– Ну, наверное… – потупился Василий.
– Милые белки, – сказал Там, – вам огромное спасибо. А мы справимся. Вы уж бегите, у вас ведь дел много?
– Ой, много! Целая куча и целая туча! Куча-туча дел! Куча-туча! Счастливо вам найтись!
Обе белки, тараторя, взлетели на самые верхушки сосен и умчались.
– Хорошие они, – улыбнулся медведь. – Но шумные.
– Ага, – согласился Там.
Медведь и мышонок сидели в лопухах, на краю круглой лужайки и разглядывали деревню.
– Вот даже хорошо, что она такая круглая, – заметил Там, – ты на лужайку выйдешь, тебя сразу из всех домов и увидят.
А медведь Василий послушно вернулся в заросли.
– Полный провал, – решительно признал Там.
– Да уж… – выдохнул Василий.
– И тётеньку напугали. Вот чего это она меня сильнее, чем тебя, испугалась? – Там пожал плечами. – Я же мелкий.
– Слушай, а она там не умерла, часом? – забеспокоился медведь, привставая.
– Да сиди уж! Сам гляну.
Там выглянул на лужайку.
– Не, жива, вон шевелится… О, ещё одна вышла. А наша-то встала, молодцом! Жалуется той, которая вышла… На тебя жалуется. О, яблоки обе собирают. Короче, обошлось.
Там вернулся к медведю.
– Всё по новой придётся начинать. Слушай, а ты своему дяде Ване помогал? Только не гуди, говори потише.
– Ещё как помогал, – зашептал медведь, – лишнее с грядок выдёргивал, что он скажет, то и выдёргивал. «Прополка» называется. А ещё картошку за домом выкапывал. «Битва за урожай» – называется. Дядя Ваня как скажет: «Ну, Васька, пойдём биться за урожай», так и выходим. И бьёмся, значит. Выкапываем…
Василий вздохнул и даже всхлипнул.
– Ну, что ты раскис? – Там лапкой погладил медведя. – Найдут тебя, обещаю. Ты вот что, иди на какой-нибудь участок и давай пропалывай там, как дядя Ваня учил. Справишься?
– Это смогу.
– Вот и прополи им там всё, постарательнее. Только к нашей тёте не ходи. Она уже против тебя настроилась. Другой какой дом выбери.
В это самое время тётя Глаша и её подруга, тётя Клава, сидели на веранде Глашиного дома и воинственно вглядывались в лужайку.
– О, опять заявился, – мрачно проговорила тётя Клава.
Василий как раз шёл через лужайку, свесив обе лапы и улыбаясь. Так, ему казалось, он выглядит миролюбивее.
– Вон как ощерился, – проворчала тётя Глаша. – Между прочим, к твоему участку двинул.
– И точно! – ахнула её подруга. – В мою калитку прёт. Во супостат…
Василий зашёл на участок при зелёненьком доме и тут же приступил к прополке. Под самыми окнами росли подозрительно большие растения. «Дядя Ваня учил, что сорняки, они завсегда крупные, забивают бедные цветочки…» – вспомнил медведь. И радостно стал выпалывать эту жирную ботву перед домом.
– Ой, Глаш, – схватилась за щёку тётя Клава, – лилии мои! Ой, лилии супостат выдирает!
Обе подруги в гневе совсем вывесились в окно и вглядывались в участок напротив.
– Ну, одну за другой! Прям одну за другой! – причитала тётя Клава.
Василий вёл прополку старательно, не пропуская ни одного сорняка.
– Клава, давай мужу звони! – вскричала тётя Глаша, вытаращив глаза на хозяйку лилий. – Дома твой Виктор?! Вот и звони. Пущай пуганёт злодея!
Тётя Клава выхватила из кармана передника телефон и стала яростно щёлкать по клавишам:
– Виктор, Виктор! У нас на участке медведь безобразит! Откудова звоню? От Глаши, мы тут забаррикадировались! Как не видишь? В окно гляди! Очки протри!
Муж тёти Клавы, Виктор, послушно протёр свои очки, нацепил их на нос и выглянул в окно. Но ничего не увидел.
– Он за дом попёр! – кричала в трубку разъярённая тётя Клава, – за дом иди. Вооружись там! И докладывай мне, докладывай ситуацию! Эх, нам-то не видно…
Медведь Василий действительно пошёл вглубь участка. Он прекрасно провёл прополку и теперь решил заняться сбором картошки, что кустилась на огороде.
А тётя Клава, как настоящий главнокомандующий, продолжала руководить операцией. Телефон, зажатый в её решительной руке, сиял, как грозное оружие.
– Виктор! Доложи обстановку!.. Что?! Мою картошку? Ну ты видала?! – рыкнула она тёте Глаше.
Та внимательно смотрела на подругу, подпрыгивая от волнения.
– А ты вооружён? Какая метла? Что ему твоя метла?! Жди! Мы выдвигаемся!
Тётя Клава нажала «отбой» и отбросила телефон на тахту.
– Будем сражаться, – сказала она. – Картошку не отдам.
Мышонок Там весь издёргался, пытаясь из лопухов разглядеть, что происходит на участке. Но забор перед зелёненьким домом был высокий.
– Ну ничего не видно! – досадовал Там. – Уж больно он долго…
Когда Там увидел, как над забором одно за другим взлетают вырванные Василием растения, он всерьёз заволновался.
Но когда через лужайку, по-военному пригнувшись, пробежали те самые тётеньки, да ещё с длинными рогатинами наперевес, Там потерял терпение.
Тётки ворвались в калитку, и мышонок бросился следом.
Медведь Василий, заметив Виктора с метлой, сразу понял, что ему предлагают подмести дорожки. Оставив картошку, он аккуратно забрал метлу из рук замершего Виктора. После этого Виктор ожил и быстро засеменил обратно к дому.
«Видать, место уборки хочет показать», – смекнул медведь и поспешил за дяденькой, держа метлу обеими лапами.
Но у дома Василий совсем растерялся: дяденька исчез, а вместо него на садовой дорожке стояли тётя Клава и тётя Глаша. Каждая крепко держала в руках подозрительно острую рогатину… Выглядели тётеньки решительно и опасно.
Увидав медведя с метлой наперевес, соседки перешли в наступление.
– Уходи! Уходи давай! – услышал Василий дикий писк.
Это Там, влетев в калитку, во всю прыть своих маленьких лапок мчался ему на выручку. Мышонок орал, как мог, надеясь напугать тёток. Но Клава и Глаша тоже орали, надеясь напугать медведя, и поэтому мышонка не слышали.
Совсем растерявшись от такой неразберихи, Василий поднял метлу ещё выше, прямо над головой. И вот так, с высоко поднятой метлой, рванул куда-то вбок, в сторону, наткнулся на белые тряпки, развешанные поперёк дороги, заметался среди них, запутался. Что-то лопнуло, оборвалось, и медведь Василий, окончательно замотавшись в чём-то белом, упал и замер.
Тётя Глаша, тётя Клава и её муж Виктор сидели на крылечке и обсуждали результаты сражения.
Невдалеке лежал медведь Василий, полностью завёрнутый в мокрые простыни, которые тётя Клава только этим утром постирала и развесила на просушку. Теперь они стали упаковкой для медведя.
– Вы что же, сразу не поняли, что он домашний? – проговорил усталый Виктор. – Он же вам и яблоки собирал, и грядку полол, и картоху выкапывал…
– Да как он собирал-то?! Как выкапывал?! – защищалась тётя Клава. – Все лилии извёл, вражина!
– Ну, я у тебя тоже всё не так делаю… Я тоже вражина? – осторожно возразил Виктор.
– А ты сам хорош! – вступила тётя Глаша. – Чего ты от него в доме укрылся? Нас одних на поле боя бросил, беззащитных…
– Уж вы беззащитные… – Виктор достал телефон. – Ну? Давайте в Василёво звонить? Ивана обрадуем. Пущай приезжает, забирает своего потеряшку.
Медведь Василий попробовал пошевелиться, но кокон из простынь был крепкий.
Тогда он открыл глаза и увидел Тама. Тот стоял прямо у его носа.
– Ну что? – прошептал Василий.
– Да успокоились вроде… Догадались, что ты ручной. Вон звонят куда-то. Небось твоему дяде Ване…
Там говорил тихо-тихо. Ему было и жалко Василия, и стыдно, что вышло всё так по-дурацки.
– Ты уж лежи пока, не трепыхайся. Жди хозяина.
Василий тяжело вздыхал, косился по сторонам, но лежал терпеливо. А Там сидел рядом и гладил его по морде. Только её и было видно из белых мокрых простынь.
Когда к зелёненькому дому подъехала большая машина дяди Вани, Там понял – ему пора уходить.
– Ты, Василий, прости меня, что так всё получилось…
– Да что ты, что ты… – заурчал медведь. – Я бы без тебя совсем пропал. Я же не очень умный, сам-то… А ты вон как придумал.
– Да уж, – вздохнул мышонок. – Ну, мне пора. Смотри, дядя Ваня твой идёт. И тётеньки с ним. Пойду, а то напугаю их, опять в обмороки попадают.
Мышонок обнял медведя за морду:
– Больше не теряйся.
Медведь Василий улыбнулся и от всей души поцеловал мышонка. Поцеловал так, что Там стал весь мокрый. Мокрый, но довольный.
Уже смеркалось. Мышонок устал и решил заночевать прямо тут, в деревне Круглово. Он нашёл на краю лужайки старую собачью конуру, выстланную сеном. Там затащил туда свой рюкзачок, который так и валялся среди лопухов, достал немного орехов, сел у входа. Мышонок грыз орехи и глядел на лужайку. В окнах домов зажглись огоньки. Дядя Ваня собирался грузить в машину Василия. Он заботливо отряхивал с медведя приставшие к шерсти травинки, а тот послушно стоял и мурчал от удовольствия. Рядом суетились тётя Глаша и тётя Клава: одна протягивала Василию большую морковку, другая угощала яблоком…
– Вот и совсем не сердитые даже, – прошептал Там, – хорошие тётеньки…
Он откинулся на сено и закрыл глаза.
«А всё же неправильно это – диких зверей приручать, – думал он, зарываясь поуютнее в сухую траву. – Василий такой большой, а несмышлёный. Куда он без своего дяди Вани…»
Уже сквозь сон он услышал звук отъезжающей машины. А потом – тихий разговор двух соседок. Они всё обсуждали сегодняшнее сражение.
Цирковая мама
Большой чёрный пёс Полкан ранним утром бодро бежал через круглую лужайку деревни Круглово. Сегодня в этой деревне у него была назначена очень важная встреча. Вот на неё-то он и торопился. Полкан пребывал в самом расчудесном настроении, он даже слегка подпрыгивал в росистой траве и помахивал хвостом. Утро было симпатичное, свеженькое. Намечался ясный сентябрьский денёк.
Пёс добежал до старых лип на краю лужайки, нырнул в бурьян под ними и заглянул в свою любимую старую будку.
«Всё детство тут прошло, родной дом…» – подумал он и, вороша носом сухое сено, полез внутрь. Сено пахло мышью.
– Чего пихаться-то? – запищал из вороха сена знакомый голос.
Кто-то тёплый ткнулся в самую морду Полкана и сонно проворчал:
– Опять чей-то большой нос… Одни носы, второй день. И всё большущие…
Мышонок Там протёр глаза и разглядел в полутьме голову Полкана.
– Полкан, это точно твоя голова? – осторожно спросил мышонок.
– Голова точно моя. Будка, кстати, тоже моя, если что. А вот ты что делаешь тут, Там?
– Я делаю тут, а не там. Я тут сплю.
– Ох, Там, не путай меня своими тамами-тутами. Я очень рад тебя видеть!
И Полкан весело забил хвостом по стенкам будки.
– Да не стучи ты так, стену проломишь! Лучше скажи, для чего ты сюда заявился? И почему будка твоя?
– Дом это мой… отчий дом, – задумчиво проговорил Полкан, уминая лапами сухое сено. – Давным-давно, когда я ещё пастухом не был.
Он лёг, свернулся калачиком вокруг мышонка и зажмурился.
– Столько воспоминаний сейчас нахлынуло… Детские игры, кувыркания в траве…
– Ты в траве кувыркался? – недоверчиво спросил Там. – А-а-а, так ты здесь жил, когда щенком был?
– Угу.
– А сейчас пришёл повспоминать детство, да?
– Ну, и повспоминать тоже. Но вообще-то у меня здесь, на лужайке, важная встреча сегодня.
– А с кем встреча?
– Ну… встреча… это… – Полкан замялся, – важная такая, личная…
– А с кем? – Мышонку уже стало любопытно.
– С одной собакой.
– А с какой собакой? – не унимался Там. – С подругой?
– Не-е, не совсем.
– С врагом, что ли? Вы что, драться будете?! – Там даже вскочил.
– Да чего ты пристал, с какой, с какой… – насупился Полкан.
Он выглянул из будки, что-то увидел снаружи и совсем разволновался:
– Так, мне пора. Ты сиди, а мне нужно. Пойду я. А ты тут сиди.
И пёс вылез наружу.
«Что он там такое увидал? И почему всё так таинственно? И что за собака такая? – прикидывал Там. – „Сиди тут…“ Ещё чего!»
Там подождал, пока пёс чуть отбежит, и полез из будки.
На лужайке происходило странное. С краю, у самых лип, в траве стоял Полкан. Но вид у него был совсем не полканистый. Сурового пса как подменили! Уши растерянно болтались, хвост тоже радостно и бестолково болтался, даже шерсть не щетинилась, а тоже болталась кудряшками… Надо признать, что вид у пса Полкана был щенячий. Самый щенячий вид.
Но на другой стороне лужайки творилось совсем невероятное.
Оттуда к чёрному Полкану по траве шла большая собака, чёрно-белая с очень треугольными ушами и огромным загогульным хвостом. Это бы ещё ничего, но дело в том, что шла-то она шла, а лап-то у неё не наблюдалось! Их вообще видно не было. Эта большая собака со своими треугольниками на голове прямо-таки плыла в траве. И при этом ещё улыбалась, да-да, счастливо улыбалась во всю морду!
«Может, это гусеница такая собачья? – предположил Там. – Собакогуська улыбчатая, например…»
Но додумать свою мысль он не успел, потому что ушастая собака вдруг заговорила:
– Детонька моя! Детонька! – восклицала она, подплывая по зелёной лужайке.
Никакой «детоньки» на лужайке не присутствовало. «Не ко мне же она обращается?» – подумал Там.
– Детонька ты моя хорошая! – уверенно продолжала собака, приближаясь и виляя хвостом-загогулиной.
И тут Тама осенило. Он подбежал к Полкану.
– Полкан, это что, ты – детонька?
– Ну, я. Я – детонька, – смущённо прошептал пёс, переминаясь с лапы на лапу.
– А эта собака… Она тогда кто?
– Она моя мамочка! – воскликнул Полкан и потрусил навстречу улыбающейся маме. А на морде его образовалось точно такое же счастливое выражение.
– Ничего себе… – пробормотал Там, почёсывая в затылке.
Пёс Полкан стеснялся своей встречи с мамой. И от вопросов Тама отмахивался, потому что стеснялся. Маму он любил сильно-сильно, всем своим собачьим сердцем. И специально прибежал в Круглово, чтобы её повидать. Но перед Тамом ему было неловко. Ещё бы, такой большой, серьёзный пёс, а для мамы – «детонька». Полкан чувствовал себя рядом с ней щенком и ничего не мог с этим поделать. Тем щенком, который когда-то кувыркался в траве, пускал пузыри, учась лакать из миски, пугался грозы, изгваздывался в лужах и беззаботно засыпал, уткнувшись в мамин бок.
Вот и теперь он повалился перед ней в густую траву. И, улыбаясь, чуть перекатывался туда-сюда. А мама ласково лизала его то в чёрный лоб, то в ухо.
Там стоял в сторонке, стараясь не мешать их встрече. Но взгляда оторвать не мог. Уж больно чудно всё это было.
Кстати, лапы у матушки Полкана оказались на месте. Просто были они короткие-прекороткие, а сама она выглядела солидно.
«Настоящая мамаша», – уважительно подумал Там.
– Ну-ка, смирно лежи! – сказала мамаша, прижав Полкана лапой. – Что это у тебя в шерсти?
– А что? – послушно замерев, тявкнул пёс.
– Да колтуны, грязь и безобразие! – фыркнула мама и начала внимательно вылизывать сына.
– Так, на другой бок повернись, – скомандовала она. – Тут вообще кошмар…
– А там что такое? – Полкан пытался извернуться и тоже посмотреть.
– Да не крутись. Репьи тут. Опять где попало валялся?
– И ничего я не валялся, – оправдывался пёс, – я овец в лопухах пас. Я трудился. Это трудовые репьи.
– А ухо кто подрал? Тоже овца прокусила? Как набросилась, как вцепилась, да? Бешеная овца такая…
– Ухо… Это я с котом, – виновато скулил Полкан.
– Вот! Я же говорю: кошмар и безобразие! Предупреждала тебя – не суйся к кошкам.
Бедный Полкан послушно кивал. На самом деле он уже немножко устал от умываний.
Но тут его мама заметила мышонка:
– Это кто это там выглядывает?
– Это… товарищ мой такой. Товарищ, – смущённо забурчал Полкан.
– Ну, раз товарищ, тогда знакомь нас. Эй, товарищ, вылезай!
Мамаша села рядом с умытым Полканом, а Там робко выступил из травы.
– Здрасьте, – сказал он и вежливо поклонился.
Мама Полкана оказалась совсем не страшной, а даже очень приветливой псиной. Звали её Вакса.
– Имя какое… воинственное, – уважительно отметил Там.
– Что ты! – рассмеялась она. – Вакса – это краска такая, для ботинок. Чёрная, как я. Меня так в цирке прозвали.
– Мама, между прочим, в цирке работает, – гордо сообщил Полкан.
Все трое сидели под старыми липами и болтали.
– А цирк – это что такое? – спросил Там.
Собаки стали наперебой объяснять, что такое цирк, как там выступают звери, акробаты и клоуны.
– Мой хозяин, Кеша, как раз клоуном работает. Его так и зовут – клоун Кеша. А я вместе с ним выступаю. Потому что я смешная – уши большие, а лапы короткие. Талантливая я, говорят, – серьёзно сообщила Вакса и ловко покачала туда-сюда своими треугольными ушами.
– Ох, интересно! – восхитился Там. – Вот бы и мне ваш цирк посмотреть…
– Это можно, – кивнула Вакса. – Только цирк, он в городе.
– Тебе тогда в город надо, – подтвердил Полкан, – в Холмогоры.
– Куда-куда?
Когда собаки начали рассказывать о городе, Там совсем разволновался.
Он слушал про людей, которые живут в домах, похожих на скворечники. «Один над другим, один над другим, до самого неба», – объясняла Вакса.
Он слушал про широкие дороги с такими лампами на столбах, что светло от них даже ночью.
Он весь дрожал, когда слушал про машины, которые сами умеют подметать улицу! И ещё про волшебные бумажки!
– Они такие волшебные, что за них что угодно дают! – воскликнул пёс Полкан. – Даже самую вкусную еду! Феньги называются. Феньги!
– Не феньги, а деньги, – строго поправила мама.
После волшебных бумажек Там не выдержал. Он вскочил и стал вышагивать по лужайке туда-сюда, теребя оба своих уха обеими лапами.
– Невероятно, невероятно! Я должен всё увидеть сам!
– Похоже, что должен, – согласился Полкан. – Ты ведь не успокоишься. Уж я тебя знаю.
Там остановился, перевёл дух.
– Так. Давайте по порядку. Как оно, всё это, называется?
Вакса подошла к мышонку, села рядом и заботливо обвила его пушистым хвостом.
– Ты, малыш, не волнуйся. Называется тот город – Холмогоры. Потому что на холмах стоит. Понимаешь?
– Ага, – кивнул Там. Мягкий хвост и тёплый бок собаки немного угомонили его. – А далеко дотуда?
– Да порядочно, – заметил Полкан, почесав лапой за ухом. – Мне целый день бежать.
– Ого… – вздохнул мышонок.
– А тебе, малыш, и бежать не надо. – Вакса хитро улыбнулась и объявила: – Ты поедешь на машине!
И мама пса Полкана вовсю завиляла загогульным хвостом.
Оказалось, что сегодня собака Вакса уезжает в город, вместе с хозяином и его семьёй.
– Мы же тут только отдыхаем. А работаем в Холмогорах. Вот вместе на машине и отправимся.
– А ваш хозяин меня в машину пустит? – спросил Там.
– Да мы и спрашивать не будем. Я обычно в своём сундучке езжу. Вот и ты со мной, в сундучке.
– В сунду… чём? – уточнил Там.
– В сундучке! Коробка такая деревянная. В цирке Кеша на кнопочку жмёт, сундучок распахивается, а оттуда – я! Выскакиваю и делаю вот так!
Тут собака подпрыгнула и перекувырнулась в воздухе.
– Называется «сальто», – выдохнула она, приземлившись.
– Да уж, – протянул Там, восхищённо глядя на Ваксу. В его голове и так уже скакали фонари, волшебные бумажки, многоэтажные скворечники! А тут ещё Вакса со своими прыжками.
– Да уж, – повторил он.
Потом сел, обхватил лапками колени, задумался.
Там понимал, что ехать в город – серьёзное решение. «Это тебе не по лесу гулять, – соображал мышонок. – Город – он, наверное, опасный даже…» Но ему так хотелось попасть именно в такое место – незнакомое, удивительное. Ведь для того он и пустился в странствия, чтобы увидеть чудеса большого мира.
– Эх, была не была! – решил Там. – Едем в Холмогоры!
Вскоре вся компания уже сидела в кустах напротив дома клоуна Кеши. Собаки и Там внимательно наблюдали за погрузкой семьи в красную машину.
– Мам, а ты не опоздаешь? – волновался Полкан.
– Детонька, не волнуйся. У них куча вещей, – отмахивалась мама. – Им ещё носить и носить.
Вещей у семейства Кеши было достаточно. Он, его жена и двое мальчишек сновали от дома к машине то с сумками, то с коробками, то с корзинами. Всё это они укладывали, утрамбовали и упихивали внутрь. У Кеши волосы были абсолютно рыжие, у его мальчишек-сыновей тоже рыжие. А у Кешиной жены волос видно не было, так как на голову была надета совершенно рыжая панама. И всё это рыжее бегало между машиной и домом. Наблюдая за ними из кустов, друзья крутили головами туда-сюда, и у них уже рябило в глазах.
Потом Кеша долго мучился с багажником, который никак не хотел закрываться. Наконец багажник, клацнув, захлопнулся, и хозяин объявил:
– Так! Грузим реквизит.
– Реквизит – это я, – серьёзно проговорила Вакса. – В цирке так называют самое важное для выступления. Значит, мне уже пора.
– Вакса! Вакса! Да где ж тебя носит? Вакса! – донеслось с лужайки.
– Вон уже и сундучок мой вынесли. – Вакса встряхнулась, ткнула носом Полкана. – Ты уж, детонька, веди себя прилично. Грозы не пугайся. В репьях не валяйся, с котами не знайся.
– Ага, ага, – кивал Полкан. Он всё тыкался мордой в мамины уши и чуть-чуть подскуливал.
Таму даже показалось, что тот плачет. Но, наверное, только показалось.
– Ну, в путь! – бодро сказала Вакса. – Пошли, малыш. Грустный Полкан остался в кустах, Вакса побежала к машине. А Там, вскинув рюзак на плечи, засеменил следом.
Сундучок собаки Ваксы стоял на примятой траве у самой машины. По бокам торчали две блестящие ручки. Крышка была откинута.
Спрятаться на истоптанной лужайке было некуда, и Там, чтобы не попасться на глаза хозяевам, всё жался к Ваксиному боку.
– Делаем вот как, – шепнула она, – сперва я запрыгиваю, потом ты.
– Не допрыгну я… – нахмурился Там.
– Тогда по хвосту моему влезешь!
Вакса вскочила в сундук и, всем своим видом изображая задумчивость, свесила наружу загогульный хвост. Там уцепился за шерсть и полез.
– Мама, мама, – закричали мальчишки, – а по Ваксиному хвосту мышь ползёт!
– Никакая не мышь ни по какому хвосту никуда не ползёт, – уверенно отрезала Кешина жена, запихивая в машину свою любимую дамскую сумочку. – Не придумывайте ерунды!
«Вот хорошо, что все мамы немножко одинаковые, – подумал Там, спрыгивая внутрь сундука, – моя бы тоже ни за что не поверила».
Крышка захлопнулась. Стало темно.
– Та-а-ак… – донёсся снаружи голос Кеши, – не влезает реквизит в машину. Значит, на багажнике поедет.
Вакса и Там закачались внутри сундука.
– Это он нас куда? – спросил Там.
– На крышу машины, на багажник…
Сундук покачался, потом брякнул и замер. Снаружи зашуршало.
– Ползает кто-то, – встревоженно прошептал мышонок.
– Не бойся, это Кеша нас верёвками за ручки к багажнику привязывает.
– Эх, не видно ничего! – ворчал Там.
– А ты вот сюда, в скважину замочную, гляди. – И невидимые лапы подтолкнули мышонка к светлой дырочке в стенке.
Там припал к дырочке. Мимо по лужайке промелькнули рыжие мальчишки, Кеша. Машину качнуло.
Что-то взревело. Вся лужайка вдруг начала уплывать от мышонка, уезжать куда-то. Там испугался, но потом понял, что это он сам уже едет. «Вот оно как…» И он ещё плотнее припал к светлой дырочке.
Зелёная лужайка всё удалялась. Из кустов выскочил Полкан. Он бежал за машиной в клубах дорожной пыли, и уши его развевались по ветру. Дорога вылетела из деревни в поля. А Полкан всё бежал следом. Пёс что-то лаял, но слов уже было не разобрать…
– Сыночек мой… сыночек, – вздохнула Вакса. Она не видела Полкана, но тоже слышала его лай.
– Ты садись, – тихо проговорила она из темноты. – Сейчас трясти будет.
И правда, дорога пошла по ухабам. Началась такая тряска, что Тама и Ваксу болтало и мотало во все стороны. Там, растопырив лапы, то брякался о стену, то нырял в собачью шерсть. Он совсем ошалел среди тьмы и уже не понимал, где верх, где низ. Как вдруг тряска кончилась.
– Ну вот. Теперь по ровному, по шоссе поедем, – сказала Вакса. – А ты ляг, вздремни. Устал ведь, поди.
Вакса явно улыбалась ему. Там в темноте не видел её улыбку, но по голосу было понятно.
