Жнец Костей

Даниил Хохлома

Жнец Костей

Глава 1: Камни Помнят Боль

Воздух в Редуте всегда вонял. Не просто плохо пах – он въедался. Смесь костной пыли с выжженных полей, гниющей плоти из братских могил за стенами, едкого дыма алхимических печей Ордена «Молотов Скверны» и вечного, непередаваемого запаха страха. Страха, который висел над городом-крепостью как пропитанный кровью саван. Кайден «Рифт» втянул этот смрад через рот, стараясь не дышать носом, и ощутил знакомую горечь на языке. Прах предков. И наших детей. Добро пожаловать домой.

Он стоял на узком каменном балкончике своей конуры – комнатушке над таверной «Сгнивший Якорь», что ютилась в самом гнилом брюхе Нижнего Города. Отсюда, с высоты трех этажей, Редут открывался во всей своей уродливой красе. Гранитные стены, черные от копоти и вековой грязи, вздымались к небу, затянутому вечным пепельным пологом. Где-то высоко, на верхних ярусах, тускло светили окна Домов Кузнецов и Алхимиков – тех, кто ковал оружие и варил яды для Ордена. Ниже – море покосившихся крыш, переплетение гнилых деревянных галерей, грязные улочки, где копошились люди, похожие на крыс. И над всем этим, доминируя как гнойный нарыв, возвышался Шпиль Ордена. От его подножия тянулись толстые, пульсирующие тусклым багровым светом трубы Колодца Скверны, уходящие глубоко под город. Кайден чувствовал их гул даже здесь, сквозь камень. Низкий, назойливый гуд, от которого дрожали зубы и начинали ныть старые шрамы.

Шрамы. Его рука, обтянутая грубой кожей, непроизвольно потянулась к груди под рваную рубаху. Под тканью скрывалась паутина мертвенно-белых линий, расходящихся от центра грудной клетки – эпицентра Разлома. Они горели. Не всегда сильно, но постоянно. Тлеющий уголек под кожей. Напоминание. Цена. Цена чего? Выживания? Или просто отсрочки конца?

Внутри черепа зашевелилось. Не боль. Пока еще нет. Шепот. Еле слышный, как шорох песка в давно умерших песочных часах. Разлом просыпался. Кайден стиснул зубы, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Он повернулся и шагнул обратно в комнатушку. Темнота, лишь тусклый свет углей в очаге да щель под дверью. Вонь здесь была гуще – плесень, немытое тело, старое железо. И что-то еще… металлическое, кислое. Запах его собственной крови, вечно сочащейся из микротрещин на шрамах после особенно сильных проявлений силы.

На грубом столе, рядом с потрепанным кинжалом и куском черствого хлеба, лежал маленький глиняный флакон. «Успокоение». Алхимический костыль. Ядовитая благодать. Кайден взял его дрожащими пальцами. Холодный. Густая, мутная жидкость внутри казалась мертвой. Он знал, что будет потом: ледяное онемение, затихающий шепот, притупление боли… и пустота. Глубокая, бездонная пустота на месте всего, что когда-то делало его человеком. Но альтернатива была хуже. Отказ. Когда шепот превращается в крик, шрамы – в раскаленные докрасна трещины, а боль сжигает разум. И тогда ты либо сходишь с ума, либо делаешь что-то необратимое. Либо и то, и другое.

Он уже поднес флакон ко рту, когда в дверь резко постучали. Не просяще, как у нищего. Твердо, властно. Три удара. Металлом о дерево.

Кайден замер. Сердце, несмотря на «Успокоение» в руке, глухо стукнуло где-то в горле. Они. Он узнавал этот стук. Стук сапог Ордена по гнилым половицам.

Дверь открылась без приглашения. В проеме, заполняя его почти целиком, стоял Брандт. Один из «Молотов» низшего ранга. Клеймо на его правой щеке – стилизованный молот, выжженный в кожу и кость – пульсировало слабым красноватым светом. Его левая рука от локтя была заменена грубым, но смертоносным механическим захватом – «Клешней Скверны», стандартным вооружением пехоты Ордена. Глаза Брандта, маленькие и свиноподобные, с тупой жестокостью уставились на Кайдена.

«Рифт», – прохрипел он. Голос звучал как скрежет камней. – «Архидиакон зовет. Приказ». Он швырнул на пол у ног Кайдена свернутый в трубку пергамент, скрепленный черной восковой печатью с тем же знаком молота. Пергамент был грубым, желтоватым. Кайдену не нужно было приглядываться, чтобы понять – он сделан из человеческой кожи. Орден не тратил зря ресурсы.

Брандт даже не вошел. Он стоял в дверях, его массивная фигура загораживала скудный свет из коридора. «Не заставляй себя ждать, Безклеймный», – в его голосе прозвучало презрительное ударение на последнем слове. – «Диакон не любит опозданий. Особенно от таких… вещей, как ты». Он плюнул на пол у самых ног Кайдена, развернулся и зашагал прочь. Тяжелые сапоги гулко стучали по дереву.

Кайден стоял, сжимая флакон с «Успокоением» так, что пальцы побелели. Шепот в голове усилился, отозвавшись жгучей волной по шрамам. Вещь. Да, именно так они его и видели. Полезный инструмент. Опасный зверь на цепи. Безклеймный. Чудовище, которому повезло не стать Оссеем, но не повезло стать человеком. Он медленно наклонился, поднял пергамент. Печать была холодной, как лед. Он сломал ее большим пальцем.

Приказ был краток, выведен острым, безжалостным почерком клерка Ордена:

Кайдену, прозванному «Рифт».

Явиться немедленно в Скрипторий Шпиля. Получить задание.

Неисполнение карается лишением пайка и дозы.

Архидиакон Вальтас.

Ничего нового. Угроза была всегда одной и той же. Удар по последнему слабому месту. Кайден посмотрел на флакон в своей руке. Пустота или боль? Оцепенение или безумие? Он откинул голову и выпил «Успокоение» одним глотком. Жидкость обожгла горло, оставив горько-металлический привкус. Почти сразу по телу разлилось ледяное онемение. Шепот в черепе стих, словно его придавили ватой. Боль в шрамах отступила, сменившись далеким, почти приятным покалыванием. Пустота накатила волной, смывая страх, гнев, унижение. Осталась только холодная, отстраненная ясность. И гул Колодца Скверны, бьющийся в такт его замедлившемуся сердцу.

Пора, – подумал он без эмоций. Пора идти к хозяину.

Он накинул потертый плащ с капюшоном, скрывающий худобу и оружие на поясе, и вышел. Коридор «Сгнившего Якоря» был узким, темным и пропитанным запахом дешевого самогона и немытого тела. Пара пьяниц у дальней стены замолчали, когда он проходил мимо, прижавшись спинами к стене. Их страх был физически ощутим. Кайден не смотрел на них. Он спустился по скрипучей лестнице в общую залу.

Таверна была полупустой в это время суток. Теней, похожих на живые скелеты, сидели по углам, уставившись в пустые кружки. Бармен, толстый мужчина с лицом, покрытым оспинами, нервно вытирал стойку грязной тряпкой. Его глаза метнулись к Кайдену, полные привычного страха и отвращения, и тут же опустились. Никто не хотел встречаться с «Безклеймным» взглядом. Никто не хотел его внимания.

Кайден вышел на улицу. Воздух, вонючий и холодный, ударил в лицо, но он его почти не чувствовал. «Успокоение» работало. Он двинулся по грязной, заваленной мусором улочке Нижнего Города, направляясь к гигантскому подножию Шпиля Ордена. Над ним, сквозь пепельную дымку, тускло светило солнце – бледное, больное пятно на небе. Терра Оссис. Земля Костей. Его дом. Его тюрьма. Его медленно приближающаяся могила.

Он шел, не обращая внимания на шарахающихся прохожих, на плач детей в темных подворотнях, на крики торговцев гнилыми овощами. Он шел на встречу с Архидиаконом Вальтасом. На встречу с новым заданием в мире, где единственным милосердием была быстрая смерть. А ее здесь не давали просто так.

Глава 2: В Чреве Шпиля

Дорога к Шпилю пролегала через сердце Нижнего Города – лабиринт узких, кривых улочек, где каменные стены древних зданий нависали так близко, что почти смыкались над головой, превращая день в вечные сумерки. Воздух здесь был гуще, тяжелее. Пахло стоячей водой, испражнениями, болезнью и отчаянием. Люди, которых Кайден встречал, были тенями: сгорбленные, с впалыми щеками и глазами, в которых давно погас любой огонь, кроме страха. Они шарахались от его фигуры в плаще, прижимались к стенам, отворачивали лица. Шепоток бежал перед ним: «Безклеймный… Рифт…» Страх был привычным фоном, но сегодня в нем чувствовалось что-то новое – острая, дрожащая нотка паники. Словно город чувствовал приближение чего-то ужасного. Цикл, – мелькнуло где-то на краю онемевшего сознания Кайдена. Он близок.

Он миновал Рыночную Площадь – некогда центр жизни, ныне просто большая помойка. Жалкие лотки с гнилыми корнеплодами, кусками жесткого, как камень, мяса неизвестного происхождения, ржавым железом. Торговцы не кричали о своем товаре – они сидели молча, уставясь в грязь под ногами. Над площадью возвышался памятник первому Архидиакону – грубая каменная глыба, изображавшая человека с молотом, попирающего груду костей. Кости были настоящие, вмурованные в постамент – черепа, берцовые кости, ребра. Напоминание. Мы стоим на костях. И скоро станем ими.

За площадью начиналась Зона Перехода. Здесь улицы становились чуть шире, мостовые – чуть чище, но атмосфера была еще тяжелее. Появились патрули Ордена. Клеймённые. Не такие, как Брандт, с его примитивной Клешней. Эти были иными. Элита низшего звена. Их клейма – все те же стилизованные молоты – горели на лбу, на груди, на руках ярче, пульсируя кровавым светом. Их тела были искажены Скверной сильнее: у одного из-под доспеха торчали костяные шипы вдоль позвоночника, у другого челюсть была неестественно вытянута, усеяна мелкими, острыми зубами, тревожно щелкавшими даже в покое. Третий держал в руке не меч, а нечто вроде костяной дубины, сросшейся с его предплечьем. Их глаза, обращенные на прохожих, были лишены человеческого. Там горел только холодный расчет, голод и готовность к насилию. Они не обращали внимания на Кайдена – он был своим в их аду, хоть и парией. Но их взгляды, скользя по нему, ощущались физически, как прикосновение холодного лезвия.

Гул Колодца Скверны становился громче, превращаясь в низкое, давящее биение. Тук. Тук. Тук. Как сердце огромного мертвого зверя. Каждый удар отдавался вибрацией в каменных плитах под ногами, проникал сквозь подошвы сапог, входил в кости. Кайден чувствовал, как на это биение откликался его собственный Разлом. Шрамы под плащом не болели – «Успокоение» все еще держало их в узде – но они… вибрировали. Словно струны, натянутые до предела. Было ощущение, что если биение Колодца усилится, они просто лопнут, выпустив наружу то, что скрывали.

Наконец он подошел к Вратам Скверны – главному входу в Шпиль Ордена. Это были не просто ворота. Это была пасть. Огромная арка, вырезанная из черного, словно обсидиан, камня, обрамленная барельефами, изображавшими муки грешников, преображенных в Оссеев. Над аркой нависала чудовищная каменная голова с клыками – стилизованное изображение Жнеца или того, как Орден его себе представлял. Из ее открытой пасти струился тусклый багровый свет Колодца, падая на землю перед воротами кровавым пятном. Между массивными створками из черного металла, покрытого патиной и подтеками неизвестного происхождения, стояла стража.

Два Хранителя Порога. Они были выше Брандта, массивнее, покрыты тяжелыми, шипастыми доспехами из сплава черного металла и кости. Их клейма горели не красным, а грязно-фиолетовым светом, пульсируя в такт биению Колодца. Лиц не было видно – только узкие прорези в шлемах, из которых струился тот же фиолетовый туман. Один держал огромный двуручный молот, навершие которого было выковано в виде стиснутого кулака. У другого вместо правой руки был массивный костяной щит, сращенный с предплечьем, а в левой – цеп с шипастым набалдашником. От них веяло холодом смерти и абсолютной, нечеловеческой преданностью Ордену.

Кайден остановился перед ними, откинув капюшон. Фиолетовые щели шлемов уставились на него без эмоций.

«Кайден. Прозванный Рифт», – произнес он ровным, лишенным интонации голосом. «По приказу Архидиакона Вальтаса. В Скрипторий».

Хранители Порога не двигались. Они изучали его. Кайден чувствовал их взгляд, словно рентгеновские лучи, сканирующие его кости, шрамы, ту пустоту, которую оставило «Успокоение». Он ощущал давление их Скверны – тяжелое, вязкое, пытающееся проникнуть в его собственную искаженную природу. Разлом под плащом ответил слабой, едва уловимой вибрацией. Кайден стоял неподвижно, глядя в пространство между ними.

Прошло несколько томительных секунд. Наконец Хранитель с молотом сделал шаг в сторону. Его напарник с щитом остался неподвижен. Проход был узким. Кайден прошел между ними. Фиолетовый туман из щелей шлемов коснулся его кожи, оставив ощущение липкой гари. За спиной тяжелые створки Врат Скверны с глухим стоном начали смыкаться, отрезая последние лучи бледного дневного света.

Он оказался в Преддверии. Огромный зал, вырубленный в скальном основании Шпиля. Воздух был сухим, холодным и пропитанным запахом озона, горячего металла и… боли. Старой, въевшейся в камень боли. Стены были голыми, черными, без украшений. Единственный источник света – тусклые шары холодного синего пламени, закрепленные высоко под потолком в массивных костяных канделябрах. Они отбрасывали длинные, зыбкие тени. Посреди зала, уходя в темноту вглубь Шпиля, тянулась одна из главных жил Колодца Скверны – толстая, пульсирующая багровым светом труба, оплетенная черными металлическими обручами и покрытая сложными руническими письменами. Гул здесь был оглушительным. ТУК. ТУК. ТУК. Каждый удар заставлял содрогаться каменный пол и отдавался гулким эхом под сводами. Кайден чувствовал, как вибрация проходит сквозь него, встречаясь с ответной дрожью Разлома. «Успокоение» притупляло остроту, но не могло заглушить эту первобытную связь с источником кошмара.

По краям зала, в глубоких нишах, стояли неподвижные фигуры в доспехах – еще Хранители. Они не шевелились, сливаясь с тенями, но Кайден чувствовал их внимание – как щупальца, скользящие по его ауре. Где-то вдалеке, из темных проходов, доносились звуки: металлический лязг, приглушенные крики, монотонный гул механизмов и… стоны. Нечеловеческие стоны.

Он знал дорогу. Влево, к узкому, едва освещенному проходу, ведущему вверх, в тело Шпиля. К Скрипторию. Кайден двинулся вперед. Его шаги гулко отдавались в каменной тишине Преддверия, заглушаемые лишь вечным биением сердца Скверны. Он шел по краю бездны, в самом сердце Ордена, где человеческое было давно перемолото в нечто иное, утилитарное и страшное. И холодная пустота «Успокоения» была теперь единственной защитой от осознания того, что он – часть этого механизма ужаса. Орудие в руках Архидиакона. Орудие, которое медленно, но верно само превращалось в монстра.

Глава 3: Чернила и Кровь

Проход, вившийся вверх, был узкой спиралью, вырубленной в толще черного камня. Ступени, стертые бесчисленными ногами, круто взбирались в темноту. Единственным светом служили редкие синие плафоны, вмурованные в стену и запертые в решетки из желтых, костяных прутьев. Их холодное сияние рождало зыбкие, пляшущие тени, цеплявшиеся за выступы камня, словно живые твари. Воздух висел сухим и тяжким, пропитанным пылью веков, озоном и слабым, но неистребимым запахом крови – старой, въевшейся в самую плоть камня. Гул Колодца здесь ощущался иначе – не всепоглощающим биением сердца мира, а далеким, глухим рокотом, будто гигантский зверь ворочался в своих костяных недрах глубоко под ногами. Его место заняли звуки, сочившиеся сверху и из зияющих по бокам проходов:

Металлический скрежет и лязг: Точили ли гигантские лезвия или перемалывали кости?

Приглушенные, ритмичные удары: Глухие, тяжелые, словно молоты обрушивались на наковальни из плоти.

Шипение и бульканье: Шепот алхимических таинств, кипящих в чреватых котлах.

Монотонное бормотание: Голоса, читающие на непонятном языке – молитвы, заклятия, ледяные отчеты.

И самое страшное – стоны. Не крики, а именно стоны. Глухие, протяжные, полные такой бездонной безнадежности и усталости, что сжималось даже онемевшее от «Успокоения» сердце Кайдена. Они лились отовсюду: из-за тяжелых железных дверей, из черных ниш, из решетчатых провалов под потолком. Стоны тех, кто стал топливом, материалом или неудачным опытом для ненасытного Ордена.

Кайден шел, не поднимая глаз. Он знал: видеть то, что скрывается в нишах или за дверьми, – себе дороже. Знание здесь было лишним грузом, который его надломленное сознание могло не вынести. Пустота, наведенная ядом, была хрупким щитом, трещащим по швам.

Наконец спираль вывела его на просторную, мрачную галерею. Стены здесь были не гладким камнем, а сплошь уставлены полками, вздымавшимися до самого темного, незримого потолка. На них стояли не книги. Склянки. Тысячи. Десятки тысяч. От крошечных пузырьков до сосудов в рост человека. Внутри, в мутных жидкостях – желтоватых, зеленоватых, кроваво-багровых – плавало содержимое. Органы. Конечности. Глаза, застывшие в ужасе. Зародыши чудовищных гибридов. Целые головы с лицами, скованными немым криком. Некоторые сосуды светились изнутри мертвенным, фосфоресцирующим светом. Архив Скверны. Библиотека немыслимого ужаса, собранная Орденом за столетия.

Галерея упиралась в массивную дубовую дверь, инкрустированную черным металлом и костяными пластинами, сплетенными в символ Молота. Перед ней, за простым столом из темного дерева, восседал Скриба. Худой до скелета, облаченный в черные, лишенные всяких украшений робы Ордена. Лицо – бледная маска, почти прозрачная, лишенная растительности. Глаза, огромные и влажные, как у слепой пещерной рыбины, неестественно ярко-голубые и абсолютно пустые. Длинные, костлявые пальцы с когтеобразными ногтями перебирали стопку пергаментов палевого оттенка. Кайден знал: Скрибы – особое подразделение Ордена. Люди, чей разум вычищен от эмоций и личности ритуалами, превращенные в безропотные придатки машинерии Вальтаса. Живые регистраторы. Ходячая память Шпиля.

Скриба поднял свои бездонные голубые озера на Кайдена. Ни страха, ни интереса, ни отвращения. Только ледяная, мертвая пустота.

«Идентификация,» – проскрипел он голосом, лишенным тембра, как шелест пересохшей кожи.

«Кайден. Прозвище Рифт. По вызову Архидиакона Вальтаса в Скрипторий,» – отчеканил Кайден.

Скриба медленно провел пальцем по невидимой списке. Бледные, тонкие как лезвие губы едва дрогнули. «Подтверждено. Ожидайте аудиенции. Архидиакон завершает процедуру.» Костлявый перст указал на каменную скамью у стены. Там уже сидел кто-то.

Кайден кивнул и медленно подошел. Фигура на скамье заставила его внутренне сжаться, несмотря на дамбу «Успокоения». Клеймённый. Но не рядовой воин. Знак Молота пылал не где-нибудь, а прямо в центре лба, пульсируя тем же грязно-фиолетовым светом, что и у Хранителей Порога. Доспехи – тоньше, изящнее, покрытые витиеватыми гравировками: цепи, сковывающие корчившихся в вечной муке существ. Но лицо… Лицо было самым ужасным. Оно могло бы быть нормальным, даже красивым в своей строгости – высокие скулы, прямой нос, – если бы не глаза. Глаза были абсолютно черными. Не просто темными – угольно-черными, как осколки межзвездной пустоты, лишенные белка и радужки. И в этих бездонных чернилах горели крошечные, ядовито-фиолетовые точки вместо зрачков. Он сидел недвижимо, как изваяние, руки в черных перчатках покоились на коленях. Ни звука. Ни движения. Ни даже запаха живого существа. Только холод. Ледяной, пронизывающий до костей холод, который Кайден ощутил кожей даже на расстоянии нескольких шагов. И ощущение… пустоты. Не механической, как у Скрибы. А как у бездонного колодца, уходящего в абсолютное Ничто. Этот Клеймённый был не просто воином. Он был чем-то иным. Палачом? Инквизитором? Живым орудием Вальтаса для особо грязных дел?

Кайден опустился на дальний конец скамьи, стараясь не встречаться с тем взглядом-пустотой. Тот не шевельнулся. В галерее архива повисла тишина, нарушаемая лишь далекими стонами, бульканьем консервантов в склянках и тихим шелестом пергамента в руках Скрибы. Кайден закрыл глаза, пытаясь глубже уйти в спасительную пустоту «Успокоения», но ледяное присутствие соседа и назойливая вибрация собственного Разлома, слабо откликавшегося на близость столь мощного источника Скверны, мешали сосредоточиться. Шрамы на груди вновь начали излучать слабое, но настойчивое тепло. Отказ приближался. Яд слабел.

Прошло несколько долгих минут. Внезапно тяжелая дверь в Скрипторий с глухим стоном приоткрылась. Из щели хлынула волна теплого, влажного воздуха, несущая тяжелую смесь дорогих благовоний, сушеных трав, едких химических реактивов и… сладковато-тошнотворного запаха гниющей плоти. В дверях возникла фигура.

Не Вальтас. Ассистентка. Молодая женщина, почти девочка, лет шестнадцати. Простая серая туника, передник служанки или лаборантки низшего ранга. Волосы цвета темного меда аккуратно убраны. Лицо бледное, с тонкими чертами, большие глаза расширены от постоянного испуга. Но самое ужасное – ее руки. От локтя до кончиков пальцев они были покрыты плотной, блестящей, черной хитиновой оболочкой, словно конечности гигантского насекомого. Когти – тонкие, острые, как скальпели. Она держала их осторожно перед собой, будто боялась нечаянно коснуться чего-либо или самих себя. Ее взгляд, полный немого ужаса и покорности судьбе, метнулся к черноглазому Клеймённому.

«Инквизитор Малкор,» – голос ее предательски дрожал, – «Архидиакон готов принять вас. Прошу, следуйте за мной.»

Черноглазый – Малкор – встал с неестественной, змеиной плавностью. Не удостоив девушку взглядом, он двинулся к двери. Та поспешно отпрыгнула, давая дорогу, хитиновые руки сжались в беспомощные, жутковатые кулачки. Малкор растворился в полумраке Скриптория. Дверь начала медленно, со скрипом смыкаться.

«Рифт.» Голос Скрибы проскрипел в тишине. Кайден открыл глаза. Мертвые голубые омуты были устремлены на него. «Следующий. Аудиенция предоставляется. Не задерживайте Архидиакона.»

Девушка-ассистентка вздрогнула, услышав его имя. Испуганный взгляд скользнул по Кайдену, на миг задержавшись на скрытом плащом торсе – словно она чувствовала шрамы, жар Разлома, – и тут же упал в пыльный камень пола. Она лишь кивнула, жестом приглашая войти.

Кайден поднялся. Теплота под шрамами вспыхнула с новой силой. Пустота «Успокоения» таяла, как весенний снег под палящим солнцем. Он сделал шаг. К зияющей чернотой двери Скриптория, откуда несло густым смрадом ладана и тления. Шаг навстречу Архидиакону Вальтасу. Шаг в самое пекло тьмы.

Глава 4: Архидиакон Скверны

Дверь захлопнулась за спиной Кайдена с глухим, окончательным стуком, будто гробовая крышка навеки запечатала вход. Он очутился в Скриптории.

Первое, что обрушилось, обволокло, впилось в ноздри – смрад. Густой, удушливый, сложный, как ядовитый коктейль: сладковатая тяжесть ладана обволакивала горло, резкая химическая острота реактивов щипала глаза, металлический привкус озона ложился на язык, слабый, но назойливый запах формалина… и подспудно, неистребимо – въедливая нота тления. Как будто сама роскошь здесь прогнила изнутри, под дорогими коврами и резными панелями стен скрывался неубранный трупный хлад.

Второе – контраст, ослепляющий и лживый. После могильного холода галереи архива и голой аскезы Шпиля, Скрипторий вспыхнул показной, извращенной роскошью. Просторный зал купался в теплом, дрожащем свете множества восковых свечей, утопленных в тяжелых серебряных канделябрах и хрустальных люстрах. Стены сплошь обшиты темным, ночным деревом, инкрустированным мертвенным перламутром и холодным серебром в виде запутанных астрономических и алхимических символов. Повсюду, как стражники, стояли резные книжные шкафы, до отказа забитые фолиантами в почерневшей коже с тяжелыми металлическими накладками. На массивных столах из могильного черного дерева в искусственном бархатном беспорядке громоздились свитки, чертежи кощунственных механизмов, стеклянные змеи реторт и дистилляторов, блестящие, как хищные зубы, скальпели и пинцеты. На полу – поглощающие звук, толстые, цвета запекшейся крови ковры.

Но эта красота была гробом. Пышной оберткой на гниющем ядре. Всюду, среди знаний и инструментов пытки, стояли склянки. Как в архиве, но здесь – изысканные: хрустальные, причудливо-изломанной формы, купающиеся в мягком искусственном свете. И жильцы их были… движущимися. Глаз, неотрывно следящий за движением в комнате влажным, лишенным век зрачком. Рука, мертвенно-бледные пальцы которой механически сжимались и разжимались в мутной амброзии. Мозг, истыканный тонкими золотыми нитями, мерно пульсирующий в призрачном такт свечам. Рядом, в прозрачном аквариуме, билось в стеклянных стенах нечто с чудовищным количеством конечностей и извивающимися щупальцами вместо рта.

В дальнем конце зала, за алтарем познания из черного дерева, стоял Архидиакон Вальтас.

Он был невысок, но излучал власть. Одет в безукоризненно сшитые робы бездонного, как последняя ночь, фиолетового бархата, отлитого серебряной нитью. Его лицо – маска без возраста, гладкое как отполированный надгробный камень. Черты – изящно-холодные: высокий лоб аскета, прямой нос судьи, тонкие губы, сложенные в вечную, вежливую и пустую улыбку. Но душу выдавали только глаза. Пепельные. Светло-серые, как прах забытых костров. И бездонно пустые. Ни искры тепла, ни отсвета жестокости, ни тени любопытства – только безжалостный, аналитический блеск линзы, рассматривающей букашку на булавке. Его руки, худые и длинные, как у паука, в стерильно-белых перчатках из тончайшей, как кожа младенца, замши, бесшумно перебирали страницы монструозного фолианта, испещренного схемами расчлененных тел с вживленными костными шипами.