Один день атамана

– Ну ладно. Во сколько? Тут и так делов невпроворот…

– Ну, это самое, в 13:00 регистрация. Там регистрируют за пять минут, сам знаешь. Значит, к часу и поедем! Прямо с обеда. А оттуда – на Смотр.

– Добро. Договорились.

Генералы ещё посидели, поболтали о том о сём, а так как атаман выпить не предложил, Сан Саныч быстро заскучал и отправился в свой кабинет. Перед уходом одёрнул мундир, полюбовался в зеркале на свой сверкающий иконостас, рыскнул напоследок глазами в поисках выпивки и вышел.

Свадьба, значит. Свадьба – это хорошо. Свадьбу казаки гуляют четыре дня минимум. А то и неделю. Первый день – у жениха, второй день – у невесты, третий – «Забивание кола». Это если последний сын женится, в землю под калиткой полностью кол вколачивается кувалдой. Такова традиция. Дескать, больше свадеб в данной конкретной семье не намечается. Бьют по колу все гости по очереди – с песнями, шутками-прибаутками, выпивкой и гармошкой. Ну и четвёртый день – похмеляются. Варят «хурю». Наваристый такой суп из свежезаколотой свиньи. Эх, нельзя ему… ни спиртного, ни жирного…

Денисыч потянул к себе толстезную папку «Награждения». Отсчитал из папки ровно пятьдесят заполненных наградных листов – на хорошей плотной бумаге, с водяными знаками, голограммами и акцизными марками. На настольном письменном бюваре запустил секундомер и начал быстро, не читая, подписывать. Подписав последний лист, ловко, как шахматист, остановил секундомер и удовлетворённо уставился на стрелку. Шестьдесят восемь секунд! Всё лучше и лучше с каждым днём. Чуть больше секунды на подпись!

Дело в том, что наградные листы он всегда подписывал Парадной подписью. Ещё с советских махровых времён у всех коммунистических сановников, вельмож и бояр в арсенале было две подписи. Одна – простая, повседневная, без выкрутасов. А вторая – Парадная, для важных документов. Вот у него такая – Парадная: с завитушками, плавно-округлая, с залихватским росчерком. Он ей очень гордился.

Потом, уже не торопясь, за десять минут подписал и остальные наградные листы, читая фамилии казаков. Многих из них он знал лично, а выпивал – наверняка поголовно со всеми. Подрубежанский Денис Фёдорович, Берага Степан, Иванов Алексей, Ступайло Никита Фомич… Много добрых казаков! И ордена, и медали им вручаются самые разнообразные – всех ступеней и степеней – в соответствии с двухтомным «Перечнем казацких орденов, медалей и знаков доблести».

Притомившись, генерал откинулся на спинку кресла и стал ждать обеденного перерыва. Папку «Важное» он решил оставить на послезавтра. Он частенько так делал – и ещё ни разу не облажался.

Обедать они ходили, как правило, вдвоём с Санычем Морозовым, иногда прихватывая их общего ординарца – подхорунжего Зябликова. Поблизости от Администрации как раз находилось несколько кафе, шаурмичных и рюмочных.

Ординарец Вадимка Зябликов был из той знаменитой команды казаков, которая несколько лет назад летала в Арабскую Республику – на помощь ихнему Аспиду гонять бармалеев. «Доблестная Сотня» – так прозвали их в народе, хоть на самом деле их было количеством меньше. Об этом памятном героическом событии Вадимка с гордостью носил соответствующий нагрудный знак. Подхорунжий частенько вспоминал те славные боевые денёчки и делился с генералами подробностями арабских приключений.

А начиналось, надо сказать, всё не очень хорошо. Высокопоставленные казаки в Москве долго добивались разрешения отправить свой ограниченный контингент на помощь федеральным воякам в Арабскую Республику. От них долго отмахивались. Потом одна бабка в престижном столичном гадальном салоне нагадала, что пришло времечко. Звёзды сложились, Меркурий запрыгнул в Третий Дом, а Марс на подъёме. Подавайте, мол, очередное прошение. Подмазали кого следует, подали прошение – и точно! Челобитная была благосклонно рассмотрена и удовлетворительно удовлетворена!

Пришла срочная депеша – свистать всех наверх, собирать сводный отряд лучших из лучших казаков! Жарко тогда пришлось, точили шашки, скребли с песочком котелки для обмывания наград. Жёны ревут, казаки не просыхают… Матерь божья! Но собрали всех, загрузили с манатками в кузов самосвала и в сопровождении двух ГАИшных машин с мигалками отправили почти за 300 вёрст к ближайшему военному аэродрому.

Тут-то и вышел казус. На месте проснувшиеся казаки наотрез отказались лезть через задний проход в нутро транспортника. Оказалось, практически никто из них никогда не летал на самолёте. Они думали, что поплывут на корабле. А когда им сообщили, что это быстро, напрямки, через Чёрное море, их вообще обуял ужас. Назревал бунт, плавно переходящий в саботаж, дезертирство и мятеж.

Положение спас главный казак из Москвы, маршал казачьих войск Шульгиани Борис Моисеевич, честь ему и хвала. Тонко понимающий казачью душу, он срочно связался по Скайпу с бунтующими казачками. Аэродромной обслуге Борис Моисеевич распорядился шементом притащить канистру спирта, сам перед экраном набуровил себе чарку французского пойла и обратился к испуганным казакам с речью.

Он пообещал, что через три часа, по прилёту, каждый из казаков получит Наградной лист на Почётный знак Аэрокосмических Сил, причём разработать дизайн этого нового уникального Знака поручается им самим. Они станут первыми в истории людьми, получившими такую награду. Казаки повеселели, выпили на посошок и стременную – и пошли на погрузку в самолёт. Мятеж был подавлен в зародыше. Долетели благополучно, по пути прикинули дизайн Знака – там была и крутая дуга, символизирующая орбиту, и знаменитое гагаринское «Поехали!», и много ещё чего символично-космического. Первые пробные чеканки Знака делали прямо в самолёте при посадке. Долго ли умеючи…

– Посетитель с прошением! – доложил, просунув лохматую голову в дверь, ординарец.

– Давай.

В кабинет вошёл седой как лунь старичок, директор и смотритель местного Краеведческого музея Ниязев Никанор Арсентьевич, потомственный казак.

«Да, сильно сдал последнее время, – с грустью отметил про себя генерал. – Доконала его эта история с шедевром».

Семеня и шаркая, старичок с чемоданчиком прошёл к столу и горестно вдохнув, стал выкладывать кипы бумаг.

– В Москву, в Москву опять, Иван Денисович, надоть. Вот, бумаги собираю, к самому замминистра тяжёлого и среднего станкостроения Жиркову собираюсь. Мне шепнули, что он может помочь, как бывший олигарх.

История, с которой была нужна помощь бывшего олигарха, длилась уже второй год. История криминально-детективная с налётом мистики.

Была в станичном краеведческом музее одна картина. Дрянь, честно говоря, картинка, холст размером чуть больше папки для бумаг, за инвентарным номером 625-21. Проходила она как творение неизвестного художника под названием «Степь весной или Лазоревый цветочек». Невзрачный такой пейзажик: линия горизонта, мутное небо без облаков, серо-бурая степь и жёлтые и красные пятнышки – надо полагать, цветущие тюльпаны.

Когда и как холст попал в музей, никому неведомо. Долгое время он вообще валялся в запаснике, на чердаке, потом висел в предбаннике музея – мимо него проходили тысячи людей и внимания не обращали. Потом холст повело, и решили заменить подрамник, натянуть заново. Вот тут-то и обнаружилась подпись художника. Карандашом, с обратной стороны холста, в самом углу, закрытая подрамником. Витиеватая такая подпись, неразборчивая и выцветшая. Но ушлый директор музея Никанор Арсентьевич разобрал, что это подпись самого Мутина, всемирно известного русского художника-передвижника, картины которого украшают все большие музеи мира, прославившегося своими кутежами в Париже!

Все газеты и телевизоры трубили о найденном шедевре. Стоимость его оценили примерно в 20 миллионов долларов. Что тут началось! Картину перевесили из предбанника в отдельную залу, самую большую. Здание по периметру круглосуточно охраняла Гвардия, во дворе стоял БТР с пулемётами. Жаждущий высокой культуры народ валил круглосуточно со всей страны. Две захудалые гостиницы станицы срочно пристраивались и расширялись. Кафе и рестораны ломили рекордную выручку. От репортёров всех мастей не было отбоя. Никанор Арсентьевич ходил гоголем и купался в лаврах.

Но тут в одном федеральном ток-шоу нарисовался один старикан, троюродный родственник потомков великого художника Мутина, и напрочь развенчал шедевр. И почерк не тот, и палитра, и сроду Мутин ни одну картину не подписывал с обратной стороны, да и вообще подпись не его. Брым-с…

А туроператоры уже маршруты изменили и дорогущую сигнализацию в музей протянули… Реальная цена этой мазни – один раз пожрать в ресторане не хватит. Туристов и любителей культуры как бабка отшептала. Уже собирались снять Гвардию с охраны, тем более толку от них как от козла молока – только пьянствуют, дерутся с посетителями и вообще беспорядки нарушают.

Но тут в вечернем прайм-тайме выступил академик искусствоведческих наук, непререкаемый авторитет Альпергейцер Адольф Николаевич и за два часа с точностью доказал, что картина – несомненно Мутина. Вскорости арестовали того троюродного старикана. Оказалось, что к Мутину он никаким боком не родственник, а наоборот – беглый зэк, весь в наколках с головы до ног: купола там, профили вождей, ангелы и оскалы разные… Вязали его и раздевали прямо в прямом эфире специальные сотрудники-мордовороты, чтоб никому неповадно было.