Даже когда я уйду

Что не дает мне спать по ночам? Воспоминание о последнем вздохе, что ты у меня украла.

Оливер МастерсОлли

– Может, хоть чаю выпьем? Мне не помешает кофеин, – попросил я, хотя уже знал, какой меня ждет ответ.

Но поездка затянулась. К тому же ноги мои просились наружу. Очень уж хотелось их вытянуть после трехчасовой поездки из тюрьмы.

Охранник никак не отреагировал на мою просьбу, просто продолжил смотреть в окно крошечного фургона. Я его не помнил. Охранника. Темнокожий, с блестящей лысой головой, довольно стройный. Крепления загудели, ударившись о металл, когда я попытался положить локти на колени, чтобы успокоить подпрыгивающую ногу. Наручники порезали кожу, и я застонал, откинув голову на порванную кожу сидения.

– Ты новенький что ли, да? В Долоре? – спросил я у охранника, нарушив неловкую тишину. – Не видел тебя прежде. К какому зданию прикреплен?

– Нам ехать еще час. Давай-ка позаботимся о комфорте друг друга, а?

Я повернулся к окну и попытался представить, что ждало меня в Долоре. Может, тюрьма – это не так уж и плохо. Если не считать бесконечных допросов по самым дурацким причинам, обращались со мной неплохо. Полиции потребовалось пять месяцев для того, чтобы состряпать идеальное дело на моего брата, Оскара. Сначала я не хотел им помогать, но просто потому, что злился.

На второй неделе без таблеток я потерял контроль, и меня со всех сторон накрыло эмоциями.

Я мог думать лишь о ней. И говорил лишь о ней.

И мне никто больше не был нужен. Кроме нее.

Неважно, закрывал я глаза или нет, она всегда представала передо мной, подобно яростной буре. Чтобы взять меня под контроль, они договорились с Долором, забрали мои медицинские записи, а потом снова посадили меня на сдерживающие гнев таблетки. Наконец я оказался там, где и должен был. Все как они и планировали.

Оскар получил по заслугам. Что до меня… Меня оправдали по всем насильственным обвинениям. С проституцией меня ничто не связывало напрямую, кроме профессии матери, конечно.

К сожалению, обвинения, из-за которого я в первую очередь и попал в Долор, с меня не сняли. Даже после того, как я объяснил, что не трогал Брэда, спекулянта, которого отправил в кому мой брат, когда мне исполнилось семнадцать. Доказательств против Оскара не хватало.

У него было алиби, пусть и ненастоящее. А у меня – нет.

Пару месяцев назад Брэд умер.

И теперь мне предъявили обвинение в убийстве, совершенном в результате психического отклонения – посерьезнее незаконного причинения вреда.

Долор оставался моим единственным шансом на свободу. Я вернулся в самое начало пути.

Они снова отправили меня в Долор, чтобы закончить то, что я начал, когда помог посадить Оскара.

За семь месяцев в тюрьме я нашел себе одного друга. Его звали Трэвис. Мы поделились историями наших жизней, конечно. Он стоял на стреме во время ограбления, больше у него приводов не было. Парень рос, как и я, без отца и с ужасной матерью. Для Трэвиса жизнь не закончилась, на воле его ждала девушка. И он спросил, есть ли девушка у меня. Я соврал ему. Сказал, что нет. Просто не мог заставить себя заговорить о ней, не то что произнести вслух ее имя. Хотя мысли о ней всегда оставались со мной.

Я прекрасно помнил свои чувства к ней – если бы не таблетки, то страшно представить, какую боль бы я чувствовал на протяжении последних семи месяцев. Месяцев, которые я провел вдали от нее. Когда я слез с таблеток, мое расстройство Эмоциональной Напряженности лишь усилило все ощущения. Я буквально сошел с ума.

По пути в Долор я провел всего три дня без таблеток и теперь пытался понять, стоило ли оно того. Стоило ли мне просить докторов Буталу и Конуэй больше не прописывать мне препараты?

Стоило ли оно всей это боли? Но, на самом деле, выбора у меня не было.

Мои чувства к ней медленно восставали из пепла на протяжении последних шести часов – каждый последующий больнее предыдущего.

– Мы на месте, – сообщил охранник, и мы съехали с дороги на одинокую тропу, ведущую к воротам Долора. Асфальт под колесами сменился камнем, и я бросил взгляд на силуэт Долора под серым небом.

Я наконец осознал, насколько близко оказался к ней снова, и нервы мои сдали. Я сделал глубокий, неровный вдох. Три дня без таблеток, которые мне нужно было принимать каждые двенадцать часов. И я уже чувствовал, как теряю контроль. Хорошо, что на мне были наручники. Руки тряслись, и я сжал пальцы в кулаки – может, так станет полегче.

Фургон подъехал к кампусу и остановился. Охранник стянул мне руки пластиковыми стяжками и только потом снял наручники – с запястий и щиколоток. И, наконец, вывел меня из машины к большим двойным дверям.

– Оливер Мастерс, – поприветствовал меня директор Линч на посту охраны. – Хотелось бы мне сказать, что я рад тебя видеть, но это больше зависит от тебя.

Я не видел Линча семь месяцев – а по его виду казалось, что прошло лет двадцать. Сшитый на заказ костюм никак не мог скрыть поселившуюся в его карих глазах усталость и очень заметный стресс, из-за которого он начал лысеть гораздо быстрее, чем того требовала природа.

– Я здесь не за тем, чтобы шум поднимать. Просто хочу доучиться безо всяких приключений – того же хотите и вы, – произнес я, ничуть не соврав.

Я не хотел возвращаться в тюрьму, к брату.

Линч кивнул и провел меня через сканер, тот промолчал. Всю дорогу до директорского кабинета я не поднимал головы и смотрел только на свои ступни. Мне не хотелось даже случайно взглянуть на двери библиотеки – места, куда мы сбегали с ней каждую субботу.

Но смех ее все равно звучал в моей голове. Напоминал о ней. О том, как развевались ее темные волосы, когда я бежал за ней. О ее улыбке, от которой у меня сердце замирало… ее я увидел, вовсе того не желая.

– Сюда. – Линч буквально спас меня от прошлого.

Кабинет директора ничуть не изменился.

Линч поднял вверх палец – мол, минуточку – и взялся за телефон. Я опустился в кресло напротив, по другую сторону его стола. Рукавом я утер со лба холодный пот.

– Доктор Бутала, да… Приехал Оливер Мастерс… – Линч дослушал, кивнул и повесил трубку, даже не попрощавшись. – Твой психиатр скоро придет, так что подождем.

Карие глаза Линча поймали мой взгляд, а потом он отвернулся. Цвет его глаз сочетался с цветом бутылки «Джека Дэниелса» – и с цветом ее глаз. Сердце снова пропустило удар.

Мы с доктором Буталой мало в чем сходились, но намерения его, по крайней мере, были честными.

Он верил в химический дисбаланс мозга, а она… о нет, я не буду называть ее по имени даже в мыслях… она считала мое расстройство благословением. Еще бы, так чувствовать! Ей нравилось, какой я, но она видела лишь одну мою сторону. Я никогда не позволял ей увидеть другую – куда более уродливую. Злую.

Бутала постучался, прежде чем войти.

– Мастерс! Рад, что ты вернулся. – Доктор положил руку мне на плечо.

Бутала был невысоким джентльменом индийского происхождения и говорил с легким акцентом. Я кивнул головой в знак согласия.

– Рад вернуться.

Доктор присел рядом со мной и положил себе на колени мою медицинскую карту.

– Во-первых, и это главное, хочу снова извиниться за то, что мы поставили тебя в такую неприятную позицию в деле с Оскаром, – осторожно и искренне произнес Линч. – Если бы я знал, то не позволил бы им так поступить. Сможем ли мы оставить это в прошлом и начать все заново?

– Да, сэр.

В глазах его промелькнуло облегчение, пусть и всего на мгновение.

– Что ж, очень хорошо. Раз уж с этим мы разобрались… Сегодня начинается новый учебный год, а за последнюю неделю произошло уже немало неприятностей. Ты не сообщил мне о своем брате, но могу ли я надеяться, что в будущем ты расскажешь мне обо всем, что покажется тебе странным? – спросил Линч, приподняв одну бровь. – Я прошу тебя лишь об открытости.

Я понимал каждое произнесенное им слово по отдельности. Но все вместе я слышал будто бы сквозь толщу воды. Я покачал головой – вдруг это поможет рассеять туман, забивший череп?

– Что случилось?

Линч перевел взгляд с Буталы на меня. Он вздохнул, подкатил поближе свое кресло и уперся локтями в столешницу.

– Ты все равно об этом узнаешь, так что почему бы мне самому тебе не рассказать… – Он сложил руки на столе. – Все началось на прошлой неделе, так что сложно сказать, кто за этим стоит, но в Долоре кто-то шутит ужасные шутки. Понимаю, что о многом прошу, но ты единственный, кто точно не имеет к этому никакого отношения, так что присмотрись к происходящему.

– Ужасные шутки? Что случилось?

– На прошлой неделе кто-то оставил в комнате студента изуродованный труп кошки. А вчера на двери появилась надпись кровью, – пояснил Линч с неохотой. – И я не требую от тебя расследования, Оливер. Я просто хочу быть в курсе, если ты что-то услышишь или увидишь.

Желудок мой подпрыгнул, и я попытался как можно незаметнее сглотнуть.

– Конечно.

Мне сложно было сосредоточиться, тело медленно предавало меня. Я провел связанными руками по лбу и волосам.

– Хорошо. А теперь поговорим о твоих таблетках, – он кивнул доктору Бутале.

Бутала открыл мою карточку. Я пытался как-то уложить в своей голове услышанное. Шутки? И почему здесь вдруг стало так жарко?

– Когда ты принимал их в последний раз? – спросил Бутала.

– Больше трех дней назад.

– И как ты себя чувствуешь, Оливер?

– Паршиво…

– Повернись-ка, дай мне на тебя посмотреть.

Бутала развернул мой стул и взялся за висевший на шее стетоскоп. Он вдел его в уши, другой конец приложив к моей рубашке – прямо напротив сердца. На ощупь дико холодный. Казалось, все в комнате замерло, пока мужчина смотрел на часы и считал.

– Необычайно высокий пульс. – Он поднял взгляд, и наши глаза встретились. – Зрачки расширены.

Бутала повернулся к Линчу и продолжил:

– На лицо все симптомы синдрома отмены.

Ха. Синдром отмены. Такое простое словосочетание! А внутри такой беспорядок, словно что-то съедает все мертвые части меня, оставляя лишь сожаление и вину. По лбу прокатился пот, словно лед по моей разгоряченной плоти.

– Постарайся держать себя в руках, не хочу повторения прошлого раза, – заметил Линч.

Бутала посмотрел на меня.

– Оливер, а кроме недомогания, что ты еще чувствуешь? Как ты себя чувствуешь? Злобным, грустным, счастливым?

Колено мое снова взлетело вверх, и я вытянул ногу.

– Никак. Я ничего не чувствую. Только недомогание.

– Можем начать прием таблеток с завтрашнего дня, но раз он пропустил аж три, мгновенного эффекта не будет. Можете подержать его в одиночке, пока медикаменты не сработают, но мне бы этого не хотелось. Если его запереть, то он будет дольше приходить в себя.

– Тогда что вы рекомендуете? – спросил Линч.

Бутала опустился на стул и внимательно осмотрел меня: так, словно я был его научным проектом.

– Отправьте в новую комнату, пусть начнет занятия примерно через неделю.

– Что ж, хорошо, – Линч вздохнул и откинулся на спинку кресла. – Оливер, прошу, не заставляй меня сожалеть об этом. Давай начнем год с чего-то хорошего.

По пути в кабинет медсестры я не поднимал головы. Меня сопровождал охранник, конечно. Пару раз, поднимаясь по лестнице, я терял равновесие. Со связанными руками удержать его было сложно.

Утро перевалило за полдень. Раз учеба начиналась сегодня, то студенты должны были подняться на третий этаж. Медсестра Ронда не стала сдерживаться и заключила меня в крепкие объятья.

– Сними с него эти путы, Джерри, не нужны они ему! – закричала она на охранника, держа меня на расстоянии вытянутой руки.

– Ронда, он тебе просто всегда нравился, – усмехнулся Джерри и разрезал стяжки ножом.

Я свободен! Осталось потереть внутреннюю сторону запястий.

– Ох, Олли. Тебе не помешает стрижка, – медсестра Ронда покачала головой. – Я сама тебя постригу, а потом можешь принять душ. Джерри принесет твои вещи из хранилища, пока ты моешься, идет?

– Да, звучит здорово, – я выдавил из себя улыбку, хотя голова все еще шла кругом.

Она выдвинула стул, схватила с тележки ножницы и расческу и жестом приказала мне сесть.

– Выглядишь не очень. Такой бледный… – Ронда приложила руку к моему лбу, а потом исчезла за моей спиной.

– Синдром отмены, – объяснил я, стараясь держать голову. – Слишком коротко не стригите.

Ронда легонько хлопнула меня по затылку.

– Я больше года тебя стригла, мальчишка! Знаю, что делаю.

Я слегка усмехнулся, но этого хватило, чтобы я вспомнил: раньше я только и делал, что смеялся.

Кажется, что полгода – не такой уж и большой срок. Но и этого оказалось достаточно. Я знал, что любил девчонку, которая завладела моей душой в ту же секунду, как я ее почувствовал. И я полгода убеждал ее в том, что нам суждено быть вместе. Что я люблю ее всем сердцем.

Следующие семь месяцев я провел, ничего не чувствуя. Без нее. Три дня без таблеток – как тепловой удар посреди снежной бури.

Последние шестьдесят секунд я считал дни с тех пор, как повстречал ее, чтобы унять свое сердце, которое билось посреди зимнего урагана, под обжигающим солнцем.

Да, тело мое совсем не понимало, что происходит… мягко говоря.

Я провел пальцами по грубому синему материалу, из которого были сшиты мои тюремные штаны. Доказательство моей слабости. Даже в борьбе она властвовала над каждым рассыпающимся фрагментом. Одна мысль о ней заставляла кровь кипеть и бежать по венам, пока вся остальная часть меня таяла.

Я должен был узнать.

– Мисс Ронда?

– Да?

– Как она?

– Кто?

Я сделал глубокий вдох.

– Мия, – выдохнул я. – Как дела у Мии?

Я впервые произнес ее имя вслух. И как только оно слетело с моих губ, боль усилилась, и жажда ощутить ее вкус схлестнулась с нуждой оставаться в приятном онемении. Ее имя было одновременно удушающим проклятьем и животворящей молитвой. Ее имя распороло мне грудь и призвало воспоминания.

Воспоминания о том, что она заставляла меня чувствовать. Воспоминания о том, что заставлял ее чувствовать я.

Все было идеально.

Она в моих руках. Она на мне. Я внутри нее. Она, лежащая рядом, напротив, подо мной, наши тела переплетены, почти одно целое…

Мы подходили друг другу идеально. Ее тело было для меня всем. Ее священные поцелуи – моим спасением. Ее душа – раем моим.

Мия была для меня всем.

И я понял это сразу, как только моя душа потянулась к ее. Легкие мои съежились. Сердце задрожало при звуке ее имени.

– Мия боец, держится. Ты будешь ими гордиться, этими девчонками, знаешь ли. Они с Брией все лето собирали группу поддержки для девушек, которые подверглись насилию. Дел у нее много, у этой девчонки, это точно.

Я выдохнул и улыбнулся. Мия в порядке… и этого мне достаточно. Пока я ее не увижу.

– Жаль, что все это с ней случилось, – добавила она.

И улыбка моя тут же растаяла.

– О чем это вы?

– Кто-то шутит над ней жестокие шутки, разве директор Линч тебе не сказал?

– Над Брией?

Только не вздумай произнести имя моей девушки, Ронда.

– Над Мией. Кто-то подложил ей под кровать мертвую кошку на прошлой неделе. – Ронда отрезала еще часть моих волос, и я краем глаза уловил, как они падают на пол. – Бедная девочка и так натерпелась.

Пальцы мои впились в ручки стула, боль превратилась в гнев. Должно быть, Ронда ошиблась. Мия никогда бы не смогла настолько кого-то разозлить. Кого-то спровоцировать. По крайней мере, с тех пор, как я до нее достучался.

– А припадки у нее были? Часто она приходила в медпункт? Попадала в одиночку?

Осталась ли она той самой девушкой со светло-карими глазами? Той самой, моей Мией?

– Нет, я ведь сказала, дела у нее идут неплохо. – Она вздохнула и взъерошила мне волосы. – Так, на сегодня все. А теперь дуй в душ.

Джерри, лысый охранник, принес мои вещи, сложенные в пакет для мусора. В ду́ше я только и думал, что о Мие. Пытался совладать с собственными эмоциями.

Мне хотелось ее увидеть. Но только не в таком состоянии.

Я то и дело проводил ладонями по лицу, стоя под струями душа, в попытках унять закипающую внутри ярость.

Кто-то издевается над Мией.

Одежду мою постирали: надев серые штаны и черную футболку, я тут же почувствовал себя как раньше, хотя слабость меня не отпускала, и эмоции становились сильнее с каждой минутой. Ронда проверила, как там я, а потом Джерри проводил меня к моей комнате.

– Это не моя комната, – заметил я, когда мы остановились перед дверью комнаты Мии.

Джерри обошелся без объяснений – повернул ручку. Дверь открылась, и меня накрыло волной новых воспоминаний. Бурлящих воспоминаний, похороненных глубоко в моем подсознании.

Мягкие стены убрали. Справа, у стены, стоял стол, а прямо напротив меня – кровать со спинками.

– А куда делась девушка, которая здесь раньше жила? – спросил я, окидывая взглядом все те места, где мы занимались с Мией любовью. Здесь. И здесь. И вон там.

– А мне-то откуда знать? Это не мое крыло. Я в третьем, – ответил Джерри и одарил меня кивком. – Не забудь, ужин в пять тридцать.

И дверь за ним закрылась, оставив меня наедине с картинками в моей голове. Я бросил сумку на пол и опустился на край кровати, а потом закрыл глаза. Слишком много всего. Слишком много. Живот крутило, из меня буквально сочилась боль, вырезая каждую мою часть. Более того, я так сильно устал. Судя по часам над дверью, обед я пропустил. Значит, Мия еще минут сорок будет сидеть у доктора Конуэй.

Я свалился на матрас и снова закрыл глаза.

И тут же представил – это было неизбежно, – что она лежит рядом. Светло-коричневые волосы рассыпались по подушке, бедра двигаются, словно она жаждет меня. Картинки мелькали перед глазами, словно кадры из фильма. Я вспомнил ее податливые, искусанные розовые губы – моих зубов дело. Вспомнил ее дрожь – удовольствие ей подарил тоже я. Вон она теряет контроль, а я все еще внутри нее. Я часть процесса, это моя цель, и этот жар…

Мия…

Я проснулся часа через три. Перекатился на бок и присел, провел руками по подстриженным волосам и лицу. Каждая моя клетка, каждая мышца, каждая вена пульсировала, казалось, прямиком в мозгу, билась о череп… тело требовало таблеток. И Мию.

Но я мог выбрать лишь что-то одно.

Таблетки – необходимое зло. Мия – то, к чему я стремился.

Я чуть склонил голову, и комната закачалась вокруг меня, пока я пытался отыскать взглядом часы. Ужин почти подошел к концу. Я поднялся на ноги, попрыгал на носочках, чтобы привести себя в чувство и проснуться уже, наконец.

Мне не хотелось, чтобы она увидела меня таким, но времени у меня не осталось. Совсем скоро я снова превращусь в бессердечного ублюдка, а сейчас мне хотелось лишь заглянуть Мие в глаза. Убедиться в том, что она помнит меня. Что она все еще со мной. Мне хотелось почувствовать кожей ее прикосновение, попробовать на вкус губы. Хотелось, чтобы она посмотрела на меня. Чувства к ней неслись по венам, к сердцу и дальше – по всему моему телу, которое жаждало присутствия Мии.

Находясь на пороге полного срыва, я вышел наконец из комнаты и побрел по коридору. Наверняка выглядел я дерьмово. Чем ближе я подбирался к столовой, тем больше скручивало нервы.

Может, теперь она ненавидит меня? Или забыла обо мне? Хочет ли она вообще меня видеть после того, как я ее оттолкнул? В тот день перед ней был не я.

Уж это-то она должна понимать.

С каждым шагом душа моя словно вырывалась вперед, обгоняла меня – так ей хотелось встретиться с Мией. По венам побежал адреналин, сдерживая рвущуюся душу.

Я остановился рядом с входом и прижал плечо к разделявшей нас стене. Я посмотрел на клубящиеся линии мрамора на полу. Сделал глубокий вдох.

Зашел за угол, посчитал до трех и поднял голову. И тут же отыскал ее взглядом.

Она широко улыбалась, и ее прекрасные карие глаза прищурились, когда она махнула рукой в ответ на что-то, выпавшее изо рта Джейка. Сквозь меня пролетел миллион эмоций. Мне пришлось схватиться рукой за стену, чтобы не упасть. Все случилось так быстро… все, о чем я ей рассказывал: из легких разом выкачало воздух, сердце пронзила боль, голова загудела, глаза будто молнией прошило. Я зажмурился – может, хоть так не развалюсь на кусочки? Но бесполезно. Когда я вновь распахнул глаза, Мия отыскала меня взглядом. Из глаз ее хлынули слезы.

Выражение лица ее тут же изменилось, а ведь всего мгновение назад она улыбалась и смеялась. Все из-за меня. Мия поднялась с места, и я оттолкнулся от бетона. Мне хотелось подбежать к ней. Поговорить с ней наедине.

И ведь она пойдет со мной.

Я повернулся и пошел в противоположную сторону, к общей душевой, где мы с Мией впервые заговорили почти целый год назад. Руки тряслись. Тело не выдерживало, с каждым шагом я становился слабее. А потом я оказался за дверью и тут же прижался спиной к кафелю.

Она придет.

Дверь открылась снова, и тело мое отреагировало мгновенно: я заключил Мию в объятья, прижал к себе. Ее запах заполнил все мои чувства: кокос, жасмин и весенний дождь.

Она уткнулась лицом мне в грудь, а я держал ее. Крепко-крепко. Ее узкие плечи тряслись от беззвучных рыданий. Я наконец сдался и позволил себе рассыпаться на части. Прижался щекой к ее волосам, рвано выдохнул и зарыдал.

Нервно погладил ее по голове, остановился на затылке, прижал еще крепче. Вот так. Идеально. Поцеловал макушку, ее лоб, ее мокрую щеку. Она тоже обняла меня еще сильнее. Я приложил ладони к ее щекам, наклонил голову, чтоб заглянуть в глаза.

Карие с золотом. Такие прекрасные.

– Мия… я… – Я пытался вытолкнуть из горла слова, но эмоции душили меня.

Глаза ее сияли, словно стекло, подбородок дрожал. Слезы текли по щекам. Она вцепилась в меня так крепко, и все же… все же близости недоставало.

Нам никогда ее не хватит.

Мои губы впились в ее, и я тут же подался вперед, стремясь слиться с Мией в единое целое. Душа моя насытилась знакомым запахом и вкусом. Наконец она получила то, чего ее лишили. Но Мия, которая мгновение назад так легко подалась вперед, вдруг отпрянула от меня. И ладонь ее со звоном соприкоснулась с моей щекой.

Я ничего не почувствовал. По крайней мере, физически. Но сердце мое… оно прочувствовало все.

Губы ее дрожали. Глаза полнились необъяснимыми чувствами.

– Семь месяцев! – вскричала она. – Ты хоть понимаешь, что со мной сотворил?

Я закачал головой и сделал шаг вперед, но она отошла назад. Меня словно ножом в грудь ударило.

– Ради тебя я снесла все свои стены! Я любила тебя всеми фибрами души, а потом ты… – Теперь в грудь ударила ее рука, но я не стал ее останавливать. – Я стояла перед тобой на коленях, Олли. И ты лишил меня опоры… я целых семь месяцев ползла по осколкам каждого проклятого воспоминания, каждого пустого обещания!

Каждое ее слово пронзало меня насквозь, вспарывало похлеще, чем ее ладонь на моей груди. Я смог жить без нее на протяжении этих семи месяцев, потому что уже умер внутри. Да, я помог ей снести выстроенные вокруг нее самой стены… и оставил ее без защиты.

А потом ушел. И забрал с собой веру в то, что ей пообещал.

Я снова сделал шаг вперед, и она снова оттолкнула меня.

– Как ты смеешь? – выдохнула она.

В карих глазах ее сверкнула ненависть – ненависть, направленная на меня. Прядки ее волос прилипли к мокрой от слез щеке.

– Я боюсь закрывать глаза, потому что вижу тебя! А когда открываю их, то тебя нет! Ты исчез! Ты покинул меня! – продолжала она.

Я и прежде видел ее такой, но давно, когда она еще боролась с собой. Тогда в ее глазах жил тот же страх – до того, как я ее оттащил ее в душевую и обнял под струями воды.

Она смотрела на меня и видела врага. Но я отказывался в это верить.

Она придет ко мне. Я схватил ее за запястье и притянул к себе, поближе к груди.

– Но я вернулся, – рот мой замер в сантиметре от ее, и я почувствовал, как Мия задрожала. – Я снова рядом.

Мия намотала кусок моей футболки на кулак и рванула вперед, поймав мои губы своими. И я растаял, когда ее нежный рот коснулся моего. Ей было больно. Она все еще любила меня. Я вдохнул носом, чтобы хорошенько почувствовать ее запах.

Мия. Как поэзия.

Будто бы и не было этих семи месяцев. Губы наши сплелись в экстазе. Тело мое забыло о болезни и сдалось перед своею жаждой. Я прижал Мию спиной к стене, и мы слились в поцелуе. Вот мое место. Вот наше место. Губы ее раскрылись, впуская меня, и я с жадностью брал от нее все, чего так жаждал все эти ужасные семь месяцев.

– Я люблю тебя, Мия. – Я приложил ладони к ее голове и дождался, когда она откроет глаза, чтобы дать ей понять – все это реально. – Я всегда буду тебя любить.

В глазах ее сверкнул свет, совсем как тогда, когда мы поцеловались впервые. Я не нуждался в подтверждениях, но это был знак – мне разрешено утонуть в ней. Снова.