоватый свет; в гастрономах в любой день была возможность по доступной цене приобрести свежий сыр, колбасу, хлеб. Ветер мирно гулял по окраинам Староленинска и редко заходил внутрь, будто не желая тревожить невысокую траву и крохотные листья молодых берез, недавно высаженных мэрией города. В этом тихом мирном городке все было спокойно, пока в один день…

– Интересная книга?

Немолодая, но все еще не увядающая женщина оторвала взгляд от свеженапечатанной, пахнущей еще не порванными страницами и не стертыми чернилами книги и взглянула на мужа.

– Уже пятьдесят страниц пытаюсь это выяснить.

– Да куда ты едешь?! – Вскрикнул мужчина. – Тут сплошная, урод! Куда ты поворачивать собрался?

– Федь, спокойно. Не кипятись, – попросила женщина.

Федор Ильич нервно ударил кулаком по рулевому колесу и беззвучно выругался.

– Да надоели уже. В этом городе никто правила не знает. Лицензий понапокупают, а потом ездят как им вздумается.

Женщина отложила книгу.

– Ну ты чего? Может, тот водитель просто не заметил…

– Не заметил? – Не отступал Федор Ильич. – Да я в него чуть не въехал, Кать!

– Ну обошлось же, – успокаивала разбушевавшегося мужа Катя.

Мужчина бросил робкий взгляд на болтающиеся на его массивной руке часы.

– Опаздываем, – заключил мужчина.

– Успеешь ты в свою мэрию.

– Надеюсь. Все равно обидно мне.

– Почему?

– Я – мэр. И я опаздываю. Но отчего-то правила все соблюдаю – даже скорость ни разу не превысил, а они?

– Федь, справа.

– У меня главная.

– Федя, справа!

Федор Ильич крепко сжимал мокрыми от пота и слез пальцами прозрачную бутылку водки и смотрел на то, как его кот тщательно вылизывал уже неделю никем не тронутую шерсть. На столе стояла черно-белая фотография, бережно вставленная в деревянную рамку. С фото на пьяного мэра глядел он сам двадцати лет отроду, обнимающий еще тогда молодую жену на берегу местного озера. Федор Ильич смотрел на эти непокрытые морщинами лица и завидовал им – у людей на фото все еще хорошо. Он тогда еще не мэр города, а обычный студент, но именно тогда, на берегу озера, он, наверное, был по-настоящему счастлив. Но сейчас все иначе. Его жизнь медленно просачивалась сквозь неслушащиеся пальцы в неизведанную бездну времени.

– Барсик, ну иди сюда, – дрожащим голосом произнес Федор Ильич.

Кот на мгновение посмотрел на хозяина своими ежевично-черными, похожими на бескрайний космос глазами, затем вскочил с места и выбежал в специально сделанный лаз на входной двери. Барсик не вернется никогда.

На следующий день мэр шел на работу пешком – его машина ремонту не подлежала, да и сам Федор Ильич не планировал ее восстанавливать. Он шагал по плачущему грязными каплями дождя проспекту и смотрел в окна. Где-то высокий спортсмен перед зеркалом поднимал гантели, где-то молодая мать готовила детям бутерброды в школу, а где-то… Где-то был он сам, стоящий у пыльного окна и смотрящий вниз на полных безразличия, но все равно интересующихся происходящим у него дома прохожих. Федор Ильич застыл, завороженный зеркальным отражением себя, но через минуту продолжил пачкать очищаемый утренним дождем асфальт.

– Федор Ильич! Вы как? С Вами все в порядке? – Окликнула мэра его секретарша.

– Как видишь, ни царапины, – Федор Ильич вознес руки к лицу и указал трясущимися пальцами на грубеющую от времени кожу, неделю не видевшую бритву.

– Соболезную Вам, – секретарша положила начальнику свою нежную тонкую ручку на плечо. В этот момент он понял, что его сотрудница многим напоминала Катю в молодости. Мэр дивился, как он не замечал этого раньше. – Но я все равно рада, что с Вами все хорошо.

– Все хорошо… – Пробурчал под нос мэр и ускорил шаг.

Федор Ильич плавно опустился на свое кресло и посмотрел в окно. В этот раз он не видел никого – весь город, видимо, разошелся по своим делам и скрылся с мокрых улиц. Теперь зеркала повсюду, – подумал мэр.

– Знаешь, Таня, – Федор Ильич окликнул секретаршу, – А я ведь мог все исправить.

– Но как? – Девушка от удивления пролила чай на блузку.

– Салфетки в шкафу, – обходительно сказал мэр. – Я всю жизнь живу по правилам, созданным другими людьми. И мне нравятся эти правила – без них начался бы хаос. Однако почему-то этого не понимают другие.

Секретарша принялась оттирать коричневое пятно от ткани.

– Люди не осознают, что все эти законы, ограничения, запреты существуют для их же безопасности. Я считаю, что если бы мы все следовали указаниям, данным свыше, то мир бы стал лучше и спокойнее… Неделю назад я понадеялся на то, что так считаю не только я…

Было заметно, что девушку в данный момент больше интересовала судьба ее новой блузки, нежели откровения мэра, – зловредное пятно никак не собиралось уходить.

– Таня, как закончишь, заправь чернилами пишущую машинку. И подготовь бумагу.

– Что будем писать? – Поинтересовалась девушка.

– Новое правило.

Через полгода мэр ехал вместе с десятками горожан в длинном, пока еще новом и чистом трамвае. Федор Ильич смотрел сквозь начищенное стекло на рабочих, отбойным молотком вскрывающих старый асфальт – он больше не нужен. Теперь в городе нет автомобилей или мотоциклов – есть только трамваи – тихоходные, ходящие исключительно по начерченным стальным полосам электрические машины.

В Староленинске больше нет аварий. Никто не превышает скоростной режим, никто не поворачивает в неположенном месте. Все просто ждут трамвай и медленно катятся вместе с другими жителями по ровным блестящим рельсам, уложенным, чтобы никто на дороге больше не смог отступить от шаблона.

– Таня! – Входя в кабинет, безумным голосом воскликнул мэр. – Готовь пишущую машинку.

Девушка подпрыгнула от испуга.

– Федор Ильич, что случилось? Надеюсь, на этот раз Вы решили обратно обменять китайские трамваи на автомобили горожан.

– Нет, Таня, – отрезал мэр. – Я придумал, как победить преступность.