Небесный геном

Рана была рваной, я не понимал, почему не чувствую сильной боли, такое ощущение, что в крыльях была изолированная нервная система, опосредованно сообщающаяся с моей основной. Любопытно. Я опустил пернатую конечность, встретившись с немигающими глазами Тани, не смог их выдержать и отвернул голову. Что-то кольнуло в груди, и странное тепло разбегалось по чувствительным областям крыльев. Что вообще происходит?

– Всё плохо? – с нескрываемым страхом спросила она. Ветер вытащил её тёмные волосы, и часть засыпала лицо, а она их не замечала.

– Нет, если обработать рану как можно скорее… – пробурчал неохотным тоном. Больше в этой ситуации бесила невозможность самого факта полёта: пока не зарастёт рана и не восстановятся обожжённые перья – делать в небе нечего.

Таня встала на ноги, твёрдо посмотрела на меня и произнесла:

– Я сбегаю за медикаментами! Ты можешь перебраться под тень деревьев? Я быстро!

– Не нужно! Что за маниакальное желание искалечить себе жизнь?! – запротестовал я.

Таня закатила глаза.

– Я хочу помочь. Если то, что ты сказал, хотя бы наполовину правда… – она запнулась. – Тебя ждёт очень незавидная судьба… Мне небезразлично, что с тобой будет, потому что я сама, в невообразимо меньшей степени, была в твоей ситуации. Ты ничего тут не знаешь, я могу тебя спрятать. Куда ты сейчас пойдёшь? – на слове «пойдёшь» её голос слегка дрогнул, а мне ножом резанул по слуху. Да, она права, что летать я сейчас могу разве что как топор или как гордая птица-ёж. – Плюсом нужно обработать рану, пока не началось заражение крови или чего похуже… Появиться на людях в таком виде – очень опрометчивая затея. И вообще, я взрослая девушка, и не тебе решать, что мне делать, а что нет!

Я удивлённо вскинул бровь от последней её фразы. Воображение дорисовало сцену, где она топает ножкой, надувает щёки и с гордо поднятой головой разворачивается и уходит прочь. Обязательно запинается о корень, торчащий из земли, и с визгом падает. Меня такая фантазия развеселила и несколько смягчила категоричное отношение к этой темноволосой девчушке.

Она правда может мне помочь, может, и мне хватит строить из себя сильного и независимого? Я всё-таки на 95% обычный человек с вполне человеческими проблемами – что физиологическими, что психологическими. Я расслабился.

– Хорошо. Я буду тебя ждать меж тех елей, – я махнул рукой, где хвойные красавицы создавали особенно непроглядную тень, а с заходом солнца рассмотреть что-то в ней будет нереально. – Но! Если увидишь что-то подозрительное: военных, полицию – другую суету, не свойственную вашему городу, заклинаю тебя, не возвращайся! Не губи свою только начавшуюся жизнь! Всё, беги.

Таня неопределённо кивнула, развернулась и почти побежала в сторону Бабаево. Я понял, что она вернётся в любом случае, даже если город уже кишит военными и силовиками, пришедшими по мою душу, но отчётливо понимал, что они должны знать, где искать, а беспилотников в небе я не слышал и не видел. Хотя это и не значит, что их не было, пока я валялся в отключке.

Мысль, что меня могут сейчас обнаружить, заставила волноваться и даже немного нахохлиться. Крыло отозвалось ноющей болью, немела всё большая его площадь. Мне это тоже не нравилось. Пригнувшись, перебежал под те самые ели. Там было гораздо прохладнее и более влажно. Отогнув колючую лапу, нырнул к стволу, уселся, облокотившись на него.

На лбу выступала испарина. При усиленной регенерации организм сбрасывает излишки тепла, только интересно, откуда, точнее, из чего сейчас он черпает энергию? Жировых запасов несколько кило, что при таких поражениях хватит ненадолго. Отругал себя, что не попросил Таню принести что-нибудь пожевать. Слона бы съел. Желудок согласился со мной на своём урчащем языке.

Хоть воду мне оставила – осушил полбутылки залпом, стало несколько легче.

От дня осталась лишь бело-голубая полоска, просвечивающая сквозь негустой строй деревьев. Значит, там более обширная просека или местность идёт вниз по пологому склону. Уже можно было различить целые созвездия. Сколько раз порывался научиться ориентироваться по звёздам… Ведь могу лететь выше даже самых высоких и плотных облаков, а я, как дурак, всё ещё про навигатору…

Тут я осёкся, дёргаными, немного хаотичными движениями зарылся в карман. Вытащил телефон – на кнопку разблокировки не отзывается. Загорелся индикатор полностью разряженной батареи. Немного выдохнул, но лёгкая измена всё равно уселась в моём усталом разуме: а вдруг он только сел, а всё это время был включён и был в сети? Логически такое могло быть, но тогда где все? Отследить владельца не так сложно в нынешнем мире.

Сколько нужно времени, чтобы вся бюрократическая махина собралась и начала действовать? В мирное время – это довольно инерционный процесс, а когда случается теракт? Коим уже, скорее всего, окрестили взрыв на Московском проспекте. Защемило сердце. Тут власти действуют даже подозрительно быстро, а три сотни километров до Бабаево – пустяк, хотя я не знал, сколько пролежал без сознания и как быстро меня нашла Таня.

Сколько всего важного у неё не спросил! Дырявая башка! Так, успокойся, когда она вернётся, и если вернётся, то всё спокойно расспрошу. «Если не забудешь», – ехидно отозвалась интуиция. Была бы она материальной – послал бы в пешее эротическое.

Таня. Странная девушка. Типаж очень сильно отдаёт типичной зубрилой. Подсознание выдало моральный подзатыльник за такие мысли. Я не понял почему… Симпатична. Местами. Да за что?! Я уже начал переживать, что моя голова живёт отдельно от сознания. Что за ореол её окружает, скрывающий её недостатки? Стоит немного ослабить контроль над зрением – и она чуть ли не богиня красоты. Может, недотого? Мысль интересная, а главное – надо гнать её прочь, мне ещё физиологических страданий сейчас не хватало.

Что ещё? До сих пор не могу понять, что её так потянуло геройствовать? Злого умысла за ней я не вижу, такое, после обретения крыльев, могу различить за пару километров. Видно, что для неё это не типичный паттерн поведения, она сама себя пугает, возможно, даже больше, чем я и последствия, если тут окажутся наши доблестные воины, охраняющие покой человечества. Тьфу. Лицемеры двуногие. Снова потащило туда. С людьми всё понятно. Надеюсь, с ней ничего не случится…

За этими мыслями не заметил, как задремал под убаюкивающую трель кузнечиков и ночных птиц.

Вижу, как что-то приближается ко мне и тянет огромную когтистую омерзительную лапу, инстинктивно хватаю её и слышу крик… Продираю глаза, вижу скулящую Таню, пытающуюся вырвать левую руку из стальной моей хватки. Отпускаю и лепечу под нос извинения. Ночью бодрствуют рефлексы, оберегающие мой покой.

– Прости… Я испугался. Не думал, что усну… – оправдывался я. Не знал, насколько это успокоит девушку.

Она массировала место хвата, нежная кожа уже покраснела и точно будет синяк. Я тоже покраснел. Стыдно. Таня мне помогает из альтруистических соображений, а я её калечу… Было уже довольно темно. Ярко горели точки далёких космических светил, иногда подмигивая своим холодным белым светом.

Таня сдавленно улыбнулась, ей всё ещё было больно, я потупил взгляд. Зашуршала молния.

– Я принесла поесть тебе, подумала, что ты голоден, – вытащила контейнеры готовой еды. Пара салатов, пюре, макароны, мясо.

Перевёл взор на неё, я нормально вижу в темноте, так что прекрасно увидел, как она покраснела.

– Я не знала, что ты любишь, поэтому взяла несколько вариантов. Давай вначале разберёмся с твоим крылом, а потом поедим?

Левое крыло простонало призрачной и холодной болью, а желудок воспрял духом. Кряхтя, я встал на колени, немного пригнулся, начал разворачивать крыло – это была средняя секция крыла, по факту предплечье. Мрак под густыми еловыми лапами очертил свет налобного фонарика. Я, уже давно привыкнув к темноте, сощурился и недовольно фыркнул. Таня раскрыла рюкзак, основное отделение которого могло разложиться на все 180 градусов. Там лежали бинты, дезинфицирующие и заживляющие средства.

– Покажи мне рану, – попыталась твёрдо приказать мне, но я слышал и чувствовал, что она боится крови. – Я проходила курсы по первой медицинской…

Я лишь глубоко вздохнул. Самому себе, конечно, мог наложить повязку, но не факт, что она была бы эффективной. Подложил под себя правое крыло, уселся поудобнее и вывесил левое перед Таней. Свет фонаря не пробивался через плотное оперение. Послышался хруст и сдавленный звук – девушка разделяла склеенные засохшей кровью перья. В нос ударил едва уловимый, солоноватый запах женского пота, она очень нервничала, а стук её сердца, казалось, слышно до самого Бабаево.

Она покопалась в рюкзаке и вытащила несколько бумажных стопок, скреплённых зажимами. Стащила их и закрепила мешающие перья к другим.

– Положи на землю, – шёпотом попросила она.

Я повиновался, уложил крыло на ещё горячую песчаную поверхность, усыпанную иголками. Старался не смотреть. Таня промывала рану – понял по журчанию жидкости. Не понимал, что её держит от падения в обморок. Прикрыл глаза и откинулся к стволу. Она что-то шептала себе под нос, но разбирать не пытался. Треск разрываемых упаковок бинтов.

– Приподними, но не поворачивай вертикально, – теперь сказала очень уверенно, видимо, или привыкла, или закрыла саму рану и осталась повязку наложить. Сделал то, что нужно. Через пару минут Таня с облегчением промолвила:

– Всё. Кровь уже не текла, начала образовываться корка. Я промыла, не сдирая её, обработала края раны и затянула бинтами. Тебе нужно постараться вообще не двигать перьями тут. Менять нужно каждый день… – девушка приземлилась рядом с рюкзаком. – Теперь можно и поесть…

С такой жадностью я не набрасывался на еду, пожалуй, со времён трансформации. Крыло потеряло чувствительность полностью, и я не знал, запустилась ли в нём регенерация. По дикому голоду, косвенно, думалось, что да.

Таня почти не ела, она налила себе кофе из термоса и грызла одну несчастную овсяную печеньку. Я вскинул бровь и спросил с набитым ртом:

– А ты почему не ешь?

– Не хочу. Успела по дороге сюда съесть пару шоколадок, да и тебе явно нужнее, а я могу и дома поесть, – покачала головой темноволосая девушка.

– Тебя не хватятся?

– Нет. Сегодня родители на смене, так что всё нормально. Когда доешь, я провожу тебя, где можно поспать, – я аж поперхнулся от такого предложения. – На юге, в нескольких километрах, есть туристическая избушка для привалов. Она давно пустует, но вода и запасы консервов есть, тёплая одежда и одеяла, но нужно выйти не позже 23 часов. Рассвет начнётся уже после двух ночи. На всякий случай я выключила телефон и оставила его дома.

– Давай тогда пойдём сейчас, я наелся, а остатки оставлю на завтрак. Ты хорошо знаешь эти места? – тут же ринулся спешно собираться, Таня одновременно со мной собирала мусор в отдельный пакет.

– Да, я тут выросла, а папа – турист, как-то брал меня с собой. В походы и так, в лес. Он и его друзья и построили эту избушку, хотя я сомневаюсь, что о ней вообще кто-то знает, кроме нашей семьи и его знакомых, поэтому я уверена, что туда никто внезапный не наведается, а густой лес хорошо скрывает домик сверху, а пока лето – тем более.

Я успокоился. Бинт терялся на фоне белого оперения, но сильно выделялся на окровавленных перьях. Нужно будет помыться и отмыться. Собрались. Таня погасила свет и вышла из-под ели, я последовал за ней.

Темно. Трещали сверчки. Высокое звёздное небо смотрело на двух крадущихся существ через непроглядную чащу, но непроглядную для людей, а я вполне всё нормально видел. Знаками попросил Таню указывать мне путь, а я поведу её, чтобы не пришлось включать лишний раз фонарик.

До автострады добрались в гробовом молчании, перебежали дорожное полотно, когда с обеих сторон горизонта не было ни единой машины. Перепрыгнув ограждение на обочине, оба расслабились и пошли уже более спокойно.

– Расскажи мне о себе? – вдруг прервала тишину Таня, я удивился её вопросу. – То, что о тебе говорят – правда?

– По большей части. Я родился в вполне обеспеченной коренной петербургской семье, получил достойное образование. В целом, жил неплохо. Старался не зависеть от родителей, но… Привычка жить на широкую ногу и зарплата простого инженера немного не бились меж собой. Никто обо мне не знал, кроме друзей да знакомых. Меня всё устраивало. Я жил свою жизнь, пока на работе не случилось ЧП при включении сверхмощного источника постоянного тока. Миллионы ампер при небольшом напряжении… – я умолк, вспоминая те красочные ощущения, но быстро отогнал эти мысли от себя. – Что-то пошло не так, и весь ток пошёл через меня… Я оставался какое-то время в сознании, но память всё-таки пострадала. Очнулся в больнице, был в порядке, чем всполошил местный медперсонал. Я ушёл оттуда под свою ответственность, а вечером того же дня заболела спина… Потом появились крылья… Дальше моя жизнь пошла под пристальным контролем камер СМИ и обычных людей, так что ты можешь увиденному верить…

Мы шли через высокую траву, постепенно снижающуюся к лесу. Таня молча слушала, иногда поглядывая на меня, я руками показывал, где камень, яма или торчащая ветка. Внутренние часы отбили полночь.

– Ты не любишь людей? – неожиданный вопрос от девушки.

– Почему ты так решила? – лучшая защита – это нападение, да?

– Не знаю, мне кажется, что ты должен, как минимум, остерегаться. Ведь власти тебя пытаются поймать, а обычные граждане смотрят с насторожённостью и страхом. Я перекладываю на себя и понимаю, что, скорее всего, давно бы сошла с ума от давления общественности. Возможно, сама пришла к властям, когда сила воли дала трещину… Ни друзей, ни работы, даже просто не сходить в магазин, чтобы не собрать на себе тысячи осуждающих взглядов. Ты думал, почему так получилось?

– Люди. Зависть. Что тут думать? – немного резко ответил я ей, за что сразу пожалел и склонил голову. Таня не виновата ни в чём, я не в праве спускать на неё всех собак только за то, что она часть человеческого общества.

– Не только. У тебя всё было для нормальной и безбедной жизни, а тебе судьба подкинула ещё и то, о чём мечтал каждый. Ты же, наверняка, видел, как стали появляться фильмы, показывающие, как кто-то из самых низов, обделённый и униженный, вдруг обретает крылья и его жизнь меняется или спасает мир. Сюжет там везде примерно одинаково банален и прост, но нет ни одного фильма, где бы такой дар проявился у богатого человека. Людям нужно верить, что у них есть шанс одним шагом пройти путь из грязи в князи, а тут такое… Естественно, на тебе всех собак и спустили. Реальность оказалась до рези в глазах жестока для большинства, никто не хотел признавать такую «несправедливость», – Таня показала пальцами кавычки после слова «несправедливость».

Я удивился, что она может выдавать такие тирады. Видимо, ночь и усталость усыпили её стеснительность, что мне нравилось. Я думал, что из неё и слова будет не вытащить. Ботанки обычно или высокомерны, или себе на уме. Хотя… Может, возраст и опыт сглаживают углы, не знаю.

– А как отнеслась ты?

– Никак. Мне всё равно, – пожала плечами Таня, причём сказано было без тени презрения, она на самом деле так считала. – Я и не задумывалась, если честно. Меня не тянет в небо, поэтому я спокойно отнеслась. Мне стало жалко тебя, потому что несмотря на весь прогресс и улучшение качества жизни, люди как в Средние века выставляли на потеху толпе различных физически неполноценных людей, так и сейчас, только стороны сменились. Неполноценным себя почувствовало всё человечество, а реакция осталась той же.

– Ты тоже не любишь людей?

– У меня нет чёткого ответа на этот вопрос. Ко многим я отношусь с теплотой и уважением, есть те, на кого-то фиолетово, а в целом… Скажем так, я знаю пороки человечества и к ним готова, поэтому не питаю иллюзий, так что, есть и есть. Нам некуда деваться с этой планеты. Да и я интроверт, что позволяет наблюдать за всем этим копошением со стороны и особо не ввязываться. Повторюсь, я частично могу понять тебя, до самого университета была белой вороной, которую все обходили стороной и не общались.

– Как отнеслась твоя девушка?

Вопрос, подобный грому среди ясного и спокойного неба. Я даже немного опешил, хотя ничего такого в нём не было. Таня как шла ровно, глядя перед собой, так и ступала дальше. Изменения интонации или каких-либо физиологических признаков в ней не учуял.

– Как найду, спрошу, – попытался пошутить. У Тани ни единая мышца на лице не дрогнула. Внезапно проснувшийся тотальный самоконтроль или я уже теряю хватку? – Последний год живу один, мне сложно общаться с девушками, не клеится общение, или я что-то делаю не так.

– Со мной же ты общаешься, – ровным голосом сказала Таня, глаза её немного сощурились, хотя вокруг была кромешная тьма. Даже ночника в виде луны не было. – Или тебе со мной сложно?

– Нет, Тань, я не понимаю, с чего ты делаешь такие выводы, но диалог идёт, мне легко с тобой, – последние три слова вылетели изо рта, минуя мозг по кольцевой. Старался всеми силами не покраснеть. Девушка смягчилась, внутренняя пружина разжала витки. Всё-таки покраснел, но хорошо, что она не видит в темноте так же, как я.

Всю оставшуюся дорогу мы проболтали о всяком: важном и не очень, весёлом и грустном. Даже услышал звонкий смех Тани, когда рассказал смешную историю, приключившуюся со мной.

Через пару часов добрели до избушки. К ней не было троп. Таня открыла дверь, запертую на обычный, уже порядком изъеденный ржавчиной шпингалет. Внутри снова загорелся её фонарик. Я поднялся на две ступени крохотного крыльца.

Комната была метров двадцать квадратных, или тридцать – если у меня плохо с глазомером ночью. Две двухэтажные кровати вдоль стены, противоположной той, где была дверь. На каждой был свёрнут в рулон матрас и запакован в прозрачный полиэтиленовый пакет. Справа от кроватей был большой старый платяной шкаф советских времён. Пара тумб. Грубо сколоченный стол, три пенька вместо табуреток и несколько туристических складных стульев, сваленных в угол. Посередине – печка-буржуйка, надеюсь, мне не понадобится, не хочу привлекать к себе внимание.

Послышался звук трения дерева о дерево. Она вытащила выдвижной ящик одной из тумб, чем-то зашуршала. Потом – скрежет зажигания спички, и комнату озарил мягкий жёлтый свет свечи, стоявшей на столе. Присмотрелся: они были тут раскиданы везде. Если зажечь все, то можно даже читать, если мы говорим про обычное человеческое зрение.

– Запас свечей и спичек тут, – она указала на тумбу, рядом с которой стояла. – В шкафу, в пакетах, бельё и одежда. Столовые приборы там же. Провизия и вода – в погребе, кольцо вот. Только аккуратнее, там очень крутая лестница. Раньше тут был генератор, но из-за редкости использования папа его увёз, а так тут было и электричество… Я могу оставить свои книжки, потому что заняться тут нечем…

– Не нужно пока, может, завтра я уже буду на ногах и смогу улететь, – на этих словах настоящий первобытный страх поселился в глазах Тани, а у меня у самого защемило сердце. – Но, судя по краснеющим бинтам, никуда я завтра и даже послезавтра не денусь…

– Мне нужно возвращаться домой. Многое надо собрать и купить для обработки твоей раны. Ещё постараюсь пересечься с родителями, чтобы не вызывать подозрений, – её бледное лицо тронула тень натянутой улыбки. Неужели мои слова так выбили её из колеи? – Я попытаюсь появиться к полудню, если что-то пойдёт не так, то вернусь вечером, когда начнёт темнеть…

Я кивнул. Она выложила на стол еду, остатки медикаментов, поставила фонарь и какую-то книгу. Закинула за плечи рюкзак, направилась к выходу.

– Ты тоже поспи, Тань, – попытался в заботу я.

Она просветлела и ответила:

– Пару ночей могу не спать или по паре часов. Ничего, переживу. Отдыхай, я скоро вернусь, – и выскользнула в дверной проём.

На горизонте занимался рассвет, уже всё было видно, и я не переживал, что она заблудится в темноте. Притворил дверь, затушил свечу, света из небольших окон мне вполне хватало. Застелил одну из нижних кроватей. Бельё хоть и пахло немного затхлостью, но было чистым или даже новым. Лёг так, чтобы левое крыло свешивалось с постели, и я на него ненароком не перевернулся. Решил подумать над сегодняшним днём, как сам не заметил, что провалился в глубокий сон без сновидений…

Глава 5

Я пришла домой где-то около шести часов утра. Сразу же накидала себе список того, что нужно купить, завела десяток будильников и завалилась спать на пару часов. Около восьми придёт мама, а папа – в начале десятого. Надеюсь, что не просплю, потому что я редко сплю до обеда. Не хочу переживаний со стороны мамы. Она – та ещё эмпат, её очень сложно обмануть.

Долго ворочалась и всё думала о Жене. Как он там? В лесу, совершенно один, даже телефон не включишь – скукота страшная, да и рана мне очень не понравилась. Если получится, то уговорю его дать сфотографировать на фотоаппарат. Я бы показала своей подруге из поликлиники. Тошнота подкатила к горлу. Я боюсь крови, но не пугают открытые раны – странное противоречие, но как есть.

Согрела мысль, что у него никого нет и что я могу поухаживать за ним. Мне не нужны крылья, я просто рада, что могу помочь ему. Вроде доверяет мне, хоть видно, что ему сложно принимать помощь от человека. Почему-то мне было так легко открыться ему, общаться с ним, хотя часто наступает обратная реакция. Вообще всё поведение последних нескольких часов – это не я, словно кто-то другой ожил во мне и направлял меня. Странно и страшно, но меня пока всё устраивает…

Проснулась по первому будильнику без пяти восемь, тут же услышала проворачивание ключа во входной двери. Пришла уставшая мама со смены. Вскочила с постели, только сейчас поняла, что уснула в том, в чём была на улице. Быстро переоделась в домашнее и побежала встречать. Такое было всегда, когда я дома. Жаворонок по природе, поэтому поведение не выбивалось из обычной колеи.

Взяла тяжёлые сумки с продуктами и унесла на кухню, мама только благодарно улыбнулась. Ночные дежурства диспетчера на железной дороге – довольно напряжённая работа. Ни разу не видела, чтобы мама пришла не измотанной, но выбора профессий в нашем небольшом городке было немного.

– Доча, подойди ко мне, – тихим, почти сонным голосом позвала мама.

Я оставила разбор сумок и подошла к маме.

– Что это у тебя в волосах? Иголки? Ты что, с ёлками целовалась?

– Может, головой задела, не заметила… – я старалась, чтобы не выдать себя голосом.

Мама внимательно смотрела на меня. Вытащила пару иголок, соединённых одним концом. Показала мне и покачала головой. Не поверила, но ничего больше не сказала.

Я вернулась к пакетам. Разложила всё по своим местам, поставила чайник. Когда он закипел, налила себе и маме кофе. В этот раз я чувствовала себя как раз на еловых иголках, ещё и мама очень пристально наблюдала за мной. Её большие глаза цвета мокрого камня были полны мудрости и опыта, а ещё отбивали любое желание врать.

Я не врала родителям, кроме безобидной лжи, по типу своего состояния или здоровья. Ведь переживания стареющих мамы и папы были для меня большим злом, чем если я скажу по телефону, что «всё хорошо», а сама лежу с температурой 37,5. Я встану на ноги через пару дней, а сколько отберёт нервов у родителей? Вопрос риторический, но в принципиальных моментах – не лгала, а сейчас понимала, что уже соврала про иголки.

Я не питала надежд, что у мамы не резануло слух или что-то не дёрнулось внутри. Сейчас, скорее всего, она размышляла, что подтолкнуло меня к сокрытию правды. Старалась пить, как и всегда, лениво листая страницы электронной книги, но буквы в слова не складывались, а смысл просто испарился из того, что, якобы, читала. Всё моё нутро ждало и боялось контрольного вопроса, а затылок уже плавился от маминого взора. Я не хотела врать, но и выдать Женю тоже не могла. На обеих чашах варианты плохие по-своему, и каждый выбор принесёт ворох своих проблем.

– Спасибо за вкусный кофе, дочь, пойду отсыпаться, – сказала мама.

Я чуть не выдала себя шумным выдохом облегчения. Бросила кофепитие и направилась расстилать постель. Мама потрепала меня по голове и тепло улыбнулась, но хитрая тень скользнула в её радужках. Неужели всё поняла? Решила пока не думать об этом.

Я вернулась к кофе, а мама – к приготовлениям ко сну. Через минут пятнадцать дома установилась тишина.

Взглянула на часы. Половина девятого. Так, впритык приду к избушке, если сейчас выйду. Это ещё нужно зайти в аптеку и продуктовый. Вроде спала всего два часа, а бодрости – как после суток сна.

Сходила в душ, оделась в более практичное: джинсы и толстовка, под ней тонкая майка поверх лифа. Толстовка нужна сугубо от комаров и солнца – сгорю моментально. Я – мерзлячка, так что не переживала, что в +30 на мне что-то есть из одежды. Мне было хорошо в жару. Кроссовки на высокой подошве, рюкзак, волосы – в хвост. Или распустить? Распущу у избушки, в лесу все ветки на них соберу, а потом снова оправдываться перед мамой.