Окоченевшие Судьбы

Ника Чернорукова

Окоченевшие Судьбы

Ледяная ярмарка раскинулась на льду Невы-реки в этот морозный солнечный день. Между многочисленных палаток и шатров, торгующих сувенирами и едой, гуляли люди. Дым печей, которыми отапливали эти самые палатки, стелился над ярмаркой, помогая морозному туману создавать атмосферу сурового, но веселого бытия. Люд приезжий и местный собирается вокруг обогревных бочек, чтобы согреть застылые руки. Там же они обсуждали новости и делились мнениями по поводу скорого окончания строительства Исаакиевского собора и недавнего открытия потрясающего, до сих пор невиданного сооружения – Благовещенского моста. Это определенно был самый монументальный мост, который видел собравшийся здесь народ. Массивное сооружение с несколькими металлическими пролетами, опирающимися на прочные каменные опоры, украшенными изящными фонарями на высоких металлических столбах, расставленных по всей длине конструкции. На льду под каменными арками моста и были установлены эти самые пункты обогрева с горячими углями бочками.

Вдоль этого впечатляющего моста медленно шагал статский советник Пётр Фёдорович в сопровождении сына – молодого поручика Павла Петровича. Вычурная, бросающаяся в глаза шинель Павла, подчёркивающая его принадлежность к элитным царским войскам, резко контрастировала со сдержанной элегантностью отцовского наряда – пальто, подбитого соболиным мехом, и меховой шапки, сидящей немного набекрень.

– Папа! Братик! Скорее на каток! – звонко крикнула Софья, любимая дочь Петра Фёдоровича, и побежала вперёд, оставив далеко позади запыхавшуюся няньку Агафью, которая, стараясь не упасть, неуклюже поправляла длинное полосатое платье, выглядывающее из-под короткой шубы.

– Простите, ваше благородие! – едва отдышавшись, проговорила Агафья. – Софочка, пойдём на каток, не будем мешать господам разговаривать.

Нянька осторожно взяла девочку за руку, и они последовали в сторону катка. Она стыдливо бросила короткий взгляд на Павла Петровича и ее щеки побагровели еще сильнее после того, как он ей игриво подмигнул.

– Одиннадцать лет, а ума нет! – с лёгкой усмешкой произнёс Павел, глядя вслед сестре и весело махая ей рукой.

Софья Петровна с широкой улыбкой ответила на жест брата.

– Уж кто бы говорил об уме! – раздражённо пробормотал Пётр Фёдорович. – Не думаю, что когда-нибудь она будет стоить мне так же дорого как ты, сын! – голос его становился громче с каждым словом – Это надо додуматься! Дочку самого Разумовского обесчестить!

Пашка улыбнулся.

– Ты даже представить не можешь какие отступные мне ему за это пришлось выплатить!

Петр Федорович выдохнул, лишний вес не позволял ему долго разглагольствовать, сразу начиналась одышка.

– Отец, – спокойно произнес Павел Петрович, – смею вас заверить, что данная «леди» не оказывала никакого сопротивления, я вам больше скажу, она всячески выражала желание.

– А ты что, не мог сдержать свои позывы? – грозно возмущался отец, останавливаясь, чтобы отдышаться.

– Я бы сдержался, если бы знал цену этого развлечения, клянусь честью! – Павел продолжал без тени смущения.

– Честью?! Да где она у тебя есть то?! Честь эта! – Пётр Фёдорович с трудом дышал, яростно всматриваясь в лицо сына.

– Отец, я уверяю тебя, что надо мной совершили акт надругательства, лишь с той целью, чтобы поиметь денег с нашей семьи, – голос Павла звучал убедительно и уверенно, он лгал отцу с таким же хладнокровием с каким лгал своим многочисленным любовницам. – Ведь всем известно что Разумовские сейчас испытывают трудные времена. Это все было спланировано, я тебя уверяю. А теперь пошли на каток.

Петр Федорович успокоился. Он не верил сыну, но отмечал его умение находить любой ситуации прекрасное объяснение. Этот талант пригодится ему, когда он пойдет вверх по службе. Хоть Пашка и был распущенным юнцом, но Петр Федорович старался гордиться им и знал, что тот когда-нибудь все же обретет разум.

– Ладно, пойдём, – смягчившись, произнёс он.

Павел улыбнулся, довольный, что смог угомонить гнев отца. Но едва они повернулись спиной к мосту, сзади раздался глухой звук падения, поднявший клубы снежной пыли. Как будто мешок, наполненный крупой кто-то скинул с моста. Петр Федорович развернулся и начал кричать на верх о том, что их чуть не прикончили. Но Павел дождавшись, когда снежная пыль уляжется подошел к “мешку”. Это была девушка. Он отшатнулся, узнав в ней дочку промышленника, с которой он развлекался примерно с месяц назад. Бабы заголосили, уводя детей. Мужчины окружили тело и любопытно смотрели. Кто-то крикнул позвать врача. Павел Петрович не мог к ней прикоснуться. Он хотел помочь, правда хотел. Но он понимал, что он сделал все что мог чтобы это произошло, уже помог получается.

– Уйдём отсюда, сын! – Пётр Фёдорович схватил его за руку, торопливо уводя из толпы.

Павел шёл молча. Он и не думал, что его мимолетная интрижка обернется таким несчастьем. «Да что мне до нее?» – подумал он, пытаясь отогнать чувство вины.

– Что случилось? – обеспокоенно спросила Софья, обнимая брата.

– Ничего такого, о чём нам стоило бы переживать, Софа, – стараясь придать голосу безразличие, ответил Павел.

***

Павел Петрович всю минувшую неделю словно утратил внутренний покой. Он изо всех сил старался не выказывать своего состояния окружающим, но трагическая гибель Анны настойчиво терзала его сердце. Каждое воспоминание о ней словно игла впивалась в грудь. Раз за разом его сознание рисовало её открытые глаза, устремлённые в холодное небо, но уже не видящие ничего.

Сидя в гардеробной и бездумно натирая до блеска свои сапоги, он вспомнил их первую встречу полгода назад, на балу в доме Конева. Сперва Анна не произвела на него особого впечатления, но стоило заговорить с ней, как он мгновенно оценил её тонкий ум и лёгкий характер. Она была дочерью Белобокова, владельца известной фарфоровой фабрики Петербурга. Белобоковы происходили из простых, незнатных горожан, и старший Белобоков старательно посещал все возможные светские мероприятия, надеясь выгодно выдать замуж дочь и, таким образом, укрепить социальный статус семьи. Павлу это казалось крайне забавным и нелепым: ведь как бы высоко ни поднялась эта семья, кровь её останется всё той же красной и никогда не приобретёт благородный голубой оттенок.

Если бы Анна происходила из более знатного рода, Павел, не колеблясь, сделал бы её своей супругой. Тогда, он ясно осознавал, что начинает питать к ней нежные чувства, и, чтобы не страдать и не опозорить семью неравным браком, ровно месяц назад, он предпочёл решительно разорвать всякое общение. Вот почему, собственно, и случилась вся эта история с падением с моста. «Да при чём тут вообще я?!» – раздражённо подумал Павел Петрович. Действительно, за этот месяц могло произойти всё что угодно! С какой стати он возложил всю вину на себя? Ведь прошёл целый месяц, чёрт побери!

– Господин! Господин! – панический крик Агафьи прервал его размышления.

За её спиной с грохотом захлопнулась массивная дверь. Павел, босой, с сапогом в руке, стремительно выскочил в вестибюль.

– Чего ты голосишь, сумасшедшая баба?! – закричал он на испуганную няньку. – Немедленно прекрати!

– Господин! – Агафья рухнула на колени, сложив руки в молитвенном жесте. На раскрасневшихся щеках медленно таяли снежинки. – Софья… Софья пропала! Прошу, не гневайтесь на меня!

– Как пропала?! Что за вздор ты несёшь, глупая баба! – Павел Петрович в бешенстве огрел её сапогом по спине.

Агафья вскрикнула и, захлебываясь слезами, продолжила:

– В Гостином дворе! Софочка захотела новые сапожки. Я всего лишь на миг отвернулась, а когда обернулась – её уже нигде не было! Я искала повсюду, но никто её не видел!

– Дура несчастная! – яростно выдохнул Павел и снова ударил её сапогом.

Он бросился обратно в гардероб, в спешке натянул сапоги и шинель и выскочил из дома. К счастью, экипаж, доставивший Агафью, всё ещё стоял у парадного крыльца, и Павел, запрыгнув в него, гневно приказал кучеру немедленно отправляться обратно к Гостиному двору.

Экипаж подъехал к внушительному зданию, чей величественный фасад, выполненный из светлого камня, возвышался над улицей, украшая собой городской пейзаж. Высокие арочные проёмы, украшенные классическими колоннами и тонкой лепниной, придавали ему изысканность и торжественность. Павел Петрович вышел из экипажа и настороженно огляделся по сторонам, после чего стремительно вошёл внутрь.

Гостиный двор бурлил от людской суеты и бесконечной торговли. Шумные торговцы зазывали покупателей, посетители сновали от лавки к лавке, останавливаясь перед прилавками, оценивая товар и торгуясь. Павел, решительно прокладывая себе путь среди толпы, двигался к сапожному ряду, бесцеремонно расталкивая зевак и ленивых покупателей. Он подходил к каждому торговцу и, нетерпеливо перебивая их бойкие речи, требовал ответить, не видели ли они его сестру. Он точно знал, что на ней был повязан шелковый французский платок, принадлежавший их покойной матери, необычайно редкий, с золотыми цветочными узорами. Но ни один из торговцев не мог или не хотел помочь молодому поручику.

– Девочка одиннадцати лет! Шёлковый платок с золотыми цветами! – с раздражением и отчаянием выкрикнул Павел очередному сапожнику.

– Не видел я, господин, прости великодушно, – виновато пролепетал тот, опуская глаза.

Его покорный, жалкий вид окончательно вывел Павла Петровича из себя.