Человек с одинаковыми зубами

Человек, который не говорит правды, возможно, не может и распознать правду, подумал он. Так коллеги могли думать о нем и его рассказах. А в его работе способность отличать факты от вымысла имела серьезное экономическое значение – ну, если брать шире.

Сидя за своим столом, он пытался – как он это часто делал – поставить себя на их место; пытался представить, как выглядит для них.

Высокий, с выпуклым лбом, с начинавшими редеть волосами. Очки слишком темные и тяжелые, придающие ему «заумный» вид, как выразилась его жена. Академические манеры, напряженное и обеспокоенное выражение лица.

Отодвинув стул от стола, он оглянулся, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает. Никто не наблюдал. Поэтому он осторожно опустил руку и полез в штаны. За последние месяцы он делал это множество раз. В какой-то момент он почувствовал резкую боль. Пока он тащил банки с эмалью, боль вернулась, и ему нужно было посмотреть. Он не мог сопротивляться этому желанию.

В паху не было никакой грыжи. Никакой рыхлой, похожей на тесто опухоли. Он погладил знакомую область, ненавидя свою собственную плоть. Это совершенно ему не нравилось, но все же было необходимо. Предположим, однажды, после приступа боли, он снова обнаружит опухоль, как много лет назад? Что тогда? Все-таки операция?

Грыжа, вероятно, исчезла. Но не полностью. И даже если она зажила, она может вернуться. От перенапряжения. Если он поднимет слишком тяжелую коробку или потянется, чтобы вкрутить лампочку… и снова случится жуткий разрыв, за которым последуют годы ношения корсета или давно отложенная операция. И риск, ужасный риск операции, которая могла сделать его бесплодным. У него пока еще не было детей. И он мог навсегда стать стерильным.

Пока он сидел в нерешительности, потирая пах, какое-то движение привлекло его внимание. Кто-то подходил к его столу. Он выдернул руку из штанов, но посетитель уже стоял перед столом в то мгновение, когда рука оказалась снаружи. Зная, что его видели, он ощутил детский стыд и ужасное чувство вины. И этот человек – женщина – тоже. Он вспыхнул и отвел взгляд, едва успев заметить элегантное пальто, сумочку, короткую стрижку – и тут он понял, что это была его жена. Шерри пришла в контору; вот она. Он поднял взгляд и увидел, что она смотрит на него. Стыд стал сильнее. Он знал, что это отразилось на его лице.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Ничего.

– Так вот чем мужчины занимаются на работе?

Опустив голову, он сидел, сжимая и разжимая руки.

– Вообще, я зашла обналичить чек, – весело сказала Шерри, – собираюсь подстричься и пообедать.

– Как ты добралась до города?

Конечно, он уехал на работу на машине. И сейчас она стояла в мастерской, с ней что-то делали. Она даже не была на ходу.

– Долли Фергессон подвезла.

Сев, она открыла сумочку, достала ручку и чековую книжку и начала выписывать чек.

– Ты приехала просто подстричься?

– Да. – Она протянула ему чек и убрала ручку в сумочку.

– Не мне. Отнеси к бухгалтерам. Я занят.

– Ты не работал, когда я вошла. Слушай, я очень тороплюсь.

Она смотрела на него спокойно и ровно. Наконец он протянул руку и взял чек.

– Спасибо.

Несколько минут спустя он стоял в кабинете, ожидая, когда бухгалтер принесет деньги. Отсюда он прекрасно видел Шерри, которая болтала с конструкторами.

Все ее, конечно, знали и улыбались ей. Прямо сейчас она разглядывала, над чем они работают.

Если бы они знали, какая она на самом деле, подумал он, они бы держали свою работу при себе. Она украдет ваши идеи. Случится как раз то, чего вы все так боитесь. В компании шпион. Она будет торговать вашими секретами на улице.

Какими радостными были его жена и конструкторы. Как легко они сошлись. Шерри сидела на краю стола и выглядела очень стильной в своих босоножках и серьгах ручной работы. И очень профессиональной в коричневом шерстяном костюме.

Как можно быстрее он вернулся к жене и Куинну. Они оба рассматривали рисунок Куинна, и никто не обратил на него внимания. Кажется, Шерри на что-то ему указала, и Куинн нахмурился. Она скажет тебе, что не так, подумал он.

Вслух он сказал:

– Она знает, как надо. – Он говорил шутливым тоном, и оба улыбнулись. Но Куинн продолжал смотреть на рисунок.

– Шерри год изучала искусство в колледже, – сказал Домброзио.

– Три года, – спокойно поправила Шерри.

– Ох, извини, – энергично сказал он.

– И ты забываешь о моей работе.

– Твоей – что?

– Мои подвесные скульптуры.

– Коряги, – пояснил он для Куинна.

– И мои кожаные изделия. И ювелирные украшения. И все это я умудряюсь продолжать, несмотря ни на что.

– Несмотря на то что ты целыми днями сидишь дома и ничего не делаешь? В твоем распоряжении вечность.

– Погодите, пока дети не пойдут, – пробормотал Куинн, – тогда и поговорим.

Пытаясь привлечь Куинна на свою сторону, он подмигнул и сказал:

– Вот бы посмотреть, как она работает на токарном станке. Знаешь, что она сделает? А я тебе скажу. Просверлит себе руку.

Он взял жену за правую руку, но она резко отдернула нежные пальцы с зелеными ногтями.

– Зеленые, – сказал он и добавил для Куинна: – Помнишь, мы делали выставку с какой-то женщиной с зелеными ногтями и… что там было? Серебряными волосами. Она выглядела лет на восемьдесят.

– Теперь так носят, – пояснила Шерри, встала и взяла у него деньги. – Спасибо, что обналичил чек. Увидимся вечером.

Он пошел проводить ее к двери.

– Кстати, – она остановилась, задумавшись, – хотела кое-что спросить. Помнишь поле за домом, где септик? Вот за ним, где патио. Там просачивается вода. Я заметила утром лужу, размером примерно… – она сделала неопределенное движение, – ну, не очень большую. Там растет зеленая трава, так что луже, наверное, не меньше недели. Там же дренажные трубы? Из них течет?

– Да, – ответил он, – переполнение.

– Волноваться надо?

– Нет, так и должно быть.

– Точно?

– Да.

– Господи, – она внимательно посмотрела на него своими серо-голубыми глазами, – ни на что нельзя положиться в этом мире.

– Когда ты принимаешь ванну или стираешь… – раздраженно начал он.

– Я думала, у стиральной машины замкнутый цикл.

– В результате все стекает в дренаж. Ты видела воду, которая вышла на поверхность, – видимо, там низинка. Наверняка так было с самого начала, но ты только сейчас заметила.

– Зимой будет хуже.

– Конечно, – терпеливо сказал он, – потому что земля не будет впитывать воду.

– Позвонить Джону Флоресу?

Это был местный специалист по септикам.

– Нет.

– А кому-нибудь другому?

– Нет.

Он взял блокнот с соседнего стола и ручкой принялся чертить.

– Ты вообще понимаешь, как работает дренаж? Отходы попадают в септик, там оседают твердые частицы, и бактерии трудятся над ними. Жидкости стекают в резервуар.

– Очень разумно, – согласилась Шерри, изучив его набросок, – но я уже позвонила Арбарту. Тому, кто строил дом.

Он уставился на нее, не в силах придумать ответ.

– Ты о чем? Когда ты ему позвонила? Почему не спросила у меня?

– Ты уехал на работу. – Она пожала плечами.

– И что он сказал?

– Он сказал, что в это время года такого быть не должно. Что это плохой признак. Что он приедет завтра рано с утра и посмотрит. Может, нам понадобится еще сотня футов труб.

На ее лице играла слабая насмешливая улыбка.

– Раз уж ты ему звонила, – с трудом сказал он, – почему ты у меня спросила, серьезно ли это? Если ты уже все знала? И сколько он запросил? Или ты не потрудилась выяснить?

– Около двух долларов за фут.

– То есть двести долларов, – сказал он через секунду.

– Это много. Но, вероятно, придется согласиться, раз уж Арбарт говорит, что это необходимо.

Она казалась совершенно спокойной. Как можно увереннее он ответил:

– У нас нет двухсот долларов на дренаж.

– Я честно сказала об этом Арбарту. Мы можем заплатить в четыре приема. Если будем работать с ним. Но Флоресу я тоже позвонила. Думаю, нам нужно как можно больше оценок.

– Тебе следовало обсудить это со мной, – хрипло сказал он, – надо было сказать мне, а я бы позвонил Арбарту. Это мое дело, а не твое. Я не собираюсь выкидывать столько денег. Я найму подростков, куплю трубу в «Грандиз», арендую самосвал и привезу гравий из Токаломы!

– Арбарт говорит, что, возможно, беда в том, что все изначально сделали неправильно. И надо переделать.

Взглянув на часы, она резко повернулась и поспешила прочь. Он мельком увидел в холле Долли Фергессон, тоже очень нарядную. Обе явно предвкушали день, посвященный магазинам и ресторанам.

Пока он стоял, глядя ей вслед, к нему подошел Куинн с рисунком в руках.

– Я не понимаю, что она имела в виду. – Он хмурился.

– Достала тебя? – спросил Домброзио. – Не слушай ее. Неуверенная в себе любительница. Ты же знаешь, какие они. Домохозяйки, сидят целый день дома. Им скучно.

И тут ему стало стыдно за то, что он плохо говорит о жене.

– Она кое в чем разбирается, – буркнул он, – тебе бы посмотреть на некоторые ее работы. Однажды у нее была выставка в ресторане в Саусалито.

«Она ведь могла бы сделать карьеру», – подумал он.

– Но она решила выйти замуж, – сказал он вслух, – вместо этого. Как и многие женщины.

Все еще пребывая в оцепенении, он вернулся к своему столу, собираясь еще поработать. Двести долларов… Довольно долго он не мог работать.

В половине шестого того же дня он стоял в холодном гараже, глядя на свою красную «альфа ромео».

А вдруг дорого возьмут, спросил он себя. И это дополнительно к дренажу. Механик ушел, не рассказав Домброзио, что сделал с «альфой» или что еще нужно сделать.

А если Чарли не справится к шести?

Он бродил по дощатому полу, сунув руки в карманы. А вдруг ему нужно заказать какую-то деталь? Как я со всем этим справлюсь? Как я вообще вернусь домой?

Он не первый раз стоял здесь, в пустом холодном гараже, в конце рабочего дня, дрожа и глядя на свою машину, гадая, сколько будет стоить ремонт, – а потом уже надеясь только на то, чтобы получить ее назад, забыв о деньгах и просто молясь, чтобы она снова была на ходу.

Из туалета появился механик, высокий худой негр, который обслуживал машины Домброзио много лет.

Домброзио молча смотрел на него.

– Все готово, – сказал Чак Хэлпин.

Домброзио почувствовал, что у него гора с плеч свалилась.

– Черт возьми. Отлично. Что ты обнаружил?

– Ничего, только свечи грязные. – Чак вытер руки тряпкой, встал на колени у домкрата и принялся опускать машину.

– Положусь на тебя, – сказал Домброзио.

– Однажды я подарю вам набор ключей, и вы сможете делать это самостоятельно, – но слова Домброзио его явно обрадовали, – я всегда чиню вашу машину. Ну, почти всегда.

Подошел другой механик.

– Чарли пришлось ехать на юг города, чтобы достать вам свечи. – Он указал на «кадиллак» сорок девятого года, принадлежавший Чаку Хэлпину. Сейчас он стоял на эстакаде.

– Он только что вернулся.

Чак Хэлпин сказал:

– Мы могли бы отправить свечи автобусом, но так бы они до завтра не доехали.

Домброзио попытался что-то сказать, но Чак его перебил:

– Я включу это в счет. – И начал выписывать счет карандашом.

– Слушай, я хочу попросить тебя об одолжении, – сказал Домброзио, – хорошо?

Чак Хэлпин посмотрел на него.

– Не заедешь к нам на ужин? – В порыве чувств он продолжил: – Отвезу тебя в обе стороны. Можешь сесть за руль «альфы». Ты как-то говорил, что хотел бы на ней покататься.

– Я на ней ездил, – медленно ответил Хэлпин.

– Ну, разве что вокруг квартала.

Хэлпин нацарапал что-то карандашом.

– А что скажет ваша жена? Вы же женаты?

– Я ей позвоню.

Пройдя мимо Хэлпина, он открыл дверь в кабинет хозяина.

– Договорились?

– Если вы уверены, что все будет хорошо, – тихо сказал Хэлпин.

– Хорошо.

Закрыв за собой дверь, Домброзио снял трубку и набрал номер. Конечно, Шерри еще не было дома; она ехала с Долли. Но это не имело значения. По крайней мере, для него в это мгновение это не имело значения. В глубине души он мечтал ее удивить. Жаль будет, если ей это не понравится. Она может рассердиться. Ну и пусть ведет себя прилично. Нужно уметь справляться и с такими социальными ситуациями. Настоящая хозяйка должна уметь принять кого угодно.

Когда он вышел из кабинета, Хэлпин стоял в глубокой задумчивости. Он поднял голову и спросил:

– Слушайте, Уолт. А в том городе, где вы живете, есть негры?

– Не знаю.

Но он знал. Их не было.

– Не хочу уронить цены на недвижимость, – улыбнулся Хэлпин, и Домброзио улыбнулся в ответ.

– Конечно. Там будет темно. Мы не успеем до заката.

Домброзио хлопнул его по спине и почувствовал, как худая спина вздрогнула.

– Не принимай близко к сердцу. Все это давно в прошлом. Погляди хоть на бейсбольные клубы. На «Джайантс» с Уилли Мейсом, и на этого новенького на первой базе, и на Сэма Джонса, и на остальных.

Механик не спросил, дозвонился ли Домброзио до жены. Очевидно, он решил, что да. Он начал снимать рабочий комбинезон, двигаясь медленно и неловко. Переодевался он долго. Домброзио сел в «альфу» и терпеливо ждал.

3

Из кухни доносился звук, хорошо знакомый Лео Рансиблу. Оставленная без присмотра кастрюля начала выкипать. Скоро выкипит все, и стальная кастрюля с медным дном, часть дорогого набора, будет испорчена. Джанет уже испортила новый чайник; у нее была привычка налить в него воды, включить максимальный огонь и отправиться принимать долгую медитативную ванну с книгой. Иногда она уезжала в город за покупками, оставляя на плите кастрюлю с яйцами, а один раз даже не выключила электрическую духовку, вмонтированную в стену. Вернувшись домой, он ощутил запах костра – уже начала обугливаться стена.

Он отложил газету. Куда делась жена? Послышался звон стекла.

Она готовила коктейли. Встав, он прошел через гостиную и заглянул в столовую. Она стояла у буфета и сосредоточенно смешивала сахар, содовую и биттер. Даже на расстоянии он видел, что «олд-фешнд» выйдет слишком сладким – стакан изнутри покрывали крупинки сахара. Ничего ей не сказав, он ушел в кухню.

Маленькая кастрюлька горела. Слой присохшего соуса вздулся, как лава, обнажая почерневшее дно. Конфорка была выкручена на максимум. Он снял кастрюлю с огня. Спирали опасно светились красным, и он выключил газ.

Другие кастрюли и сковородки она отодвинула в сторону и закрыла крышками, стол был накрыт. Очевидно, ужин уже ждал. Как обычно, Джанет планировала выпить еще коктейль, прежде чем сесть за стол. Она не говорила ему, что ужин готов, чтобы иметь возможность выпить. И если он что-нибудь ей говорил: например, что хочет есть, она просто брала коктейль за стол и пила его во время ужина. Вместо кофе или воды.

– Это что за соус? – спросил он, вернувшись в столовую.

– К цветной капусте, – ответила Джанет, наливая в стакан «Кир Нобл», дешевый бурбон, купленный на рынке. Она улыбнулась. – Это твой любимый сырный.

На буфете, в луже из растаявших кубиков льда, лежала открытая кулинарная книга.

Все в доме было сделано кое-как или не сделано вообще.

Например, он слышал, что снаружи журчит шланг. Она забыла выключить воду. В мусорной корзинке в гостиной валялись конверты со счетами. Она не выносила мусор целую неделю. Чем она занималась целыми днями? Наверняка играла в «Скрэббл» с подругами. Придя домой в пять, он видел игральную доску на журнальном столике.

– Тебе помочь?

– Только если… – кажется, ей было трудно думать, – нарежь сыр.

По пути в кухню она прошла совсем рядом с ним. На снятую с конфорки кастрюлю она никак не отреагировала; она не подала виду, что вообще заметила, что он выключил плиту.

– Ты хочешь поесть прямо сейчас?

– Уилби придут к ужину.

– А ты мне говорил?

Он не ответил. Стоя на кухне, он оглядывался в поисках какого-нибудь дела или способа ускорить процесс. Но при этом он не хотел на нее давить.

Если бы это произошло, она бы напряглась и стала еще менее эффективной. Начала бы ломать и бить вещи. А потом, пытаясь навести порядок, убрать битое стекло и вытереть лужи, она разозлилась бы, а потом, без всякого предупреждения, обиделась бы на него. Обвинила бы его в том, что он над ней издевается, и отказалась бы вообще что-то делать. Могла бы даже бросить метлу или тряпку, подошла бы к шкафу, надела бы пальто и ушла из дома. Если бы уже стемнело, она точно уехала бы. И он бы оказался на замусоренной кухне с полуготовым ужином, без жены и с кучей дел. И ему пришлось бы самому все доделывать.

Но что значило «давить» на нее? Выпив пару стаканов, она теряла ясность мысли и могла назвать давлением почти что угодно. Она могла не понять прямо сказанное или услышать совсем не то, что он имел в виду. Само его пребывание в кухне. Предположение, что он выключил конфорку. Он снял соус с плиты, даже это могло ее обидеть. Он не мог предположить, сколько она выпила, а это было важно.

Размышляя об этом, он начал злиться сам. Он чувствовал себя обманутым.

Почему ему приходится так робко вести себя в собственном доме? Особенно когда приходят важные для него люди. Вообще-то, ему стоило думать о своих старых друзьях Уилби, а не размышлять, как бы не обидеть выпившую жену.

– Что ты такой тихий? – спросила Джанет у него из-за спины.

– Я хочу устроить приятный вечер для Пола и Филлис. Спокойно посидеть и поговорить, без всяких ссор и напряжения. Я не хочу твоих длинных бессвязных рассказов о том, что тебе вдруг пришло в голову.

Она сказала, кажется, не имея в виду ничего плохого:

– Дорогой, их не будет. Если у меня будет что выпить… – Она улыбнулась и, как ему показалось, слегка покачнулась. – У нас все есть, но я не уверена, что смогу как следует все устроить.

– Лучше бы у тебя получилось. Я устал, а Полу далеко ехать. Как ты, надеюсь, помнишь, я думаю, что они рано или поздно переедут сюда, если все будет хорошо.

– Правда? – удивилась она.

– Я тебе говорил. Говорил, что они интересуются домом Макгаффи.

Он замолчал, повернулся к плите и принялся нервно крутить ручки.

Жена медленно подошла к нему.

– Я ничего не испорчу, – сказала она мягко и настойчиво, – я знаю, как это для тебя важно.

Глаза у нее влажно блестели, а рука, касавшаяся его плеча, дрожала. Что может быть лучше, чем тащить по жизни сентиментальную пьянчужку.

– Давай просто поужинаем, – предложил он, – пожалуйста.

Когда они поели и убрали со стола, она спросила, может ли она извиниться и уйти к себе, как только придут Уилби. Она хотела лечь и почитать или посмотреть телевизор. Все было готово: она поставила воду для кофе, надела шерстяной халат, нашла очки, сигареты, зажигалку и пепельницу, включила отопление в спальне, запаслась коробкой салфеток «Клинекс» и, конечно, книгой. Ее вчера привезли из книжного клуба.

– Они едут из Тиберона, а ты ложишься спать. Ты вообще понимаешь, насколько мне нужна поддержка? А ты не справилась. Как мне работать?

Она побледнела. Когда-то она полгода проработала в его конторе, печатала, отвечала на телефонные звонки и выдавала ключи клиентам. Это позволило ему сэкономить на секретарше. Но ей приходилось очень тяжело, по ночам она не спала, и именно тогда ее пьянство вышло из-под контроля. До этого она пила так же, как и он: только в компании, мартини или два перед ужином, «олд-фешнд» после, ну, а на вечеринках чуть побольше. Но в последний год или около того она начала пить одна, пока он был на работе. Когда он приходил домой в шесть, она обычно уже начинала пить. Ей было слишком тяжело помогать ему на работе, и он не мог понять почему. Он никогда не просил ее ни о чем, кроме самой малости. Бумажная работа. Телефонные звонки. Никакой ответственности. Но даже выдача ключей ее пугала. Как будто она была уверена, что все испортит.

Возможно, она просто не хотела помогать ему; он постоянно это чувствовал. Она возмущалась, когда ее просили потратить время и приложить усилия, но не понимала этого сама. Она явно думала, что хочет помогать ему. Но не помогала.

Он не понимал, почему она не могла что-то сделать, если хотела.

Должна быть причина, по которой она все испортила. Умный человек не может настолько не справляться с работой, если у него нет мотива. Он видел мотив. Желание помешать ему, возможно, из ревности. Она возмущалась его мотивацией и способностями. Или, как большинство женщин, она возмущалась мужчинами вообще. Всем этим мужским миром, в котором ей не было места.

Но если и не было, чья это была вина? Кто помешал ей чего-то добиться? Предположим, она была всего лишь домохозяйкой и матерью. Но когда ей дали шанс выйти в большой мир, она испугалась. Она не справилась. Она даже не могла вести себя вежливо и не ложиться, пока не поздоровается с Полом и Филлис. Со старыми друзьями и потенциальными клиентами.

– Ты же знаешь, как для меня важно, чтобы они переехали. Черт.

– Да, – с готовностью согласилась она, – наконец-то у тебя будет кто-то, с кем ты сможешь поговорить. Тебе не будет так одиноко.

– Мне не одиноко.

– Вы с Полом могли бы поговорить о лодках.

Пол Уилби много лет ходил под парусом. У него была яхта класса «Стар», и он участвовал в гонках. Рансибл даже познакомился с ним в яхт-клубе Каркинеза. Но дело было не в этом. Ему не нужны были новые люди, чтобы болтать о яхтах, здесь у каждого второго были яхты, ялики и лодки. На берегу стояли пляжные домики и летние домики. В магазине продавались лицензии на рыбалку, наживка и снасти. На почте вывешивали объявления об ограничениях на вылов мидий. На машинах имелись крюки для буксировки лодочных прицепов.

– К черту лодки, – сказал он.

В течение многих лет Пол Уилби успешно работал строителем в округе Саус-Марин. Он сотрудничал с лучшими архитекторами, строил на холмах прекрасные дома по сорок тысяч долларов и скупал участки для перепродажи.

Несколько участков вдоль шоссе 101 были куплены его фирмой.

– Я хочу вести с Полом бизнес, – пояснил Рансибл, – здесь все еще много дешевой земли, но большими участками. По двести-триста акров.

Все более мелкие участки были уже разобраны, но пока их не начали перепродавать. Никто не пришел из-за горы. Рано или поздно это произойдет; зажиточные фермеры, у которых есть земля для продажи, заключат свои сделки.

Он знал, что старый Боб Хансон уже начал подыскивать покупателя на свое ранчо «Медвежья гора». Точнее, он вспахал бульдозером десять или двадцать акров относительно ровной земли по обе стороны от окружной дороги, чтобы привлечь покупателей.

Днем в городе слышался рев бульдозера, и все, кому было не все равно, уже все поняли. Однако земля Хансона была недешевой. Кажется, он хотел около шестисот долларов за акр. Это означало, что покупателю понадобятся примерно двадцать тысяч наличными. Довольно много, и это только на покупку земли. А чтобы разбить ее на более мелкие участки и продать, по закону округа нужно проложить дороги. А это целое состояние. И ведь о строительстве еще и говорить не начали. Дороги просто разбили бы большой участок на, скажем, шестьдесят маленьких. К каждому участку нужен был подъезд, а земля тут была по большей части холмистая. Понадобятся собственные машины, потому что, если отдавать работу на сторону, это разорит первоначального покупателя. Могут потребоваться годы, чтобы продать сто акров мелкими участками. А чтобы привлечь людей, надо показать им образец дома и смету. Но если взять, например, дом Джанкуззи…

– Но… – неуверенно сказала Джанет, – разве можно вести бизнес с друзьями?

– А почему нет?

– Потому что бизнес разрушает дружбу.

– Почему?

– Потому что… – она запнулась, – это же конфликт. Это как будто муж и жена пытаются вести бизнес вместе. Помнишь, что случилось с нами в пятьдесят седьмом…

Это был год, когда она пыталась работать в агентстве Рансибла.

– Или когда муж пытается научить жену водить машину.

Она замолчала и с надеждой улыбнулась ему.

– Почему ты хочешь лечь на самом деле? – спросил он тоном, который требовал правдивого и полного ответа.

– Знаешь, после того, что тогда случилось, мне неприятно сидеть в одной комнате с Полом и Филли. – Она говорила так тихо, что он едва ее слышал. Ему пришлось наклониться к ней, как глухому старому фермеру.

– Эта жуткая игра, – пояснила она, – шарады…

Как это похоже на его жену – зацикливаться на ерунде. Несколько месяцев назад они вчетвером были на вечеринке в Сан-Ансельмо, в доме у делового партнера. Джанет слишком много выпила, и, когда настала ее очередь изображать название книги, она просто глупо размахивала руками и делала неловкие бессмысленные гримасы, пока время наконец не истекло и она не прокралась назад на свое место.

– Все, кроме тебя, давно это забыли.