Гиблое дело

Кори Доктороу

Гиблое дело

Copyright © 2023 by Cory Doctorow

© Чамата Т., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

* * *

Книга не пропагандирует употребление алкоголя, наркотиков или любых других запрещенных веществ. По закону РФ приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств, а также культивирование психотропных растений является уголовным преступлением, кроме того, наркотики опасны для вашего здоровья.

* * *

КОРИ ДОКТОРОУ – научный фантаст, активист и журналист. Он является специальным советником Electronic Frontier Foundation, некоммерческой группы по защите гражданских свобод. Имеет почетную докторскую степень в области права Йоркского университета в Канаде и в области компьютерных наук Открытого университета Великобритании, где выступает приглашенным профессором. Доктороу также является профессором Andrew D. White Professors-at-Large Program в Корнеллском университете, партнером по исследованиям MIT Media Lab и приглашенным профессором Школы библиотечного дела и информатики в Университете Северной Каролины. В 2024 году Ассоциация медиаэкологии присудила ему премию Нила Постмана за достижения в общественной интеллектуальной деятельности. В 2022 году Доктороу получил премию Фонда Артура Кларка за влияние воображения на общество, а двумя годами ранее введен в Канадский зал славы научной фантастики и фэнтези.

Его романы переведены на десятки языков и удостаивались таких премий, как «Локус», «Хьюго», Мемориальная премия Джона Кэмпбелла, Мемориальная премия Теодора Старджона, «Прометей», «Медный цилиндр», «Белая сосна», «Солнечная вспышка» и другие.

Сейчас Кори Доктороу живет в Лондоне вместе с женой и дочерью.

Посвящается Дэвиду Грэберу, чье наследие будет жить вечно.

Пролог

На ночное дежурство в школе Берроуз я согласился исключительно из желания перехитрить систему. Решил, что следить за солнечными батареями не придется, ведь работать они не будут. Солнца-то нет. Это же не лунные батареи.

Оказалось, я перехитрил сам себя.

Пейджер сработал в 1.58 ночи, издав звук, который я не слышал со времен вводных занятий: протяжный писк, от которого одновременно хочется в туалет и сжимается сфинктер. Пошарив в темноте по кровати, я нащупал телефон, включил свет, отыскал трусы, футболку, рабочие штаны, проморгался и долго тер глаза, пытаясь прийти в себя. Когда мне это все-таки удалось, я еще разок проверил, нормально ли я одет, при мне ли все самое необходимое и точно ли мне нужно идти разбираться с солнечной батареей в – ну-ка? – 2.07 ночи.

2.07!

«Да, Брукс, хитрости тебе не занимать».

Дом дедушки мало чем отличался от большинства домов Бербанка. Изначально в нем должно было быть две спальни и одна ванная, но потом его расширили за счет несуразной пристройки – опять же, как и большинство домов Бербанка, – и дополнительные спальня с ванной достались мне. Раздвижная дверь вела из пристройки сразу во двор, и я воспользовался ею, чтобы не разбудить дедушку.

На улице было тепло даже без куртки, что радовало, ведь я про нее забыл. Но ветерок все равно кусался прохладой, и я перешел на трусцу, чтобы разогнать кровь. Стояла тишина, нарушаемая только шелестом ветра в кронах высоких деревьев на улице Фэйрвью, далеким гудком товарного поезда и шумом машин, проносящихся по Вердуго. Я едва слышал их за звуком собственного дыхания. На углу Вердуго меня напугала лаем собака, но я побежал дальше по хорошо освещенной улице, пустой и широкой.

Две минуты спустя я уже был у школы. Прошел через ворота, воспользовавшись ученическим приложением, свернул к боковому входу и вскоре уже взбирался по ступенькам хозяйственной лестницы. Приложение должно было оповестить меня только в случае возникновения ошибки, которую солнечная батарея не сможет определить программно, а техподдержка производителя – по показаниям камер и прочей телеметрии. Короче, примерно никогда. Уж точно не в два часа ночи. 2.17, если точнее. Интересно, что с ней случилось? Я открыл дверь и замер, услышав звон разбившегося стекла.

На крыше кто-то был. Я видел ее – тень, мелькнувшую в темноте. Слишком большая, чтобы оказаться енотом. Человек. На крыше был человек.

– Эй?

Дедушкины друзья иногда посмеивались над моим голосом. Слишком высокий. На первом году старшей школы я мечтал, что он станет ниже, но увы – до выпуска оставались считаные недели, а меня в голосовых чатах до сих пор принимали за девчонку. Я с этим смирился, но, видимо, не до конца, потому что мне совсем не понравился писк, который только что разнесся над крышей.

– Эй? – повторил я грубее. – Кто здесь?

Ответа не последовало, так что я вышел на крышу. Под ногами хрустнуло стекло. Было темно, что не изменилось, даже когда я хлопнул по выключателю рядом с дверью – все равно я уже выдал себя. Достав фонарик, я направил широкий луч под ноги. Ну да, конечно – все в осколках. Посветив на ближайшую солнечную батарею, я обнаружил панели методично разбитыми вдребезги. Отступил к двери, и взметнувшийся луч фонаря упал на мужчину.

С головы до пят в маскхалате, которые друзья дедушки называли «кикиморами». Он держал в руках короткую кувалду, выкрашенную черной краской, от которой не отражался свет фонаря, и шел в мою сторону. Машинально я нажал кнопку экстренного вызова службы спасения, и камера на груди мягким женским голосом сообщила, что ведется видеосъемка. Я специально выбрал самый спокойный тон: обычно включал запись с камеры во время споров, и мирное предупреждение помогало не только соблюсти калифорнийские законы, но и остудить пыл.

Мужчина поднял кувалду, и я пожалел, что не выбрал полицейское предупреждение.

– Подождите, – сказал я, отступая к закрывшейся за мной двери. – Пожалуйста.

– Твою мать, – сказал мужчина. Пророкотал, как движок. Голос прозвучал искаженно – он либо использовал встроенный преобразователь маскхалата, либо отдельный. – Твою мать, да ты совсем ребенок. – Свободной рукой приподняв очки ночного видения, он уставился на меня. В прорези маскхалата блеснули голубые глаза, налитые кровью и окруженные сеткой морщин. Прищурившись, он махнул кувалдой. – Твою мать, – повторил он. – Кончай в глаза мне светить, бляха-муха!

– Простите, – пискнул я, опустив фонарик. Посветил вокруг; панели были разбиты процентов на восемьдесят. Зачем извинился? Привычка. – Вашу мать, – раз ему можно, то и мне тоже, – вашу мать, вы что тут творите?

– Ты там видео пишешь, пацан?

– Да. Веду прямую трансляцию.

– Хорошо, тогда я все объясню. Просто стой на месте, и не пострадаешь. Все равно я собирался снять видео, а ты сэкономишь мне время. – Он опустил кувалду, но не убрал. Я мог бы наброситься на него, но вояка из меня никакой, а кувалда никуда не делась. Даже если я попытаюсь сбежать, он успеет меня догнать. – Короче, слушай. Наш мир катится в пропасть. Америка гниет изнутри. Сначала иммигранты. Я не расист, не подумай. Меня злят не сами иммигранты, а нелегалы. Хочешь приехать в Америку – так заходи через парадную дверь на условиях, которые любезно предлагают хозяева, а не лезь без очереди через окно. Так поступают только преступники. А когда преступники становятся гражданами, они начинают голосовать за таких же преступников.

Не надо делать вид, будто ты не понимаешь, о чем я. Все эти деньги, которые мы тратим? Этот «Зеленый Новый курс»? Гарантия трудоустройства? Сраные солнечные батареи? За все придется платить. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Сначала китайцы скормили нам весь этот бред про климатические изменения, потом заставили влезть в долги по уши, чтобы накупить у них кучу говна, а что дальше? Будут брать проценты и с нас, и с наших детей, и с их детей, и с детей их детей тоже. Будущее в ипотеку? Да какое будущее, мать вашу? Их ждет долговая кабала. На веки вечные. Как в библейские времена.

А вся эта муть о «создателях денег» и их «потребителях»? В этом мире есть два типа людей, и никакие это не «творцы» и не «потребители». Это те, кто дает, и те, кто берет. Первые отвечают за блага и богатство, а вторые – за выбор политиков, которые все конфискуют и перераспределят. – Последнее слово он выплюнул как ругательство.

Речи безумные, но знакомые. Я жил с дедушкой с восьми лет и наслушался их немало. Более того, я слышал конкретно эти слова. Кто их произносил? Все дедушкины друзья были похожи – одинаковые лица, одинаковые стрижки, одинаковые выцветшие красные кепки с призывами вернуть Америке былое величие. Но кто же это был? Я помнил его лицо, помнил голубые слезящиеся глаза, выглядывающие из прорези маскхалата.

Оставалось вспомнить имя. Марк. Нет. Майк. Майк! Майк, э…

– Майк Кеннеди?

От удивления он чуть не выронил кувалду, а потом прищурился. Я поднес фонарик к лицу.

– Это я. Брукс. Палаццо. Внук Ричарда.

В этот момент на Вердуго взвыла сирена, за которой последовал треск мегафона:

– ВНИМАНИЕ! ГОВОРИТ ПОЛИЦИЯ БЕРБАНКА!

Вот теперь Майк выронил кувалду, выругался и достал из кармана маскхалата водяной пистолет. Сняв перчатку, с невероятной осторожностью сковырнул со ствола большой кусок то ли пластика, то ли воска. Его рука тряслась.

Я сразу понял, что это. Соляная кислота. Любимое оружие всех белых националистов. Очень удобное, потому что даже если жертва не умирала, то кожа сходила с нее оплавленной резиной, оставляя за собой шрамы в качестве напоминания, что пусть президент Увайни и отобрала пушки у граждан, американское сопротивление все еще вооружено и чертовски опасно. Дедушка с друзьями иногда шутили, что государство разорится на медицинское страхование, когда люди выйдут бунтовать с кислотой. Меня от этих шуток тошнило, но я быстро научился пропускать их мимо ушей. А теперь вспомнил. Отступил на шаг. Майк дернулся, и я вскрикнул, но кислота в меня так и не прилетела.

– Бляха-муха, пацан, не пугай меня. Не хочу тебе навредить.

– Я тоже не хочу, чтобы вы мне навредили. Мистер Кеннеди… Майк… Вы же друг дедушки. Он без меня не сможет. Он уже старый, не справляется сам. У него больше никого нет. – Из глаз текли слезы. Капля прозрачной жидкости, сорвавшись с дула пистолета, упала на крышу и зашипела. Я всхлипнул. – Пожалуйста, уберите пистолет, полиция уже здесь, давайте к ним спустимся…

– Никуда я не пойду. Слушай, пацан, выключай свою камеру. Хочу поговорить с глазу на глаз.

– Майк, умоляю… – практически прорыдал я. Он держал пистолет трясущейся рукой, не убирая палец с курка, и метил мне прямо в лицо.

– Просто выключи, ладно? – Он опустил пистолет, и я смог снова вздохнуть. Сделав вид, что выключаю камеру, я нажал на кнопку, проигрывающую звуковой файл, и голос сообщил, что видеосъемка приостановлена. – Короче, пацан. Скажу прямо. Я не рассчитываю пережить ночь. Я с самого начала знал, что вероятность не нулевая, а твой приход окончательно все предрешил. Я давно с этим смирился. – Он втянул в себя воздух. Преобразователь голоса исказил звук, превратив его в шум аэродинамической трубы. Он стянул с себя маску халата, открывая лицо. Его губы и подбородок блестели от пота под лучом фонаря, прыгающим по крыше. – Черт, врать не буду, умирать из-за такой ерунды глупо, но рано или поздно это должно было произойти. Но у тебя еще есть шанс. Ты можешь уйти. Можешь продолжить борьбу. – Его голос хрипел от эмоций.

Я думал, что при виде его настоящего лица станет легче, но стало только страшней. Обычно дедушкины друзья были просто… угрюмыми. Но была в них доля жестокости, натянутая струна, которая иногда лопалась. Обычно все сводилось к крикам, швырянию вещей и хлопанью дверью так, что весь дом содрогался. Но время от времени споры переходили в драки, и всем приходилось растаскивать машущих кулаками мужчин. Пару раз дело доходило до крови.

Сам я ни разу не дрался – разве что в начальной школе. Просто не умел. Представить не мог, каково это – ударить человека. Зато легко представлял, как Майк может ударить меня.

– Майк, никто не заставляет вас умирать, давайте поговорим с копами. Это же полиция Бербанка, не Лос-Анджелеса. С ними можно договориться. Никто не застрелит вас без причины. Просто опустите…

Вдруг крышу залил ослепительный свет, и над нами с ревом поднялся квадрокоптер – полицейский беспилотник с выкрученными на максимум прожекторами. Порыв воздуха разметал волосы, и мы одновременно попятились, щурясь. Непроизвольно Майк выпустил небольшую струю кислоты, которая растеклась по крыше, но взял себя в руки.

– ГОВОРИТ ПОЛИЦИЯ БЕРБАНКА! НЕМЕДЛЕННО ОПУСТИТЕ ОРУЖИЕ И ПОДНИМИТЕ РУКИ НАД ГОЛОВОЙ!

Грязно выругавшись, он направил пистолет на дрон.

– Не надо! – крикнул я. – Господи, Майк, вы сдохнуть хотите?!

Он уставился на меня диким, безумным взглядом. Беззвучно захлопал ртом, а потом выкрикнул:

– А тебе-то какая разница?!

– Да просто… – «Я хочу помочь вашему делу, а без вас мы не справимся» так и осталось невысказанным. Он бы купился на ложь, пусть я в нее и не верю. И плевать, что он чокнутый террорист с одновременно идиотской и ужасной целью. Он бы купился, потому что я хороший актер даже по стандартам Бербанка, где в школьных спектаклях могут выступать кинозвезды. Но я промолчал. Не хотел врать ему. – Потому что в мире хватает глупых смертей, а я не хочу объяснять дедушке, почему стоял и смотрел, как его друг по покеру умирает под полицейскими пулями на крыше моей школы. Потому что это идиотская смерть. Потому что вы так ни хрена не добьетесь.

Я осознал, что разозлился. Господи, ну почему люди такие тупые? Почему я торчу с этим идиотом и веду этот идиотский спор, пока копы бегут потенциально убивать нас обоих?

– В жопу, – сказал я и решительно направился к Майку. Дрон снизился, он дернулся, и я схватил его дурацкий пистолет с кислотой, вырвал из дрожащей руки и отбросил на разбитые солнечные панели. – Вот, – сказал я, обернувшись к дрону. – Я обезвредил этого идиота. Не стреляйте в него. И в меня не стреляйте, я тут случайно.

Громкоговоритель дрона щелкнул.

– Не самое умное решение с твоей стороны, парень.

Майк смотрел на меня так, словно хотел разрыдаться или ударить.

– Да тут сама ситуация идиотская, – сказал я. – Но насилие применять не обязательно.

– Мы поднимаемся. Руки за голову.

Майк раскрыл рот.

– Делай, что говорят, – рявкнул я. – Я тебе жизнь только что спас, придурок.

Через минуту полиция ворвались на крышу, и мы завели руки за голову. На нас надели наручники и обыскали, изъяв у Майка длинный охотничий нож и две светошумовые гранаты.

Посовещавшись, полицейские сняли с меня наручники и увели подальше от несчастного перепуганного Майка, стоящего в стороне.

В машине они взяли у меня показания, просканировали мое удостоверение, посовещались еще, прочитали какие-то сообщения – у всех полицейских были поляризованные экраны, так что я ничего не увидел, – и наконец отпустили.

Открывший мне дверь полицейский был крупным, грузным мужчиной, который бы отлично вписался в компанию дедушкиных друзей, расхаживающих в красных кепках и жалующихся на «нелегалов». Но он был ласков со мной, помог подняться и дважды спросил, не нужно ли меня проводить. Я ответил, что живу в десяти минутах ходьбы отсюда – он, разумеется, и так это вычитал в документах – и что со мной все в порядке.

Изначально на вызов приехало шесть полицейских внедорожников, но к тому моменту, как меня отпустили, их осталось два. Во втором за светоотражающими стеклами сидел Майк. Я не видел его, но чувствовал, как он провожает меня взглядом. На часах было 3.27, и, несмотря на эмоциональную встряску, сил просто не оставалось.

Вернувшись домой через черный вход, я разделся и натянул на себя одеяло.

А смысл? Все равно после такого я бы ни за что не уснул. Перевернувшись, я коснулся экрана. Прочитал уведомление о том, что моя трансляция была заархивирована и что я могу отключить общий доступ, но тогда полиция попросит предоставить им доступ отдельно, ведь я использовал опцию вызова службы спасения.

Я пересмотрел запись. Она была, конечно, безумной – луч фонарика прыгал в темноте, ночной режим камеры то и дело сбивался, но звук был хорошим, и когда изображение устаканилось, оно тоже стало достаточно четким. Включив тройную скорость, я послушал, как Майк Кеннеди писклявым голоском изрекает бредни по воскрешению Америки. Даже на такой скорости удавалось уловить мелочи, которые я упустил изначально, всякие фразы и логические ударения, а главное – то, насколько испуганно звучал его голос. Он был напуган сильнее меня. Наверное, неудивительно, учитывая, что он планировал умереть. Если так посмотреть, я спас ему жизнь.

И действительно – взглянув на ситуацию под этим углом, я понял, что так оно и было. Я спас ему жизнь. Я спас жизнь человеку, который готов был меня убить. По крайней мере, говорил так.

От этого осознания напряжение слегка спало, и я зевнул. Запостив ссылку на видео, включил общий доступ. Почему бы и нет – все же делятся безумием, которое с ними произошло.

Написав в школу, что завтра опоздаю, я отложил телефон, взбил подушку – и, к удивлению, моментально уснул.

* * *

Я проснулся ближе к полудню. В доме стояла жара – дедушка не закрыл жалюзи в гостиной, а дуб во дворе уже давно срубили из-за болезни, и мы остались без его тени.

Сходив в туалет, я натянул шорты с футболкой и отправился на поиски завтрака, обеда или в целом любой еды.

– Дедушка?

Ответом стало молчание. Как странно. Дедушка не любил просыпаться рано. Обычно он вставал часов в десять, а потом долго собирался, слушал подкасты, пил кофе и рассылал приятелям мемы с планшета с огромным экраном и выкрученным на максимум шрифтом. Еще он не любил жару, поэтому летом редко выходил на улицу до четырех-пяти вечера, когда солнце опускалось к холмам. Но сегодня он явно торопился, потому что бросил чашку в раковине, а планшет на столе. Он ненавидел грязную посуду и еще сильнее ненавидел разряженную электронику.

Убрав за ним, я разморозил вафли, налил большой стакан холодного кофе из холодильника и потихоньку начал возвращать себе человеческий облик.

Я успел проглотить первую вафлю до того, как прошлая ночь придавила меня грузом эмоций. Их было много, слишком много – настолько, что они наслаивались друг на друга и оставляли мне одно лишь оцепенение.

Машинально я достал телефон и тут же, вспомнив уроки осознанности, отругал себя за то, что полез к нему без причины. Мысленно пробежался по списку контрольных вопросов: «Мне точно нужен мой телефон? Прямо сейчас? Зачем? Когда я закончу?» Ответами стали: «Да, да, найти новости о вчерашнем, как только посмотрю пару постов». После этого я разблокировал экран, но не уткнулся в него моментально, а сначала налил себе еще один стакан кофе.

Два часа спустя кофе закончился, а глаза ныли от усталости. Вынырнув из транса, я убрал телефон и встал.

Видео завирусилось. Точнее, завирусился Майк.

Мой пост заметили сначала в Бербанке, потом в штате, потом в стране, потом во всем мире. Комики нарезали видео на короткие ролики, выбрав моменты, подчеркивающие идиотизм и озлобленность Майка Кеннеди. Кто-то сделал «Бинго белого нацика» с его цитатами в каждом квадрате. Пошли шутки про кровосмешение, деревенщин и огнестрелодрочеров, наяривание на господствующую расу, старых маразматиков и никому не нужных бумеров – в общем, возрастные и классовые оскорбления, которые нам не разрешалось употреблять в школе, но которые активно использовались за ее пределами. Читать это было довольно мерзко, но, с другой стороны, я вроде как был согласен с высказываниями. Майк Кеннеди пришел на крышу с конкретной целью и был готов убить меня, чтобы исполнить свой бесполезный и бессмысленный план. Так что да, пошел он в жопу. Наверное.

Зато приятно было видеть, что меня все считали героем: комментаторы со всего света хвалили меня за хладнокровие и говорили, что я спас ему жизнь.

Поставив тарелку в посудомойку и вытерев со стола крошки, я посмотрел на часы, висящие на стене, – мне всегда нравился их простой аналоговый циферблат с тонкими и толстыми стрелками и пожелтевшим проводом, тянущимся к розетке. Они достались дедушке от его родителей, и это была единственная вещь в доме, которую можно было назвать семейной реликвией.

Время клонилось к часу, и если быстро заскочить в душ и рвануть в школу, то можно было успеть на физику. Я решил не прогуливать, сполоснулся со скоростью пули, натянул первую попавшуюся одежду и выскочил на улицу.

Уже у входа в школу меня остановило уведомление, пришедшее на телефон. Как и большинство местных учеников, я установил школьное приложение, отключающее звуковые сигналы на территории школы в учебное время. Делать это было не обязательно, но наказанием за звонок телефона была его конфискация, так что…

Пытаясь отдышаться и вытирая взмокшее лицо краем футболки, я взглянул на экран. Оказалось, что мне написали из полиции – сообщали, что Майка Кеннеди хотят освободить под залог и через два часа начнется слушание, где я могу выступить в качестве пострадавшего как в записи, так и лично. Я знал, что полиция может обходить школьное приложение (одному моему однокласснику иногда писал надзиратель по условно-досрочному, и звуковой сигнал был еще одним напоминанием всем нам, как сильно тот пацан облажался), но я не ожидал, что они будут написывать мне, и уж тем более на территории школы.

Быстренько поблагодарив их и отказавшись, я пошел на урок.

* * *

Пара моих друзей делали научную работу по химии – выводили фермент, который должен был расщеплять полиэтилен при комнатной температуре, – и я согласился помочь им после школы. Потом у парка Вердуго я заметил других друзей, сидящих и болтающих на траве, поэтому какое-то время посидел с ними, наблюдая за детьми на детской площадке, гуляющими собаками и кружком фехтовальщиков, бьющих друг друга поролоновыми мечами.

Время пролетело незаметно, и к тому моменту, как я засобирался домой, солнце постепенно начало клониться к закату, а температура – потихоньку спадать. Я вспомнил, что забыл закрыть жалюзи перед выходом, и представил, как жарко и душно будет в доме. Оставалось надеяться, что дедушка вернулся пораньше и закрыл их, иначе мне бы пришлось валяться в гамаке на заднем дворе и читать, оставив дом проветриваться.

Жалюзи действительно оказались закрыты. Проскользнув через заднюю дверь, я бросил сумку на кровать, переоделся в чистую футболку и пошел на кухню перекусить.

– Дедушка?

Он не ответил – видимо, опять включил на слуховом аппарате свои подкасты. По идее, умные наушники должны были пропускать речь, но иногда не справлялись с окликом из другой комнаты. Налив себе еще кофе со льдом, я вышел в гостиную.

Дедушка сидел на привычном месте, заняв старый диван, и смотрел в окно.

– Дедушка?

Он не обернулся. Я обошел диван, чтобы взглянуть на него, и отшатнулся. На его лице застыла ярость, которой я не видел с самого детства, когда только переехал к нему, – так он смотрел на меня перед тем, как ударить. Он давно не бил меня, со средней школы, когда учительница углядела синяк и пожаловалась на него в полицию, а там ему назначили месяц обязательных занятий по управлению гневом.

– Дедушка? – Я потянулся к нему, но не коснулся. Он трясся от ярости.

Потом перевел на меня взгляд, полный злости.

– Что случилось? Ты хорошо себя чувствуешь?

Он встал. Я перерос его, так что он не мог нависать надо мной, но впечатление все равно создавалось такое.

– Ты прекрасно знаешь, что случилось, малец, так что хватит придуриваться.

Ох.

– Дедушка, он мог меня убить. Я ему жизнь спас. Я понимаю, он твой друг…

– Рот закрой! Не надо мне рассказывать о моих друзьях, малец. Не надо мне рассказывать, с кем я знаком, а с кем нет. Знаешь, что светит этому придурку Кеннеди? Сорок лет. Семь статей. И большинство связаны с тобой: похищение, нападение, покушение на убийство. За такое смертный приговор схлопотать можно. Думаешь, окружной прокурор этим не воспользуется? Да у федералов сразу хер встает на тех, кто не придерживается их ссаного «Зеленого курса». Поставят перед ним ультиматум: или сдавай друзей, или инъекцию. Кеннеди не гений. Сразу все выложит. Вот увидишь.

– Дедушка…

– Заткни рот, говорю! И так уже разболтал всему миру мое имя. Бляха, малец, чего сам меня сразу не сдал?

– Да ну, дедушка. Это же не я устроил, а Майк. – Я бы ушел, но дедушка стоял между мной и дверью. – Давай сходим к нему, если хочешь. К нему же пускают посетителей?

Дедушка опустился на диван.

– Не к кому идти. Кеннеди час назад отпустили.

– А, – сказал я. – Ну, это же хорошо, да?

Он покачал головой, бросив на меня взгляд, полный отвращения.