Чуткое сердце

Анна Блоцкая

Чуткое сердце

Глава 1

Саша Козлова с детства ценила красоту. Особенная тяга к прекрасному пробуждалась в маленькой Саше в те минуты, когда замечала она собственное внешнее несовершенство. Конечно, в том, чтобы заметить это самое «несовершенство» Сашеньке помогли сверстники, от общества коих ей никак было не скрыться. С самого утра ее встречали в школе возгласом «Ржавая!», после уроков нужно было спешить на танцы, где хрупкие, милые, юные создания закрепили за Сашей прозвища «Туша» и «Свиноморд» (к слову, наша героиня никогда не отличалась пышностью, но в танцевальных детских кружках, как известно, о пышности иные понятия). А коли бедной Саше приходилось оказываться во дворе, там уж и вовсе детская грубость обращалась сущей жестокостью, доходившей до низости: мальчики постарше не гнушались толкать и щипать беззащитную Сашу, дразня ее особливо за кривой рот «до ушей». Дворовые мальчишки были существа бесталанные, потому и смогли придумать лишь одно прозвище – «уродка».

И только Ромочка, один из многочисленных сыновей тети Светы, соседки, не боялся возражать им. Над ним тоже порою смеялись, из-за нищеты. Высмеивали болоньевую олимпийку, которую он никогда не сменял, да дырявые башмаки. А однажды один ловкий проныра откуда-то разузнал, что в квартире, где живет Ромочка, вовсе нет никакого ремонта помимо дешевого рыжего линолеума. Вестимо, какие волнения вызвал этот рассказ среди обидчиков. Положение Ромочки было хуже некуда, притом, что всякая поддержка отверженной Саши влекла за собой вящие издевательства. Если Сашу едва задевали, то Ромочку безжалостно били, и даже однажды, истоптав, разорвали его олимпийку, на которую мама Ромочки так долго копила с пособия. Однако он был добрый мальчик, может даже больше, чем следовало бы, и никогда не отвечал злом на зло, не роптал, себя не жалел, но жалел подругу свою, за которую снова и снова вступался, даже если прежние синяки все еще продолжали болеть…

Но что же Саша? Польстили ли ей хоть раз эти жертвы? Решительно нет. Она бы скорее выбрала самой броситься под шквал тяжелых тумаков, нежели терпеть мучительную вину за самоотверженное заступничество, которое она, как ей думалось, заслуживала менее всех на свете. Бедной девочке казалось, что куда проще со всем соглашаться, и, кроме того, она вскоре сама выучилась себя обзывать. Чуть позднее она ругала себя и за подбородок, выдающийся сильно, как ей казалось, вперед, за веснушки, коими было усыпано все ее лицо. Затем и глаза ей начали казаться будто бы разного размера, да и все собственное отражение в глазах Саши со временем словно теряло форму, расплывалось и искажалось до безобразия. Она до страсти любила смотреть на все, кроме зеркала. Особенно нравилось ей наблюдать за грацией лебедей и кошек, обожала все цветы (потому что цветы никогда не бывают дурны собой), она любовалась тем, как мягко может струиться шелк, иногда просыпалась нарочно, чтобы поглядеть на зарю. Конечно, Саша любила живопись. Ценила Россетти и Рескина, Васнецова и Сурикова, Моне и Ренуара. Модерн же ей внушал отторжение, модернизм – отвращение. Слушать она тоже весьма любила. Шум моря, пение скрипки, скромный шепот листвы и эхо в просторах необъятной природы (если, конечно, оно не вторило собственному голосу Саши), вызывали в ней трепет и восхищение. А вот что она терпеть не могла слушать, так это свое имя. Дома ее называли ласково «Шу-у-ура», всегда как бы растягивая, и от этого ей казалось, что имя ее похоже на собачье.

Маленькая Саша выросла. Она выучилась на флориста, и вскоре смогла обеспечить себе отдельное жилье – маленькую квартирку у края города, подле нетронутой природы и вдали от всего, что могло расстроить ее взор. С тех пор она окончательно утвердилась в своем давнем стремлении, и главным принципом своей жизни провозгласила созерцание. Саша устроила свое пространство на собственный вкус и радовалась каждый день, просыпаясь в окружении самых разных растений, репродукций любимых картин и некоторых антикварных вещиц. Не стала мириться и с именем, так долго ей претившем, и назвалась Офелией, ибо безмерно любила Шекспира и пленялась воплощением любимой героини в искусном исполнении Милле. Страсть ее обрела новую форму после одного дня…

Глава 2

Офелия с утра, как обыкновенно это и бывает, работала в цветочной лавке. Работа это многоликая, разнообразная и по-своему волшебная, и Офелия, заметив это, все ждала какого-то чуда. Раздался звон дверного колокольчика, и на пороге лавки появился маленький мальчик лет семи, загорелый, черноглазый, одетый бедно, хотя опрятно. Вид его страшно напоминал маленького Ромочку, и Офелия мрачно задумалась. Мальчик ходил туда-сюда, и взор его рассыпался в пестром разнообразии цветов, не зная, на чем остановиться. Маленькие ножки робко затопали в сторону кассы.

– А какие у вас самые дешевые цветочки? – прозвучал тихий детский голос.

– Из недорогих у нас ромашки и красные гвоздики.

– А они в горшочке или неживые? Мне нужны живые, ведь на срезанные так грустно смотреть!

– К сожалению, они уже сорваны.

Малыш расстроился.

– Моя мама любит орхидеи. У вас есть орхидеи?

– Да, одну минутку!

Офелия вернулась с прекрасной пурпурного цвета орхидеей в руках.

– Да! Да! Это именно то, что нужно! У нас прежде на кухне жил такой же цветочек, фиолетовый такой, да увял быстро. Вот мама обрадуется!

И мальчик достал из кармана все свои сбережения – всего 118 рублей разными монетками.

– Скажите, этого достаточно?

Офелия грустно улыбнулась, глядя на ценник с числом, раз в семь превосходящим все сбережения мальчика.

– Да, вполне достаточно! – с улыбкою произнесла Офелия – У нас, к тому же, сегодня скидка для всех, чьи мамы любят орхидеи.

Глаза ребенка загорелись: какая счастливая случайность! Офелия повязала горшок нежно-розовой лентой поверх праздничной лиловой сеточки. Мальчик несколько раз поблагодарил Офелию и, забрав букет, счастливо, вприпрыжку отправился покупать себе конфеты на щедро оставленную ему сдачу.

Офелия еще не перестала улыбаться, как колокольчик прозвенел снова. Вошла яркая женщина в возрасте. На ней были большие темные очки, а сама она была одета до смешного не по погоде: в серую меховую жилетку. Ярко-красная помада сочеталась с такого же цвета маленькой сумочкой в руках у дамы.

– Принесите мне желтую краспендию! – прохрипела женщина.

– К сожалению, у нас не бывает желтой краспендии.

– Тогда несите красную. И поскорее, у меня совсем нет времени!

– Сожалею, но у нас никакой краспендии нет.

– Как нет! А что у вас тогда вообще есть, девушка?!

– Прошу не поднимать на меня голос. У нас есть розы, тюльпаны, ромашки… Если вам нужны желтые цветы, вы можете присмотреться к нарциссам, или мимозе, или…

– Бог с ними, с желтыми, неси мне леукадендрон.

– Я сожалею – твердо повторяла Офелия – однако ни краспендии, ни леукадендрона, ни (предупреждая ваш запрос) мезембриантемума…

– Вы что, издеваетесь надо мной?! – суетно и встревоженно вновь перебила дама – Хоть хризантема-то у вас продается?!

Офелия выдохнула с облегчением.

– Хризантема продается.

– Пятнистая.

– Вы имеете в виду двухцветная?

– НЕТ! Пятнистая значит – пят-ни-ста-я, как моя кофточка!

– Женщина, это похоже вы надо мной издеваетесь! Ведь не бывает никакой пятнистой хризантемы! – Офелия уже почти вышла из себя, ведь за дамой образовалась немаленькая очередь.

– Вы бы знали, девушка, с кем начинаете спор! Я может побольше вашего знаю… Все, надоела ты мне, неси обычную хризантему.

Дама рассчиталась и, бросив напоследок презрительный взгляд на Офелию, направилась к выходу.

Следующим подошел угрюмый мужчина из очереди. Видно было, что он утомлен ожиданием.

– Мне вон тот маленький букет с герберой. Только заверните в голубую бумагу.

Получив букет, мужчина молча кивнул и вышел. Офелия поникла: не всегда ее работа исполнена радости и добрых, трогательных случаев. Так пролетел десяток клиентов, и все они ничем друг от друга не отличались. Склонив голову и потупив взор, Офелия поприветствовала нового покупателя.

– Добрый вечер, милая леди.

От бархатистых переливов голоса незнакомца тело девушки покрылось мурашками. Она подняла глаза на обладателя восхитившего ее голоса и обомлела. Перед ней стоял бледный юноша с длинными волосами, что шелковистыми волнами, струясь и поблескивая на солнце, ниспадали на изящные плечи. Черты его лица были точно выточены античным скульптором, и вся его фигура имела вид притягательно-угловатый. Большие серые глаза глядели уверенно, и было в них даже что-то настойчивое, поражавшее Офелию особенно.

– Здравствуйте. Вам что-нибудь нужно подсказать? – вымолвила она тоном нарочито равнодушным.

– Да, пожалуй. Как вы думаете, какие цветы были бы достойны самой очаровательной девушки?

Офелия почти огорчилась.

– Я не могу знать, какие предпочтения у вашей девушки.