Каменица

Михаил Хийси

Каменица

Михаил Хийси

«Каменица»

Глава 1. «Аппендикс»

Карелия, Олонец. 1 октября 2010 года

Первый труп и тихий ужас

Утро не наступило обыкновенно, нет – оно словно сорвалось с цепи, ворвавшись в жизнь внезапно и грубо, как незваный гость, ломающий двери. Пронзительный, почти звериный вопль Насти разорвал предрассветную тишину морга, подобно тому как внезапный удар грома разрывает тяжёлое, набухшее дождём небо.

На столе, под холодным светом ламп, лежал труп дальнобойщика из Петербурга. Мужчина лет сорока, крепкий, дородный, с грубыми чертами лица, на котором застыло последнее выражение – не то ужаса, не то недоумения. На его груди красовалась татуировка: «Не родись красивым» – теперь эта фраза казалась злой насмешкой судьбы. Живот был вскрыт с почти хирургической точностью – разрез от пупка до лобка, кишки аккуратно отодвинуты в сторону, будто для некоего торжественного действа.

– Так не бывает… – прошептала Настя, и голос её дрогнул, словно струна, готовая лопнуть.

Её пальцы, холодные и дрожащие, скользнули по коже покойного, нащупав под рёбрами странный шрам – не от скальпеля, нет. Он был круглым, гладким, будто кто-то выжег дыру прямо к органу.

Аппендикс лежал в лотке.

Тёплый.

Маленький, розовый, совершенно здоровый.

Настя задохнулась. Пальцы её впились в край стола, оставив на металле тонкие белые царапины. Орган, который должен был убить этого человека, был жив. А сам человек – мёртв.

«Сепсис не оставляет шансов, если орган отказывает», – всплыл в памяти насмешливый голос профессора.

Но этот орган не отказал.

Он… выключился.

Как лампочка.

***

В это же время, в редакции «Олонецкой правды», Михаил стучал по клавишам старой клавиатуры.

«Урожай выдался на славу… Дети радуются первому снегу…»

Он знал, что пишет бред. Его пальцы сами выстукивали эти глупые, ненужные слова, пока мозг крутил одну мысль: «Почему в Олонце никто не болеет?»

Ящик стола скрипнул, когда он достал карту. Красные точки – аппендициты по всему миру. Москва. Нью-Йорк. Токио. Люди умирали.

Но не здесь.

Ни одного случая.

Михаил подошёл к окну, прикоснулся к холодному стеклу. За ним текла Олонка – тёмная, глубокая, словно сама древность, застывшая в движении.

«Это вода…» – его губы шевельнулись без звука.

Он вдруг понял, что пьёт её всю жизнь. Как его отец. Как его дед. Как все они.

И вода эта… смотрела на него.

Через час Михаил нашёл папку в архиве редакции. Пожелтевший листок:

«15.09.1978. Шахта «Шунгит-1». Лембоев умер. На вскрытии – вместо печени 200 г чёрного песка. Последние слова: «Оно проснётся через 32 года. Вода запомнит».

Михаил закрыл папку с записями 1978 года и потянулся к соседней полке. Пыль зашевелилась под пальцами, как живая. Между отчётами о урожаях и списками бригад затерялась тонкая тетрадь – «Мед. наблюдения, шахта «Шунгит-1».

Первая страница: «15.06.1978. У бригадира Лембоева – некроз селезёнки. На вскрытии орган рассыпался в чёрный песок». Далее – карандашные пометки: «У всех шестерых – поражение внутренних органов. Печень (Козлов), почки (Меркулов), желчный пузырь (Марченко)… Сходство: отсутствие следов болезни. Органы просто… выключились».

Михаил провёл ладонью по последней строке: «Они пили воду из колодца. Теперь они не люди».

Подпись – та же, что и в отчёте о Лембоеве: врач Ягелев. Его отец.

За окном Олонка пузырилась, будто в ответ. Где-то в её глубине, как в забытом кармане, лежали камни, помнившие каждую смерть.

***

В детском саду, где стены были выкрашены в весёлые, но уже потускневшие тона, а воздух пропитан запахом каши и акварельных красок, Машенька сидела за столом, склонившись над листом бумаги. Солнце на её рисунке было красным – не ярко-жёлтым, как у других детей, а густо-алым.

– Милая, а это что? – наклонилась воспитательница, указывая на чёрные палочки, окружавшие кровавый диск.

– Люди, – просто ответила девочка, не отрываясь от рисунка.

– Какие же это люди? – засмеялась женщина, но смех её прозвучал неестественно, словно застрял где-то в горле.

Машенька подняла глаза. Взгляд её был слишком взрослым, слишком знающим для пяти лет.

– Они лежат, – сказала она и ткнула пальцем в пол. – Под нами. Там большой камень. Он спит.

По спине воспитательницы медленно поползли мурашки, будто кто-то провёл по ней ледяной рукой.

***

Тело увезли.

Настя осталась одна в холодном, выбеленном помещении, где воздух был тяжёл и неподвижен, словно пропитан незримой горечью формалина. Руки её, сколько ни тёрла она их под струёй ледяной воды, всё ещё хранили тот едкий, цепкий запах тления, въевшийся в кожу.

Мысли её, ленивые и неспешные, кружились вокруг отца. Вспоминались его руки – грубые, изборождённые морщинами и старыми шрамами. Помнился и тяжёлый дух, что всегда вился вокруг него: смесь рыбьей чешуи, дешёвой водки и чего-то ещё, тёмного, необъяснимого.

В детстве он рассказывал ей о Хийси – древних духах, которые живут в камнях, в воде, в самой земле, в каждом её уголке.

– Они защищают своих, – хрипел он, поднося к губам гранёный стакан с мутной жидкостью, от которой веяло жгучей тоской.

Теперь она понимала.

Защищают.

Но не от житейских невзгод, не от болезней или нужды – а от чего-то гораздо, неизмеримо худшего.

Из отчёта патологоанатома Олонецкой районной больницы (рассекречено в 2025 году):

«Объект №17 (муж., 42 года).

При вскрытии: аппендикс без патологий.

Причина смерти – сепсис.

Примечание: орган не функционировал, хотя не имел повреждений. Рекомендую срочно доложить в Москву.

Подпись: врач А. Ягелева».

Это был первый.

Но не последний.

Человечество ещё не знало, что уже умерло.

Оно просто ещё не упало.

Глава 2. «Селезёнка»

Карелия, Олонец. 31 октября 2010 года

Кровь и камень

Пробирка разбилась с тем прозрачным, хрустальным звоном, каким бывает только первый лёд на озере, когда его в ноябре осторожно, но неумолимо продавливает сапогом неосторожный путник.

Кровь больного – мужчины из Петрозаводска, чья селезёнка отказала два дня назад – смешалась с каплей, упавшей с порезанного пальчика Машеньки. Настя не успела её удержать. Девочка, вечно любознательная, потянулась к микроскопу, и вот – звяк – осколки на полу, алая лужица, и…

Три секунды.

Три секунды, в течение которых мёртвый орган в чашке Петри вдруг содрогнулся, будто его коснулись электродами дефибриллятора. Бледная, розоватая ткань дёрнулась, на мгновение ожила, наполнилась смутным румянцем – и снова опала, безжизненная.

– Он дышал… – прошептала Настя, и голос её замер в тяжёлом воздухе лаборатории.

Машенька, не моргая, смотрела на чашку Петри. Её кровь медленно растекалась по прозрачному дну, сливаясь с чужою, тёмной и густой.

– Он просто испугался, – сказала девочка тихо. – Он подумал, что это Они пришли.

***

Михаил стоял у реки, докуривая третью подряд сигарету. За его спиной копошились московские учёные – пятеро в белых халатах, похожие на ворон, рассевшихся на снегу.

– Вода чистая, – бормотал самый молодой из них, то и дело крестившийся украдкой, – тяжёлых металлов – ноль.

– Может, и так, – перебил его коллега, одержимый цифрами. – По нашим данным, за последние полвека в радиусе тридцати километров не зафиксировано ни единого случая аутоиммунных заболеваний.

Очкастый биохимик вдруг замолчал, заметив Михаила. Подошёл, дрожащими пальцами протянул пачку папирос.

– Вы… местный?

Михаил кивнул, наблюдая, как учёный невольно отступает на шаг, будто от чего-то невидимого, но ощутимого.

– А ваши предки… они всегда здесь жили?

– С семнадцатого века, – ответил Михаил и вдруг осознал: они боятся не болезни. Они боятся их. Как будто олончане – не люди, а нечто древнее, непостижимое, затаившееся в этих лесах испокон веков.

И в глазах приезжего учёного мелькнуло то самое выражение, какое бывает у человека, случайно наткнувшегося в глухом лесу на след, оставленный не зверем и не человеком.

***

Настя проснулась в 3:17 – в ту самую минуту, когда её мать умерла десять лет назад.

За дверью скреблись, словно кто-то осторожно, но настойчиво пробовал когтями старую древесину, отыскивая слабое место.

– Не открывай… – прошептала Машенька, застывшая посреди комнаты, бледная, как призрак, в мерцающем лунном свете. – Это не люди…

В ответ раздался вой – протяжный, мучительный, будто рвущийся из самой глубины глотки. Насте вспомнился пёс, найденный ею в детстве в лесу: он лежал, беспомощный, с перебитым хребтом, и выл так же жалобно и безнадёжно.

– Бывает, милосердие – это пуля, – сказал тогда отец и прикончил страдальца.

Теперь она понимала: слова его относились не только к собакам.

***

Трёх пропавших нашли на рассвете.

Они стояли по пояс в чёрной воде Олонки, взявшись за руки, как дети в хороводе. Глаза открыты, рты растянуты в одинаковых улыбках.

На вскрытии обнаружили: селезёнка отсутствует, в брюшной полости – гладкие речные камни, на языке у каждого – кусочек серой глины.

Из донесения ФСБ (рассекречено в 2025 году):

«Объект Олонец. Зафиксированы аномальные показатели иммунитета у 98% местного населения.

Особые отметки: вода содержит неизвестный минеральный комплекс. У 73% обследованных обнаружены микрокальцинаты в области селезёнки.

Рекомендация: карантинная зона в радиусе 50 км.

Примечание: девочка 6 лет (код «Каменица») демонстрирует уникальные свойства крови. Требуется срочная транспортировка в Москву.

Номер дела: 45-К/2010».