Страсти по театру

Ольга Теньковская

Страсти по театру

Ларочкина мама позвонила мне так поздно, как не разрешалось звонить в последнее время даже близким родственникам, потому что мама, сломавшая ногу еще зимой, а теперь – сразу после майских праздников – перенесшая вторую операцию: нога опять срослась неправильно, – практически не спала, и стоило ей задремать или просто забыться на несколько минут, в доме все начинали ходить на цыпочках, и даже ее любимый кот Марс, разбалованный ею так, что раньше он только что на ушах не стоял, тихонько укладывался поперек порога родительской спальни и сторожил сон хозяйки. Обычно мама все-таки засыпала ненадолго в это смутное время, когда поздний вечер переходит в раннюю ночь, и мы все тоже немедленно укладывались, чтобы ночью по очереди подниматься, заходить в родительскую спальню, где мама в одиночку занимала теперь широкую супружескую кровать, и спрашивать, не надо ли ей чего-нибудь.

Полуночный звонок, резко прозвучавший в тишине, вымел меня из постели: в два прыжка я оказалась у телефона и зашипела в трубку:

– Что нужно?

На той стороне помолчали немного, а потом я услышала, как Ларочкина мама – тоже шепотом – запричитала:

– Екатерина Андреевна, у нас Ларочка пропала!!!

До меня не дошел смысл сказанного, зато дошел скрип родительской кровати, с которой, видимо, пыталась встать мама, и я выпалила:

– У нас мама болеет, сюда нельзя звонить так поздно!

На той стороне положили трубку, а я пошла в родительскую спальню, где, действительно, мама уже сидела на краю кровати, опустив ноги – одна закованная свежим гипсом – на пол.

– Кто звонил, Катя? – спросила мама.

– Это по работе, ложись, мама, я с тобой посижу.

– Устала я лежать. В жизни не лежала столько, сколько теперь лежу. А что так поздно? Случилось что?

– Да что может случиться ночью в школе? – я не хотела волновать маму, потому что услышанное по телефону уже начало волновать меня, хоть я все чаще в последнее время повторяла себе, что незачем волноваться о делах чужой семьи, тем более никак меня не касающихся, тем более, что это теперь даже не моя ученица, а взрослая девушка. – Предупредили о смене расписания…

– Ночью?

– Ну, видимо, с вечера запарили. Тебе чаю принести? Печенюшек?

– Не хочу ничего, устала.

– Ну, ты потерпи немного, послезавтра съездим в больницу. Если все нормально, тебе разрешат ходить на костылях, будет веселее.

Мы еще поговорили немного, потом мама легла на высокие подушки, а я прикорнула рядом, и мы неожиданно заснули и спали до самого утра, и даже когда я уходила на работу, мама еще спала.

Уже на работе, в учительской, я вспомнила о ночном звонке и набрала номер родителей Лары (именно так и было записано в свидетельстве о рождении), мне ответили сразу же, видимо, Ларочкина мама так и просидела всю ночь у телефона.

– Вы простите меня, Екатерина Андреевна, я ведь и на время не посмотрела, сразу позвонила вам, может быть, вы что-то знаете…

Я знала.

Ларочка появилась в нашей школе в середине девятого класса. Отец ее – какой-то уникальный специалист в мостостроении – много лет работал в Алжире, сначала жил там один, потом, заключив многолетний контракт, перевез туда жену и дочь, уже там у них родился сын, младший Ларочкин брат. Лара с братом ходили в русскую школу, но на французском говорили, как на родном, а еще немного знали английский, и Лара, пришедшая в школу в тот момент, когда мы говорили о Базарове, которого большинство умненьких моих парней считали полным придурком, а девушки вообще этим персонажем не заинтересовались им ввиду его асексуальности, что, конечно же, не добавляло драйва в уроки, поразила меня тем, что встала на сторону Базарова, вызвав ожесточенную дискуссию, и в результате не совсем понятную подросткам книгу прочитали абсолютно все в классе, а после Лара написала сочинение, где диалоги сплошь были на французском языке (с аккуратным переводом в скобках каждой фразы).

Одевалась Лара с большим вкусом, на школьные вечера приходила в удивительной красоты джинсовых платьях: белых, сиреневых, салатовых, – и кроссовках. Она была белокура, негустые вьющиеся волосы мягкой волной опускались на ее покатые плечи или топорщились, как у одуванчика, стоило ей попасть под моросящий дождь. Фигура у нее была крепкая, но тонкая в талии, а грудь такая высокая и красивая, что на нее постоянно пялился наш учитель физкультуры – безумный татарин, – и так уже женившийся два года назад на нашей же выпускнице, едва ей исполнилось восемнадцать лет, так что теперь приходилось постоянно его одергивать.

Лара прекрасно танцевала, ее какое-то время возили в какую-то элитную хореографическую студию в Алжире (столица Алжира – тоже Алжир), пока на девочку не положил глаз спонсор этой студии – невероятного богатства старик, – пришедший однажды в студию и прямо на занятии повесивший на шею девочке бриллиантовое ожерелье, и отец Лары категорически прекратил все эти танцы, несмотря на заверения директрисы, что инцидент исчерпан и девочка находится в полной безопасности.

Лара была похожа на отца и поэтому – некрасива: маленькие, глубоко посаженные глаза молочно-голубого цвета ютились слишком близко возле широкой переносицы, а толстые губы и нос картошкой делали ее широкое лицо тяжелым, непропорциональным. А еще она заикалась и шепелявила. И мечтала о театре.

Если бы я знала об этом, то никогда не пригласила на занятие по профориентации свою близкую приятельницу, Валентину Николаевну, режиссера детского самодеятельного театра, предпенсионного уже возраста, лично знавшую Георгия Маркова и Виктора Косых, с которыми я познакомилась в ее богемной – разбомбленной постоянными посетителями – квартирке, и если Маркова я узнала сразу, благоговейно застыв на пороге комнаты, где метр, сидя на провалившемся диване, пил коньяк и хорошо поставленным матом крыл провинциального журналиста, который назавтра должен брать у него интервью, а сегодня прислал список своих провинциальных – Маркову абсолютно не интересных – вопросов, то мимо Косых я проскочила, на ходу поздоровавшись с невысоким, щуплым мужчиной, сидящим на самом краешке неказистого стула и пившим слабенький чай, и только вопрос, заданный Валентиной Николаевной прямо при госте: «Ты не узнаешь что ли?», – заставил меня затормозить всеми четырьмя лапами и вглядеться в очень грустное, изборожденное глубокими морщинами лицо: на меня смотрели глаза, в которые я – да что я? – все девчонки Советского Союза были влюблены, глаза Даньки из «Неуловимых мстителей». Вот я и пригласила свою приятельницу, пусть ребята послушают об актерах и режиссерах, не всем же быть машинистами поездов, или инженерами, или учителями.

После того урока, буквально потрясшего девичью половину класса, прошла, наверное, неделя или больше, как вдруг Лара подошла ко мне и попросила время на разговор, и тут уже, жестоко заикаясь и запинаясь, рассказала, что с детства хочет стать актрисой, знает наизусть роли Офелии и Дездемоны и еще Бог знает кого, что ей бы Валентина Николаевна подошла как педагог, а я ужаснулась: какая актриса при таких дефектах речи?

А еще через день, ближе к вечеру, в школу прискакала Ларочкина мама, выловила меня буквально на школьном крыльце и запричитала:

– У Ларочки истерика, она неделю ничего не ест, ей нужен преподаватель, мы готовы заплатить любые деньги.

– Елена Владимировна, вопрос же не в деньгах…

– А в чем? Ну, да, Ларочка не так хороша собой, как хотелось бы, – Ларочкина мама поднесла платок к своим изумительной красоты глазам, – но она талантлива: что бы она ни делала, у нее все блестяще получается.

– И не во внешности, она милая девочка. Но с такими дефектами речи ее не примут на актерским факультет.

– Так я об этом и говорю: пусть ваша режиссерша с нею позанимается.

– Тут нужны другие специалисты. Логопед, невролог. Видимо, можно еще что-то исправить.

– Нам нужна ваша знакомая, пусть она послушает Ларочку и скажет, что нужно.

Какие у меня были варианты?

Лара поехала к Валентине, потом Лара поехала со мной к Валентине, потом со мной и своей мамой. Результат был один: никто ни о каких врачах слышать не хотел.

Проходили дни и месяцы, Лара ездила на занятия, и Валентина сотворила почти чудо: девочка не заикалась и отчетливо произносила слова, когда была совершенно спокойна, но стоило ей заволноваться, и «каша» возвращалась.

А еще Валентина дала Ларе роль в отчетном спектакле, и Лара все благополучно провалила: слова просто не вышли из ее глотки, – но ребята-актеры быстренько сгруппировались, произнесли сами все ее реплики, пока та стояла, как натурализованный пень, на сцене, хлопая маленькими глазками. После позора на самодеятельном поприще Лара задумалась, сказала матери, что актерство – это не для нее, что она будет поступать на переводческий факультет в Г., и Ларочкина мама на радостях прибежала в школу, достала меня прямо с урока и объявила о семейном решении, которому я обрадовалась несказанно, поскольку мы с Валентиной никак не могли придумать, как бы интеллигентно откосить от невыполнимой задачи.

Перед выпускным балом Лара пришла ко мне и с порога спросила:

– Вы считаете меня некрасивой?

Я считала Лару некрасивой, но себя я тогда считала неспособной на убийство, поэтому «честно» ответила:

– Я не считаю тебя некрасивой. Более того, в каких-то проявлениях ты намного красивее признанных в школе красавиц. А откуда такой вопрос вообще?

– Мама сказала, что вы считаете меня некрасивой…

Вот тут-то я оторопела, пришлось импровизировать:

– Видимо, мама неправильно поняла меня. Мы не говорили о твоей внешности, мы говорили о дефектах речи.

Лара посмотрела на меня долгим взглядом, развернулась и ушла.

На выпускном вечере она была потрясающей. Видимо, мама откопала где-то визажиста из тех, кто делает сереньких девушек настоящими красавицами, а дурнушек – притягательно интересными. Одета была Лара в атласное жемчужное платье и светло-серые туфли на высоченном каблуке, в ее легкие, как пух, волосы были мастерски вплетены настоящие жемчужины, я так и не поняла, как они там держались. Она опоздала – видимо, намеренно – к началу торжества и вошла в зал, когда директор школы начала приветствовать собравшихся, прошла, как королева, задрав подбородок и опустив глаза, по широкому проходу актового зала, собирая восхищенные взгляды мужчин и завистливые – женщин, уселась в первом ряду среди одноклассников, и директору школы пришлось повторить прерванное появлением Лары приветствие.