Талисман

Поэтому всякий раз, заслышав приближающийся фургон или карету, он уходил с дороги, а как только она пустела, возвращался на нее. Однажды, когда Джек пересекал сырой, заросший сорняками кювет по правую руку, что-то пробежало – или проползло – по его ноге, и он вскрикнул.

Конечно, все эти фургоны и кареты доставляли немало хлопот, замедляли его продвижение, но при этом и подбадривали: по крайней мере в этом мире он был не один.

Однако ему все равно чертовски хотелось выбраться из Долин.

Более противного лекарства, чем волшебный сок Спиди, Джеку пробовать не доводилось, но он с радостью сделал бы большой глоток, если бы знал, что кто-нибудь – к примеру, сам Спиди – появится перед ним и заверит, что, открыв глаза, он первым делом увидит золотистые арки «Макдоналдса», которые его мать называла великими американскими сиськами. Внутри у Джека нарастало ощущение давящей тревоги, чувство, что лес этот опасен сам по себе, что в нем есть существа, знающие о его присутствии, что, возможно, и сам лес знает о его присутствии. Ведь деревья приблизились к дороге, верно? Да. Раньше их останавливали кюветы. Теперь – нет. Прежде лес целиком состоял из сосен и елей. Теперь добавились и незнакомые виды деревьев; черные стволы некоторых переплетались друг с другом, прочие казались странными хвойно-папоротниковыми гибридами. Отвратительного вида серые корни последних хватались за землю, как одутловатые пальцы. Наш мальчик? – словно шептала вся эта мерзость в голове Джека. НАШ мальчик?

Это только у тебя в голове, Джеки. Ты просто немного напуган.

Да, наверное, – но он в это не верил.

Деревья действительно менялись. Ощущение, что лес давит на него, становилось все более реальным. Как и чувство, что за ним наблюдают. И он начал думать, что ужасные мысли, крутившиеся у него в голове, – это послание леса… словно деревья что-то сообщали ему на коротких волнах.

Но бутылка Спиди с волшебным соком уже наполовину опустела, а ведь нужно, чтобы содержимого хватило на весь путь через Соединенные Штаты. А ведь сок может закончиться еще в Новой Англии, если он будет прикладываться к бутылке всякий раз, когда его охватит страх.

Мыслями он вернулся к тому огромному расстоянию, которое преодолел в своем мире, когда первый раз вернулся из Долин. Сто пятьдесят футов здесь равнялись половине мили там. При таком соотношении – если только оно не варьировало, чего исключить было нельзя, – он мог, пройдя десять миль, оставить за спиной Нью-Хэмпшир, словно надел сапоги-скороходы.

Но деревья… эти серые рыхлые корни…

Когда действительно начнет темнеть, когда небо из синего станет фиолетовым, я прыгну назад. Это точно. Двух мнений быть не может. Я не собираюсь шагать по этому лесу в темноте. Если волшебный сок закончится в Индиане или чуть раньше, старина Спиди сможет отправить мне бутылку через «Ю-пи-эс».

Все еще думая об этом – а также о том, что хорошо бы иметь план (пусть лишь на несколько ближайших часов), – Джек внезапно осознал, что приближается еще один экипаж, запряженный большим числом лошадей.

Вскинув голову, он замер посреди дороги. Его глаза широко раскрылись, и в голове с невероятной скоростью прокрутились два эпизода: сначала возник большой автомобиль – не «мерседес» – с двумя мужчинами в салоне, а потом – автофургон «ДИКОЕ ДИТЯ» с залитой кровью радиаторной решеткой, на огромной скорости мчащийся по улице от трупа дяди Томми. Он видел руки на рулевом колесе фургона… только это были не руки. Странные, сочлененные копыта.

Когда они мчатся галопом, кажется, что гром катится по земле.

И теперь, слыша этот звук – еще далекий, но совершенно отчетливый, спасибо чистому воздуху, – Джек задавался вопросом, как он мог принимать приближающиеся фургоны или кареты за дилижанс Моргана? Конечно же, никогда больше он такой ошибки не совершит. Звук, доносившийся до его ушей, зловещий, предвещающий беду… такой мог издавать только катафалк, да, катафалк, которым правил сам дьявол.

Джек застыл на дороге, словно кролик, выхваченный из темноты лучами фар. А звук нарастал – гремели колеса и копыта, скрипела кожаная упряжь. Теперь он слышал и голос кучера: Хи-и-йя! Хи-и-йя! ХИ-И-ЙЯ!

Джек стоял на дороге, стоял, и его голова гудела от ужаса. Не могу шевельнуться, ох дорогой Боже ох дорогой Христос я не могу шевельнуться мама мама ма-а-а-а-а…

Он застыл, представляя, как что-то огромное и черное, напоминающее почтовую карету, несется по дороге, запряженное черными животными, больше похожими на пум, чем на лошадей. Видел черные занавески, колышущиеся на окнах кареты, видел стоящего на козлах кучера, с развевающимися волосами и дикими, как у маньяка, глазами.

Видел, как они приближаются к нему, не сбавляя скорости.

Видел, как они размазывают его по дороге.

Только последнее и вырвало Джека из ступора. Он побежал направо, к обочине, зацепился ногой за один из шишковатых корней, упал, покатился по земле. Его спина, практически не дававшая о себе знать последние пару часов, вспыхнула болью, лицо мальчика искривила гримаса.

Он поднялся и, согнувшись, нырнул в лес.

Встал за одним из черных деревьев, бугристая кора которого – ствол напомнил Джеку баньяны, которые он в позапрошлом году видел на Гавайях, – была словно смазана каким-то маслом, и прикосновение к ней вызывало отвращение. Джек перешел к другому дереву, сосне, растущей чуть левее.

Грохот дилижанса и его сопровождения нарастал. Каждую секунду Джек ожидал, что они проскочат мимо, к деревне Мастеровых. Его пальцы то сжимались, то расслаблялись на смолистой коре сосны. Он кусал губы.

Прямо перед ним оказался узкий просвет между листьями, папоротниками и сосновыми иголками, через который он отчетливо видел дорогу. И когда Джек уже начал думать, что отряд Моргана так и не покажется, мимо галопом проскакал десяток, а то и больше всадников, направлявшихся на восток. Первый держал в руке флаг, но разглядеть его Джек не сумел… да, пожалуй, и не хотел. А потом мимо проскочил дилижанс.

В поле зрения он находился короткое время – не больше секунды, может, меньше, – но Джек рассмотрел его во всех подробностях. Огромный, высотой не меньше двенадцати футов. Еще три фута добавляли чемоданы и баулы, крепко привязанные к крыше. Голову каждой лошади украшал черный плюмаж. От ветра, возникавшего при такой скорости, плюмажи стелились по спинам лошадей. Джек потом подумал, что Моргану для каждой поездки требовались новые лошади, потому что те, которых он видел, бежали из последних сил. Пена и кровь пузырились на мордах, глаза безумно выкатывались из орбит, сверкая белками.

В его воображении – а может, у него на глазах – черные креповые занавески колыхнулись за незастекленными окнами. Внезапно в одном из этих черных продолговатых окон возникло бледное лицо, вроде бы обрамленное париком. Его появление шокировало ничуть не меньше, чем призрак в оконном проеме дома с привидениями. Это лицо не принадлежало Моргану Слоуту… но при этом и принадлежало.

И обладатель этого лица знал, что Джек – или другая опасность, столь же ненавистная и личная – затаился у дороги. Джек это понял, увидел по широко раскрывшимся глазам и злобно искривившемуся рту.

Капитан Фаррен говорил: «Он учует тебя, как кошка – крысу», – и теперь Джек в страхе подумал: Он меня учуял, это точно. Он знает, что я здесь, и что теперь? Готов спорить, он остановит дилижанс и отправит солдат в лес, чтобы они отыскали меня.

Еще один отряд всадников, охранявших Моргана с тыла, промчался мимо. Джек ждал, вжимая пальцы в сосновую кору, уверенный, что Морган даст команду остановиться. Но никто не остановился, скоро грохот дилижанса и сопровождавших его солдат начал затихать.

Его глаза, вот в чем сходство. Темные глаза на бледном лице. И…

Наш мальчик? ДА-С-С-С!

Что-то поползло по его стопе… вверх по лодыжке. Джек вскрикнул и отпрянул, думая, что это змея. Но, посмотрев вниз, увидел, что это один из серых корней поднимается по его голени.

Это невозможно, тупо подумал он. Корни не двигаются…

Он отступил назад, вырвал ногу из грозящих сжаться серых тисков. Почувствовал боль в голени, как от ожога. Поднял глаза, и страх змеей заполз в его сердце. Он понял, почему Морган, почуяв его, все равно уехал. Морган знал: войти в этот лес – все равно что войти в тропическую реку, кишащую пираньями. Почему капитан Фаррен не предупредил его? Джек нашел только одно объяснение: капитан со шрамом на лице не знал, никогда не заходил так далеко на запад.

Теперь пришли в движение все серые корни хвойно-папоротниковых гибридов. Они приподнимались, падали, ползли по мягкой земле к Джеку. Энты и их жены, мелькнула в голове Джека безумная мысль. ПЛОХИЕ энты и их жены. Один особенно толстый корень, шесть нижних дюймов которого были темными и сырыми от земли, поднялся и закачался перед ним, как кобра, вылезшая из корзинки факира. НАШ мальчик! ДА-С-С-С!

Корень наклонился к нему. Джек отпрыгнул, отдавая себе отчет, что корни уже сформировали живой барьер между ним и дорогой. Он прижался спиной к дереву… потом с криком подался вперед, потому что кора зашевелилась… как спазматически сокращающиеся мышцы. Джек оглянулся и увидел одно из деревьев с черными стволами. Теперь ствол двигался, извивался. На его бугристой поверхности сформировалось жуткое лицо, один глаз широко раскрылся, второй мерзко подмигивал. Раздался отвратительный скрежет: кора под глазами разорвалась, из щели закапала желтовато-белая жижа. НАШ! О да-с-с-с!

Корни, как пальцы, пролезли между руками Джека и грудной клеткой, словно собираясь пощекотать его.

Он вырвался, невероятным усилием воли уцепившись за остатки здравомыслия, принялся шарить под камзолом в поисках бутылки Спиди. Слышал – краем уха, – как что-то вспарывалось или рвалось. Наверное, деревья вырывали себя из земли. Толкин такого не писал.

Джек ухватил бутылку за горлышко и вытащил ее. Взялся за крышку, и тут один из серых корней мягко обвил ему шею, а мгновением позже затянулся удавкой палача.

У Джека перехватило дыхание. Бутылка выскользнула из его руки, он целиком и полностью сосредоточился на корне-душителе. Джеку удалось подсунуть под него пальцы. На ощупь корень был не холодный и жесткий, как дерево, а теплый и гибкий, как плоть. Джек боролся, отдавая себе отчет, что хрипит, задыхаясь, и на подбородок летит слюна.

С невероятным усилием ему удалось оторвать корень от шеи. Тот попытался обвить запястье, но Джек с криком отдернул руку. Посмотрел вниз и увидел, что бутылка ускользает от него: другой корень ухватил ее за горлышко и тащил куда-то. Джек потянулся к ней. Корни цепляли его за ноги, обвивали их. Он тяжело упал на землю, пытаясь дотянуться до бутылки. Пальцы скребли мягкую лесную почву, чтобы выиграть дюйм-другой.

Он коснулся зеленого стекла… и схватил бутылку. Потянул на себя со всей силы, понимая, что корни накрепко прихватили его ноги и ему не вырваться. Снял крышку. Еще один корень опустился вниз, легкий, как паутина, попытался отбросить бутылку в сторону. Джек оттолкнул корень и поднес горлышко к губам. Внезапно его окутал запах гниющих фруктов.

Спиди, пожалуйста, пусть твой сок сработает.

Новые корни ползли по его спине, обвивали талию, поворачивая из стороны в сторону, но Джек уже жадно пил, дешевое вино текло по щекам. Он проглотил мерзкую жидкость, со стонами и мольбами, но ничего не менялось, волшебство не срабатывало, Джек не открывал глаз, но чувствовал, как корни оплетают руки и ноги, чувствовал…

8

…как вода пропитывает джинсы и рубашку, ощущал запахи

Вода?

грязи и сырости, слышал

Джинсы? Рубашку?

кваканье лягушек и

Джек открыл глаза и увидел оранжевый свет заходящего солнца, отражавшийся от широкой реки. На восточном берегу стеной стоял густой лес, на западном, где он находился, к кромке воды спускалось длинное поле, кое-где подернутое вечерним туманом. Земля хлюпала от влаги. Джек лежал у самой воды, в заболоченном месте, среди высокой травы. До морозов оставалось не меньше месяца, и Джек запутался в растительности, как человек, просыпающийся от кошмара, путается в простынях.

Окончательно вывалявшись в грязи, он с трудом поднялся, лямки рюкзака резали подмышки. Еще не придя в себя от пережитого ужаса, Джек стряхнул с рук и лица ошметки травы. Отступил от воды, оглянулся и увидел бутылку Спиди, лежавшую в грязи рядом с пробкой. Часть волшебного сока вылилась или расплескалась при борьбе со злобными деревьями Долин. Теперь бутылка опустела уже на две трети.

Он немного постоял, глядя на реку, его заляпанные грязью кроссовки наполовину погрузились во влажную землю. Он вернулся в свой мир, в старые добрые Соединенные Штаты Америки. Джек не видел ни золотых арок, хотя и надеялся, что увидит, ни небоскребов, ни спутника, поблескивающего в темнеющем небе, но знал, где находится и как его зовут. Вопрос состоял в следующем: а побывал ли он в другом мире?

Он всматривался в незнакомую реку, в незнакомую местность, вслушивался в далекое спокойное мычание коров. Подумал: Это точно не Аркадия-Бич, Джеки.

Нет, не Аркадия-Бич, но он недостаточно хорошо знал окрестности города, чтобы сказать, что находится от него дальше, чем в четырех или пяти милях. Однако в воздухе не ощущалось запаха Атлантического океана, и Джек точно знал, что он в глубине материка. Он вернулся назад, словно проснувшись от кошмара… ничего такого просто не могло быть, начиная с возницы и его телеги, на которой лежало облепленное мухами мясо, и заканчивая живыми деревьями. Какой-то кошмар с хождением во сне? Логично. Его мать умирала, и теперь он понимал, что знал об этом достаточно давно: все признаки были налицо, и подсознание сделало правильный вывод, хотя разум отрицал очевидное. Все это создавало подходящие условия для самогипноза, а безумный алкаш Спиди Паркер внес свою лепту. Конечно. Все складывалось.

Дяде Моргану это бы понравилось.

По телу Джека пробежала дрожь, он судорожно сглотнул. Ощутил боль. Не такую, как при воспалившемся горле, а как при мышечной травме.

Поднял левую руку – в правой была бутылка – и легонько погладил ладонью шею, словно женщина, проверяющая, нет ли морщинок. Нащупал вспухшую ссадину повыше кадыка. Кровоточила она не сильно, но прикосновение к ней вызывало болезненные ощущения. Ее оставил корень, который едва не задушил Джека.

– Явь, – прошептал он, глядя на оранжевую воду, слушая кваканье лягушек-быков и далекое мычание коров. – Все явь.

9

Джек начал подниматься по склону к дальнему краю поля, оставляя реку – и восток – позади. Прошел, наверное, с полмили, когда ритмичное ерзанье рюкзака по ноющей спине (последствия порки Осмонда никуда не делись, о чем ему не позволял забыть смещавшийся из стороны в сторону рюкзак) напомнило кое о чем. Он отказался съесть огромный сандвич Спиди, но разве Спиди не сунул то, что от него осталось, в рюкзак, пока он разглядывал медиатор?

Желудок от этой мысли радостно подпрыгнул.

Джек снял рюкзак, стоя по колено в тумане под вечерней звездой. Отстегнул один из клапанов – и да, там лежал сандвич, не кусочек и не половина, а целый, завернутый в газету. Глаза Джека наполнились теплыми слезами. Ему хотелось, чтобы Спиди оказался рядом и он смог обнять старика.

Десять минут назад ты называл его безумным старым алкоголиком.

Лицо Джека вспыхнуло, но стыд не помешал ему расправиться с сандвичем в пять укусов. Он застегнул клапан, закинул рюкзак на плечи и двинулся дальше. Настроение улучшилось: урчащую дыру в животе на какое-то время удалось заткнуть. Джек снова стал самим собой.

Вскоре в сгущающейся темноте замерцали огни. Фермерский дом. Залаяла собака – хриплым басом крупного пса, – и Джек замер.

В доме, подумал он. Или на привязи. Я надеюсь.

Он взял правее, и через какое-то время пес перестал лаять. Ориентируясь по огням фермерского дома, Джек скоро вышел на узкую дорогу с гудронным покрытием. Посмотрел направо, налево, не зная, в какую сторону идти.

Что ж, друзья, а вот и Джек Сойер, на полпути из ниоткуда в никуда, мокрый до костей и в грязных кроссовках. Добро пожаловать, Джек!

Чувство одиночества и тоска по дому вновь навалились на него. Джек попытался их отогнать. Плюнул на указательный палец левой руки, потом резко ударил по левой ладони правой рукой. Большая часть слюны отлетела вправо – или так ему показалось, – и он повернулся и зашагал в выбранном направлении. Сорок минут спустя, когда его уже шатало от усталости (и, хуже того, снова мутило от голода), он увидел гравийный карьер, а рядом с ним – какую-то лачугу, к которой вела перегороженная цепью дорога.

Джек нырнул под цепь и пошел к лачуге. На двери висел замок, но из-под одной стены маленького домишки вымыло землю. Потребовалась лишь минута, чтобы снять рюкзак, подлезть под стену лачуги и затащить рюкзак за собой. Теперь благодаря замку на двери мальчик чувствовал себя в безопасности.

Он огляделся и увидел, что вокруг полно очень старых инструментов – карьер, судя по всему, давно забросили, и Джека это более чем устраивало. Он разделся догола, чтобы избавиться наконец от влажной грязной одежды. В одном из карманов джинсов нащупал монету, которую дал ему капитан Фаррен: в компании обычной мелочи она казалась гигантом. Джек вытащил ее и увидел, что монета с профилем королевы на одной стороне и крылатым львом на другой превратилась в серебряный доллар 1921 года. Какое-то время он смотрел на профиль леди Свободы, а потом убрал монету в карман.

Достал чистую одежду, подумав, что грязную сложит в рюкзак утром – она к тому времени высохнет, – а может, выстирает ее, либо в прачечной, либо в подвернувшейся реке.

В поисках носков его рука наткнулась на что-то узкое и твердое. Джек вытащил сей предмет и увидел, что это зубная щетка. Мгновенно возникли образы: дом, безопасность, здравомыслие. Щетка символизировала все это. И не представлялось возможным подавить эти чувства или хотя бы заставить их отстать от него. Зубную щетку положено видеть в ярко освещенной ванной, когда на тебе хлопчатобумажная пижама, а на ногах теплые шлепанцы. Ей не место на дне рюкзака в холодном и темном сарае для инструмента, на краю гравийного карьера в захолустном безымянном поселке.

Одиночество бушевало внутри, ощущение, будто он стал изгоем. Джек заплакал. Не истерично, как иной раз плачут люди, пытаясь замаскировать ярость слезами, а тихо и безысходно – так плачет человек, осознавший, что он совсем один и это надолго. Он плакал, потому что в его мире не осталось безопасности и здравомыслия. Одиночество стало реальностью, и до безумия был, возможно, всего один шаг.

Джек заснул до того, как слезы полностью иссякли. Заснул, свернувшись вокруг рюкзака, голый, если не считать чистого нижнего белья и носков. Слезы проложили чистые полоски в грязи, покрывавшей его щеки, а в одной руке он сжимал зубную щетку.

Глава 8

Тоннель Оутли

1

Шестью днями позже Джек практически полностью выбрался из грозившего поглотить его отчаяния. По прошествии этих первых дней на дороге он словно шагнул из детства во взрослую жизнь, миновав отрочество. Действительно, он не возвращался в Долины с того момента, как очнулся на западном берегу реки, но оправдывал свое решение, пусть продвигался на запад медленнее, желанием сохранить сок Спиди на крайний случай.

И потом, разве Спиди не говорил ему, что путешествовать лучше по дорогам этого мира? Просто следуй указателям, дружок.

Когда ярко светило солнце, автомобили подвозили его на тридцать – сорок миль к западу, а набитый желудок ни на что не жаловался, Долины казались невероятно далекими и призрачными; напоминали фильм, который он уже начал забывать, чистую фантазию. Иногда, если Джек откидывался на спинку пассажирского сиденья автомобиля какого-нибудь учителя и отвечал на обычные вопросы по своей Истории, он действительно о них забывал. Долины уходили от него, и он становился – почти становился – обычным мальчиком, каким был в начале этого лета.

Особенно на больших автострадах, где его обычно высаживали у съезда, а буквально через десять или пятнадцать минут рядом останавливалась следующая машина. Теперь он находился где-то рядом с Батавией, в западной части штата Нью-Йорк, шел спиной вперед по резервной полосе автострады 90, подняв руку с оттопыренным большим пальцем, чтобы добраться до Буффало. После Буффало он намеревался взять южнее. Важно, думал Джек, продумать лучший способ что-то сделать, а потом следовать намеченному плану. «Рэнд Макнэлли» и История позволили ему преодолеть часть пути, уже оставшуюся позади. Теперь требовался водитель, который подвез бы его до Чикаго или Денвера (или Лос-Анджелеса, если уж грезить об удаче, Джеки-бой), и тогда он смог бы отправиться в обратный путь еще до середины октября.

Он загорел, в кармане лежали пятнадцать долларов, полученные на последнем месте работы – посудомойщиком в придорожном ресторане «Золотая ложка» в Обурне, – мышцы окрепли. Иногда ему хотелось плакать, но после той первой ночи в сарае он не давал воли слезам. Держал все под контролем, и это имело значение. Теперь он знал, что надо делать, дошел до этого методом проб и ошибок, ничего не пускал на самотек и думал, что уже видит перед собой конец путешествия, хотя путь предстоял неблизкий. Оставаясь главным образом в этом мире, как и говорил ему Спиди, он мог продвигаться к цели достаточно быстро и вернуться в Нью-Хэмпшир с Талисманом, затратив не так уж много времени. Джек уже чувствовал, что все получится и проблем возникнет гораздо меньше, чем он поначалу ожидал.

Об этом, во всяком случае, думал Джек Сойер, щурясь от бившего в глаза послеполуденного солнца, когда запыленный синий «форд-фарлейн» свернул на обочину и остановился, ожидая, пока мальчик подбежит к нему. Тридцать или сорок миль, думал он. Представил себе страницу «Макнэлли», которую изучил этим утром, и решил: Оутли. Похоже, скучное, маленькое и безопасное местечко. Он двигался по намеченному пути, и теперь ничто не могло ему помешать.

2

Прежде чем открыть дверцу «фарлейна», Джек наклонился и заглянул в окно. Заднее сиденье было завалено каталогами и флаерами. Переднее пассажирское занимали два больших чемодана. Черноволосый мужчина с брюшком практически скопировал позу Джека, наклонившись над рулевым колесом, чтобы посмотреть в окно на подростка. Коммивояжер. Пиджак синего костюма висел на плечиках за спиной водителя. Узел галстука приспущен, рукава закатаны. Коммивояжер лет тридцати пяти, неспешно объезжающий свою территорию. И наверняка любящий поговорить, как и все его коллеги. Мужчина улыбнулся Джеку, взял один из чемоданов и перенес через спинку на заваленное заднее сиденье. За первым последовал второй.

– Освободим тебе местечко.

И Джек знал, что первым делом мужчина спросит его, почему он не в школе.

Он открыл дверцу.

– Спасибо. – И сел.

– Далеко едешь? – спросил коммивояжер, посмотрев в зеркало заднего вида, перед тем как включить передачу и вырулить обратно на проезжую часть.

– В Оутли, – ответил Джек. – Думаю, миль тридцать.

– Ты только что провалил географию, – сообщил ему коммивояжер. – До Оутли больше сорока пяти миль. – Он повернулся к Джеку и удивил мальчика, подмигнув ему. – Не обижайся, но мне не нравится, когда я вижу детей, голосующих на дороге. Поэтому всегда их подвожу. По крайней мере знаю, что со мной они в безопасности. Никаких пощупываний-поглаживаний, понимаешь, о чем я? Здесь слишком много чокнутых, малыш. Ты читаешь газеты? Я говорю о хищниках. А ты можешь оказаться дичью.

– Конечно, вы правы, – ответил Джек. – Но я стараюсь быть осторожным.

– Как я понимаю, ты живешь где-то неподалеку?

Мужчина по-прежнему смотрел на него, бросая короткие взгляды на дорогу, а Джек лихорадочно рылся в памяти, вспоминая название какого-нибудь города, который остался позади.

– В Пальмире. Я из Пальмиры.

Коммивояжер кивнул.

– Приятный городок. – Он наконец-то повернулся лицом к дороге, и Джек чуть расслабился, привалившись к удобной плюшевой спинке. А потом мужчина наконец-то спросил:

– Надеюсь, ты не удрал из дому? – И подошло время Истории.

Джек рассказывал ее так часто, изменяя только названия городов по мере продвижения на запад, что она уже сама монологом слетала с языка.

– Нет, сэр. Мне просто надо попасть в Оутли, чтобы какое-то время пожить у тети Элен. Элен Воэн. Она сестра моей мамы. Учительница. Видите ли, прошлой зимой умер мой папа, и жить нам стало тяжелее… а две недели назад у мамы усилился кашель, и она едва могла подняться по лестнице, и доктор сказал, что ей хорошо бы какое-то время провести в постели, вот она и спросила сестру, не возьмет ли она меня к себе. Она учительница и все такое, так что в Оутли я смогу ходить в школу. Тетя Элен никому не позволит бездельничать, будьте уверены.