Пуфик и Тайна Облачных Цветов

Я подлетел совсем близко и мягко коснулся крылом его мокрой щеки.

– Мишенька, – сказал я как можно ласковее, – ты не плохой. Ты очень-очень хороший сын! Ты же хотел сделать маме приятное! Подарить ей ещё больше красоты! Это был не злой умысел, а случайность. Ужасная, обидная, но – случайность. Мама это поймёт.

– Не поймёт! – простонал Миша. – Это её сокровище! Её память! Я его уничтожил!

– Не уничтожил! – твёрдо возразил я. – Он где-то здесь! В ручье! Вода быстрая, но ручей неширокий и не очень глубокий. Он не мог уплыть далеко! Мы его найдём!

Миша перестал плакать и удивлённо посмотрел на меня сквозь слёзы.

– Найдём? Но… но я же искал! Всё перекопал лапами! Всё перевернул! Его нет!

– Ты искал один, – сказал я, стараясь звучать уверенно, хотя внутри всё сжималось от сомнений. Ручей действительно шумел довольно грозно на порогах. – А теперь будем искать вдвоём. Два глаза лучше, чем два! А ещё у меня есть крылья – я смогу заглянуть туда, куда тебе не дотянуться! И под водой получше видно с высоты! Давай попробуем? Вместе?

На лице Миши боролись отчаяние и слабая искорка надежды.

– Правда… правда попробуем? – прошептал он.

– Конечно! – я взлетел и сделал круг над его головой. – Друзья всегда помогают друг другу в беде! Это закон Леса Дружбы! Встань, Мишенька! Вытри слёзы! Нам нужны твои сильные лапы и твоё знание этого места!

Мои слова подействовали. Миша медленно, с трудом поднялся. Он был весь мокрый – и от слёз, и от воды, в которой искал камешек. Но он выпрямил спину и решительно шлёпнул лапой по воде, поднимая фонтан брызг.

– Хорошо! Будем искать! До самого вечера, если надо! Спасибо, Пуфик… что поверил.

Мы начали наш поиск. Миша зашёл в воду у того места, где камешек выскользнул у него из лап. Вода доходила ему почти до брюшка. Он начал осторожно, но тщательно ощупывать дно огромными лапами, раздвигая камни, заглядывая под коряги. Я же, как маленький воздушный разведчик, летел низко над водой, вглядываясь в её прозрачные, но быстро бегущие струи. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву, играли на поверхности, создавая обманчивые блики и тени. То там, то здесь мелькало что-то белое – но это оказывались то кусочек коры, то ракушка, то просто пена на быстрине.

– Здесь ничего! – крикнул Миша, обследовав участок у плоского камня. Голос его снова начал дрожать.

– Не сдавайся! – крикнул я в ответ, пролетая над небольшим омутком под нависшим корнем. – Проверь там, под корягой! И там, за большим камнем! Он мог застрять!

Миша послушно зашёл глубже. Вода хлынула ему за шиворот, он фыркнул, но продолжил поиски. Я видел, как ему страшно – страх не найти, страх разочаровать меня, страх перед глубиной. Но он боролся с собой. Ради мамы. Ради доверия. Это придавало ему сил.

Мы медленно продвигались вниз по течению. Миша шёл по дну, я летел над водой, осматривая каждый сантиметр. Мы проверяли тихие заводи, куда могло занести течением, заглядывали в щели между камнями, ощупывали мягкий ил у берега. Ручей петлял, становился то шире и спокойнее, то сужался, превращаясь в бурлящий поток между скал. На одном таком пороге Миша чуть не поскользнулся на мокром камне, но удержался. Я сердцем ушёл в пятки!

– Пуфик! Смотри! – вдруг закричал Миша, остановившись перед небольшим водопадиком, где вода падала с полуметровой высоты в пенистый котлован. – Там, внизу! Под самой струёй! Что-то белое блестит! Может, это он?

Я тут же спикировал ниже, рискуя намокнуть от брызг. Вода падала с шумом, поднимая туман брызг. Но сквозь эту водяную пелену, на самом дне котлована под самой сильной струёй, я действительно разглядел что-то гладкое, белое и округлое! Оно было прижато течением к большому камню и сверкало, как маленькая луна!

– Он! – завопил я, подпрыгивая от радости прямо в воздухе. – Это он, Миша! Твой камешек! Он там! Под водой!

Миша ахнул и бросился к водопаду.

– Где? Покажи!

– Вот там! Видишь? Прямо под падающей водой! У самого дна, прижат к тёмному камню!

Миша присмотрелся. Его зрение было острее моего.

– Да! Это он! – заревел он так, что с ближайшей ёлки слетели птицы. – Ой, мамочка! Он нашёлся! Но… – его энтузиазм тут же угас. – Как его достать? Там глубоко! И вода сильно бьёт! Она меня просто прибьёт ко дну!

Я видел его страх. Котлован под водопадом был глубоким, а падающая вода создавала сильный напор. Для медвежонка это было опасно.

– Не лезь прямо под струю! – закричал я, понимая его порыв. – Обойди сбоку! Попробуй зайти в котлован с краю, где вода спокойнее! Может, получится протянуть лапу?

Миша осторожно зашёл в воду сбоку от падающего потока. Глубина здесь была ему почти по грудь. Он медленно, шаг за шагом, стал приближаться к месту, где лежал камешек. Вода в котловане бурлила от падающего потока, создавая сильные завихрения. Миша покачивался, ему было трудно устоять на ногах. Он вытянул лапу, пытаясь достать до дна под струёй, но не хватало сантиметров! А течение норовило сбить его с ног.

– Не дотянусь! – крикнул он, отплывая назад, чтобы перевести дух. Его глаза снова наполнились слезами. – Он прямо под струёй! Вижу, а взять не могу!

– Подожди! – закричал я. Мне в голову пришла безумная идея. – Я попробую! Я маленький! Может, меня вода не так сильно прижмёт?

– Ты? – Миша посмотрел на меня с ужасом. – Но ты же можешь утонуть! Или тебя снесёт! Нет! Это опасно!

Но я уже решил. Я видел этот камешек. Я видел надежду в глазах Миши. И я чувствовал, как увядающий Цветок ждёт задыхаясь. Я не мог позволить страху остановить меня.

– Я быстрый! И я полечу прямо к нему! Схвачу и вынырну! Готовься ловить меня, если меня понесёт! – крикнул я, не дав ему возразить.

Я набрал высоту, насколько позволяли ветви деревьев над котлованом. Сердце колотилось, как бешеное. Я видел бурлящую воду, могучую струю водопада, крошечную белую точку на дне. Я сжал всё своё мужество в маленький облачный комочек и спикировал вниз, как серебристая стрела, прямо в эпицентр брызг!

Холод! Удар! Шум, заглушающий всё! Вода обрушилась на меня, как целая гора, прижимая ко дну. Мои крылышки захлебнулись. Я едва не вдохнул воду! Но я видел цель – белый, гладкий камень, сиявший в полумраке под водой. Он был совсем рядом! Я изо всех сил оттолкнулся лапками от дна, рискуя сорваться в поток, и рванулся вперёд, протянув перед собой обе лапки. Мои пальцы коснулись гладкой прохладной поверхности! Я схватил камешек! Он был тяжёлым для меня, но я вцепился в него изо всех сил!

Теперь нужно было вверх! Прочь из-под этого ледяного пресса! Я отчаянно забил крылышками, пытаясь вырваться из плена водоворота. Сила течения была чудовищной! Я не понимал, плыву я вверх или меня крутит и несёт вниз по течению. Воздух кончался! Паника сжимала грудь!

– Пуфик! Держись! – услышал я приглушённый рёв Миши. И тут огромная мохнатая лапа ворвалась в моё поле зрения, пронзив толщу воды. Она схватила меня – осторожно, но крепко – и выдернула из пучины, как репку!

Мы вынырнули! Я отчаянно кашлял, выплёвывая воду, но крепко сжимал в лапках драгоценный камешек. Миша, стоя по пояс в воде у края котлована, держал меня на своей широкой ладони, его глаза были круглыми от страха и облегчения.

– Пуфик! Ты жив? Ты цел? – он трясся.

– Ж-жив! – прохрипел я, ещё кашляя. – И… вот! – Я разжал лапки. На его ладони лежал белый, гладкий, отполированный до зеркального блеска камешек. Он сверкал на солнце всеми цветами радуги, играя в капельках воды. – Мамин… камешек…

Миша замер. Он смотрел на камешек, потом на меня, мокрого, дрожащего, но сияющего от счастья. Потом снова на камешек. По его морде потекли слёзы. Но это были уже другие слёзы. Слёзы невероятного облегчения, радости и благодарности.

– Ты… ты нашёл его… – прошептал он. – Ты спас его… и меня…

Он осторожно, как самое дорогое сокровище, взял камешек из моих лапок и сжал его в своей огромной лапе. Потом он поднял меня, мокрого и взъерошенного, к своей морде и прижал к щеке.

– Спасибо, Пуфик… – его голос дрожал. – Ты… ты самый настоящий герой! И лучший друг на свете!

В этот момент случилось чудо. Не то, что с камешком. Другое. От огромного, счастливого сердца Миши прямо-таки хлынул поток тепла и света! Золотистый, ослепительный, полный безмерной благодарности, любви и снятой тяжести! Этот свет поднялся вверх, как луч прожектора, сквозь листву, сквозь ветви, прямо к вершине Небесного Древа! Я почувствовал его всем своим существом! Это был Свет Исцелённого Сердца!

– Смотри! – закричал я, указывая крылом вверх, хотя мы и не видели вершины из чащи. – Твой свет! Он летит к Цветку!

Миша посмотрел вверх, удивлённый, потом снова на меня, на камешек в лапе. Его лицо озарилось самой широкой, самой счастливой улыбкой, какую я когда-либо видел. В его глазах не осталось и тени прежней тоски. Только чистая, детская радость и любовь.

– Правда? Значит… значит, всё будет хорошо?

– Всё уже хорошо, Мишенька, – прошептал я, прижимаясь к его тёплой щеке. – Всё уже хорошо.

Мы выбрались на берег. Миша бережно завернул камешек в большой мягкий лист лопуха и крепко прижал к груди. Я отряхнулся, но моя облачная шёрстка всё равно висела мокрыми сосульками. Но я не обращал внимания. Во мне пело сердце. Мы сделали это! Мы нашли Расколотое Сердце и исцелили его! Теперь Свет Доброты должен вернуться!

– Пойдём скорее к маме! – сказал Миша, его голос звенел от нетерпения. – Я должен вернуть ей камешек! И рассказать про тебя, Пуфик! Про самого храброго Облачного Хранителя!

– А я… я полечу наверх, – ответил я, расправляя мокрые, но готовые к полёту крылышки. – Проверить Цветок! Увидимся позже, Миша! И помни – ты замечательный сын!

Я взмыл вверх, цепляясь за ветви, пробираясь сквозь листву. Мои крылышки были тяжёлыми от воды, но меня несла волна предвкушения. Я знал, что увижу. Я верил.

И когда я, наконец, вырвался из чащи и увидел свою ветку, своё гнёздышко и… Главный Облачный Цветок, моё сердце замерло от восторга.

Цветок сиял.

Не просто ожил – он пылал! Его лепестки расправились, стали пушистыми и переливались всеми цветами радуги: розовым, голубым, золотым, изумрудным! Свет Доброты, яркий, тёплый, невероятно сильный, лился из него широким, ласковым потоком, окутывая весь Лес Дружбы. Он был даже ярче, чем прежде! Казалось, Цветок пел свою Песню Мира на весь лес – тихий, чистый звон наполнял воздух.

Я подлетел и осторожно коснулся лепестка. Он был тёплым и пульсировал жизнью. Я посмотрел вниз. Лес сиял под лучами этого света. Я различил вдали фигурки Чипы и Бури – они что-то весело делили, а не ссорились. Где-то звенел смех Рыжули – наверное, она показывала кому-то свой замок. А Ушастик… наверное, уже угощал маму и Пушинку своими кривенькими, но самыми любимыми морковками.

Я забрался в своё гнёздышко, мокрый, уставший, но бесконечно счастливый. Я спас Цветок. Исцелил Сердце Леса. Помог другу. В мире снова было добро. И это было самое прекрасное чувство на свете.

Но где-то на краю сознания, в самой глубине усталости и счастья, мелькнула тревожная мысль: а что, если это было только началом? Что, если Расколотое Сердце Миши – не единственная тень, угрожающая Свету? Я отогнал эту мысль. Сейчас нужно было радоваться. Мир был спасён. На сегодня.

Я устроился поудобнее в пушистом гнёздышке, глядя на сияющий Цветок, и тихо засвистел свою самую весёлую песенку. Песенку Хранителя, который справился. Пока в Лесу Дружбы звучал смех и царила забота, Свет Облачных Цветов сиял ярко, напоминая всем, что самое сильное волшебство на свете – это Доброта и Любовь. И мир во всём мире начинается прямо здесь, с маленького храброго поступка для того, кто рядом.

Глава 5: Праздник Света и Первая Тень

Радость после спасения Главного Цветка разлилась по Лесу Дружбы, как мёд по тёплому блинчику. Казалось, само солнце светило ярче, подражая сиянию Облачных Цветов. Воздух наполнился не только Светом Доброты, но и звонким смехом, весёлыми криками, музыкой – кто-то барабанил по дуплу, кто-то свистел в травинку, а птенчики Солнечных Воробушков завели свою задорную трель прямо у моего гнёздышка.

Я отогрелся, высох (моя облачная шёрстка восстанавливалась удивительно быстро!) и теперь с высоты Небесного Древа наблюдал за праздником, который устроили зверята внизу. Они собрались на Большой Поляне у Подножия Древа – огромном лугу, усыпанном полевыми цветами.

В самом центре, окружённый всеобщим восхищением, стоял Медвежонок Миша. Он сиял гордостью и счастьем, а его мама, большая и добрая Медведица Бурая, нежно обнимала его одной лапой, а в другой крепко сжимала свой чудесный белый камешек. Она то и дело подносила его к глазам, любуясь блеском, а потом снова смотрела на сына с такой любовью, что у меня самого наворачивались слёзы умиления. Миша рассказывал историю потери и находки, размахивая лапами, а звери слушали затаив дыхание. Когда он дошёл до момента, как я нырнул под водопад, раздались восхищённые возгласы и аплодисменты (топот лап, хлопанье крыльев и ушами).

Белочка Чипа и Барсучонок Бури, забыв про вчерашнюю ссору, вместе строили гигантскую пирамиду из шишек и орехов – выше них самих!

Зайчонок Ушастик угощал всех своей «кривенькой, но самой душевной» морковкой, а его маленькая сестрёнка Пушинка прыгала вокруг, хвастаясь братом.

Лисичка Рыжуля с гордостью показывала свой песочный замок, который теперь украшали яркие ягоды и цветы. Зверята ахали и восхищались. Даже ворчливый Барсук Старый Крот пробурчал что-то одобрительное и подарил ей блестящий жёлудь для центральной башни.

Я улыбался, глядя на эту картину мира, заботы и смеха. Моё пушистое сердечко пело. Я справился. Свет Доброты сиял ярко, окутывая всех тёплым, невидимым покрывалом. Казалось, ничто не может омрачить этот день.

И вдруг… я почувствовал его. Слабый, едва уловимый холодок. Совсем не такой пронзительный, как от Миши, но… острый. Колючий. Как иголка ёжика. Он шёл не снизу, а сбоку – с одной из средних ветвей Небесного Древа, где рос другой Облачный Цветок, поменьше. Я насторожился и полетел туда, приземлившись на соседнюю ветку.

На широком, удобном суку сидела… Рыжуля? Но она же только что была внизу, на празднике! Я присмотрелся. Да, это была она. Она прилетела сюда одна? Лисичка сидела, поджав лапки, и смотрела вниз на поляну. Но не на свой замок, а туда, где стоял Миша, окружённый толпой восторженных зверей. Её обычно хитрые и весёлые глазки были прищурены, а уголки рта опущены. Хвост лежал неподвижно, без обычного задорного подрагивания. И тот самый колючий холодок исходил именно от неё.

– Рыжуля? – осторожно позвал я. – Что ты тут делаешь одна? Внизу же так весело! Все восхищаются твоим замком!

Она вздрогнула и резко обернулась. Увидев меня, на мгновение растерялась, потом натянуто улыбнулась.

– А, Пуфик! Да так… устала немного от шума. Хотела передохнуть. И… посмотреть сверху. Замок и правда хорош, да? – Она кивнула вниз, но взгляд её опять скользнул к Мише. В её глазах мелькнуло что-то… тёмное. Быстрое, как тень облака. Зависть? Досада?

– Очень хорош! – искренне подтвердил я. – Старый Крот даже жёлудь подарил! Это же большая честь! А ты видела, как Чипа и Бури пирамиду строят? Выше крыши!

– Видела, – сухо ответила Рыжуля. Её взгляд снова прилип к Мише. – Про пирамиду… здорово. А вот Миша… он теперь самый главный герой. Все только о нём и говорят. Как он храбро искал камешек. Как ты храбро нырнул. – Она подчеркнула слово «ты». – А про мой замок… ну, посмотрели, похвалили минутку и побежали к нему. Его история… она интереснее. Героичнее.

Её голос звучал ровно, но в нём чувствовалась обида и какая-то горечь. Тот колючий холодок усилился. Я подлетел ближе.

– Рыжуля, но ведь твой замок – это тоже здорово! Ты сама его придумала, построила! Это твоё достижение! И зверятам он понравился! А Миша… ему просто очень повезло, что я был рядом. И что камешек нашёлся. А история у него и правда необычная.

– Повезло? – Рыжуля фыркнула. – Да ему всегда везёт! Он большой, сильный. Все его любят просто так. А чтобы меня заметили, мне надо пахать, как… как муравью! Замок строить! И то… – она махнула лапкой, – кому это нужно? Песок, он и есть песок. Рассыплется завтра. А камешек… он вечный. И история про него… тоже вечная. Все запомнят, как Миша чуть не погиб, спасая мамино сокровище. А про мой замок забудут к закату.

Она отвернулась, её рыжие бока вздымались от глубокого, недовольного вздоха. Холодок зависти и обиды витал вокруг неё, как злой комарик. И он был направлен не на меня, а на Мишу. На его удачу, на его славу. Я почувствовал, как крошечная тень коснулась ближайшего Облачного Цветка. Его свет чуть померк, не угас, а словно… затуманился на мгновение.

– Рыжуля, – мягко сказал я, садясь рядом с ней на ветку. – Ты несправедлива. К Мише пришло внимание, потому что он пережил большое горе и справился. Но это не значит, что твои труды неважны! Замок – это праздник для глаз, радость для всех! И ты его создала! Это твой талант! Твоя магия! Разве Старый Крот часто хвалит? А тебя похвалил! Это дорогого стоит! И Чипа, я видел, долго стояла и разглядывала башенки. Она твой замок любит!

Рыжуля слегка повернула голову.

– Правда? Чипа разглядывала? А… а Старый Крот и правда редко жёлуди дарит… – в её голосе зазвучала неуверенность. Колючий холодок слегка ослаб.

– Конечно! – уверенно сказал я. – И знаешь что? Давай сходим вниз прямо сейчас? Я скажу всем, что у нас на Древе есть лучший Замкостроитель Леса Дружбы! И мы все должны полюбоваться её творением ещё раз! Вместе! С песнями!

Рыжуля посмотрела на меня, потом вниз на свой замок, потом на толпу вокруг Миши. На её мордочке снова появилась хитрая искорка.

– Лучший? – переспросила она, уже с намёком на улыбку. – Ну… если ты настаиваешь… И если песни будут… – Она встала и отряхнулась. Колючая тень вокруг неё почти растаяла, сменившись привычным азартом. – Ладно! Пошли! Но только чтобы песня про замок была самая громкая!

Мы спустились вниз. Я, как и обещал, громко объявил о таланте Рыжули. Зверята с радостью откликнулись! Они окружили песочный замок, запели придуманную на ходу песню про «Рыжулю-мастерицу и замок из песка», стали предлагать идеи для новых построек. Рыжуля расцвела, её хвост снова весело подрагивал. Она командовала процессом украшения, счастливая и важная. Холодок исчез совсем.

Я взлетел повыше, чтобы увидеть Цветок на средней ветке. Его свет снова сиял ровно и чисто. Кризис миновал. На этот раз.

Но когда праздник начал стихать, зверята разошлись по домам, довольные и усталые, а я вернулся в своё гнёздышко под сияющим Главным Цветком, старая тревога вернулась. Я смотрел на лес, погружающийся в мягкие сумерки, окутанный ласковым Светом Доброты. Всё было спокойно. Идеально.

Но я помнил. Помнил колючий холодок зависти от Рыжули. Помнил, как легко и незаметно он коснулся Цветка. Помнил слова Лунницы: «Сердце Леса болит, когда болит чьё-то маленькое сердечко внизу. Когда кто-то очень грустит или чувствует себя бесконечно одиноким, или его переполняет обида, что не находит выхода.»

Печаль Миши была огромной, но явной. Её можно было увидеть, понять, к ней можно было подойти и помочь. А вот эта… тень у Рыжули? Она была тихой. Спрятанной. Как подлый сорняк, который растёт в тени и тянет соки из доброй земли. Её не так легко заметить. Не так просто исцелить. Она не кричала о помощи, а шептала яд сомнений и обид.

Я посмотрел на сияющий Цветок над головой. Его свет был пока силён. Но хватит ли его, чтобы прогнать все тени, которые могут таиться в сердцах моих друзей? Тени зависти, одиночества, непонимания, которые не выплёскиваются наружу рыданиями, а тихо разъедают изнутри?

– Мир во всём мире, – прошептал я, укладываясь в своё пушистое гнёздышко. – Он начинается с малого. Но он такой хрупкий… И защищать его нужно не только от больших бурь, но и от маленьких, злых сквознячков.

Я закрыл глаза, слушая успокаивающий звон Песни Мира Облачного Цветка. Лес спал. Но я, Хранитель, знал теперь: моя работа только начинается. Нужно учиться видеть не только явные слёзы, но и скрытые тени. Учиться слушать не только громкие рыдания, но и тихий шёпот обид. Потому что добро – это не только большие подвиги. Это и повседневная забота о маленьких сердцах, чтобы ни одно из них не почернело от зависти или тоски.

Завтра будет новый день. И я буду готов. Готов слушать. Готов искать. Готов помогать. Пока сияют Облачные Цветы, пока бьётся Сердце Леса, наполненное Добротой и Любовью.

Книга Вторая: Шепот Теней

Глава 1: Неидеальный Рассвет и Помутневший Свет

Прошло несколько дней с того радостного Праздника Света. Лес Дружбы, казалось, купался в послевкусии счастья. Свет Доброты сиял с Небесного Древа ровным, тёплым потоком. По утрам я всё так же совершал свой обход Облачных Цветов, разговаривал с ними, подвязывал Хрустальные Листочки лучиками восходящего солнца, собирал в крошечную росинковую чашечку Росу Смеха, что дрожала на травинках после игр зверят внизу. Цветы отвечали мне лёгким покачиванием и мелодичным перезвоном Песни Мира. Всё было… правильно. Идеально.

Но идеальность эта была обманчивой. Как гладкая поверхность озера, скрывающая подводные течения.

Первой трещинкой стало утро, когда я проснулся не от щебета Солнечных Воробушков, а от… приглушённого ворчания. Я выглянул из гнёздышка. Внизу на тропинке, ведущей к Грибной Опушке, стояли Белочка Чипа и Лисичка Рыжуля. Чипа что-то оживлённо рассказывала, размахивая пушистым хвостом, а Рыжуля… слушала. Но как! Она стояла чуть боком, скрестив лапки, её хвост был опущен, а не весело подрагивал. И на её мордочке играла не улыбка, а какая-то… кривая усмешка. Когда Чипа закончила, Рыжуля что-то коротко бросила в ответ, развернулась и ушла быстрым шагом, даже не попрощавшись. Чипа осталась стоять с открытым ртом, её хвост поник от недоумения и обиды.

Я нахмурился. Что это было? Не ссора, нет. Но что-то… колючее. Неприятное. Я прислушался к своему сердцу Хранителя. И почувствовал. Тот самый колючий холодок! Слабый, но знакомый. Исходил он от того места, где только что стояла Рыжуля. И он был направлен… на Чипу. На её беззаботную радость.

Я взглянул на ближайший Облачный Цветок – тот, что рос над сектором леса, где жили лисы и белки. Его свет был… не таким ясным. Не тусклым, как при увядании, а словно слегка замутнённым. Как солнце, затянутое тонкой дымкой. Он всё ещё светил, но его чистота, его кристальная прозрачность были нарушены. «Тень», – прошептало моё сердце. Та самая, о которой я предупреждал себя в конце Праздника.

Позже, в тот же день, я стал свидетелем другой сцены. Зайчонок Прыгунчик, брат Ушастика, с азартом носился по поляне, пытаясь поймать стрекозу. Он прыгал так высоко и смешно, что несколько мышат, наблюдавшим за ним, пищали от восторга. «Молодец, Прыгунчик!» – крикнул кто-то. И тут я увидел Ушастика. Он стоял в стороне, наблюдая за братом. В его глазах не было радости. Была… какая-то усталая грусть. Он вздохнул и тихо поплёлся прочь, не дождавшись конца представления. Холодок тихой печали, смешанной с… неуверенностью? Ощущением, что ты не так хорош? – потянулся за ним. И снова – лёгкая дымка на сиянии Цветка в их секторе.

Но самым тревожным было поведение Старого Крота. Он всегда был немного ворчлив, но справедлив. А теперь… Теперь он сидел у входа в свою глубокую, уютную нору под корнями Ветерана-Дуба и буквально рычал на всех, кто проходил мимо. На Белочку Чипу, которая слишком громко щёлкала орехом («Шумят, как на ярмарке! Старикам покоя не дают!»). На Барсучонка Бури, который неловко споткнулся около его заначки с кореньями («Топчут всё, не видят под ногами! Молодёжь нынче!»). Даже на Солнечных Воробушков, заливисто щебетавших на ветке («Спеть спокойно не могут, только трещат!»). От него веяло не просто ворчливостью, а глубокой, тёмной обидой на весь мир. Одиночеством, которое превратилось в колючую скорлупу. И сияние Цветка над его дубом стало заметно… тусклее. Не угасло, а потускнело, как лампочка, в которую попала пыль.

Тревога, холодная и липкая, заползла мне под пёрышки. Мои опасения подтверждались. Большое горе Миши было как гроза – яркая, страшная, но проходящая. А эти чувства… Зависть Рыжули к чужому вниманию. Неуверенность Ушастика на фоне брата. Обида и одиночество Старого Крота… Они были как плесень. Мелкой, почти незаметной, но коварной. Они не кричали, а шептались в углах сердец, отравляя их изнутри. И этот яд поднимался вверх, загрязняя чистый Свет Доброты! Цветы не вяли – они мутнели. И от этого Свет становился слабее, менее защищающим. Я видел, как зверята стали чуть раздражительнее, чуть менее терпеливыми друг к другу. Как будто невидимая пелена легла между ними.

Этого нельзя было игнорировать. Но как бороться с тем, что скрыто? С тем, что сами зверята, возможно, не осознают до конца или стесняются признать? Я не мог просто подлететь и сказать: «Рыжуля, перестань завидовать!» или «Дедушка Крот, не обижайся на всех!» Это могло только обидеть или разозлить их сильнее.