Диагноз: разведенка

Марта Роми

Диагноз: разведенка

Глава 1

Всё началось с того, что я выпала из окна.

Так, стоп. Нет.

Всё началось с моего мужа.

– Ангелина, я подал на развод, – оповестил меня этот мужчина, когда я жарила ему гренки.

– Ха-ха, смешно, – выдала ему я, не восприняв всерьёз то, что он сказал.

– Я серьёзно, Лин, – Виктор подошёл ближе и положил руку мне на плечо. – Мы больше не можем оставаться вместе. Мы не семья даже. У нас нет ребёнка, и…

В голове помутилось. Я десять лет пытаюсь забеременеть, стучусь к каждому врачу, который хоть как-то может помочь, а он меня колет этим?!

На автомате развернулась вместе с горячей сковородкой и влепошила ему по уху!

– Ай! – жирные гренки осыпали его дорогой костюм, оставляя на нём большие жирные пятна. – Дура!

Судя по всему, бывший муж схватился за стремительно краснеющее ухо. Потом в секунду вышел из ступора, замахнулся на меня, но я замахнулась в ответ своим бессменным оружием.

– Убил бы!

– Того же мнения! – выплюнула ему в лицо я.

Вообще-то, я обычно не такая. И сковородкой воевать не по мне. Но тут он задел что-то очень глубокое, то, что болит не переставая. То, что он не имел никакого права трогать.

– Вчерашний секс – это что было?! – рявкнула я, потрясая сковородкой. – Ты же только вчера говорил, что любишь меня!

– Я думал, утешить тебя, а ты!.. – из нас двоих, будто бы Виктор оказался обиженным.

– Утешитель хренов! – сглотнула слёзы я и спросила наобум: – Как давно ты с ней?!

– Пять лет, – вздохнул он, и я, не в силах больше воевать, опустила сковороду.

Пять лет. Пять, сука, лет! Пять лет я прожила в абсолютной лжи! Как я не заметила? Как не поняла?

У меня всё оборвалось тогда. Пятнадцать лет брака словно вычеркнули из жизни. Я поняла, что не знаю даже, кто я без него. Вышла замуж в двадцать ещё совсем зелёной девчонкой. А дальше вся моя личность будто бы подстроена под него. Будто бы меня без него и нет больше.

Я плакала несколько часов. Сказала ему, чтобы больше не попадался на глаза. Потом, когда ушёл, возникла мысль, что, может, надо было попросить его остаться? Может, надо бы что-то сделать? Как-то отстоять своё право на собственного мужа?

Вскоре от этой мысли стало противно. И я сама стала себе противной. Стала винить себя за слабость, и за то, что не могу родить. В моменте злость на него прошла, потому что я поняла, что это я из нас двоих ущербная, а не он. А значит… Он просто сбросил балласт, как бы больно это ни звучало.

А потом часа в четыре утра, я достала ту злополучную пачку сигарет, которая припасена у меня для экстренных случаев. Я долго не могла её открыть, и это уже было знаком, но я не прислушалась. Совладав, наконец, с целлофаном на пачке, я взяла ещё зажигалку, открыла окно, вдохнув морозный воздух, забралась на него с ногами и прикурила.

За первой сигаретой пошла вторая, а за ней третья. От избытка никотина в непривычном к такому организме случился какой-то сбой, голова закружилась, дыхание перехватило. Я попыталась отодвинуться от края, но как-то неловко дёрнулась и… вывалилась из окна третьего этажа прямо в сугроб.

Последнее, что запомнилось – это боль и мысль о том, что я могу теперь посоперничать с другими идиотами за право самой нелепой смерти.

***

– Ну что, сейчас очухается, и к нам её, – говорит какой-то очень красивый голос.

– Да без проблем, можно хоть сейчас, – отвечает ему кто-то, чей пол по голосу определить невозможно. – В рубашке родилась. Прикинь, ни одного перелома.

– Это хорошо, – снова первый голос. – А то от вас обычно таких переводят…

– Да ладно. Эта нормальная. Забирай, а то у нас и так некуда их девать. Видел, уже в коридоры кладём.

– У вас прям аншлаг, – мне кажется, что первый улыбается.

– Дак гололёд же. Каждый год и прутся куда-то, и прутся… – сетует бесполый голос. – Уже сил нет. Уже и коммунальщики вроде работают, а эти всё ж где-то находят этот блядский лёд.

– Ладно, везите, – согласился первый. – Найду ей койку. Точно не будет с ней проблем по вашей части?

– Да точно. Просветили всю, кости целы, внутренности тоже. Говорю же, в рубашке дура родилась. И вроде красивая ж баба, чего из окна-то сигать?

Кто сигал из окна? Я?! Жаль никак глаз не открыть и рта тоже, чтобы сказать этим, что я не сама. Я случайно!

– Ну с этим разберёмся, чего она. А как зовут лётчицу?

– Ангелина Серафимовна Растыкова, – полистав что-то, сказал второй голос.

– Ну ладно, – после недолгого молчания согласился мужчина. – Придёшь, только её посмотришь.

– Не вопрос, – обрадовался второй и гаркнул: – Эй, Галя! Вези лётчицу в психиатричку! Степан Василич разрешил!

В психиатричку?!

Сердце пропускает удар, и я опять отключаюсь.

***

Открываю глаза и первое, что вижу, это зарешёченное наглухо окно. Память услужливо зажигает в мозгу страшное слово “Психиатричка”. Боже, Боже, Боже! Что же делать?! Это что же, меня в смирительную рубашку одели?! Это что же, я теперь тут буду лежать? И все узнают, что я сумасшедшая и…

– Здравствуйте, Ангелина Серафимовна, – произносит первый голос.

Я оборачиваюсь на звук, с трудом навожу резкость и чуть не падаю в обморок обратно от красоты мужчины, который сидит передо мной.

– Здравствуйте, – хрипло каркаю я.

– Меня зовут Степан Васильевич Стужев, – продолжает он, но мне тяжело сосредоточиться на том, что он говорит. – Я заведующий отделением психиатрии и ваш лечащий врач.

– Я не сумасшедшая, – сразу расставляю точки над i я.

– А здесь сумасшедших и нет, – серьёзно отвечает он.

– Почему я здесь? – пробую подняться, и у меня получается – значит, смирительной рубашки всё же нет. А головокружение есть.

– Потому что вы совершили попытку суицида, а все такие товарищи обязательно проходят через наше прекрасное отделение, – словно рассказывая сказку говорит он.

– Зачем?

– Ну чтобы убедиться, конечно, что в следующий раз у вас всё получится, – кивает он, и видя моё лицо, поднимает ладони вверх. Красивые большие ладони с длинными пальцами. – Шучу!

– Ох и шуточки у вас!

– Какие есть, – пожимает плечами Стужев.

– Но дело в том, что я не совершала попытку суицида, – пытаюсь объяснить я.

– Да что вы говорите, – внимает мне психиатр.

– Я клянусь вам, – прикладываю руку к груди. – Это просто недоразумение. Вы верите мне?

– Конечно, верю, – с готовностью кивает он. – Сейчас вам сделают укольчик, вы поспите, а потом мы с вами ещё поболтаем, хорошо?

– Не надо уколов! – вскрикиваю я, но в палату уже входит дородная женщина со шприцом в руке.

– Надо, милая, надо, – ласково жалеет меня по руке Стужев, пока тётка протыкает мне плечо.

Прежде чем уснуть, я думаю одно: “Ну я тебе устрою жизнь, Степан Василич! Сам меня отсюда выгонишь!”

Глава 2

Я долго не могу проснуться, веки всё тяжёлые и тяжёлые, и никак это не проходит. А потом дверь хлопает и…:

– Проснись и пой, солнце моё! – окончательно вырывает меня из тягучего сна голос незабвенного Стужева. – Как тебе феназепамчик животворящий? Получше?

– Мне и не было плохо, любимый, – охаю я и чувствую насколько сухо во рту. – Пить хочу.

– Всё для тебя, – он протягивает мне стакан воды, и я выхлёбываю его за несколько секунд. – Ещё?

Я только киваю и жду нового стакана. И только потом, уже почти готовая вести переговоры, спрашиваю:

– Сколько я спала?

– Около суток, – улыбается мне сногсшибательный мужчина.

– Скажи мне, что нужно сделать, чтоб ты не колол больше меня всякой гадостью? – страдальчески смотрю я на него.

– Да бог с тобой, милая, – всплеснул руками психиатр. – Где ж тут гадость?

– Степан… как там тебя?.. Василич, я тебя очень прошу, давай договоримся без уколов, – умоляю я.

– Хорошо, красота моя, – он придвигается ближе, опираясь локтями на колени и обдавая меня ароматом своего одеколона. – Давай так, ты мне историю, а я тебе отсутствие уколов. Лады?

– Да я тебе хоть “Войну и мир” расскажу по томам, хочешь? – радостно соглашаюсь я.

– “Войну и мир” не хочу, – вздыхает он.

– А что хочешь?

– Познать твои глубины, – улыбается он.

– Это очень двусмысленно звучит, Степан Василич, – со вздохом говорю я.

– Так и задумывалось, – вдруг подмигивает он мне.

– Ты флиртуешь, что ли? – уточняю я, ибо последние пятнадцать лет никто со мной не флиртовал, и чувство сейчас очень двоякое. С одной стороны, чувствуется как опасность, с другой – приятненько так-то.

– Ты не отвлекайся от глубин, Ангел мой, – одёргивает меня он. – Как ты пришла к мысли покончить с собой?

– Да тьфу на тебя, – я спускаю ноги с кровати. – Дай разомнусь. Затекло всё.

Я поднимаюсь на нетвёрдые ноги перед Стужевым, головокружение тут же догоняет меня, и я хватаюсь за его плечи, чтобы не свалиться.

– Ой-йой, – щупаю я мускулистые плечи. – Чем же ты меня обколол, окаянный?

– Должен тебя предупредить, нахождение моих глаз напротив твоей груди не добавляет мне скорости мышления, – говорит мой психиатр, придерживая меня за талию обеими руками.

– О, я ещё и не такое могу, – бравирую я.

В голове уже немного просветлело, но мне нравится держаться за него и нравится, когда он меня держит.

– Итак, когда ты меня выпишешь? – посмотрела я ему в лицо, думая о том, что хотела бы на него не смотреть, а сесть.

Ну а что, я женщина неожиданно свободная, могу себе позволить такое думать. Да и вообще, мне просто необходимо с кем-то переспать, чтобы не чувствовать себя совсем уж никчёмной брошенкой.

– Когда ты мне расскажешь, почему ты… – заводит он свою шарманку.

– Да не прыгала я, сотый раз говорю, – вздыхаю я, в раздражении запрокидываю голову и снова ловлю головокружение. – Я просто курила на подоконнике.

– А зачем ты курила на подоконнике? – любопытствует Стужев.

– А где ещё я должна курить?

– Ну обычно люди курят в более безопасных местах, – его ладони едва ощутимо шевелятся на моей талии, словно он поглаживает меня большими пальцами.

– Так, ладно, – вздыхаю я. – Мой муж подал на развод. Сказал, что последние пять лет у него была любовница. Я плакала на кухне, там же и решила покурить.

– То есть, ты приняла это решение, после болезненного расставания с мужем?

– Ты издеваешься, Степан Василич? – искренне спрашиваю я у бессовестного врача, шлёпнув его по плечу. – Да не прыгала я. Как бы я прыгнула, ни разу не переспав с кем-нибудь в отместку этой суке мужского рода? Если ты так считаешь, то ты ни черта не понимаешь в женской душе, дорогой мой. Ни одна женщина не отпустит бывшего, не сделав ему гадости. Пусть даже тайной.

– Самоубийство тоже неплохая гадость, – задумчиво протягивает врач.

– Ну что ты заладил? Сам больной какой-то, и мысли у тебя навязчивые.

– О да, боюсь теперь, я подвержен навязчивым мыслям, – вздыхает красавчик.

– Кстати, ты женат? Если нет, то тебе не нужна ли любовница? – решаю подойти я к вопросу по-деловому. Ну а что? Действительно же, нет лучше кандидата для мстительного секса.

– Ангел мой, тебе не кажется, что ты спешишь? – шумно сглатывает Стужев.

– Если ты не женат, то нисколько, – говорю я и решаю пояснить: – Мне тридцать пять лет, меня только что бросил муж, с которым я недавно отпраздновала пятнадцатую годовщину, ушёл к любовнице, меня “мудрые” врачи по ошибке запихнули в дурку, и мой лечащий врач, который лечит у меня то, чего нет, невероятно сексуален. Я хочу максимально прочувствовать свободу. Так что, ты женат?

– Нет, – сдаётся под моим напором крепость под названием Степан Васильевич. – Но я должен отметить, что есть ряд заболеваний, при которых характерна сексуальная активность…

– Какие болезни, Стужев? – восклицаю я. – Я просто обиженная женщина. Не придумывай то, чего нет.

– Так, всё, красавица, – встаёт он, вмиг оказываясь выше меня. – Мне пора работать.

– Так что, ты меня выпишешь? – с надеждой спрашиваю я.

– Пока нет, – качает головой он.

– Ну хоть колоть не будешь?

– Колоть не буду, – соглашается психиатр. – Присмотрюсь пока.

– Присмотрись, да, – разрешаю я. – Но недолго. А то у меня развод. Сам понимаешь, дело хлопотное.

– Не знаю, не разводился, – хмыкает он.

– Поверь мне на слово.

– Верю.

Я нехотя отстраняюсь от мужчины, которым я решила заткнуть дыру, оставшуюся от мужа. Красив как бог. Лучше не придумаешь. А потом разойдёмся, как в море корабли и всё. Мне кажется, идеальный план. А то, что он мне не прописал всякую дрянь, это уже плюс, я считаю.

– Ладно, мозгоправ, иди работай, – вздыхаю я. – А я буду вести себя хорошо.

Нет, не буду.

Отхожу к окну, гляжу во двор больнички и думаю, что это самый масштабный мой косяк. Увлекаюсь своими мыслями и не сразу замечаю, что он подходит ко мне, останавливается за моей спиной.

– Ты тоже безумно сексуальная, – выдаёт он мне на ухо низким шёпотом, и каждый микроскопический волосок на моём теле встаёт дыбом.

– Тогда прямо сейчас закрой эту дверь, и поговорим в другой плоскости, – не оборачиваясь делаю полшага назад, сталкиваюсь с ним.

– Похоже, ты очень обижена, – его ладони проскальзывают на мои тазовые косточки. – Настолько, чтобы вот так играть с огнём.

– Ты здесь огонь? – усмехаюсь я и толкаюсь в него попкой, чувствуя, что он и без этого вполне заведён.

– М-м-м… Ты тоже, да? – его пальцы жёстче впиваются в моё тело.

– Давай ты не пойдёшь работать? – предлагаю я.

– Давай ты будешь здесь до тех пор, пока у меня не закончится рабочий день?

– Да куда же я от тебя денусь? – смеюсь я.

– Никуда, Ангел мой, никуда, – также смеётся он, и вдруг его ладони приходят в движение.

Левая ладонь проскальзывает выше, сжимает мою грудь. Правая одновременно проскальзывает на мой лобок и между ног.

– Ах! – хватаю воздух я, не ожидая прям такого напора. Кажется, в напоре мы можем поспорить.

– До вечера, – прикусывает он мочку моего уха, а потом отпускает меня и спешно выходит за дверь.

Глава 3

Когда Стужев уходит, я ещё какое-то время стою у окна, поражаясь себе и тому, что я творю. Не то чтобы я была такой уж скромницей, но никогда и в мыслях не было так себя вести. Вот так вот просто навязываться мужчине… Хотя мужчина-то тоже хорош. Но когда это всё происходило: наша перепалка и его руки на моём теле, мне было почти спокойно. Боль предательства на время улеглась, стала менее ощутимой.

А сейчас в одиночестве она снова подняла голову, снова взмахнула крыльями и начала клевать мою душу огромным чёрным клювом.

Столько лет, Боже… Столько лет и всё впустую. Столько лет я старалась изо всех сил быть хорошей женой, даже смотреть ни в чью сторону не смела, а у него пять лет была другая баба. Пять лет, понимаете? Не пять месяцев, а пять, сука, лет!

Только что было всё хорошо: и страсть, и огонь, и обнимашки после… А потом бах! “Ангелина, я подал на развод”. Невозможно. Неправильно. Самый страшный кошмар вдруг взял и сбылся.

И теперь он там развлекается со своей любовницей, а я заперта в дурке. За что мне такое?

– Уборка! – рявкает с порога женщина, нет пятидесяти так, что я подпрыгиваю. – Пойди погуляй.

– А можно? – уточняю я.

Как бы я и так собиралась, но лучше всё же спросить – тогда будет, на кого переложить ответственность за побег.

– Иди уже отсюдова, – отмахивается женщина и подгоняет меня шваброй.

– Ладно, ладно, – я выхожу в коридор в одной больничной пижаме и явно с чужой ноги тапках.

Всё верно, мне даже некому привезти шмотки. Вот и хожу, как оборванка. Не даю себе опять провалиться в депрессивные мысли и просто иду по коридору. Надо признать, с опаской иду. Больницу-то хоть и отремонтировали, и всё тут беленько и чистенько, но это всё же дурка, мало ли что!

Опасения оказались ненапрасными.

– Милочка! – окликает меня бабуля в запахнутом под самое горло халатике.

– Вы мне? – глупо спрашиваю я оглядываясь.

– Тебе, тебе, – кивает она, благостно мне улыбаясь. – Поди сюда.

– Э-э-э… Я, вообще-то, спешу, – пытаюсь отбрыкаться я от такого общения.

– Я ненадолго.

– Ладно… – опасливо подхожу к ней, сажусь рядом на кресло. – Что вы хотели?

– Мою кошку хотят забрать инопланетяне, – со вздохом говорит бабуля.

– Да вы что! – восклицаю я.

– Да, – подтверждает она. – Я куда только не обращалась. И в горгаз, и в водоканал, и президенту писала…

Президент выпадет как-то из этого списка, но я слушаю не перебивая.

– А они всё травят и травят, – доверчиво сообщает она.

– Кто травит? – теряю нить рассуждения я.

– Соседи, – её блуждающий взгляд, наконец, фокусируется на мне.

– Кого травят?

– Меня, милочка, меня! – причитает бабуля. – Я и в горгаз писала, и в водоканал, и…

– Президенту? – подсказываю я.

– Да, а кошку-то так и не нашли, – вновь вздыхает она.

– Не нашли? – совсем потерялась я.

– Нет. А они всё травят и травят…

Я понимаю, что наш диалог выходит на второй круг, и решаю всё же уйти.

– Мне пора, – говорю я поднимаясь.

– А ты кошку мою найдёшь? – вдруг хватает меня за руку она. – Найди, пожалуйста. Они же её заберут. И где потом искать? Президенту только писать… Найди, пожалуйста.

– Я найду, – беру её за руку, жалею по сухонькой ладошке. – Обязательно найду и покажу её вам.

– Хорошо, милочка…

Я поднимаюсь, оборачиваюсь и вижу Стужева. Он стоит, прислонившись к углу, сложив руки на груди.

– Ничего, что я с ней говорила? – спрашиваю я, подходя к нему.

– Ничего, – глядит на меня как-то странно он. – Она давно одна. Дети к ней не приходят. Отпускать отсюда её нельзя. Она в последний раз газ открыла, хотела с соседями бороться. А кошка уже давно умерла. Старая была. У меня доживала.

– Мне так жаль её, – сдерживая всхлип, зажимаю рот рукой.

Как-то вмиг все мои проблемы не то что поблекли, а просто перестали существовать. Разве важно, что тебя бросил какой-то мужик, если тебя бросили дети? Разве важно, кто тебя предал, если ты всю жизнь будешь искать давно мёртвую кошку, потому что она единственное твоё близкое существо?