Улицы Магдебурга

Ротгер остановился, повернул голову к курсантам. Давно он не видел такого благоговейного почтения на лицах. Да, раньше мейстер был один, теперь они видели, как работают сразу двое.

Магнус продолжал стоять, замерев, демонстрируя точку и откинув корпус далеко назад, словно бабочка свела крылья в линию. Ротгер увидел закушенный рот, ощутил окаменевшие на его руке пальцы и поспешил поставить Вагнера ровно, и скорее ощутил, чем услышал облегченный выдох. Магнус церемонно поклонился ему, щелкнул каблуками и развернулся, выхватил свой пиджак из рук курсанта. Едва заметно, видимо только наметанному глазу тренера, припадая на левую ногу. Он не оглянулся, выходя, а Ротгер смотрел ему в спину, словно буквы на ней хотел прочитать.

–Итак, кто продемонстрирует то же самое медленно под счет? А я посмотрю.

Он нажал кнопку на магнитофоне, сел на скамейку и вдруг увидел, что Магнус никуда не ушел. Он стоял в дверях, стиснув пальцы на косяке, и смотрел на него так, словно не видел несколько столетий, словно между ними была по меньшей мере сотня миль и тысячи и тьмы чужих войск. Он сжал руку в кулак, но ладонь все еще ощущала спину Магнуса Вагнера, не нуждающуюся в поддержке.

Отпустив курсантов, Ротгер Майер расстегнул корсет и вдохнул, словно впервые. Встал перед зеркалом, прогнулся, нашел баланс, шагнул назад, пробуя на зуб партию партнерши. Взгляд Магнуса до сих пор словно тащил его по ледяным торосам и обломкам скал на рифы. Он пошел из класса. Выключил свет и услышал голоса курсантов, выходящих из раздевалок. Он остановился за дверями, не желая встречаться с ними. И вдруг понял, что они рассказывают друг другу его историю. Вся его жизнь неожиданно оказалась сложена из обрывков фраз, коротких рваных слов и легкомысленных усмешек.

–Да это же хозяин школы, – девичий смешок, – А ты думал..?

–Я не стал бы работать с ним после этого. Да еще вот так.

–Ну а он, судя по всему, поумнее тебя, – дружный хохот.

–Но это же ужасно, так поступить с другом!

–А Майер не простил.

–А смотрит, как… – смущенная заминка.

–Он часто приходит, – вжикнула молния, – Стоит в дверях и смотрит, словно голодный на хлеб.

–А камеры?

–Ну, видимо, не устраивают его камеры.

–Майер? Не видит. Вагнер ходит, как привидение. Постоит и исчезнет неслышно.

–Я тоже думал, у него травма, танцевать не может больше, а он вон как…

–Лучше Майера, – фыркнул кто-то.

Ротгер прикусил щеку. Вот и устроил показательные выступления.

–Не лучше, – произнесла одна из девушек, – Никто не лучше Майера. Майер все чище делает, он текст ногами произносит так, что читать можно.

Ротгер Майер с облегчением криво улыбнулся. Его наука не только в ногах, но и в глазах. Не всем дано чисто танцевать, но ведь кто-то должен судить конкурсы, отбирать составы.

–Так вот почему Печатник! – кого-то осенило, кто-то только что открыл для себя смысл прозвания мейстера.

–А Вагнер словно от руки пишет – бегло, чисто, но не печатно.

–Да у него обе стопы переломаны, – бросил кто-то, – Все мелкие косточки, откуда четкости взяться. Потому и не танцует.

Ротгер замер. Переломаны стопы, где формируется почерк танцора. Легкость, с какой Магнус проходил раз за разом сложный фокстрот, обе партии, медленно, с повторами, беглость, с которой он протанцевал конкурсные минуты с синкопами. И сам держал спину. А еще и его поддерживал.

–А мне нравится его почерк! – рассмеялась одна из курсанток.

–А Майер красивый, – они завернули за угол, голоса стихли.

Ротгер переоделся в своей собственной уборной. Как мейстеру, ему полагалась эту комната с душем, а старый диван он привез из дома. Уборная выглядела гораздо более жилой, чем его квартира. Дома у Ротгера было очень чисто и очень пусто. Это нравилось женщинам. А уборная была завалена дисками, обувью и инструментами для ее починки, колодками, спортивными мазями и таблетками. В углу на высоком комоде стояла печатная машинка, кажется одна из первых в мире, раритетная, под стеклянным колпаком. На заправленном в нее листе толстой кремовой бумаги стояли подписи его друзей и напутственные слова. И подпись Вагнера там была, он так и не решился перекрутить печатный вал, чтобы убрать автограф Магнуса, боясь сломать механизм. Это был дорогой подарок, но Ротгер не знал его истории. Дома машинка неизменно вызывала острый интерес и неуместные вопросы, так что едва получив собственную раздевалку и статус мейстера, Ротгер перенес свою первую награду сюда. Здесь никто не спрашивал, что это такое.

Ротгер привычно взял ключи с гвоздя, застегнул куртку и пошел по лестнице вниз. Магнус, непрощённый. И сил нет злиться, и простить нельзя. И забыть не получается. Вот и жизнь прошла. У него спина, у Вагнера ноги сломаны, а они за двадцать пять лет не сказали друг другу ни слова. Как голодный на хлеб. Как привидение. Как от руки пишет…

Позднее него из школы уходил только Вагнер, да и то не всегда. Он привычно набрал код и поставил здание на сигнализацию. Вышел на крыльцо, нажал кнопки брелока и завел машину, включил подогрев сиденья. Пока запирал дверь на два замка, двигатель прогрелся и спинка кресла стала теплой и безопасной. Да, дома никто не ждет, но может быть, пара набранных номеров скрасит его существование.

Магнус Вагнер смотрел сверху, как Ротгер, такой же красивый, как в молодости, с легкой проседью в черных волосах, заводит машину, запирает дверь. Магнус знал свое здание почти как часть самого себя, он научился замирать в тот момент, когда Ротгер ставит объект на сигнализацию. Ротгер Майер, Печатник Майер, просто лучший. В темноте глянцево светлели гладкие бока кубков в витрине. На половине было имя Ротгера. На второй половине – его имя. Магнус дождался, пока Ротгер сядет в машину и уедет, отошел от окна и нажал единичку на телефоне. Автонабор соединил его с охранным агентством.

–Добрый вечер, фройляйн. Магнус Вагнер, школа танцев в Политическом тупике. Пожалуйста, снимите с охраны, я в здании.

Пентаграмма

Мужчина в черном костюме вышел из поезда на вокзале Магдебурга. В руках у него был черный портфель, на плечи накинут черный плащ. Серьезный, солидный человек, вероятно, сотрудник похоронного бюро. Сверился с адресом на черной карточке и с картой. Карта не была черной, обыкновенная туристическая карта. Он остановил такси.

Через полчаса черный господин вышел из машины перед многоэтажным домом на Штербенштрассе. Еще раз уточнил по карточке адрес, запрокинул голову, глядя на здание снизу вверх. Потом он вошел в подъезд. Не выпуская карточки из рук и даже почти не отрывая от нее глаз, черный господин прошел к лифту и поднялся на самый верх. На площадке ему пришлось поискать нужную дверь, она оказалась обычной и обшарпанной. Черный господин накинул на голову капюшон черного плаща и нажал кнопку звонка. Несколько минут он стоял перед закрытой дверью, напряженно уставившись на карточку.

Он сверлил глазами черный картон, когда за дверью раздались неторопливые шаги, повернулся ключ в замке, еще один, еще один, еще один, и наконец, дверь открылась. И только тогда черный господин поднял голову и посмотрел в дверной проем.

В проеме стоял тощий босой юноша. Одной рукой он придерживал дверь полуоткрытой, другая была засунута в карман светлых шортов-сафари, затянутых на талии резинками по бокам. Больше никакой одежды на нем не было, и никаких украшений. Светлые волосы грязными волнами спускались к плечам, на гладком теле не было ни единого волоска, и весь он был кремово-сливочный, но несвежий и помятый. Слишком костистый для пятнадцати лет, но недостаточно развитый для восемнадцати, решил черный господин и спрятал карточку в свой черный карман.

–Барон здесь? – спросил черный господин.

Блондин молча кивнул, но остался неподвижен и не сделал никакого приглашающего движения.

–Я хочу его видеть, – заявил черный господин.

Воцарилась пауза. Юноша безучастно смотрел на него, видимо ожидая продолжения. И не дождавшись, равнодушно стал закрывать дверь. Черный господин вцепился в ручку двери, но это было все равно, что пытаться остановить поезд.

–Ничего еще не начиналось, – торопливо проговорил он.

Дверь остановилась на расстоянии двух пальцев от косяка. Потом снова начала открываться. Юноша сделал шаг в сторону, пропуская черного господина в квартиру.

–Где барон? – немедленно спросил он, оказавшись внутри.

–Я барон, – спокойно сказал блондин, – Дальше.

–Барон?! – черный господин расхохотался, – Не смеши меня, мальчик.

–Не похож, знаю, – безразлично произнес тот.

–Я желаю видеть барона! – угрожающе произнес черный господин.

–А так?

В хрипловатом молодом голосе вдруг прорезалась басовая мощь нижнего органного регистра, грохот громовых колес и шум штормового прибоя. Он провел тонкой ладонью перед лицом, и глаза цвета грязного неба вдруг загорелись ядовитой зеленью, кругом заскакали едкие блики, и пламя лизнуло черные ботинки посетителя. Черный господин с грохотом рухнул на колени.

–Ладно, ладно, – юноша небрежно взмахнул рукой, – Будет.

Пламя погасло, он развернулся, и шлепая босыми ногами пошел вглубь квартиры. Черный господин шел за ним почти на цыпочках, сгибаясь от почтения. В потертой кухне блондин взял со стола чашку, от которой поднимался горячий пар, прислонился к краю буфета, небрежно заложив ногу за ногу, отхлебнул.

–Сядьте, – распорядился он.

–Я не смею, ваша светлость, в вашем присутствии… – залепетал черный господин.

–Я сказал – сядьте, – без нажима повторил юноша и посетитель немедленно опустился на табурет.

–Что надо? – прямо спросил блондин.

–Почтенный барон, я явился…

–Избавьте, – с царственной небрежностью повел рукой тот, – Я ясно спросил – что надо?

–Мне нужен демон Ленми.

Черный господин понуро опустил плечи, все получалось не так, как он себе представлял.

–Ленми, ну надо же, – произнес блондин без всякого выражения.

–Анвайя, – поспешно поправился черный господин.

–Анвайя, – покатал ртом новое слово юноша, снова отпил из чашки, – Почему не Конпайя?

Черный господин поднял голову и уже открыл было рот, но блондин повел рукой:

–Не отвечайте, – и черный господин снова поник и ссутулился.

Юноша допил свой напиток и поставил чашку на буфет позади себя.

–И что у вас есть?

Черный господин с готовностью открыл на коленях свой черный портфель. Он был набит пачками купюр.

–А еще что?

Он запустил руку в боковое отделение портфеля, достал прозрачный пакет, наполненный белыми фишками, и протянул его барону. Тот отшатнулся и зашипел, как рассерженный кот.

–Вас не предупреждали?! Я ничего не беру в руки! Положите на стол!

Черный господин испуганно отдернул руку и положил пакет на поцарапанную столешницу так осторожно, словно в нем была взрывчатка.

–Откройте. Достаньте, – скомандовал барон.

Он наклонился к рассыпанным по столу предметам, достал из кармана руку и черный господин увидел в середине ладони яркий ультрамариновый глаз. Барон аккуратно повел ладонью над столом, прищурился. Стремительно выпрямился.

–Здесь два полных человеческих ряда, – опасливо произнес черный господин, – Без пломб, без пропусков, без сколов.

–Анвайя, – произнес барон и взмахнул рукой, сверкнул синий глаз.

Черный человек с облегчением выдохнул. Видимо, даже на это он не осмеливался рассчитывать.

Тощий юноша в шортах махнул рукой, чтобы черный господин следовал за ним, и пошел прочь из кухни. Зубы остались рассыпанными по столу в кухне. Под босыми ногами скрипели ссохшиеся половицы. Черный господин заметил, что ступни ног барона густо покрыты татуированным узором, а вдоль смуглой спины колесной колеей бегут два шрама.

Дверь была покрашена белой краской когда-то очень давно, и краска уже успела облупиться. В перекрестье филенок был вбит толстый гвоздь, на котором висела плеть. Беспокойно озираясь, черный господин вошел за ним. Комната была очень грязной, неприбранной, словно в ней жил кто-то с множеством вещей, а потом нагрянула полиция в поисках одного-единственного предмета не больше наперстка, а найдя, или не найдя, искомое, забрала с собой хозяина, после чего сюда никто никогда не входил.

Насвистывая, барон расшвырял ногами груды мусора на полу, открывая небрежно намалеванную пентаграмму. Ни в углах ее, ни по краям, ни вокруг, не было нарисовано ни одного другого символа, и звезда смотрелась сиротливо голой. Черный господин смотрел на происходящее расширенными глазами, но не решался никак выказать свое отношение.

Юноша принялся рыться в шкафах и грудах мусора. Последовательно он доставал разные предметы и некоторые бросал на пол, а другие продолжал держать в руках. В сторону полетели тряпичная кукла, кольцо с камнем, веревка, челюсть какого-то животного, кожаная фляга, палочка корицы, солонка, подкова, перетянутый резинкой надкушенный сандвич, билетик в кино, ножницы, зеркальце, коровье копыто, и наконец, морская фуражка с кокардой.

Когда барон развернулся к пентаграмме, у него в руках была чашечка из самолета, красная туфля, карандаш, бумажный кораблик, перо павлина, половина расколотого стакана, гнутый гвоздь и резиновая уточка. Черный господин с шумом выдохнул воздух. Все эти предметы юноша вывалил на пентаграмму и ногами распихал по сторонам, совершенно не заботясь ни об ориентации, ни о точном положении артефактов.

Барон сошел с пентаграммы, сунул руки в карманы и несколько раз перекатился с носка на пятку, размышляя. Потом вдруг вспомнил о чем-то и принялся расстегивать шорты. Черный господин замер и побледнел. Шорты упали с бедер на грязный пол. Белья под ними предсказуемо не оказалось. Зато было кое-что другое.

Рельефное бедро выше колена перетягивал потертый кожаный ремень с железными заклепками-конусами в два ряда, некоторые из которых были ржавыми, а некоторые хорошо заточенными. От широкого ремня вверх шли два ремешка поуже, которые скрепляли подвязку с поясом, низко сидящим на бедренных косточках. Барон втянул плоский живот и начал расстегивать пряжку ремня. Черный господин в ужасе зажмурил глаза.

–Анвайя, – скучным голосом произнес барон, и повторил, словно окликал кого-то в соседней комнате, – Анвайя.

Воцарилась тишина и черный господин осмелился немного приоткрыть один глаз. Барон стоял над пентаграммой, придерживая расстегнутые ремни одной рукой и протянув другую вперед. В этом жесте не было никакого напряжения или требовательности, поза его была не властной, а простой и обыденной, словно он подставил ладонь, чтобы поймать снежинку.

– Анвайя, – третий раз произнес он ласковым шепотом, и в его руке замерцал огонек.

Продолжая удерживать на весу шипастую портупею, барон повернулся к черному господину, держа в пальцах резную фигурку.

–Как обращаться знаете? – спросил он так спокойно, словно читал скучную книгу, и дождавшись судорожного кивка, опустил фигурку в протянутую руку.

Стоило барону выпустить ее из пальцев, как столб пламени взвился в потолок, запахло сухим песком и йодом. Барон стремительно подхватил падающую фигурку.

–Мда, – сказал он сам себе, озираясь, – Попили пивка.

Чтобы застегнуть пряжки ремней, ему пришлось повозиться, но наконец, он привел свою сбрую в порядок, наклонился, сжимая фигурку в ладони, и потащил шорты наверх. Застегнул ширинку, снова заметил фигурку, повертел ее в пальцах и отбросил в кучу мусора, сплюнул на пол. В половицах медленно начала образовываться дыра, от которой пошел дымок.

–Умеют они обращаться, – раздраженно пробормотал он, закрывая за собой дверь из комнаты.

Хороший секс

Хороший секс – это когда покурить выходят соседи. За стеной секс всегда был такой, что покурить выходил весь третий этаж. Иногда за ним тянулся четвертый. Удивительно, что не вся Герадештрассе. Кто жил в застенье, Ларс не знал. Он даже не знал, мужчина там живет или женщина, или может супружеская пара, если такой секс после свадьбы еще возможен. Квартира находилась в соседнем подъезде. Словечко «застенье» Ларс придумал сам, потому что… Это фантастика.

Не спасало и то, что стена, за которой располагалось застенье, была несущей. А это на два кирпича больше, чем аналогичная стена в той же секции. Это Ларс Фогель, как архитектор, мог утверждать уверенно. С определенной долей вероятности можно было думать, что в плане квартира симметрично отражала его собственную. Но все это было неважно. Важно было то действие, которое хороший секс в застенье оказывал на Ларса Фогеля, архитектора и одинокого мужчину. Неудивительное, в общем-то, действие… Странным образом соседи с другой стороны тоже не спешили жаловаться в полицию.

Сначала Фогель начал отжиматься. Когда количество подходов стало отнимать слишком много времени, он стал ставить ноги на скамейку. Через некоторое время он обнаружил, что рубашки стали тесны. Густав Мерц, сматывая сантиметровую ленту, поставил в известность, и зеркало подтвердило, что грудная клетка раздалась и руки стали объемнее. Успех у женщин стал более явным. Но ни одна их девушек, которые попадали в его квартиру, не стонала так, как неизвестный обитатель застенья.

Следующим этапом стали подъемы корпуса. Засунув ноги под диван, Ларс начал качать пресс. К тому времени, как пресс покрылся отчетливыми кирпичиками, успех у девушек в конторе стал слишком явным. В какой-то момент Ларс заметил, что затянутый брючный ремень морщит штаны на бедрах и Мерц посоветовал ему носить подтяжки.

Отто Шмидт из проектного отдела постучал по стене костяшками пальцев.

–Стена несущая, это факт, – заключил он, – Но в ней проходят пустоты вентиляционных шахт. Слышите? Планировки симметричны, с той стороны тоже спальня и ванная. Плюс трубы… Вот и акустика. Могу утверждать, что в соседних квартирах такого нет.

–Покурить выходит весь этаж, – брякнул Фогель.

–Ну, не до такой степени… Спорим, вы не слышите, о чем они говорят в кухне.

Фогель мотнул головой. Он не отказался бы послушать.

–Вот, – Отто поднял указательный палец, для него все было ясно, как день.

Потом Ларс Фогель купил гантели. Подаренный ему на Рождество абонемент в спортзал он с легкой душой передарил Отто Шмидту из проектного отдела, потому что в спортзале никто не будет стонать с таким воодушевлением, как за несущей стеной в три кирпича. Гантели выручали очень сильно. Если прижать гантель к груди, то число подходов на пресс значительно уменьшается, а если закинуть гантель на спину, то отжиматься становится не так просто. Вскоре Отто Шмидт из проектного, не иначе после посещения подаренного ему спортзала, открыл Ларсу, как вытягивать гантель из-за головы, и Фогель начал делать себе трицепс.

Но что бы он ни делал, каждый подход заканчивался в душевой кабине. Звуковой эффект, который давала гулкая ванная, заставлял Фогеля усомниться в целесообразности вентиляционных шахт. Эмрис ван Данциг на день рождения преподнес ему щегольские подтяжки и галстук-бабочку, и успех, которым Ларс стал пользоваться, стал ошеломительным. Любое телодвижение архитектора Фогеля сразу становилось предметом обсуждения у женской части коллектива. Очень быстро он исчерпал все резервы употребления своей мужской привлекательности, перепортив всех девиц на предприятии, как метко выразился главный инженер Хартман. Ни одна барышня не могла сравниться по акустике с загадочным обитателем застенья.

Наконец Ларс Фогель сдался. Он хотел знать, кто жил за стеной. Разумеется, спросить у соседей он не мог, а звонить в дверь – об этом и подумать страшно. Можно было вызвать разок полицию, а потом ознакомиться с протоколом. Но такой шаг сразу отрезал бы ему путь к знакомству.

Потом Ларс начал наблюдать, кто выходит из подъезда. Он стоял на балконе и качал гантелью руки, придерживая другой ладонью локоть. Вскоре он выяснил, что на спортивном порше приезжает хрупкий парнишка с выбеленной прядью на виске. По крайней мере, расписание хорошего секса совпадало с его визитами. Ларс засекал время, выходило, что до получаса уходит на подготовительные мероприятия, и минут пятнадцать на то чтобы одеться и покинуть квартиру. Это значило, что тот парень вскакивает с тела и принимает душ, а потом очень быстро одевается и убегает. О, если бы ему было позволено, он никогда не встал бы с такого инструмента раньше времени. Однако, что такого есть у этого парня, что он извлекает такие звуки?

Ларс купил бинокль. Иногда тот парень курил у автомобиля, а иногда садился и уезжал. Порой он долго сидел в машине прежде чем уехать, а порой выжимал газ и уносился на пределе всех возможностей спортивного двигателя. Видимо, у него было свое расписание.

Понемногу Фогель так втянулся в расследование, что гантелей стало недостаточно. Немного поломав голову над тем, как ему разнообразить свою жизнь, он решил посоветоваться с Свеном Херингом из программного.

–Турник у тебя есть? – только и спросил Свен Херинг.

На Фогеля снизошло прозрение. На следующий день Херинг пришел в гости с дрелью и бутылкой анисовой настойки. Они повесили перекладину и напряженно прослушали сеанс хорошего секса, после чего сходили покурить на балкон.

–Вот этот? – переспросил Свен, когда тот парень хлопнул дверцей машины, – Да ладно…

–Ручаюсь, – вздохнул Фогель.

–Чем он это делает, Фогель? – задал сакраментальный вопрос Свен.

–Черт его знает…

Чем и как тот парень это делает, Фогеля и самого занимало.

Вес собственного тела делал чудеса. С удивлением Ларс Фогель открывал мир гравитации и закон всемирного тяготения. Криво усмехаясь, Отто Шмидт поведал ему о прямом и обратном захвате и воздействии, оказываемом ими.

–Не выдумай бегать по утрам! – предупредил его как-то Свен Херинг, – Убьешь ноги, с твоей-то массой. И про приседания забудь.

Таким образом, мысль, которая поначалу казалась ему удачной, была забракована.

Фогель бросил курить. И снова начал через две недели. Прижавшись лбом к холодному стеклу, он смотрел, как знакомый ему уже намного лучше, чем хотелось бы, тот парень выходит, дрожа и шатаясь, как пьяный, но садится в машину, а значит, он не пьян, и колени трясутся совсем не от этого. Как дрожащими руками подносит зажигалку и курит одну за одной три штуки подряд, и переводит дух, пока сможет, наконец, выжать тугое сцепление спортивного автомобиля.

Господи, какой силы надо иметь связки, чтобы так стонать? Иногда Ларсу казалось, что он непосредственно участвует в процессе. Он наизусть уже выучил темп, и ритм, и частоту, и все периоды, как в матче по боксу. Он научился по звуку определять, что вот здесь он закусывает руку, или подушку, а если увеличить темп, то крик достигает апогея за каких-то десять секунд и далее всегда безотказно следуют волнообразные гортанные стоны, которые в своей кульминации неизбежно венчаются воплем, который можно было бы считать жутким, если не слышать предшествующей арии.

Он пытался представить, как выглядит обитатель застенья. Представлялось разное, однако в этом доме такой персонаж определенно не жил. Нелегко воспроизвести человека по голосу, и даже зная, кто его партнер в постели, нелегко. Вскоре Фогель оставил всякую мысль о том, что будет делать, когда выяснит личность соседа. Он просто хотел знать. Это скинуло бы флер загадочности с ситуации. Фогель подозревал, что знание его освободит. Невозможно заводиться всякий раз, когда точно знаешь, кто там, за стеной.

Все места у его подъезда были заняты и Фогель припарковался у соседнего. Начинался дождь. Девушка в красном пальто побежала к подъезду, спеша укрыться под козырьком. Фогель отбросил сигарету. Одновременно застегивая пальто, перехватывая коробку в другую руку и доставая ключи, девушка пыталась войти в подъезд. Из сумки появилась бутылка вина, которую она прижала к боку, пытаясь отыскать ключи, что не упростило ситуацию.

–Позвольте, я помогу, – архитектор Фогель поднялся по ступенькам и взял из ее рук коробку с тортом, перевязанную ленточкой.

–Спасибо, – с облегчение выдохнула она, выуживая связку ключей из глубины сумки, – Оставила зонт на работе…

–Вам только зонта и не хватает, – заметил он, придерживая дверь, и посмотрел на ее руки, в которых одновременно были перчатки, ключи, бутылка вина и ремень сумки, снисходительно качнул головой, – Нет уж, фройляйн, позвольте проводить вас. Хотя бы до лифта.

Девушка приподняла бровь, потом улыбнулась.

–Как вам будет угодно, герр…?

–Фогель, – сказал Ларс.

Он вызвал оба лифта и они некоторое время поворачивали головы, следя по табло, какой из них спустится раньше. Короткая стрижка девушки открывала шею, волосы начинали завиваться от влаги.

–Идете на день рождения? – спросил он.

–Да, на свой, – ответила девушка.

–Я вас поздравляю, – серьезно сказал Фогель.

–Спасибо, но не стоит, – она махнула головой, стряхивая капли воды с темных кудрей, – Как видите, только я и герр Захер.

–По-моему, неплохая компания, – предположил Фогель, качнув коробкой с герром Захером.