Рассказы

Василий Щербачёв

Рассказы

Хозяин Ржавого Моста

Сегодня я прошел через старый железный мост над зеленеющей рекой и удивился. Что-то здесь изменилось, и не в лучшую сторону.

Этот мост был плохим местом столько, сколько я здесь живу, и наверняка гораздо дольше.  Рядом никогда не играли дети, на нем не устраивались порыбачить те странные личности, которые выбирают для своего хобби пригородные грязные реки, не засыпали у его опор пьяные, а из подростков собирались только по-настоящему надломленные. Впервые я прошел по нему случайно, когда знакомился с городом, куда лишь недавно переехал. Прошел – и сразу понял, что здесь нечисто. Посидел, закрыв глаза, принюхался, почувствовал, что тянет выйти на середину. Вышел, облокотился о перила, всмотрелся в черную воду… едва успел прийти в себя и шарахнуться назад, чтобы не перевалиться вниз головой.  Потом уже узнал, что чуть не каждую осень из-под моста вылавливают утопленника-другого. Старожилы уже давно привыкли.

Что-то старое там сидело. Старое, голодное и недоброе. Я сначала думал попробовать выгнать, но вовремя вспомнил, что было в прошлый раз, когда я без спросу сунулся в чужие дела подобного рода, и решил, что лучше не надо.

Пусть себе. Лизать розетку тоже опасно, это же не повод закрывать электростанции. Ну, а если у кого-то совсем нюх отшибло, то тут только Господь в помощь.

В общем, ушел я тогда и старался больше на мост не соваться, хотя иногда проходил по берегу мимо и смотрел, не станет ли хуже. Не становилось, и я забывал до следующего всплеска воспоминаний.

И вот, я снова здесь, и что-то тут совсем не так.

Пришлось пройти несколько раз из конца в конец, согнуться над перилами, осторожно, в любой момент готовясь отпрыгнуть, выслушать матерную отповедь пожилого рыбака, недовольного, что я ему рыбу пугаю, послать его в ответ подальше…

Стоп. А что тут делает рыбак?

«Погоди, дед, – говорю ему. – Я уйду, ладно, не злись, ты только скажи – давно тут сидишь?»

Давно, говорит. Сегодня уже часа два сидит, говорит. И вчера так, и всю неделю.  Думал, нашел тихое место, но и тут ходят всякие козлы подкованные, если по грохоту от копыт судить, говорит.

Я уже дальше и не слушал толком. Понял, что тут такого изменилось, причем не в лучшую сторону. Свесился снова над перилами, заглянул в зеленую, зацветшую воду.  Сколько здесь ни проходил, даже весной и летом, вода всегда черной была, чистой, хотя купаться все равно не стоило.

Я пробормотал стишок про зеленую воду, тряхнул головой и ушел.

На душе было как-то коряво.

Вроде ведь хорошо, ушло недоброе и опасное, умирать тут больше не будут. Ага, жить тоже.

Остаток дня маялся.

Все думал о том, что уходит.

Птицы улетают на запад осенью, эльфы в конце Третьей Эпохи плывут в Валинор, слоны идут на север, шпион этажом выше, Деда Мороза не существует, а под старыми ржавыми мостами не живут водяные.

Ага, не живут. Теперь-то уж точно не живут.

К ночи не выдержал. Сорвался, натянул куртку, на всякий случай оставил на столе недоеденный бутерброд и недопитый чай, вышел на улицу.

От моего дома до моста полчаса, если обычным шагом, а я вообще шел медленно и осторожно. Никак не мог уловить, зачем иду. Плохо это, когда в такие места ноги несут, а ты не знаешь – зачем. Впрочем, иногда гораздо хуже, когда знаешь, а ноги все равно несут.

На мост вышел уже за полночь. В темноте вода казалась, как и должно, черной, но я знал, что это лишь милосердный обман. Здесь было пусто, так же, как и днем.

Я отсалютовал Серебряной Госпоже, как раз выглянувшей из-за облака, и уселся на мост. Глаз не закрывал, просто ждал, что случится дальше. Понадобилось же зачем-то, чтобы я сюда пришел. Госпоже на этот раз следить за мной оказалось не слишком интересно, и она снова спряталась, оставив меня в темноте. Не полной, конечно, город был слишком рядом, да и выше по течению сидела какая-то компания с фонарями и мобильниками.

И все же, именно сейчас я заметил кое-что. Зеленые огоньки, много, но не россыпью и не похожие на диод, а скорее, как светлячки. Там, внизу. Под опорой, где камыш густой.

Аккуратно ползу туда, чтобы не зашуметь, глаз не отвожу и не моргаю. Знаю – отвлекусь или выдам себя, погаснет, и найду я там разве что кондом использованный и пару старых бутылок.

Дополз почти до самых камышей. Приподнялся осторожно и…ну, не могу сказать, что увидел их полностью. Так, силуэты. Сидели они там при гнилушках или еще какой дряни светящейся, которую поставили в головах и ногах самодельной домовины.

Когда я понял, перед чем они сидят, что это за бульканье и кто вообще тут собрался, стало неловко. Люди их и так достают изрядно, а тут я еще, да в такой момент.

Просто уползти, надеяться, что не заметят? Ну, может, и не заметят, только, когда расходиться будут, все равно мой дух на мосту почуют, расстроятся.

Тихонько встаю. Не во весь рост, а скрючившись в три погибели. Низко капюшон от куртки надвигаю, чтобы ни на кого не смотреть.

Ковыляю к ним и сажусь не то, чтобы рядом, но и не прячусь. Жду.

Думаю о том, какой дурак, о том, что меня же теперь или утопят, или сожрут, или заморочат в местных трех гнилых сосенках так, что в своем уме уже не выйду.

Чувствую, ложится что-то на плечо. Не рука – точно. И басящий такой шепот в ухо:

«Ну, чего сидишь, как не родной? Пошли, раз пришел. Помянем.»

Сказка о боге и пустоте

Во времена такие старые, что и трава не упомнит, в южной степи жил Народ. Знали они все секреты, о которых воет ветер, и все тропы, что сокрыла земля. Тучными были их стада, сильными мужчины и плодовитыми жены. Города же строили они такие, что и по сей день стоят их обломки в той степи, сточенные солнцем и песнями ветра, а степняки оставляют им приношения. Все было так, ибо ходили среди того народа их боги, и с каждым знали те люди, как объясниться. Выполняли они их волю и прихоть, а те за это посылали им благодать и благолепие. Но вот случилось так, что напала на ту землю неведомая напасть. Кто говорит – солнце светить перестало, кто – что женщины рожать перестали и на войну ушли. Только вот врут те и другие, за себя боятся. Напасть была в том, что боги их болеть и умирать  стали. И когда остался последний живой бог, взял степной народ крепкие каменные доски, собрал из них ларь, укрыл в нем того бога от солнца, воды, самой земли и быстротекучего времени, да и пошли с ним в другие земли.

Тяжелым был ящик, и шли они медленно, но постоянно. Боялись, могут не успеть, не дойти до земли, где бог их болеть не будет. На ходу ели и пили, на ходу детей зачинали, на ходу же воспитывали. Каменный ларь с богом внутри нельзя было ни на землю ставить, ни в воду опускать, так что его несли самые сильные и ярые. Самые острые слухом прикладывали к доскам ларя свои уши, а потом пересказывали сонный шепот бога всем остальным.

Самые умные учили детей и решали, что значит шепот. И за стуком колес то одно слово из их поучений, то другое терялось или менялось на новое. Так самые умные забыли все, что знали, да и не заметили этого.

Самые сильные, входя в мужскую пору, принимали на плечи ларь, да так и несли его. Каждый в руке держал плеть из кожи со спины своего предшественника, ей он хлестал себя по лбу, когда хотел спать. Поэтому жили они мало, хребты их под весом бога сгибались, плечи становились широкими, как подушки, а лбы твердели и бугрились.

Самые же острые слухом наполнялись сонным шепотом бога по самое горло, и своих слов у них уже не оставалось.

Сначала бог еще защищал своих людей от всякой напасти и указывал верный путь. Обещал он им землю, где смогут они жить лучше прежнего. Много времени минуло, не помнили уже люди те родной степи, не знали, как это – лучше.

Однажды шли они местом пустым, где не было и травинки, чтобы в пищу собрать. И тогда велел бог им открыть малую щель в ларе и кормил их сквозь нее своим мясом.

Но сквозь щель ту проник единственный луч солнца, и разрослась болезнь в боге.

Уменьшилось сил его, а шепоты стали таковы, что и острейшему из слухачей не разобрать.

Пришли люди, несущие на хребтах бога, в землю холодную, где дождь сразу в небесах замерзает и сечет ледяным бичом. И встали они, спрятались все под каменный ларь, взмолились к своему богу. И тогда  велел им бог еще раз приоткрыть малую щель в своем ларе, и сквозь эту щель передал им свою кожу, чтобы укрыться от ледяного дождя.

Но сквозь щель проникла в его кости единая капля воды, и напоила болезнь в боге.

Сил его тогда и вовсе не стало, а шепоты сделались безумными.

После этого никто уже не слушал тех, кто приникал ушами к каменным доскам, а просто шли дальше, не зная, куда идут.

Бог уже не мог благословлять и помогать своим детям, только наказывал их, когда они останавливались или шли не туда. Умерли последние из тех, кто помнили предания о степи и о земле, куда идут они. Все чаще стали люди роптать, но дальше шли.

И вот встала перед ними каменная стена, которую ни разобрать, ни обойти. Остановились люди, забывшие степь. Бог их проснулся в своем ларе и прошептал, чтобы снова открыли щель между досок, чтобы дать людям свои кости, которыми можно было прорыть лаз в каменной стене. Знал, что за стеной этой и лежит земля, в которую он обещал их привести, но  шепоты его уже не слушал никто, и глухи люди были к велению бога.

Стал он их наказывать, чтобы люди снова приложили уши к каменным доскам его ларя, но вместо этого они только крепче роптали. И на их ропот пришла Пустота, что жила в этой стене. Пустота сказала людям: «Мертвому закон лежать в земле, мне закон наполниться. Упокойте своего бога во мне навсегда, и оставайтесь жить тут. Я о вас позабочусь».

Посоветовались люди, спросили умнейших. Те, забывшие правду степи, но не знавшие об этом, решили, что мудро так будет поступить. И ополчился народ против своего бога, и только те, что несли его на своих гнутых хребтах, остались верны. Отгоняли людей ударами бичей, и кожа отцов защищала бога вместе с руками сыновей. Только вот слишком мало их было, и люди убили всех носильщиков, разбили каменный ларь, а кости своего бога выбросили в Пустоту.

Наполнилась Пустота и замкнулась. В последний раз она заговорила с людьми, и сказала им: «Завет наш есть закон. Пока замкнута я и наполнена, живите здесь и владейте этой землей у Великой стены».

И люди закрыли дыру в стене, из которой с ними говорила Пустота, и чтобы не нарушил кто завета с ней, на пороге закопали кости тех, кто носили на себе бога. Каменные доски они разбили и построили из них дома. Стали жить они в той земле, и дали потомков, и забыли бога, которого бросили умирать в Пустоте. Бог же умер навсегда, а в костях его осталась лишь болезнь, которая не могла умереть, но и распространиться на Пустоту тоже.

Они жили в той земле гордо, называли себя ее хозяевами, не смешивались с прочими родами и племенами. Долго или коротко, но в конце они позабыли все, что знали раньше, а помнили только то, что однажды у них было что-то очень ценное, и это ценное они спрятали в Великой стене. И однажды решили люди – откроем Великую стену, возьмем сокровище, которое спрятали, будем богаче, чем были. Так и сделали. Они раскрыли дыру, и вошли в тело стены, и нашли там множество драгоценностей, которыми был вымощен путь к логову Пустоты. Люди взяли их, и чем больше брали, тем больше им хотелось. Тогда восстали ото сна кости тех, кто некогда нес бога на хребтах, и пытались прогнать далеких потомков своих убийц, отвести от них беду. Но люди не поняли и не отступили. Они продолжали выносить драгоценности, пока не дошли до самой Пустоты. Когда же люди вошли в Пустоту, они увидели там кости своего мертвого бога, а болезнь проснулась и увидела их. Люди вспомнили все, как было, да только поздно, ибо болезнь вошла в их кожу, и мясо, и кости, проникла в сердца, разнеслась до самого последнего потомка. Так они и остались там, у Великой стены, навсегда в смерти единые, –  люди со своим богом.