Армянские (разумеется, веселые) рассказы

Армянские (разумеется, веселые) рассказы

Игорь Николаевич Бабаян

© Игорь Николаевич Бабаян, 2025

ISBN 978-5-0067-2400-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Легендарный Вардан Мамиконян – один из предков нашего героя

Фото с сайта: istokphoto

Часть первая

ПОХОРОНЫ ПЕТО

Легендарный попугай Хамо – герой рассказа

Фото с сайта: istokphoto

«Большой» по-прежнему живет в своей старенькой квартире в центре древнего города, по-прежнему дерзко полагая, что опыт и алкоголизм могут гораздо больше, чем юность и энтузиазм. Опыт. Большой жизненный опыт. Ну что тут скажешь?! А его пристанище по-прежнему готово дать кров и чарку русской водки или армянского коньяка любому страждущему.

В страждущих по-прежнему недостатка нет, а потому дом дядюшки Вардана, которого старые друзья по-прежнему именуют его юношеским прозвищем – «Большой» или «Больш» – даже в суровые зимние дни всегда полон гостей – друзей по филологическому факультету, который он ухитрился окончить, несмотря на происки коварных дасахосов (преподов – здесь и далее арм.). Кроме них, здесь обретаются на постоянной основе бывшие партнеры по криминалу – дипломированный филолог одно время едва ли не в гохаканах (авторитетах) ходил, а также френды по мелкому, по его выражению, бизнесу, которому он предавался в криминальных антрактах, а то и люди из власти. Вот и сейчас, судя по громкому хохоту, старикан рассказывает им очередную веселую историю…

– Да, – встав во весь немалый (194 см) рост и пригладив седой ежик большой ладонью с пожелтевшими от курения пальцами, изрек Большой. Подняв над круглым стеклянным столом, за которым удобно расположились собеседники, серебряную собственного изготовления рюмку, он торжественно провозгласил: – В конкурсе самых коротких анекдотов о лекаришках, безусловно, первенствует этот…

– Вардо джан, и что, на твой просвещенный взгляд, медицина и в самом деле всесильна? – спросил, едва сдерживая смех, облаченный в короткую, несмотря на -5 за бортом, легкую куртку, чернобородый политолог Каро – заядлый преферансист и любимец оппозиционных тв-каналов.

Задумчиво захватив в кулак седую клинышком бороду, под старика Хоттабыча из знаменитого советского фильма, и глотнув коньяку, Большой после небольшой паузы ответил: – Не всегда, ахпер (брат). Случается, не сочти за банальность, что медицина бессильна.

И это, ахпер, медицинский факт… Например?

Воцарилось гробовое молчание.

– Медицина здесь бессильна… Знакомая фраза… Когда я завершал школу, а тогда детей мучили, не то, что теперь, всего десять лет, произошел случай, вспоминая который, я и по сей день содрогаюсь от хохота.

Гости приготовились слушать: это не дежурный анекдот, это что-то посерьезнее.

– Так вот, весной 1974-го, проснувшись утром (а в юности я любил поспать, не обращая никакого внимания на будильник, звавший в школу), обнаруживаю записку у себя в спальне, на столике: «Балес (Сынок)! Сегодня похороны дядюшки Петроса, мясника из нашего гастронома. Купишь цветы и отнесешь к нему домой. Начало похорон в час дня»…

К маминой записке прилагались три рубля. Смотрю на часы – в школу, как всегда, опоздал. Быстро собрался и успел к третьему уроку. Повалял дурака немного и пошел отпрашиваться к директору.

– Что Вартан, опять? – взревел Айказ Анушаванович – школьное прозвище – «Айказ-безотказ» – завидев мою физиономию.

Вместо ответа я отдал ему скорбную записку. Прочитав, Анушаванович изменился в лице, подобрел и вынес вердикт: – Ладно, иди, усопших надо чтить. Но чтобы утром был на уроках с выполненными домашними заданиями!

Немного подумав, добавил: – И чтобы ты впредь не смел позорить нашу лучшую в республике русскую среднюю школу! – горделиво откинулся он в шикарном кожаном (мне б такое!) кресле.

Эх, конечно, Айказ имел право на данное напутствие: чего только мы со товарищи не выделывали на уроках и переменках, прилагая немало усилий, дабы в очередной раз опозорить нашу лучшую в нашей советской Армении русскую среднюю школу! Однако, об этом в другой раз…

Купив шесть красных гвоздик, побрел на Ханджяна, где еще недавно проживал наш усопший. Говоря наш, не кривлю душой: он приходился матери каким-то дальним родственником и, не забывая о родственных отношениях, дядюшка Петрос всегда оставлял нам кусок доброй говядины или не менее доброй свинины. Что поделаешь? В советское время дефицит был во всем и словечко «чарел» («достать») было в особом ходу…

– Еще бы не помнить! – хмыкнул седовласый пузатый препод-лингвист из амалсарана (университета), жадно закусывавший коньяк бастурмой. – А «из-под прилавка» еще более употребимо!

– Да, поэтому значение таких родственников, как Пето, было для нас, совграждан непреходящим. Но к делу, ахпернер!

Итак, прихожу к его берлоге на Ханджяна, перед подъездом крышка гроба чернеет, как положено, и нервно курят многочисленные покупатели дядюшки Пето. Как не переживать? У кого теперь они говядину для толмы или хашламы приобретать станут?

Поднимаюсь на этаж, вхожу в открытую дверь под звуки дудука… В квартире, которую я знал с детства (сколько раз прибегал сюда за мясом, обернутым в плотную вощеную бумагу), было многолюдно. В гостиной вокруг гроба с телом усопшего в основном сидели женщины. В ногах – его супруга, тетушка Марго.

Побродив взглядом по осиротевшей комнате, я не увидел хозяйского любимца – говорящего попугая Гамлета – голуболобого амазона, приобретенного мясником у одного из своих клиентов за приличную по тем временам сумму – 150 рублей.

– Целая месячная зарплата! – воздел к потолку указательный палец любимец оппозиционных тв-каналов.

– Точно, ахпер. Попугай Хамо, как его фамильярно именовал хозяин, украшал свободные от товарно-денежных отношений будни мясника и всегда восседал на секретере между двумя хрустальными вазами с этикетками «Led Crystal» (Богема, ахпер!)…

– В любом уважающем себя ереванском доме обязательно был чешский хрусталь, – добавил коммент Каро.

– … поблизости от стола, за которым, устало щурясь в телевизор, восседал Пето. Стоило лишь Пето подать сигнал: «Хамо, дарагой, ийди сьюда, душа мойа!», и пернатое создание спешило спикировать к хозяину на стол. Пето любил, не отрываясь от «ящика» (особо жаловал он фильмы с участием Фрунзика Мкртчяна), погладить изумрудное оперение заморской птицы, а порой и поделиться с ней кручинами: «Завтри снова проверкам. В энтот раз из народни контролия».

Гамлет на кручины хозяина реагировал однообразно: – Отчен хреново! А вот стоило ему проголодаться, он становился более многословным: – Хазьяин! Хачу ест! Отчен хреново! Ест дава скоре!

Как вы уже догадались, парунайк (господа), общались они исключительно по-русски и с армянским акцентом, что объяснялось тем, что ни Пето, ни попугай иной иностранной системой знаков не владели, а мясник полагал, что с птицей, чья историческая Родина располагается крайне далеко от Ерорд мас (Третьего участка – старый район Еревана), можно общаться лишь на языке международного уровня…

– Ха-а-а! – захлебнулся хохотом матерый преферансист. – Вслед за ним расхохотались и остальные собут… беседники.

Вардан с невозмутимым видом дождавшись тишины, продолжил.

– Более подробную информацию об их отношениях с попугаем я получил, когда как-то раз заглянул на Ханджяна, забрать пару кило свиных ребрышек на жаркое. Зрелище предстало не для слабонервных: включив магнитофон на полную громкость и почему-то вооружившись дирижерской палочкой, мясник гонял южноамериканца по квартире. Под романс «Я помню чудное мгновенье» несчастный Хамо, уже выбиваясь из сил и теряя перья, пытался было присесть на шкаф на кухне, но куда там! Беспощадный Пето, очевидно, вымещая злость после очередной проверки (хотя, казалось, какое отношение к ОБХСС имели Пушкин с Глинкой?!), был неумолим: – Дава, летай, ара! При этом мясник грозил попугаю не только дирижерской палочкой, но и внушительных габаритов кулаком. Экзекуция посредством вынужденных полетов длилась, наверное, минут 15, прежде чем несчастному Хамо удалось зацепиться за высоковисящую (старый дом, пятиметровые потолки) хрустальную (явно богемскую) люстру и спастись, выразив протест: – Отчен хреново!

Пето воспользовался паузой, чтобы закинуть под язык пару таблеток валидола. Ну и мне, наконец, удалось обратить на себя внимание хозяина и получить любимые мною свиные ребрышки.

Вард укоризненно взглянул на матерого преферансиста, буквально задыхавшегося от смеха: – Шутес хндум, дер жаманакчи! (Рано смеешься, не время еще!), и продолжил: – Итак, я возложил к ногам дяди Петроса цветы и встал у порога, не зная куда деваться, поскольку покойников не люблю с детства.

Мысли при взглядах на усопшего меня одолевали, конечно, печальнейшие. Вот, думал я, прожил человек 56 лет, учил попугая своему любимому романсу «Я помню чудное мгновение», нажил сердечную болезнь и лысину из-за нервной работы и во цвете лет внезапно преставился. Оставил сиротой сына, вдовой жену… Что, ОБХСС или народный контроль ответят за его безвременную кончину? Люди говорят, что жизнь мужчины только начинается в 60, а Пето почил в бозе гораздо раньше!.. Где теперь я буду доставать свиные ребрышки?

К счастью, от дальнейших горестных мыслей меня избавил вышедший из кухни сын Петроса, мой сверстник Роман из нашей школы, с которым в детстве из рогатки стреляли по воробьям: – Инфаркт, – печально сказал он. – Опять была проверка. Отец еле живой пришел домой и… Мы вызвали скорую. Приехали быстро, врач сказал: – К сожалению, медицина здесь бессильна…

– Отойдем, покурим, ахпер, – обнял я за плечи парнишку, потерявшего отца.

– Стех цхи, вочинч (Кури здесь, ничего), – махнул рукой тот.

Очутившись на лестничной площадке, я поднялся на несколько ступенек и достал пачку «Салюта». Крики плакальщиц, впрочем, слышны были и здесь.

– Попугай орет третий день, – покачал головой Рома. – Папу очень любил. Ты же знаешь, мы его свободу не ограничивали, в клетке не держали. Пытались вчера в клетку посадить – стал орать еще сильнее! Выпустили. Долго летал по квартире и кричал: – Я помнью чудныйи мгнавеньи! Мы не знали что делать, кое-как удалось спрятать его в спальне, вроде бы притих.

– Отчен хреново! – почему-то ответил я словами Гамлета, ничуть не улыбнувшись.

У гроба тем временем события развивались непредсказуемо. Одна из женщин в траурных одеждах, недавно похоронившая мужа по имени Ваго, скончавшегося от цирроза печени – ша-а-а-тер хмум! (сильно пил!) – сквозь плач обратилась к усопшему с просьбой: – Пето-джан, эндех к этас, Вагоин к тенас, мезниц хабар к тас: к харцнес, вонца, вонц чи (Пето, дорогой, вознесешься на небеса, нашего Ваго увидишь, от нас привет передай, спроси как он)…

В ответ тетушка Марго, оттолкнув ее от гроба, разгневанно проревела: – Инча, им Пето кези паштальона (Что мой Пето тебе почтальон)?!

Кое-как другим дамам удалось успокоить развоевавшихся вдовушек и кто-то из пожилых мужчин – на армянских похоронах всегда находится какой-нибудь пожилой мужчина, который решает организационные проблемы, – дабы пресечь скандал, решил: – Херика! Дагава дурс арек! (Хватит! Выносите гроб!)

Под звуки «Траурного марша» несколько крепких молодых ребят закрыли гроб крышкой, подняли над столом и стали готовить к выносу. Но едва загремела музыка в гостиную вихрем влетел амазон и коршуном налетел на гроб с раздирающим криком: – Отчен хреново! Хазьяин ест дава скоре!

От испуга и неожиданности «носильщики» уронили гроб и усопший выпал на стол. Вокруг стали раздаваться крики, напугавшие попугая, и тот, взлетев над покойником, закричал: – Отчен хреново!

Затем, покружив над мясником, добавил: – Хазьяин! Хачу ест! Ест дава скоре!

Попытки родственников поймать немаленькую птицу – в справочниках пишут, что амазоны достигают роста до 30 см, но Гамлет был значительно крупнее – не увенчались успехом. Попугай мигом оседлал спасительную люстру и с высоты положения разразился пением: – Я помнью чудныйи мгнавенийа! Пердо мно…

– Дагава дурс арек! – оценив обстановку, заорал командовавший парадом пожилой мужчина. – Марша миацрек! (Марш включите!)

Родня тем временем, опасливо озираясь на коварную птицу, проворно упаковала многострадального Пето в деревянный макинтош и с подоспевшими первыми аккордами произведения Шопена устремилась на лестницу…

Последние слова Большого утонули в громогласном хохоте и, дожидаясь, пока, наконец, воцарится молчание, он встал и, подобно пианисту, виртуозно исполнившему этюд, поклонился почтенной публике. Когда почтенная публика, увенчавшая хохот аплодисментами и репликами, типа: « Ба-а-а-, медицина здесь точно бессильна!», стала вновь способной слушать, он завершил рассказ.

– После похорон вернулся домой в смешанных чувствах, включил телек и стал пялиться в экран невидящими глазами: мне казалось, что и сюда, на девятый этаж, вот-вот залетит Гамлет…

Вечером, придя с работы, мама заметил: – Какой-то ты странный сегодня, балес… И поинтересовалась: – Был на похоронах? Все нормально прошло?

– Отчен хреново … – только и ответил я, по-прежнему пялясь в голубой экран. Как выяснилось позже, чемпион СССР «Арарат» играл с московским «Торпедо»…

РЕКОРД, ДЖАН РЕКОРД!

Легендарное «Жигулевское» 1970-х… Именно с помощью данного напитка и был установлен рекорд-джан

Фото с сайта: istokphoto

Синий ереванский вечер зажигал огни, осветив площадь Республики, Каскад, Оперный театр, проспект Маштоца и даже кино «Айреник». Ну а в квартире Большого в очередной раз собралась теплая компания единомышленников. Впрочем, не только единомышленников. Пузатый лингвист-дасахос умудрился затащить на огонек депутата от правящей власти, помощники которого предварили приход большого начальника доставкой большого количества спиртного.

– Чего у человечества не отнять, парунайк (господа), – подняв над столом любимую серебряную чарку и неприязненно покосившись на депутата – невысокого, выбритого до синевы, лысоватого с хитрыми глазами за круглыми очками тхамарта (мужчину) средних лет, за которым тянулся длинный хвост коррупционных сплетен, открыл собрание Вардан, – так это желания первенствовать во всем. Великий философ даже большое произведение по этому поводу написал, сформулировав извечное желание homo sapiens так: «Воля к власти – воля к жизни».

– Ницше читали, спикер-джан! – кивнул провластный депутат, очевидно, все население, достигшее совершеннолетия, деливший на «спикеров», «депутатов» и «электорат».

– А, паригун (добрый вечер)! – на карабахском диалекте, поздоровался с ним Вард. – Делимитация-демаркация, Гарабах бизимдыр (Карабах наш – азерб.)?! Ваш приход в мою скромную обитель – это, как говорят в ваших кругах, акт беспрецедентного гуманизма! Он сейчас еще скажет, что любит Окуджаву …, – куда-то в сторону сказал Вард и, брезгливо поморщившись, глотнул коньяку.

– Ухай! – междометием отозвался он о качестве напитка. – О Ницше попозже… Умным прослыть несложно, харгели паткамавор (уважаемый депутат). Достаточно пару раз в нужное время и в нужном месте – например, в парламентском буфете – ввернуть пару цитат из знаменитых книг. Мудрецом же умного человека делают богатый жизненный опыт и алкоголизм, ведь именно алкоголь побуждает молодых и рьяных искать различные приключения и ввязываться в авантюры, в итоге и обогащающие их жизненным опытом. Так что можно уверенно заявить, что опыт и алкоголизм – это родные братья.

Депутат особо возражать не стал, изобразив дежурную улыбку.

– Однако вернемся к рекордам, – не обращая внимания на реакцию слуги народа, предложил Большой. – Которые, как известно, наиболее энергичные представители человечества, а власти особенно, устанавливают, чтобы доказать насколько они altius, citius, а также fortius остальных обитателей нашей замечательной планеты.

Рекорды случаются разные и далеко не всегда приводят к власти, – печально взглянув на депутата, продолжил хозяин дома. – Нередко рекорды приводят к нехорошим ситуациям, чреватым нехорошими последствиями, – со значением бросил он в сторону пузатого препода-лингвиста Каро, залившего за воротник подряд несколько рюмок водки из арсенала, доставленного депутатскими помощниками.

Выдержав паузу, он добавил, не сводя печальных глаз с Каро, активно закусывавшего сыром чечил и суджуком из парламентского буфета: – Безусловно, по части рекордов далеко впереди книга Гиннесса. Тем не менее, в 1970-е, не ведая об этом империалистическом сборнике рекордных достижений, мы в советской Армении устанавливали свои, не менее впечатляющие…