bannerbanner
После заката
После заката

Полная версия

После заката

Язык: Русский
Год издания: 2008
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 7

Дэвид повел Уиллу к двойным дверям, в которых по-прежнему стоял, скрестив руки на груди, Фил Палмер. Тогда Дэвид отпустил руку подруги и подошел к Хелен: та сидела в углу и раскачивалась из стороны в сторону. Она подняла на него растерянный взгляд и едва слышно прошептала:

– На ужин опять рыба…

– Может быть, не знаю, – ответил он. – А насчет вони – ваша правда. Воняет черствыми крекерами. – Он обернулся; несколько человек глядели им с Уиллой вслед из темноты, нарушаемой лишь тусклым лунным светом, который при большом желании можно было принять за свет флуоресцентных ламп. – Так, кажется, пахнет в помещениях, которые долго пустуют.

– Катись отсюда, щенок, – сказал Фил Палмер. – Иди пой в другом месте, здесь тебя никто не слушает.

– Я уже понял, – отозвался Дэвид и вслед за Уиллой вышел в лунную ночь.

Вдогонку им несся скорбным шелестом ветра голос Хелен Палмер:

– Не понос, так золотуха…


Они вернулись к бару «26». За ночь они прошли добрых девять миль, но Дэвид не устал. Видимо, привидения не только не испытывают голода и жажды, но и не устают, рассудил он. Да и ночь была уже другая: в небе новеньким серебряным долларом сияла полная луна, а асфальтированная стоянка перед баром пустовала. Сзади, на гравийной стоянке, было несколько фур, одна из которых – с зажженными фарами – сонно урчала. Вывеска над дверью теперь гласила: «УЖЕ В ЭТИ ВЫХОДНЫЕ – ГРУППА «ПОЛУНОЧНИКИ». ПРИХВАТИТЕ ДЕВЧАТ, НЕ ЖАЛЕЙТЕ ДЕНЬЖАТ».

– Какая прелесть, – сказала Уилла. – Сводишь меня на концерт, Гроза Волков? Я ведь твоя девчонка?

– Конечно, – ответил Дэвид. – Вопрос только, что нам делать до тех пор? Бар-то закрыт.

– А мы все равно туда проберемся.

– Заперто же!

– Это как посмотреть. Ощущения плюс ожидания, помнишь?

Дэвид кивнул и потянул ручку: дверь отворилась. Запахи в баре стояли прежние, только теперь к ним примешивался приятный хвойный аромат какого-то моющего средства. На сцене было пусто, над барной стойкой торчали ножки перевернутых табуретов, однако неоновая вывеска в виде гор Уинд-Ривер горела – то ли работники бара забыли ее выключить, то ли Дэвиду с Уиллой просто так захотелось. Скорее, последнее. Безлюдный танцпол казался огромным, и зеркало во всю стену усиливало это впечатление. В темных отполированных глубинах сияли перевернутые неоновые горы.

Уилла набрала полную грудь воздуха.

– Пахнет пивом и духами, – заметила она. – Обалденно!

– Это ты обалденная, – сказал Дэвид.

Она повернулась к нему.

– Тогда скорей меня поцелуй, ковбой!

Дэвид поцеловал ее на краю танцпола. Прислушавшись к своим ощущениям, он решил, что ставить крест на занятиях любовью еще рано. Да, определенно рано.

Уилла поцеловала его в уголки рта и отстранилась.

– Найдется четвертак для музыкального автомата? Хочу потанцевать.

Дэвид отправился к автомату в дальнем конце бара, бросил в него четвертак и включил песню под номером D19 – «Дни и ночи без тебя» в исполнении Фредди Фендера.

На стоянке для фур задремавший дальнобойщик Честер Доусон, везший в Сиэтл груз электроники, удивленно поднял голову: откуда-то доносилась музыка. Приснилось, подумал он и улегся обратно.

Дэвид и Уилла медленно кружили по пустому танцполу, то отражаясь в зеркале, то нет.

– Уилла…

– Помолчи минутку, Дэвид. Твоя девчонка хочет танцевать.

И Дэвид замолчал. Он зарылся лицом в ее волосы и полностью отдался музыке. Наверное, здесь они и останутся, думал он, и люди время от времени будут их видеть. Пойдут слухи, что в баре «26» живут привидения… Хотя вряд ли. Когда пьешь, о привидениях как-то не думаешь – если только не пьешь в одиночестве. Быть может, перед самым закрытием бармен или официантка (старшая – та, что распределяет чаевые) почувствуют, будто за ними кто-то наблюдает. Или услышат неизвестно откуда звучащую музыку, или заметят – краем глаза – мелькнувшую в зеркале тень… Дэвиду подумалось, что можно было выбрать местечко и получше, но в целом «26» не так уж плох. До закрытия здесь полно людей. И всегда можно послушать музыку.

Он принялся гадать, что же будет с другими пассажирами, когда бульдозеры уничтожат их иллюзию крыши над головой – а это непременно случится. Он представил, как на них обрушится град обломков, и Фил Палмер закроет собой воющую от страха жену. Представил, как Пэмми Эндрисон прижмется к матери, а та истошно завизжит. Как Рэттнер – робкий проводник – скажет: «Без паники, господа!», но его голос потонет в реве желтой строительной техники. Как коммивояжер Биггерс со всех ног поковыляет к выходу и, споткнувшись, упадет, когда чугунный шар ударит в крышу и под натиском рычащих бульдозеров рухнут своды его мира.

Дэвиду хотелось верить, что до тех пор за ними пришлют поезд, что их совместные ожидания оправдаются и принесут желаемые плоды. Почему-то верилось с трудом. Дэвид даже подумал, что от потрясения все пассажиры могут разом исчезнуть – угаснуть, как пламя свечи на ветру, – но и это было маловероятно. Он видел почти воочию: бульдозеры, самосвалы и экскаваторы разъехались, и трава ложится на землю под порывами ветра, дующего с гор, а они все стоят в лунном свете у заброшенных ржавых путей, сгрудившись под мириадами здешних звезд, и ждут своего поезда.

– Замерз? – спросила Уилла.

– Нет… С чего ты взяла?

– Ты дрожишь.

– Да что-то могильным холодом потянуло.

Дэвид закрыл глаза, и они стали танцевать дальше, то появляясь в зеркале, то исчезая. Когда они пропадали, лишь старое кантри звучало на пустом танцполе, залитом светом неоновых гор.

Гретель[5]

1. Только быстрый бег

После смерти маленькой дочки Эмили пристрастилась к бегу. Сперва добегала до конца подъездной аллеи и там сгибалась пополам, ловя воздух ртом, затем до конца квартала, затем до мини-маркета «Продукты от Коузи» у подножия холма. В мини-маркете она брала хлеб, маргарин и, если в голову больше ничего не приходило, шоколадное поленце «Хо-хо» или круглый «Ринг-динг» с замороженным кремом. Обратный путь Эмили поначалу преодолевала спокойным шагом, потом тоже бегом. Со временем она отказалась от сладостей. Далось это на удивление тяжело: во-первых, сахар был отличным антидепрессантом, универсальной палочкой-выручалочкой, во-вторых, у нее выработалась настоящая сахарная зависимость. В любом случае поленцам «Хо-хо» следовало сказать пока-пока. Поленца канули в Лету: теперь хватало одного бега. Генри называл бег новой зависимостью, новой святыней и, пожалуй, не ошибался.

– Что об этом говорит доктор Штайнер? – поинтересовался он.

– Говорит, бегай сколько душе угодно, пусть эндорфины вырабатываются! – соврала Эмили, которая мало того что не обсуждала новую святыню со Сьюзен Штайнер, вообще не была у нее после похорон Эми. – Для твоего спокойствия она готова написать «бег» на рецептурном бланке.

Лгать мужу Эмили умела всегда. Даже после смерти Эми. «Родим второго», – спокойно заявила она, присев на краешек кровати, на которой Генри свернулся калачиком и беззвучно глотал слезы.

Генри это утешило, и слава богу, только Эмили рожать больше не планировала: разве можно, если есть шанс в один прекрасный день обнаружить малыша посеревшим и неподвижным? Нет, хватит с нее искусственного дыхания с непрямым массажем сердца, от которых нет проку, хватит дежурных операторов 911, истошно орущих: «Не кричите, мэм, я вас не понимаю!» Но Генри об этом знать необязательно, Эмили старалась успокоить мужа, по крайней мере поначалу. Она искренне верила, что всему голова – покой, а вовсе не хлеб. Возможно, когда-нибудь покой обретет и сама Эмили, но факт остается фактом: она родила больного ребенка, поэтому снова рисковать не собиралась.

Вскоре начались головные боли, жуткие, как мигрень. Тогда Эмили действительно обратилась к врачу, но не к Сьюзен Штайнер, а к доктору Мендесу, терапевту. Мендес прописал какой-то золмитриптан. На прием к Мендесу Эмили отправилась на автобусе, потом добежала до аптеки, чтобы купить лекарство, а потом – до дома. Получился кросс на две мили. На финише у подъездной аллеи Эмили казалось, что в правый бок, между верхним ребром и подмышечной впадиной, воткнули стальную вилку. Только она не расстроилась: физическая боль пройдет. Зато она устала и чувствовала, что сможет немного поспать.

Спала Эмили весь день и добрую половину вечера. На той самой кровати, где была зачата Эми и рыдал Генри. Когда проснулась, перед глазами расплывались круги – предвестники «Мигреней от Эм» – так она называла приступы головной боли. Эмили выпила новую таблетку, и, к ее вящему удивлению, боль сперва отступила куда-то в затылок, а потом исчезла вообще. «Жаль, от смерти ребенка таблетки не изобрели!» – с досадой подумала Эмили.

Она решила исследовать границы своей выносливости, подозревая, что исследование предстоит долгое. Недалеко от дома был колледж, а вокруг него – гаревые дорожки для бега. Туда она и стала ездить каждое утро, проводив мужа на работу. Генри страсти к бегу не понимал. Трусца – да, пожалуйста, трусцой бегают миллионы женщин. И приятно, и жировые валики исчезают, и живот подтягивается. Правда, у Эм валиков не имелось, и трусца ей не помогала. Помогал только быстрый бег.

Эмили ставила машину у дорожки и бегала до полного изнеможения, пока безрукавка с символикой Университета штата Флорида не темнела от пота и спереди, и сзади, пока ноги не переставали слушаться и не подкатывала дурнота.

Генри узнал. Кто-то из соседей засек одинокую бегунью, в восемь утра наматывающую круги на дорожке, и настучал ему. Завязался спор, вылившийся в ссору, которая разрушила семью.

– Это хобби, – сказала она.

– Джоди Андерсон говорит, ты носилась по дорожке, пока не упала. Джоди испугалась, что у тебя сердечный приступ. Эм, это не хобби, не фетиш, а самая настоящая зависимость! – Генри укоризненно поглядел на нее.

Вскоре после этого Эмили швырнула в него книгу, но жирную точку на семейной жизни поставил именно тот укоризненный взгляд. У нее лопнуло терпение: длинное лицо Генри вкупе с застывшим взглядом делали его похожим на барана. «Господи, я выскочила замуж за безрогого барана, и теперь он блеет сутки напролет!»

Тем не менее Эмили попыталась в последний раз рационально подойти к явлению, в котором, как она подозревала, рациональное начало отсутствовало в принципе. Существует же магическое мышление, значит, существуют и магические действия. Например, бег.

– Марафонцы бегают, пока не упадут, – сказала она.

– Ты собираешься участвовать в марафоне?

– Возможно.

Эмили отвела взгляд и посмотрела в окно на подъездную аллею. Аллея звала и манила на улицу, а улица – в большой мир.

– Нет, – покачал головой Генри, – ни о каком марафоне ты не мечтаешь. Дело вовсе не в этом.

«Вот она, сущность Генри, его гребаная квинтэссенция!» – подумала Эмили, с мрачным торжеством осознавая очевидное. Все шесть лет их брака он как книгу читал ее чувства, планы и намерения.

«Я утешала тебя. – Эмили уже начинала злиться. – Ты лежал на кровати, рыдал, а я тебя утешала!»

– Бег – классическая реакция на душевную боль, психологический ответ на стресс, – серьезным, почти менторским тоном произнес Генри. – Это так и называется – условная реакция избегания. Милая, не прочувствовав боль, ты никогда не сможешь…

Тут Эмили и схватила первый подвернувшийся под руку предмет, которым оказалась «Дочь хранителя тайны» в бумажной обложке. Книгу Ким Эдвардс Эмили так и не осилила, зато Генри, судя по закладке, уже проглотил три четверти. «Даже литературные вкусы у него как у безрогого барана!» – раздраженно подумала Эмили, швырнула книгу и попала ему в плечо. Генри взглянул на нее круглыми от потрясения глазами и попытался схватить за руку. Вероятно, он собирался обнять и успокоить, но кто знает? Кто знает наверняка хоть что-нибудь?

Чуть больше проворства – Генри поймал бы ее за локоть, запястье или хотя бы за рукав футболки. Но ее выпад сильно обескуражил его. Генри промахнулся, а она пустилась бежать, притормозив, только чтобы схватить поясной кошелек со столика у входной двери. Бегом по подъездной аллее, скорее на улицу, быстрее вниз по холму! Совсем недолго довелось Эмили прогуливаться там с коляской вместе с другими матерями, которые теперь ее сторонились. Однако сегодня она не то что останавливаться, даже скорость сбавлять не собиралась. В футболке с надписью «Спаси чирлидера», шортах и кроссовках на босу ногу Эмили мчалась навстречу миру. Она надела поясной кошелек, застегнула и понеслась по склону. Что она чувствовала?

Эйфорию, самый настоящий кайф.

Эмили бежала по городу (две мили за двадцать две минуты); если загорался красный, она не останавливалась, а бежала на месте. На углу Мэйн- и Истерн-стрит мимо проехали два парня на «мустанге» с откидным верхом (погода была как раз подходящая). Один засвистел, и Эмили показала наглецу средний палец. Наглец расхохотался, зааплодировал, и «мустанг» помчался по Мэйн-стрит.

Денег с собой было в обрез, зато имелась пара кредиток. Особенно порадовало наличие «Американ экспресс», ведь с ней можно получить дорожные чеки.

Эмили поняла: домой она не собирается, по крайней мере в ближайшие дни. Понимание принесло не грусть, а облегчение, и у нее мелькнула мысль, что эта мера не временная.

В отель «Моррис» она заглянула, чтобы позвонить, но, поддавшись порыву, решила в нем заночевать. Можно снять номер на одну ночь? Да, конечно. Она протянула администратору свой «Амекс».

– Посыльный вам, видимо, не понадобится, – проговорил он, многозначительно глядя на ее футболку и шорты.

– Я уезжала в спешке.

– Поня-атно… – протянул администратор тоном, из которого следовало обратное.

Эмили схватила ключ и быстро зашагала к лифту, с трудом подавляя желание побежать.

2. Судя по голосу, ты плачешь

Ей хотелось купить одежду: пару юбок, пару блузок, двое джинсов и шорты, но до шопинга следовало позвонить Генри и отцу в Таллахасси. Начать решила с отца. Телефон автопарка, где он работал, Эмили не помнила, зато номер сотового знала наизусть. Отец ответил после первого же гудка.

– Привет, Эм, как ты? – закричал он под аккомпанемент рева моторов.

Щекотливый на первый взгляд вопрос в тупик не поставил.

– Пап, со мной все нормально. Я в отеле «Моррис», потому что, кажется, ушла от Генри.

– Навсегда, или это пробный шар? – уточнил отец.

Ни капли удивления в голосе: он воспринимал новости спокойно, что очень нравилось Эмили. Рев моторов стал тише, а потом заглох. Эмили представила, как папа входит в кабинет, закрывает дверь и, вероятно, берет ее портрет с заваленного всяким хламом стола.

– Трудно сказать, но пока возвращаться не думаю.

– Из-за чего поссорились?

– Из-за бега.

– Из-за бега?

– Ну, не только, – вздохнула Эмили. – Порой одно на деле означает совсем другое, понимаешь? Или целые слои совсем другого.

– Из-за ребенка, – заключил отец.

Со дня внезапной смерти внучки он называл ее не Эми, а просто «ребенок».

– Да, а еще из-за того, как я справляюсь с горем. Очевидно, совсем не так, как хотелось бы Генри, а вот мне вздумалось поступить по-своему.

– Генри – хороший парень, но да, собственные взгляды у него имеются. Как же иначе?

Эмили промолчала.

– Я могу чем-то помочь?

– Да, – сказала Эмили и объяснила, чем именно.

Отец согласился. Эмили знала, что он согласится, но сперва выслушает ее историю до конца. Ей очень хотелось выговориться, а старый Расти Джексон слушать умел. Иначе он вряд ли превратился бы из рядового автомеханика в одного из самых важных людей университетского городка (в этом Эм уверяли другие, сам отец не стал бы хвастать ни перед дочерью, ни перед кем-то еще).

– Я пришлю Мариэтту прибраться в доме, – сказал он.

– Пап, не надо, я в состоянии прибраться сама.

– Нет, там давно нужна генеральная уборка. Чертов дом закрыт почти целый год. С тех пор как умерла твоя мама, на Вермиллион-Ки я почти не выезжаю: в Таллахасси всегда дел невпроворот.

Покойную жену, равно как и маленькую внучку, Расти по имени не называл. После похорон (Дебра Джексон умерла от рака яичников) она превратилась в «твою маму».

«Ты точно не возражаешь?» – едва не вырывалось у Эм, но такие вопросы задают, когда просят об одолжении посторонних, ну или когда с отцом другие отношения.

– Ты бегать там собираешься? – поинтересовался Расти, и Эмили поняла, что он улыбается. – Пляжи на Вермиллионе бесконечные, плюс длинный участок хорошей дороги. Толкаться не придется: теперь до самого октября отдыхающих не будет. Тишина и покой!

– Я собираюсь там думать. Подумаю и, вероятно, поставлю точку на скорби по Эми.

– Вот и хорошо, – отозвался отец. – Забронировать тебе билет?

– Пап, я сама справлюсь.

– Разумеется, справишься. Эм, ты точно в порядке?

– Да.

– Судя по голосу, ты плачешь.

– Да, немного. Все случилось слишком быстро! – пожаловалась она, вытерла лицо и чуть не добавила: «Совсем как смерть Эми». Бедная крошка проявила себя маленькой леди: из «радионяни» не донеслось и слабого писка. «Уходи тихо, дверью не хлопай», – нередко слышала Эмили от мамы, особенно в подростковом возрасте.

– Генри ведь не заявится в отель и не станет тебе докучать?

Перед словом «докучать» Расти замялся буквально на секунду, но Эмили паузу расслышала и улыбнулась, хотя по щекам вовсю текли слезы.

– Тебя интересует, не поколотит ли меня Генри? Нет, это не в его стиле.

– Когда уходит жена, и не просто уходит, а бегом сбегает, волей-неволей изменишь своему стилю.

– Генри не такой, – возразила Эмили. – Он скандалить не станет.

– Может, сначала заглянешь в Таллахасси?

Она замялась. С одной стороны, ей хотелось, но с другой…

– Если честно, мне нужно немного побыть одной. Все случилось слишком быстро, – повторила она, хотя подозревала: сегодняшний взрыв назревал давно, возможно, даже таился в ДНК их брака.

– Ну хорошо. Эм, я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, папа! Спасибо. – Она нервно сглотнула. – Огромное спасибо.


Генри действительно не стал скандалить, даже не поинтересовался, откуда она звонит, и лишь сказал: «Вероятно, тайм-аут нужен не только тебе, он пойдет на пользу нам обоим».

Эмили подавила желание, нормальное и одновременно абсурдное, поблагодарить мужа. Разумнее было промолчать, и следующая фраза Генри подтвердила правоту ее решения:

– И к кому ты обратилась за помощью? К королю автопарка?

На сей раз Эмили подавила желание спросить, не звонил ли Генри любимой мамочке: тактика «зуб за зуб» редко дает хорошие результаты.

– Я собираюсь на Вермиллион-Ки, – с подчеркнутым спокойствием объявила она. – У папы там дом.

– Избушка из ракушек! – фыркнул Генри, и Эмили мысленно нарисовала себе его усмешку.

Дома с тремя комнатами и без гаража Генри всерьез не воспринимал, равно как и бисквитные пирожные «Твинки» с шоколадными поленцами «Хо-хо».

– Ладно, доберусь – позвоню, – бросила она.

Повисла тишина. Эмили представила, как Генри стоит в кухне, прислонившись к стене, сжимает трубку так, что костяшки побелели, и пытается совладать с гневом ради шести лет их в основном счастливого брака. Эми надеялась, что у него получится (конечно, если она попала в точку со своими фантазиями).

– Кредитки взяла? – осведомился Генри вполне спокойным, но усталым голосом.

– Да, но транжирить деньги не собираюсь. Мне нужна лишь моя половина… – Эмили осеклась и закусила губу. Надо же, едва не назвала бедную малышку «ребенком». Разве это правильно? Возможно, отцу это подходит, но самой ей так нельзя! Эмили начала снова: – Мне нужна половина отложенного на колледж Эми. Наверное, там немного, но…

– Больше, чем ты думаешь, – перебил Генри, в голосе которого снова зазвучало разочарование. Копить на колледж ребенка они начали не когда родилась Эми и даже не когда забеременела Эмили, а когда они окончательно решили обзавестись потомством. Попытки воплотить решение в жизнь растянулись на четыре года. Супруги уже подумывали о лечении от бесплодия и усыновлении, но тут мечта осуществилась. – Иначе как блестящими наши инвестиции не назовешь, особенно в акции производителей софта. Мы, как говорится, оказались в нужном месте в нужное время. Эмми, ты ведь не намерена залезать в ту кубышку?!

Ну вот, Генри опять указывает, чего можно хотеть, а чего – нет.

– Доберусь – сразу сообщу адрес, – процедила Эмили. – Со своей половиной поступай, как заблагорассудится, а на мою выпиши чек.

– Все бегаешь, – проговорил Генри, и Эмили промолчала, хотя менторски-профессорский тон мужа пробудил горячее желание швырнуть в него еще одну книгу, на сей раз в твердом переплете. – Слушай, Эм, – прервал затянувшуюся паузу Генри, – через пару часов я уеду, так что можешь забрать вещи и так далее. На комоде оставлю немного наличных.

Эмили чуть было не согласилась, но потом ей пришло в голову, что деньги на комодах и столиках обычно оставляют шлюхам.

– Нет, – твердо произнесла она. – Хочу начать с чистого листа.

– Эм! – горестно вздохнул Генри. Эмили представила, как муж борется с эмоциями, и перед глазами снова потемнело. – Нашей семье конец, да, детка?

– Не знаю, – ответила она, стараясь говорить как можно спокойнее. – Время покажет.

– Если бы я строил прогнозы, то сказал бы «да». Сегодня я осознал две вещи: во-первых, молодая здоровая женщина способна убежать далеко.

– Я перезвоню, – пообещала Эмили.

– Во-вторых, если живые младенцы укрепляют брак, подобно цементу, то мертвые разъедают словно серная кислота.

Самая обидная шпилька Генри не уколола бы больнее, чем дурацкая метафора, в которую он превратил дочку. Эм бы на такое не решилась, не только сейчас, а вообще никогда.

– Я перезвоню, – повторила она и повесила трубку.

3. Опустевший Вермиллион-Ки наслаждался покоем

Итак, Эмили Оуэнсби сбежала по подъездной аллее, затем вниз по холму к мини-маркету «Продукты от Коузи», затем на гаревую дорожку Колледжа Южного Кливленда. Она сбежала в отель «Моррис», сбежала от опостылевшего мужа, без оглядки, как сбегают уставшие терпеть женщины, у которых под ногами горит прошлое. Чуть позже Эмили (с помощью «Саутвест эйрлайнз») сбежала в Форт-Майерс, штат Флорида, а там взяла напрокат машину и покатила на юг к Нейплсу.

Опустевший Вермиллион-Ки наслаждался покоем под палящими лучами июньского солнца. Две мили по дороге от разводного моста, и Эмили уперлась в куцую подъездную аллею. Аллея вела к коттеджу из некрашеного ракушечника с синей крышей и облупленными синими ставнями, довольно неказистому снаружи, но уютному и комфортному внутри. Во всяком случае, кондиционеры работали исправно!

Когда Эмили заглушила мотор «ниссана», вокруг воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом волн, накатывающих на пустынный пляж, и испуганным «У-у-о! У-у-о!» птицы, кричащей где-то совсем рядом.

Эм уронила голову на руль и добрых пять минут рыдала, выплескивая страх и напряжение последних шести месяцев. По крайней мере она пыталась, ведь в пределах слышимости не было никого, кроме уокающей птицы. Вдоволь наплакавшись, Эмили сняла футболку и стерла сопли, пот и слезы с лица, шеи и груди, обтянутой трикотажным серым бюстгальтером. Когда она шла к дому, под ногами хрустели ракушки и обломки кораллов. Эмили наклонилась за ключом, который лежал в коробке от пастилок «Сакретс», спрятанной под обаятельным уродцем-гномом в выгоревшем (изначально красном) колпаке, и подумала, что уже неделю не вспоминает о «мигренях от Эм». И слава богу, ведь золмитриптан остался в тысяче миль от Вермиллион-Ки.

Пятнадцать минут спустя Эмили, переодевшаяся в шорты и старую отцовскую футболку, уже бежала по пляжу.


Следующие три недели ее жизнь поражала спартанской простотой. На завтрак Эм пила кофе и апельсиновый сок, на обед поглощала огромные порции зеленого салата, а на ужин лакомилась замороженностями от «Стоуфферс» – макаронами с сыром или фаршем на тосте, который отец называл дерьмом на палочке. Углеводы были очень кстати. По утрам, когда еще царила прохлада, Эмили босиком бегала по пляжу, у самой воды, где лежал плотный влажный песок, а ракушек почти не попадалось. После обеда, когда становилось жарко, хотя нередко заряжал дождь, она бегала по тенистой, на большинстве участков, дороге. Иногда Эмили промокала до нитки. В таких случаях она бегала под дождем с улыбкой, порой даже смехом, а вернувшись домой, бросала одежду в стиральную машину, которая, на счастье, стояла в трех шагах от душевой кабины.

Сперва Эмили ежедневно пробегала две мили по пляжу и одну по дороге, а через три недели – три по пляжу и две по дороге. Свое убежище Расти Джексон любовно окрестил «Зеленым шалашом», вероятно, в честь какой-то старой песни. Шалаш стоял на северной оконечности острова, и второго такого на Вермиллион-Ки не было: остальную территорию оккупировали богатые, очень богатые, а южную оконечность, где высились три «дворца», – безумно богатые. Иногда Эм обгоняли грузовики с приспособлениями для ландшафтного дизайна и уборки территории и куда реже – легковушки. Все дома, мимо которых она пробегала, были закрыты, а подъездные аллеи огорожены цепями. Эмили знала: так они простоят до октября, когда начнут стягиваться хозяева. Постепенно она придумала названия для каждого из домов: «дворец» с колоннами окрестила «Тарой», окруженный металлическим забором-решеткой – «Тюрьмой», огромный, спрятанный за уродливой стеной из серого бетона – «Секретным объектом», а второй (после отцовского) дом небольшого размера, обсаженный пальметто и фенакоспермумами – «Логовом троллей», обитатели которого весь сезон питаются исключительно печеньем для троллей.

На страницу:
3 из 7