Сосед 3. Не бросай меня!

Лера Золотая

Сосед 3. Не бросай меня!

1

Леся

Два часа назад

– Ты же хорошая девочка, – шепчет мне в ухо отчим, прижав меня своим телом к кровати. – Ты же сделаешь папочке хорошо?

– Дядь Олег, вы чего? – испуганно говорю я, уворачиваясь от его влажных губ. – Отпустите меня, пожалуйста.

– Ты должна быть благодарной, – его рука забирается под ночную рубашку и начинают ощупывать мое тело. – Я четыре года терпел до твоего совершеннолетия, но одевал тебя, обувал, кормил… Теперь жду благодарности.

– Я расскажу все маме, – я пытаюсь вырваться, но он слишком крепко держит мои руки, поднятые вверх.

– Она тебе не поверит, – гадко улыбается мужчина. – Я же идеальный муж. Давай, Лесенька, раздвинь ножки.

Его прерывистое дыхание обжигает меня. Олег прикусывает кожу шее, потом мочку уха, а потом его губы накрывают мои. И на меня нападает ступор. Я не могу ни пошевелиться, ни сказать слово, потому что горло словно сдавило тисками.

Весь ужас в том, что я понимаю, что со мной произойдет, но не могу дать отпор. Даже на выпускном, когда я вроде бы была не против лишиться девственности со своим одноклассником, я, испугавшись, смогла дать отпор. Теперь же мышцы сковало страхом, растерянностью, безысходностью. Только сердце гулко бухает о ребра.

Отчим, не отпуская моих рук, коленом раздвигает ноги. Чувствую, как что-то горячее и твердое упирается в мои складочки. Пытаюсь увернуться, сдвинуть ноги, но ничего не получается. Он медленно начинает толкаться в мою дурочку, а я глазами, полными ужаса, смотрю на его довольную рожу. Олег отпускает мои руки. И только я взмахнула ими, чтобы столкнуть его с себя, как он перехватывает их и прижимает к кровати. И вот я лежу перед ним в позе морской звезды, не в силах пошевелиться.

Мужчина нависает надо мной, рассматривая мое перепуганное лицо.

– Дядя Олег, отпустите меня, – умоляюще говорю я, чувствуя, как из глаз выкатываются слезы и, стекая по вискам, прячутся в спутанных волосах. – Не надо, прошу вас.

Он словно глухой и слепой делает один мощный толчок, вгоняя в меня свой член. Внутри меня все рвется на части. Я кричу от боли, а его лицо украшает гримаса блаженства.

– Целочка, – как сумасшедший шепчет он. – Такая сладкая девочка.

Отчим ритмично начинает двигать бедрами, врезаясь в меня, каждым толчком причиняя боль. Он уже не держит меня, а я как-будто умерла. Лежу, уставившись пустым взглядом в потолок, содрогаясь всем телом от каждого толчка. Он терзает мои губы, соски, но я ничего не чувствую, кроме боли и опустошения.

Я даже не услышала, как распахнулась дверь в спальню, и на пороге появилась мама, которая пришла с ночной смены.

– Олег? – слышу ее растерянный голос, но у меня нет сил даже повернуть голову. – Ты с ума сошел?

– Олечка, она сама меня позвала, – отчим соскакивает с меня, лихорадочно пряча свое хозяйство, испачканное моей кровью. – Это все она.

Он словно школьник пытается выкрутиться и свернуть вину за разбитое окно на соседа по парте.

– Леся, – я перевожу на маму глаза, в которых стоят слезы. – Как ты могла? Я тебя разве так воспитывала? Какая же ты дрянь! – она с каждым словом распаляется все сильнее и последние слова буквально выплевывает мне в лицо.

Ее взгляд полон осуждения. Я поднимаюсь и сажусь на кровати.

– Он изнасиловал меня, мама, – эти слова даются мне с трудом. – Сказал, что только и ждал, когда мне исполнится восемнадцать.

– Не ври мне! Олег никогда бы не позволил себе такого, – кричит мама, а отчим в это время ужом выскальзывает из комнаты. – Это ты! Все вы сейчас испорченные! Что писька зачесалась? Это все ваши интернеты!

Мама никогда не разговаривала со мной так, и слезы, наконец-то, водопадом льются из моих глаз. Я задыхаюсь от обиды и несправедливости.

– Мам, я не вру, – сквозь рыдания говорю я. – Он изнасиловал меня. Давай пойдем в полицию, в больницу. Пусть тебе там скажут, что я не вру.

– Ты еще больше хочешь опозориться? – всплескивает руками мать. – И нас опозорить? Дрянь!

Пощечина обжигает щеку, и я заледенела. Меня никто никогда не бил по лицу. Щемящая боль в груди сжимает сердце. За что? Почему она верит ему, а не мне?

– Убирайся! – зло говорит мать, указывая на дверь. – Чтобы мои глаза тебя не видели! Кому теперь ты будешь нужна порченная? Вон!

Я медленно поднимаюсь, бросаю взгляд на кровать, где словно рана зияет кровавый след того, что со мной произошло. Закусив губу, прохожу мимо матери и направляюсь в ванную. Становлюсь под холодные струи воды. Хочу смыть с себя весь этот ужас, но даже этого мне нельзя.

– Выходи сейчас же! – громкий стук в дверь и голос матери заставляют закрыть воду, быстро вытереть волосы, накинуть халат и выйти. – Наглости еще хватает душ тут принимать! – ее губы кривятся от брезгливости. – Значит так. Научилась раздвигать ноги, взрослая стала? Вот и живи теперь сама как хочешь. Мне стыдно, что у меня такая дочь.

Выслушав ее слова, я все так же молча иду в свою комнату, надеваю свой любимый сарафанчик, заплетаю волосы в косу и выхожу из квартиры, твердо зная, что я больше никогда сюда не вернусь.

Бреду по улицам, залитым летним солнцем. Навстречу спешат люди, которым совсем нет до меня дела, но мне кажется, что все знают, что я испорченная, развратная, что я действительно совершила что-то порочное, ужасное, и хочется спрятаться, уйти в никуда. Хочется, чтобы не было ни обиды, ни боли, ни-че-го…

Незнакомый район встречает меня высотками, и у меня в голове складывается четкая картинка, как я лежу на асфальте и для меня все закончилось. Дверь подъезда, мимо которого я иду, открывается. Наверное, это знак.

– Не закрывайте, пожалуйста, – говорю, выходящей с коляской женщине.

Она придерживает дверь, и я с благодарностью ей киваю. Вот и детей у меня никогда не будет. Зато может мама, поймет, как была неправа. Консьержки нет на месте, и я беспрепятственно дохожу до лифта, который несет меня на последний этаж. Вот и выход на крышу открыт. Значит, я все делаю правильно. На негнущихся ногах подхожу к краю, забираюсь на парапет. Один шаг и все закончится.

2

Андрей

Сейчас

Ну, наконец-то, закончилась моя недельная каторга. Можно спокойно спать до девяти, идти на пробежку, в спортзал. Короче, можно вернуться к прежней жизни. Надеюсь, что лимит моих экстремальных знакомых уже закончился, и я могу со спокойной душой знакомиться с девушками тогда, когда хочу я, и с теми, с кем хочу. Конечно, и Эля, и Дина были весьма горячими девочками, но они свалились мне как снег на голову, а я всегда люблю все просчитывать наперед и сам выстраивать свои отношения.

Надев спортивный костюм и кроссовки для бега, нацепив наушники и включив любимый плейлист, выхожу на улицу.

– Смотрите! Смотрите! – галдит толпа, собравшаяся около подъезда. – Она сейчас прыгнет!

– Кто-нибудь полицию вызвал? – несется чей-то голос. – И скорую надо. На всякий случай.

– Да пока они приедут, она сто раз успеет сигануть, – незамедлительно следует ответ.

Я подхожу к людям, которые тычут пальцами куда-то вверх, и поднимаю голову. Да ёб же ж твою мать! На парапете шестнадцатого этажа стоит девушка с явным намерением прыгнуть вниз. Как же мне везет! А может, пройти мимо? Пусть тут сами разбираются. Но нет… Я разворачиваюсь и бегу обратно в подъезд, вместо того, чтобы наслаждаться свежим воздухом парка и спортивными девочками, которые, как и я любят спорт и секс без обязательств.

Лифт быстро довозит меня до последнего этажа. Выскакиваю и направляюсь на крышу. По крыше передвигаюсь медленно и тихо, чтобы не спугнуть летунью. Когда до девушки остается пара шагов, она раскидывает руки, и я понимаю, что медлить больше нельзя.

Один прыжок, захват и мы вдвоем валимся на крышу, а я все продолжаю крепко держать бьющуюся в моих руках девчонку лет восемнадцати.

– Пусти! Пусти меня! – истерично кричит она, брыкаясь как ненормальная. – Не хочу жить! И не буду! Кому я нужна такая порченная?!

Она извивается, как угорь, и я понимаю, что если ее не успокоить, то могу и не удержать. Резко разворачиваю ее к себе и впиваюсь в губы поцелуем. Не нежничаю и не манерничаю. Жестко, напористо раздвигаю языком зубы и проникаю в рот. Целую долго, требовательно, страстно. Потом опять целую, но уже без языка – просто целую, пока она не начинает мне отвечать. Сначала робко, стыдливо, потом страстно. И вот когда она издает тихий стон, я отстраняюсь.

– Успокоилась? – смотрю на заплаканное лицо девушки, все еще удерживая ее за плечи. – Идти сможешь?

– Куда? – вижу, что поцелуй, ее слегка дезориентировал, и она сидит, ошарашенно глядя на меня.

– Ко мне, – я встаю и подаю ей руку. – Или ты хочешь, чтобы сейчас сюда поднялись спасатели с сопровождении врачей и увезли тебя в психушку?

– Я в психушку не хочуууу, – она начинает снова плакать. – Я жить не хочуууу.

– Ну вот мне и расскажешь, что же такое случилось в твоей жизни, что ты решила размазать себя по асфальту, – подхватываю ее на руки и выношу с крыши на лестничную площадку.

В лифт она входит сама, отворачивается от меня и, привалившись к стенке, тихо всхлипывает. Маленькая, ее макушка едва доходит мне до груди. Длинная, худенькая шея, от которой просто невозможно отвести взгляд. Выпирающие ключицы с бьющейся венкой, просвечивающейся синевой через белоснежную фарфоровую кожу. Легкий цветастый сарафанчик едва прикрывает острые коленки. Все в ней кажется таким хрупким, таким нежным, что хочется прижать ее к себе и не отпускать никогда. От ее хрупкости в груди появляется какое-то щемящее чувство, которого я не испытывал никогда. Что же с ней произошло?