Уроки во грехе

Пришло время рассказать ей кое-что.

Я сел на край парты позади нее и положил локоть на бедро.

– Когда-то к нам с гор спустились несколько соколов-сапсанов. Они начали гнездиться в церкви, прямо в каменной кладке над оконными проемами. Но проблема была в том, что недолетки врезались в стекло, пытаясь вернуться в гнездо, и ломали себе шею. После третьего погибшего сапсана я приказал установить решетки. И с тех пор больше они не гибли.

Гнев в ее голубых глазах угас, и я знал (хотя она никогда бы этого не признала), что нашел ее слабое место.

Ее слабость была в том, что она жалела слабых.

Как и я.

– А летучие мыши различаются по половому признаку. Самки больше. Их легко отличить. – Я наклонился и сделал каменное лицо. – Твой «малыш», это взрослый самец, и он не мог погибнуть. Только если у него нет бешенства. Ну в таком случае быстрая смерть была для него лучшим выходом.

Я знал, что это чертово создание должно было взлететь, но на всякий случай решил потом поискать его под окнами.

– Шесть остальных священников живут в кампусе. – Встав, я не отвел от нее взгляда. – Когда ты с ними познакомишься, тебе будет с кем меня сравнить. А до тех пор воздержись от скоропостижных выводов. – Я поспешил к двери. – Иди за мной.

Она беспрекословно подчинилась. Для разнообразия. Но это ненадолго.

Я провел ее вниз по лестнице в другой конец здания. На первом этаже стоял гул голосов – значит, в столовой собралась целая толпа.

На следующий день начинался новый учебный год, и девочки праздновали воссоединение с подругами после летних каникул и приветствовали новеньких.

Если бы она иначе вела себя на собеседовании, я бы позволил ей присоединиться к собравшимся. Но вместо этого я повел ее дальше, не останавливаясь.

Она помедлила на входе в столовую, оглядывая вечеринку.

– Что они делают?

– Едят, танцуют, веселятся. Привилегии, которых ты на сегодня лишена. – Не замедляя шага, я повернул за угол. – Поторапливайся.

– С каких пор еда – это привилегия? – Она поспешила за мной. – Я умираю с голоду.

– Надо было думать об этом прежде, чем открывать рот. – Помедлив, я припомнил ей ее же слова. – Я не буду отнимать у тебя эту возможность. Позволю тебе «научиться всему самой».

– Я же не летучая… – хмыкнула она.

– Я не потерплю неуважения. Каждая неблагодарность, каждая гримаса, каждый жест будут наказаны. Кивни, если ты поняла.

Она скрестила руки. Подобралась. Выдохнула. Но все же кивнула.

– Хорошо. И перестань шаркать.

Глава 5

Магнус

Все десять минут, что мы шли до спального корпуса, Тинсли семенила за мной, поспевая за моим широким шагом, обиженно надув губы. Или ее губы были такими от природы?

Пухлыми.

Сексуальными.

Боже, только не это. Я отмел эту мысль прежде, чем она успела поселиться в моем воображении.

Мне не стоило об этом думать. Но было в ней в тот момент нечто привлекательное.

Ее молчание.

Славное, восхитительное молчание.

Когда она помалкивала, то казалась старше. Опытнее. Гибкая фигура, уверенная походка: она несла себя изысканно и с грацией. Не намеренно. Нет, сама она старалась излучать вызов и враждебность. Но когда она переставала защищаться, ее порода расцветала в полной мере.

Повиновение было ее второй натурой.

Беспрекословное повиновение.

От этих мыслей было все труднее отмахнуться. Они бередили те части моего «я», которые я жаждал поскорее похоронить.

– Вы сказали мне правду про сапсанов? – спросила она.

– Я не стал бы тебе лгать. Ни о сапсанах, ни о чем-либо еще.

– А, ну да. Потому что священники не лгут?

– Потому что я не лгу. Здесь налево.

Она свернула в следующий коридор, и я уже не мог видеть ее лица.

– Я смогу посмотреть сапсанов? Птенцы летают вокруг школы?

– Иногда.

– Круто. – Ее спина была все так же напряжена, и отвечала она односложно. Но, кажется, упоминание о птицах немного подняло ей настроение.

– Мы только что вышли из основного здания. – Я провел ее по пустому коридору. – Там были классные комнаты, учительские, библиотека и обеденный зал. А теперь мы идем в спальный корпус. Все ученицы должны быть в своих комнатах к девяти вечера. Отбой в десять. Иначе придется до утра бродить вокруг кампуса.

– Когда нам разрешат прогуляться снаружи, чтобы осмотреть территорию?

Академия «Сион» была одной из двух школ-интернатов в нашей маленькой деревне. Вторая школа, «Святого Иоанна де Бребефа», была полностью отдана мальчикам, и ею управлял отец Кристиано Круз.

Каждый кампус окружали неприступные стены. Вписавшиеся в ландшафт, они защищали спальни от незаконного проникновения учеников этих двух школ. Церковь, футбольное поле, театр и гимнастический зал располагались в центре городка между кампусами, благодаря чему мы с соседней школой делили расходы на содержание имущества.

Соглашение о постройке школы для мальчиков рядом с нашей было взаимовыгодным. К тому же мы с отцом Кристиано были друзьями детства.

– У тебя будет полно возможностей, чтобы исследовать деревню, – произнес я. – Но ученики выходят за пределы школы только в сопровождении.

– Не дай бог, невинная девственница увидит мальчика.

– Мы постоянно проводим совместные мероприятия с соседней школой, к тому же каждый день молимся вместе.

– Что? – Она резко остановилась и округлила глаза. – Вы ходите в церковь каждый день?

– Когда идут занятия, все ученики и преподаватели посещают мессу в восемь утра. Кроме субботы.

– Э-м-м, ну да… – Она поморщилась и пошла дальше. – Не надо меня в это впутывать.

– Все ученики, миссис Константин. И пока вы учитесь в этой школе, вам придется следовать правилам, установленным католической церковью.

– Час от часу не легче.

– На девяносто процентов эти обстоятельства зависят от того, как вы к ним относитесь. Просто измените свое восприятие.

– А на десять процентов?

– Десять процентов – это данность, нравится вам это или нет. Такова жизнь.

Только мы подошли к общежитию, как дверь тут же отворилась. Мириам вышла к нам навстречу и улыбнулась обветшавшей с возрастом улыбкой.

– Добрый вечер, отец Магнус. – Она заправила прядь седых волос за ухо и посмотрела на мою капризную подопечную. – Ты, наверное, Тинсли.

– А кто еще? – Она пожала плечами.

– Тинсли, – я прищурился. – Это Мириам, преподаватель английского языка и литературы.

– К тому же я заведую общежитием, – произнесла Мириам.

– Значит, вы та женщина, которая не дает ученицам улизнуть отсюда? – Тинсли вздернула бровь.

– Нет, эту задачу я делегировала другому человеку. У нас есть старшая по этажу, она обеспечивает безопасность и порядок в комнатах. Этих девочек мы называем «старшими сестрами».

– М-м-м. Какая заманчивая должность, – сухо произнесла Тинсли. – Особенно для ябеды.

Мириам слегка наклонила голову, но больше никак не отреагировала на слова Тинсли. Она повидала на своем веку все виды подросткового протеста и попыток нарушить все возможные правила. Так что Тинсли ничуть эту женщину не смутила.

– Я слежу за чистотой комнат, пополняю аптечку медикаментами и предметами гигиены, отвечаю на личные запросы учениц, могу что-то подсказать или посоветовать, к тому же организую досуг для девочек. – Она постучала по двери позади себя. – А это моя спальня. Если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня найти.

– Мне понадобится домой. – Тинсли пристально посмотрела ей в глаза. – Я не хочу здесь оставаться.

– Подожди пару недель. Ты изменишь свое мнение.

– Э-м-м… Вряд ли, – саркастично протянула она. – На сто процентов уверена, что этого не будет.

– Если я окажусь не права, то мы поговорим об этом. А пока иди в свою комнату. Тебе принесут твои вещи и все, что тебе понадобится завтра на занятиях.

Мириам могла показаться милой пожилой дамой, но она держала общежитие железной хваткой. И Тинсли вскоре в этом убедится.

– Спокойной ночи, Мириам. – Я жестом попросил Тинсли проследовать к лестничному пролету. – Пойдем.

На втором этаже было тихо. Девочки останутся в столовой еще не меньше часа, а потом пойдут в свои комнаты готовиться к завтрашним занятиям.

Я не часто заходил в это здание. Если честно, я го избегал. Слишком много подростковых феромонов и розовых оборочек. К тому же я боялся пройти мимо открытой двери чьей-нибудь спальни и увидеть нечто, что меня скомпрометирует.

– В коридорах нет камер наблюдения. – Я остановился у второй по счету двери. – И комнаты не апираются.

– А где спит стукачка? – Заметив мой непонимающий взгляд, она уточнила: – Старшая сестра.

– Комната Дейзи рядом с твоей, – я кивнул на дверь соседней спальни. – Ванна в конце коридора. – Я протянул руку и включил в комнате свет. – Это все твое.

Она вытянула шею, разглядывая спартанское убранство комнаты. Односпальная кровать, парта и ночной столик. Они только и ждали, когда хозяйка украсит их по своему вкусу. Большинство учениц изощрялись в декорировании своих комнат. Но, судя по небольшой сумке, что стояла на полу, Тинсли взяла только самое необходимое.

– Это твоя единственная сумка? – спросил я.

– Так и есть. – Она не сдвинулась с места, словно если она зайдет в комнату, ее судьба будет предрешена.

Но поезд уже ушел.

– На столе памятка для учащихся. Прочти ее перед сном. Там основная информация о кампусе и ресс-код. – Я стоял в коридоре, у двери, и мог видеть лежащие постельные принадлежности и школьную форму в открытом шкафу. – Месса начинается в восемь. Будь внизу ровно без пятнадцати восемь. Вас проводят в церковь.

Она оглядывала комнату ничего не видящими глазами, не моргая. Словно была контужена.

Потом она втянула воздух и посмотрела на меня.

– Простите, что была с вами непочтительна.

Я уставился на нее, ожидая подвоха.

– Могу я получить обратно свой телефон? Пожалуйста, – она захлопала ресницами.

– Нет, – я обвел рукой комнату. – Видишь эту дверь? Я хочу, чтобы ты зашла и не выходила за нее до самого утра.

Она напрягла челюсть и вся сжалась, словно готовясь к бою.

– Сейчас же! – выпалил я громким голосом, который в свое время мог разогнать совет директоров в мгновение ока. На Тинсли он произвел тот же эффект. Она вся сжалась и бросилась в комнату еще до того, как я успел произнести последнюю букву.

Ахнув, она ворвалась в комнату и наткнулась на стол. Она явно дрожала. Подбородок подрагивал, и она обняла себя руками за талию.

Но не пошатнулась. Не осела на пол, как другие. Она была не такой. Она лишь выпрямилась, опустила руки и расправила плечи.

Майка натянулась вокруг небольших грудей, подчеркнув дерзкие маленькие бугорки – но и этой плоти было достаточно, чтобы сжать ее пальцами и раздавить.

Я отвел от нее взгляд и уставился на свои руки: мои пальцы имитировали это движение. Они воображали. Они хотели того, чего не имели права хотеть. Я был как наркоман во время ломки.

Я засунул руки в карманы. Мое дыхание оставалось спокойным. Ни один мускул на лице не дрогнул. Но под этим фасадом я весь горел адским огнем.

Я хотел страха и боли, крови и рубцов, я хотел бить, кусать, душить, колотить, колотить, колотить… я хотел грубого, дикого, безжалостного траха.

Я жаждал этого.

Ее страх заполонил комнату, ее дыхание сбилось, и с милого эльфийского личика схлынула краска. Но она была сильной. Стойкой. Она могла справиться.

И я знал, что она сделает это изящно.

Время уходить.

Я захлопнул дверь прежде, чем она смогла бы увидеть мое истинное лицо. И пошел прочь.

Глава 6

Магнус

Быстрым шагом пройдя через главные двери, я вышел на улицу. В окутавшей меня темноте ночи я, задыхаясь, потянул и ослабил колоратку.

Что это было, черт возьми?

Я позволил ученице взять меня за живое.

Такое случилось впервые, но я все же держал себя в руках. Произошедшее меня удивило. Я не причинил ей никакого вреда, не пересекал границ дозволенного, так что Тинсли осталась не в курсе произошедшего.

Мое единственное отношение к ней лежит в учебной, не физической, далекой от сексуальности плоскости.

Такого больше не повторится.

Мне просто нужно было пройтись, чтобы унять кипевшие внутри меня страсти.

– Добрый вечер, отец Магнус!

Слева приближалась группка девочек из старших классов, они как раз шли в основное здание. Не ответив, я свернул вправо, и они пошли своей дорогой, привыкшие к моему угрюмому характеру.

Решив прогуляться, я выбрал самый долгий путь, пролегавший по задворкам основного здания. Пройдя возле башни, я, включив фонарик на телефоне, поискал на земле мертвую летучую мышь. Но ее нигде не было.

Как я и думал, мышь давно улетела восвояси.

В мыслях все время возникал образ бесстрашных голубых глаз, бледной кожи, подрагивающих рук, ногтей, готовых царапать до крови.

Я постарался избавиться от этих мыслей, сосредоточившись на завтрашних планах – на церкви, учебном расписании и тестах, которые Тинсли предстояло пройти.

Гравий скрипел под ботинками и ночной воздух холодил кожу. Чистый, свежий горный воздух. Так непохожий на вонь автомобильных выхлопов и разогретого бетона Нью-Йорка. Я скучал по большому городу, но мне нравился царящий здесь покой.

Свернув с дорожки, я пересек подстриженную лужайку и пошел вдоль ограждающей кампус стены. Каменная, достающая до плеча, она не мешала любоваться городком и живописным горным пейзажем. К тому же она служила отличным основанием для высоких черных столбов, между которыми была протянута почти незаметная электрическая проволока. Через каждые пару метров на стене висели предупреждающие знаки.

Напряжение не могло убить человека, но разряд наверняка выбивал из бодрых подростков весь запал. И каждый год обязательно хоть один идиот испытывал судьбу и получал разряд током.

Девять лет назад академия «Сион» была на грани разорения. В первую очередь потому, что руководство не могло ограничить доступ мальчиков из школы Святого Иоанна в спальни своих учениц. Подростковая беременность и неудовлетворительное управление школой привели к катастрофическому сокращению числа учащихся.

Когда я купил эту школу, то первым делом вложил немалые средства в ее улучшение. Построил заграждения, уволил большую часть персонала, разработал конкурентный учебный план, благодаря которому стоимость обучения увеличилась в четыре раза, и разрекламировал школу в кругу богатых семей.

И за два года очередь на поступление в «Сион» стала километровой.

Основы остались теми же, что и были: развитие интеллекта учеников, индивидуальный подход, духовность. Но я руководил школой, как руководил когда-то своим бизнесом, а в бизнесе бал правят деньги.

Поэтому, когда Кэролайн Константин предложила семизначное пожертвование, ее дочь попала сюда без очереди.

Я подошел к воротам – единственному выходу с территории школы – и ввел код. Замок запищал, и я вышел.

Поскольку ближайшая деревня была в паре километров отсюда, преподаватели жили в частных домиках вблизи территории школы. Между академией «Сион» и школой Святого Иоанна пролегала единственная гравийная дорожка.

Через три минуты я подошел к своему дому. Большинство священников жили вместе, но у меня был собственный одноэтажный дом.

Дверь со скрипом отворилась. За прихожей была небольшая кухня и зона отдыха, а за коротким коридором была спальня и ванная комната. На голой стене висело распятие. На окнах – темные занавески. В зоне отдыха потертый диван. И камин. Ничего лишнего.

Скромно. С достоинством.

Кто-то мог бы сказать, что я зря променял свой пентхаус в верхнем Ист-Сайде на это место. Но пентхаус не определял мою ценность как человека. Это делали мои поступки.

В течение многих лет у меня была трудная жизнь.

Я разложил содержимое карманов на столике и посмотрел на телефон Тинсли. Мне не нужен был ее пароль. Мои источники сообщили мне о ней все, что мне нужно было знать.

Семейство Константин было украшением Бишоп Лэндинг, сливками сливок общества. Но как и многие влиятельные семьи, они крутили свои темные делишки, и у них была давняя вражда с Морелли – еще одним семейством, чьи скелеты в шкафу были еще непригляднее.

Когда шесть лет назад умер отец Тинсли, поговаривали, что глава семьи Морелли приложил к этому руку. Но ничего доказать не удалось, и смерть списали на несчастный случай.

Что касается Тинсли, то и здесь обошлось без сюрпризов. Она была в семье принцессой – невинной, милой и предназначенной выйти замуж за того, кого выберет ее мать. Вне всяких сомнений, Кэролайн планировала брак дочери много лет подряд, чтобы союз укрепил влияние семьи и поддержал империю Константин.

От этой мысли меня затошнило. Никто не заслуживает такой судьбы, но увы, подобное имело место быть. Практика, проверенная временем.

Я подошел к шкафчику и достал стакан и бутылку виски. Только я начал разливать виски, как в дверь постучали.

– Открыто. – Я взял еще один стакан.

– Я подумал, тебе нужен собеседник, – голос Кристиано с легким акцентом разнесся по комнате.

– Чушь собачья. Ты просто хочешь разузнать все подробности нашей встречи с Константин.

– И правда. Давай рассказывай.

Я повернулся, отдал ему стакан, и, как обычно, он широко мне улыбнулся. У него была замечательная улыбка. Теплая и благодушная, она словно освещала его лицо.

Сегодня он был в обычной одежде, сменил сутану священника на майку и джинсы. Белизна майки лишь подчеркивала его смуглую кожу и черные волосы.

Когда ему было десять, они с матерью перебрались с Филиппин в Нью-Йорк. Я помню тот день, когда он впервые пришел в нашу начальную католическую школу. Он ни слова не знал по-английски. Но он быстро учился, много смеялся и ему, как и мне, нравилось кататься на скейте.

С тех пор мы стали лучшими друзьями. И были неразлучны до самого выпуска. А потом он пошел в семинарию, а я – совсем другой дорогой.

Держа стакан в руках, я сел на диван, сделал вдумчивый глоток, смакуя привкус дыма.

– Все прошло, как я и думал. Кэролайн мне угрожала. Я угрожал ей, и теперь все мои надежды на беспроблемный учебный год пошли прахом.

– В последний раз, когда у тебя не было никаких проблем, ты стал просто невыносимым. – Кристиано сел подле меня. – Ты заскучал донельзя. Стал ворчливым. Плаксивым. И все время цеплялся к садовнику…

– Я не плаксивый.

– Ты просто ненавидишь, когда все идет легко, Магнус. Это не в твоем стиле.

Откинувшись на спинку дивана, делая глоток, я отстраненно размышлял о завтрашнем дне.

– Она такая же красивая, как на фото в интернете? – спросил он.

– Кэролайн?

– Нет, идиот, – он закатил глаза. – Ее дочь.

Если бы меня об этом спросил кто-нибудь из других учителей, я бы насторожился. Но Кристиано был прежде всего священником, и ставил свои отношения с Иисусом Христом превыше всего остального. В отличие от меня, он был призван исполнить свой высший долг и служил церкви от всего сердца. Я никогда не знал человека более честного и неподкупного, чем он.

И поэтому я пришел к нему девять лет назад за советом.

Он не сказал мне того, что я хотел услышать. Он сказал мне то, что я должен был услышать. И убедил меня остаться. Не только для того, чтобы спасти академию, но и для того, чтобы спасти самого себя.

– Она просто соплячка. – Я снял колоратку и ослабил пуговицу на рубашке. – Несговорчивая, неуважительная, острая на язык негодяйка.

– Я спрашивал не об этом.

– Она симпатичная для восемнадцатилетней девушки.

С глазами, что светятся, словно ведьмин огонь. И такая честная… Боже, помоги мне, ее прямолинейность заставляла мою кровь кипеть в венах.

Она меня заворожила, и от этого мне было крайне некомфортно.

– Кристиано… – Я уставился на свой стакан, в котором янтарный виски мерно кружился. – У меня был рецидив.

– Понятно. – Он поставил стакан и, повернувшись на диване, посмотрел на меня, тут же войдя в роль моего духовника. – Это исповедь?

– Нет. Это просто чувство. Мысль.

– Наваждение.

Вот как он это называл. А я называл это болезнью. И он был единственным человеком на свете, который знал, с чем именно я борюсь. Он знал все мои грязные секреты.

– Ну да.

– Это ее мать спровоцировала?

– Не в этот раз.

– Дочь? – он облегченно вздохнул.

– Твой вздох не слишком меня обнадеживает. Ты слишком в меня веришь.

– Влечение – часть человеческой природы. Мы все его испытываем, и тот священник, который скажет тебе иное, на самом деле прячет нечто гораздо худшее. У нас одинокая жизнь. Мы каждую ночь ложимся спать в одиночестве. Стареем в одиночестве. Такова принесенная нами жертва. Но если честно, я молился, чтобы настал тот день, когда ты изменишь свои предпочтения. Посмотрим правде в глаза: у тебя отвратительный вкус на женщин, друг мой, – он драматично дернул плечами.

– Жопа ты.

Он засмеялся, громко и от всего сердца, и взял свой стакан с виски.

Только он мог найти смешное в моих недостатках.

Он с самого начала был на моей стороне. Пока другие мальчишки в нашей школе увивались за девочками, я увивался за их матерями и учительницами.

В моем детстве не было ничего такого травмирующего. Никаких унаследованных от скучных, законопослушных работящих родителей черт. Ничего, что могло бы объяснить мои наклонности.

Мои сексуальные предпочтения были частью меня.

– Слушай, – отрезвил меня Кристиано, – у тебя гораздо больше терпения и решительности, чем у меня. Сам Господь послал тебя к нам. Время и деньги, которые ты вкладываешь в развитие нашей школы, бесценны. Ты самоотверженный – и тебе нет равных. Ты хороший человек, Магнус.

– Ты знаешь, что это неправда, – хмыкнул я. – Я икогда не был хорошим человеком.

– Я не говорю о прошлом. Конечно, ты все так же жесток. И страшен во гневе. Возможно, я не разделяю твоих методов воспитания, но когда надо мотивировать немотивированных, страх и чувство вины работают как надо.

– Ты говоришь как истинный католик. – Я приподнял стакан с виски.

Он чокнулся со мной и сделал глоток, глядя на меня поверх стакана.

– А что такого необычного в мисс Константин?

– Она спасла летучую мышь.

– Что-что?

Я рассказал ему всю историю, и он долго над ней смеялся. Потом мы обсудили замысловатое расписание уроков школы Святого Иоанна, поговорили о событиях в мире и слишком много выпили.

К тому времени как он вернулся в свои апартаменты, мне стало легче. Я почувствовал себя более уравновешенным, ощутил силы начать новый учебный год.

И призвать Тинсли Константин к порядку.

Глава 7

Тинсли

Мне не спалось.

С тех пор, как стих смех, заполнивший коридор на нашем этаже, прошло уже несколько часов. Когда девочки шли мимо моей комнаты, я несколько раз слышала свое имя, но к десяти вечера все успокоились.

Никто не зашел ко мне, не постучался.

Если бы я была здесь по своей воле, то вышла бы к ним и представилась сама. Я попыталась бы завести новых друзей.

Но все было совсем иначе. К черту эту школу. Я вернулась калачиком на узкой постели, чувствуя, как электризуются мои волосы, а кожа на лице морщится от соприкосновения с отвратительной тканью постельного белья. Как вообще можно на таком спать?

Я скучала по своим шелковым наволочкам. Я пыталась их упаковать, но Джастин – один из маминых цепных псов (он же персональный ассистент) – выудил их из чемодана, заявив, что их нет в одобренном списке. Я вообще много чего пыталась упаковать, но он стоял надо мной и с неодобрением на меня таращился.

«Слишком короткое».

«Слишком прозрачное».

«Никаких стрингов».

«Слишком открытое».

«Неподобающе».

«Производит неправильное впечатление».

Он убирал всё, что я складывала. И когда у меня наконец лопнуло терпение, я швырнула лифчик ему в лицо и сказала, чтобы он паковался сам.

Этот уродец запаковал всего одну сумку. Одну! И набил ее одеждой, про которую я и знать не знала. Консервативным, унылым говном.

Ну да ладно. Я знала, что все рано не задержусь здесь надолго. И всю ночь планировала, как отсюда выбраться.

Напиться, принять наркотики, протащить оружие – за это меня бы точно исключили. Но раздобыть это всё не было никакой возможности.

Можно было запалить комнату. Но я не хотела, чтобы из-за меня кто-нибудь пострадал.

Будь у меня мобильный, я включила бы порно на полную громкость прямо в классе.

Будь у меня мобильный, я бы позвонила Китону. Он бы меня выслушал и сказал правильные слова. Он бы понял. Но поскольку и этой возможности я была лишена, я сидела и внимательно читала школьные правила, придумывая, как бы их нарушить.

Мне нужно было быть совершенно неуправляемой. Хулиганкой. Изобретательной. Храброй. Более смелой, чем когда-либо. Вытворять нечто, чего я никогда не позволила бы себе в своей старой школе.