Опекуны

Эдик Невероятный

Опекуны

Вступление

Приветствую вас, друзья. Приглашаю тебя в далекие девяностые прогуляться по задворкам моего детства и юности. По воле судьбы жизнь меня закинула в самый криминальный район Одессы – Молдаванку. Темные дворы этого сказочного района и сложное время той эпохи породили множество одиозных личностей. Мои опекуны были не исключением. Впитавшие в себя весь негатив, повсеместно паривший на улицах этого злачного места, они превратились в самых настоящих ублюдков. Тьма, излучаемая этим районом, сожгла все самое светлое, что было в них.

События разворачиваются во времена жуткой опиумной эпидемии в Одессе. Эта чума не обошла стороной и моих опекунов. Зависимость плотно и основательно встроилась в их ДНК, навсегда изменив их мышление. Жуткие ломки и непреодолимая жажда к опиуму заставляли их выдумывать самые изощрённые способы добычи средств. Еврейские мозги закручивали сюжеты, максимально стараясь спрятать злые умыслы от благочестивых граждан. Все мои опекуны были чистокровными евреями, являясь неотъемлемой частью еврейской диаспоры, густо заселившей Одессу, начиная с 1700-го года. Вместе их свела синагога, куда они приходили с целью поживиться гуманитарной помощью из Америки.

На сегодняшний день всех героев этой книги нет в живых. Нанеся мне множество детских травм, они отправились прямиком в ад. Опий на клочки разорвал их души и уничтожил.

Я, как единственный выживший участник этой истории, хочу запечатлеть это всё на бумаге и максимально погрузить вас в ту атмосферу, на самое тёмное дно асоциального общества.

Для меня эта книга – своего рода психотерапия. В ней я прощаюсь со всеми своими детскими травмами, которые тянутся за мной длинным шлейфом всю мою сознательную жизнь. Перед тем как уйти с этого мира, опекуны нанесли мне их нескончаемое множество. Поработив мое сознание, они быстро осознали, какую неоценимую пользу несёт наркоманскому комьюнити тренированный ребёнок, они раз за разом отправляли меня в жуткие обстоятельства, разрывая на части мою детскую душу.

Часть 1. Детство

Знакомство

Молдаванка того времени – это сборище проходимцев всех мастей, шатающихся без дела по улицам в поисках какой-либо наживы. Зайдя в любой двор в этом районе, складывалось впечатление, что ты попал в прогулочный дворик какой-то тюрьмы. Все синие от татуировок его жители смотрели на тебя, словно на жертву, пожирая хищными взглядами в надежде чем-то поживиться. Случайно заблудившись в этом районе, обязательно встретишь неприятности. Вечно не утихавшие споры на чисто одесском говоре на фоне шансона, вывшего из каждой форточки. Нотки ароматов, летавших в воздухе, – от мочеиспусканий случайных прохожих и местных жителей, вперемешку с запахом ацетона, в котором почти в каждой квартире вываривали опий. Пьяницы с нарушенным вестибулярным аппаратом, по наитию искавшие свой путь, наркоманы, бегавшие по своим наркоманским делам. На фене не разговаривали, разве что кошки и собаки. Даже баба Зина из соседнего подъезда орала на этом жаргоне. В этой прекрасной атмосфере прошли моё детство и юность.

Мамуля работала проводником, там она и познакомилась с моим папой. У него была в этом районе комната в ужасной коммунальной квартире с такими же жуткими соседями. Осталась она ему по наследству от бабушки Тамары. В неё он и пригласил после свадьбы жить мою маму.

Мама до последнего дня не могла мне объяснить, почему она выбрала именно его. Красивая, очень харизматичная, умная, мудрая, с потрясающим чувством юмора и вкусом в одежде. Долгое время она ездила проводником в вагоне СВ на Москву. Её приглашали на свидание лётчики, режиссёры. В этом вагоне она могла познакомиться с кем угодно. Для тех, кто не знает, СВ – это вагон повышенной комфортности. В нём имели бронь многие высокопоставленные особы. Дома до сих пор лежит гора чёрно-белых фотографий с звёздами той эпохи: Высоцким, Пугачёвой, Леонтьевым и многими другими. В этом вагоне ездила исключительно элита Советского Союза.

«Почему ты не вышла удачно замуж?» – спрашивал я её.

– Я была молодая, очень скромная, всегда стеснялась, всего боялась. Наверное, из-за этого, – отвечала она мне.

– А почему ты выбрала папу? – продолжал я.

Один-единственный ответ до конца жизни был неизменен:

– Не знаю. Но зато у меня есть ты, – отвечала она мне, успокаивая себя. – Я люблю тебя больше жизни.

Связь с мамой у меня была очень сильной, жизнь после её смерти уже никогда не будет для меня прежней.

Папа на тот момент работал начальником поезда. За косяки в работе его разжаловали в проводники, а потом и вовсе посадили за кражу. В тюрьме он познакомился со своей следующей женой, бросив мою маму и маленького меня на произвол судьбы. Одно единственное, что я могу про него сказать хорошее: он красиво рисовал и вырезал скульптуры из гипса. Возможно, жизнь дала такой сбой, потому что он хотел поступать в художественное училище в Одессе, но бабушка ему не дала этого сделать. За свою жизнь я видел его несколько раз. Один-единственный совет, который я от него услышал за всё время:

– Запомни, сынок, деньги не оставляют отпечатков.

Он, когда украл деньги у пассажирки, – против него не было никаких доказательств. Менты обманом выбили из него признательные показания, рассказав, что нашли деньги, спрятанные им в вагоне, с его отпечатками пальцев, и для него будет лучше, если он во всём признается, что он и сделал. Во время следственных действий, указав место, где он их оставил, бумажные купюры посыпались прямо на него, и он понял, что ушлые менты его просто-напросто обманули.

Комната в коммуне была, как из передачи «Джентльмен Шоу». Отличалась она только жителями, наполнявшими её. В одной комнате жила старая бабка с явными признаками маразма, во второй – семья наркоманов. Во главе – с дядей Толиком. Временами общая кухня и коридор превращались в музей восковых фигур. Обколовшись опием, словно экспонаты , они часами застывали на одном месте – приходилось постоянно их обходить. Не дай бог дяде Толику было застать приход в туалете. На этот случай у всех были вёдра, в которые можно было справить нужду. В туалет невозможно было попасть часами. Забывать еду на кухне было равносильно тому, чтобы её просто выкинуть. Говядина из борща исчезала вмиг, оставляя после себя только запах. На вопросы, куда из кастрюли делось мясо, ответ был всегда один: тараканы съели. Причём это говорилось на полном серьёзе. Складывалось ощущение, что они следят, когда мама покинет кухню, чтобы растерзать кастрюлю. Если ей нужно было в туалет, а на плите в этот момент готовилось что-то мясное, будоража голодные желудки соседей, она звала меня, чтобы я дежурил в её отсутствие над казаном. Пальцев одной руки не хватит, чтобы пересчитать количество вскрытий нашей комнаты с целью наживы.

В третьей комнате жила семья пьяниц. Испражняясь под себя, из их жилища доносилась жуткая вонь. Весь этот спектакль уродов дополняли огромные тараканы и мыши. Их не брала ни одна отрава. Они её съедали быстрее, чем крошки хлеба. Складывалось впечатление, что они попали в зависимость от неё и зверели, прыгая по стенам, словно обезьяны, в её отсутствие. Одним словом, они были не убиваемые и их невозможно было вывести.

Это был ад при жизни. Всё нужно было закрывать на замки, скрашивая тем самым досуг соседей. Непреодолимое желание и азарт их вскрыть знатно коротали их бесполезные будни.

Мама всю жизнь пыталась собрать деньги на квартиру, но постоянно появлялись непредвиденные расходы. Тяжело ей было в одиночку это всё тянуть. Много денег тратилось на моё лечение. В детстве я постоянно болел. До конца жизни так и не удалось выбраться с этой коммуны. Одно единственное, что со временем эти соседи умерли, и заехали нормальные, с которыми было более-менее сносно жить. Но это произойдёт спустя 20 лет. До этого момента это был сущий ад.

В силу обстоятельств маминой работы она определила меня в специальный круглосуточный садик для работников железнодорожного транспорта. На время её отъезда она оставляла меня в нём на неделю. Таким образом, я семь дней был с ней, а семь – в садике. Я жутко ненавидел это время. Как только она уезжала, я тут же погружался в глубокую печаль и считал секунды до её возвращения из поездки. Я был очень спокойным и добрым ребёнком. Воспитатели не могли мною нарадоваться. Но вскоре жизнь изменит это навсегда, внеся свои коррективы в мой характер и образ мышления.

Приближался долгожданный выпускной из садика. Я ждал этот счастливый момент с тех пор, как моя нога переступила это ненавистное место. В предвкушении новой жизни, школьных будней, моё настроение постоянно находилось в приподнятом состоянии, чего нельзя было сказать о мамуле. Школа была обычная, и, в отличие от садика, в ней нельзя было оставаться. Нужно было срочно придумать, где меня неделю оставлять. Никто из друзей и знакомых не хотел брать на себя такую ответственность – даже за деньги. Согласилась на это старая приятельница, с которой мама познакомилась в психбольнице. Находясь в декрете, она подрабатывала там лаборанткой, а тётя Вера – санитаркой, и между ними завязались дружеские отношения. Встретив её случайно на улице, мама поделилась с ней своей проблемой, не ожидая, что та сама предложит свои услуги. Время было нелёгкое – развал Союза, безработица. Дополнительные деньги были очень даже кстати. Согласившись на её помощь, мама сделала вторую роковую ошибку в своей жизни. Первой было замужество с моим папой. Тётя Вера на вид была серьёзной женщиной.

Работая в психбольнице, она по уши влюбилась в пациента. На тот момент её будущий муж проходил там лечение от наркотической зависимости. Его бросила жена с ребёнком и уехала к богатому любовнику жить за границу. По крайней мере, так мне рассказывал Джон, но мне ближе моя собственная версия. По всей вероятности, изначально, купившись на внешность и красноречие, она слепо влюбилась и родила ему сына. Но позже, когда раскрылись все остальные его таланты, она исчезла в неизвестном направлении. Понимая, что от такого интересного персонажа ничего хорошего родиться не может, она бросила и своего ребёнка. Возможно, она не хотела никаких напоминаний об этом замечательном времени, проведённом совместно с этим прекрасным человеком. Но, глядя на Джона, скорее всего – первое. А может, всё вместе. Одним словом, в один момент она просто испарилась. До последнего дня его жизни о ней не было абсолютно никакой информации.

Тётя Вера позвала возлюбленного вместе с его сыном жить к себе. Его квартиру они сдали в аренду квартирантам. Трезвость нового муженька продолжалась недолго. Вскоре он проявит себя во всей красе. От последствий бурной деятельности на новом месте его посадят в тюрьму и вскоре там убьют. Квартиру заберёт государство.

Сжалившись над Джоном, тетя Вера разрешила ему продолжать жить с ней вплоть до своей смерти. Она скончается от СПИДа, которым наградил её покойный муж. Дела до него ей никакого не было. Джон делал, что хотел, и жил, как хотел. В поисках новых отношений она вечно отсутствовала дома, перекладывая всю ответственность за меня на него. Он противился этому как мог, но под угрозами остаться на улице у него не оставалось выбора.

– Должна же быть от тебя хоть какая-то польза! – орала она ему.

Джон превратился в мою нянечку. Он отводил меня в школу, забирал с неё. Вместе мы делали уроки и шли гулять. Вся его компания собиралась в парке недалеко от дома, где я и познакомился с его друзьями. Именно их до конца книги я буду называть своими опекунами.

Первым, кого я представлю из этой адской пятерки, будет Джус. Невысокий, ширококостный пит Буль, лысая голова и лоб были усеяны шрамами от многочисленных аварий. Несколько раз он вылетал через лобовое стекло угнанных им машин. Неудержимая страсть к автомобилям заставила его научиться открывать их и заводить за считанные секунды. Лучшего развлечения, чем угнать какие-нибудь «Жигули» и рассекать на них по ночному городу, а затем разбить – для него не существовало.

С детства он посещал бесплатную секцию по борьбе, которая находилась через дорогу, что сделало его похожим на столетний дуб. Импульсивная и неустойчивая психика взрывалась, словно бочка пороха, от незначительной искры. При любой конфликтной ситуации он мгновенно лез в драку. Ничего святого в этом человеке не было от слова «вообще». Если нервный срыв заставал его врасплох в людном месте, он хватал первого попавшегося под руку бедолагу и начинал его зверски избивать, сгоняя злость. Только после этого его психика успокаивалась и приходила в норму. Однажды бабушка имела неосторожность в трамвае сделать ему замечание. От этого он так возбудился, что вцепился ей в горло со словами:

– Бабка, ещё слово, и я тебя задушу!

От испуга несчастная произвела мочеиспускание прямо под себя. Заступившийся за неё взрослый мужик был забит ногами остальных опекунов.

От угроз в его сторону он сходил с ума и вгрызался в горло обидчику, даже если был сам, а оппонентов – целая стая. Пока тот не начинал хрипеть, хватка не ослабевала. Несмотря на то, что в этот момент он подвергался избиению десяти человек – его это ни капельки не смущало. Джус продолжал душить бедолагу, позволившего себе угрожающие фразы, до последнего.

Возможно, таким злым его делала обстановка, царившая у него дома. Неоднократно сидевшие родители, сгоравшие от наркотической зависимости, систематически учиняли беспорядки, покрывая друг друга самыми низкими оскорблениями, существующими в этом мире. Отец заставлял свою жену заниматься проституцией, зверски её избивая за то, что та прячет от него деньги или приносит мало. За эти средства они продолжали зарывать себя в могилу.

Посещая его дом, я ни разу не слышал, чтобы там было тихо. Джус ненавидел их двоих. Когда его терпение заканчивалось, он залетал в их комнату со словами:

– Торчумбы, быстро закрыли свои пасти! Ещё слово – и я каждого уложу спать!

Напитавшись этим негативом дома, он выплёскивал его на окружающий мир.

Отсутствие какого-либо страха в сочетании с его характером делали его полным отморозком. Он с лёгкостью вступал в драку с заставшими его врасплох ментами во время преступления. Понимая, что это последний шанс избежать наказания, он из-под тяжка наносил сильный удар и начинал убегать что есть силы. Не один раз это спасало его от тюрьмы. К своим 17 годам он побывал во всех всевозможных спецприемниках, отсидел на малолетке и вскоре снова отправится в «командировку». Это был один из самых жёстких опекунов. Хотя они все друг друга стоили.

Сухой, как и все остальные, обладал тяжёлой судьбой. Родители употребляли наркотики. Заразившись вирусом иммунодефицита, они ушли на тот свет от СПИДа. Обколовшись опиумом, он часто вспоминал самую глубокую обиду своего детства на них. По выражению его лица было видно, что она не отпустила его до конца дней. С его слов, родители в опиумном угаре накупали себе полные кульки всевозможных сладостей. В этом состоянии у наркоманов появляется непреодолимая тяга к глюкозе. Прячась от него, они жадно пожирали всё это, а голодному ребёнку не доставалось даже сахаринки с этого сладкого стола. Часто, заставая их врасплох, он видел, как скулы замирают, переставая двигаться, а щеки распирало от конфет и шоколадок. Неуклюжа пряча обёртки за спиной, они наносили ему этим детские травмы.

Они скончались один за другим в короткий промежуток времени, оставив своего ребёнка на воспитание бабушке, которую не интересовало ничего, кроме алкоголя.

Сухой был предоставлен сам себе с раннего детства. Благодаря соседям он не умер с голода. Наблюдая за тяжёлой жизнью несчастного ребёнка, они из жалости подкармливали его.

Спецприемники и малолетка внесли огромный вклад в формат его мыслей, изменив их вплоть до смерти. В хитрости и сообразительности он уступал только Джону, оставляя драку на самый последний момент – он больше предпочитал решать всё разговором. Но если дело доходило до битвы – он не уступал остальным.

Обладая высоким ростом, он был худой и жилистый; в одежде казалось, что его можно сдуть, слегка поддув на него. Это всех вводило в заблуждение. На самом деле жилы обивали его кости, словно лианы, делая его тело невероятно крепким. Враги очень сильно удивлялись, когда он ложил на асфальт одно тело за другим.

Исчадием ада в этой омерзительной пятёрке был Костыль. В жестокости и беспринципности ему мог позавидовать даже Джус. Двухметровое, огромное чудовище. За глаза его называли Лапа. Моя голова помещалась у него в руке, как яблоко. Он тащил в дом любое железо, попадавшееся ему на пути – не для того чтобы сдать его на металлолом, а чтобы утяжелять свои спортивные снаряды. Вместо гантелей он использовал рельсы.

В свои 17 лет он выглядел на 30. Взгляд, которым он тебя оценивал, нёс ужас, посылая твоему мозгу жуткие сигналы, заставляя его вспоминать все молитвы, существующие в твоей памяти. Сложно было определить, что в данный момент крутится у него в мыслях: расчленить тебя и закопать или сварить в кипятке живьём. Он был с явными замашками маньяка.

Больше всего он волновался, чтобы окружающие люди были накормлены. Выкинутая на свалку еда наносила ему душевные раны. Он не мог пройти мимо недоеденной шаурмы или недопитого кефира. В этот момент его глаза загорались, и он жадно начинал искать, по его мнению, голодающего человека. Замечая, что Костыль в очередной раз поднял что-то с мусорки, я в панике сразу бежал к Джону и умолял, чтобы он убедил Костыля этого не делать.

– Костыль, не гони! – начинал Джон. – Малый пугается твоих развлечений.

– Ничего страшного, пусть закаляется характер, – отвечал он.

У всех остальных появлялись дьявольские улыбки в предвкушении представления с поеданием испорченной еды. Больше всего мне было жаль парней, гулявших в этот момент со своими девушками. Окружив скамейку со всех сторон, Костыль протягивал несчастному объедки со словами:

– Ешь.

Девушки начинали вступаться за своих возлюбленных, но опекуны делали вид, что их не существует, сконцентрировавшись исключительно на жертве. Бедолаги сперва всегда отказывались, и сразу следовал сильнейший удар в грудь. От нехватки воздуха те начинали задыхаться. Девушки в панике орали на весь парк. Никакой реакции и в этом случае не следовало. Все ждали, когда жертва начнёт трапезу. Зрелище продолжалось до последней съеденной крошки. Все с нетерпением наблюдали, как еда исчезает в желудке несчастного, наслаждаясь процессом.

«Ты знаешь, что бывает со стукачами?» – систематически повторял он один и тот же вопрос, глядя своим отмороженным взглядом мне прямо в глаза, заставляя держать всё увиденное мной в сокровенной тайне. Одна мысль о том, чтобы всё рассказать маме, приносила мне жуткие страдания. Иногда я просыпался в ужасе от чудовищного сна, где Костыль душит меня и кричит прямо в лицо: «Зачем ты всё рассказал маме?»

«Джон, почему ему это доставляет такое удовольствие?» – интересовался я.

«Без понятия», – отвечал он. – «Видимо, это связано с тем, что в детстве он постоянно голодал». Когда он был маленький, его мама долго жила у цыганей за дозу, помогая им по дому, выполняя всю грязную работу. Костыль рассказывал, что цыгане кидали ему со стола какие-то объедки. Вечно недоедая, он радовался хоть чему-то, что могло утолить его голод.

От его чувства юмора у меня к горлу подбирался ком и начинало подташнивать. Он брал в руки огромный тесак и кричал:

– Давайте обрежем Малого!

За меня сразу вступался Джон:

– Костыль, не пугай его!

– А что, он как не наш, все обрезаны, а он нет, надо его тоже чикнуть! – продолжал он свои дебильные шуточки. – Знаешь, как это происходит? Натягивается шкурка, клац – и всё!

Видя моё испуганное лицо, он начинал дико ржать. Гнилые зубы придавали особый шарм этому процессу.

– Да шучу я! – успокаивал он меня в секундах до сердечного приступа.

Отбывая наказание на малолетке, он поработил разум слабохарактерного паренька, присвоив его лично себе. Он учинял над ним всяческий сексуальный разврат в стенах заточения, завладев им целиком и полностью. Власть над обиженным была настолько сильная, что тот приполз к своему хозяину после освобождения и поселился у него на коврике в коридоре возле входной двери. Он выполнял по дому всю чёрную работу и ублажал пребывающего в амфетаминовом экстазе своего владельца. Однажды, застав врасплох их утехи, я ещё долго не мог прийти в себя. Мало того что Костыль постоянно создавал стрессовые ситуации для моей психики, думая, что закаляет её, в добавок к этому он интенсивно взялся воспитывать мой дух, заставляя с разгона наносить удары в голову лежащих на полу людей. Если ему казалось, что на него неправильно смотрят, он заламывал бедолаг, поднимая над асфальтом за волосы их головы, показывая, куда нужно бить. Воспитатель из него был ещё тот. Именно он даст мне первую сигарету и пустит первый паровоз травы.

Из родственников у Костыля был только отец. Он натворил что-то ужасное, за это ему дали огромный срок. Отправился он в эту командировку, когда Костыль был ещё ребёнком. На воле им встретиться так и не довелось. Костыль отправился на тот свет, так и не дождавшись его из тюрьмы.

Ален Делон и Человек-Амфибия по сравнению с данными, которыми Бог наградил Джона, нервно курили в сторонке. От харизмы, которую несла его личность, все застывали, погружаясь в гипноз. Чары, посылаемые неосведомлённым гражданам, заставляли их верить во всё, что несла его речь. Да и речью это назвать было сложно. Звуки, издаваемые его ртом, были больше похожи на мелодичное пение. Каждое предыдущее слово сливалось со следующим в сладком экстазе, складывалось впечатление, что они были созданы друг для друга и никак иначе их применять нельзя. Он жонглировал словами, словно жонглёр – своими шариками.

Ловко меняя смыслы, он легко мог сделать тебя из победителя проигравшим, поставить в любое положение, выгодное ему. Одно неправильное слово – и он вгрызался в него, словно акула, раскручивая смыслы в том направлении, где видел конечную цель.

Высокий, правильно сложенный брюнет с синими, как океан, глазами сводил особей женского пола с ума. Если бы не его дурные пристрастия и непреодолимая тяга к уличной жизни, он с лёгкостью устроил бы свою личную жизнь феерично. Глядя на него, тебя атаковали только положительные мысли, складывалось впечатление, что перед тобой глубоко образованный человек. Правильно поставленная речь подтверждала эту иллюзию. В жизни нельзя было подумать, что перед тобой отъявленный проходимец и мошенник. Завладевши твоим сознанием, он выжидал момент, чтобы сделать тебя беднее.

Портили его внешность, выдавая истинное нутро, только наркотики, заставляя перейти от лёгких афёр к более жёстким преступлениям.

Как я уже упоминал, в один прекрасный момент его мама испарилась, оставив его на воспитание весёлому отцу. Больше о ней никто никогда не слышал. В отличие от всех остальных, Джон мог похвастаться только учётом в детской комнате милиции. Его тюремный путь начнётся немного позже.

Неистовая страсть к фирменным вещам выработала в нём непревзойдённый механизм их добычи. Щелчком пальца он усыплял бдительность наивных продавцов, унося из их магазинов свои новые вечерние наряды, оставляя после себя незабываемое послевкусие. Пожалуй, это была единственная плата.

Всё-таки в нём было что-то человеческое. С первых дней моего знакомства с низшим асоциальным обществом он внушал мне все ужасы последствий употребления тяжёлых наркотиков, тем самым всячески стараясь уберечь меня от этого проклятия, приводя сотни реальных примеров покалеченных судеб.

Траву он не считал наркотиком. Несмотря на то что она вызывает сильную психологическую зависимость, для него конопля была божьим растением, излечивающим многие заболевания и душевные травмы.

Остальные опекуны поддерживали Джона в этом, всячески стараясь сохранить мою трезвость. Свою зависимость они объясняли тем, что дьявол мёртвой хваткой вцепился в их души, и пока что все усилия вырваться из неё напрасны. Возможно, это спасло мне жизнь, и сейчас вы читаете эти строки именно благодаря им. Все мои одногодки со двора ушли на тот свет от этого страшного недуга.

Корыто рос в полноценной семье. С самого рождения он ни в чём не нуждался. Окружённый любовью большой семьи, он был счастливым ребёнком.

Но в какой-то момент всё резко меняется. Словно заражённые неизвестным вирусом, члены его семьи начинают стремительно убивать себя, пичкая свои организмы алкоголем и наркотиками. И когда-то счастливая семья погружается во мрак и разруху. В здравом уме остаётся только его бабушка. С трезвым рассудком и добрым сердцем она смиренно терпит все удары судьбы. Похоронив одного за другим и выполнив все задания, возложенные на неё самим дьяволом, она уходит вслед за остальными ровно через три дня.