Хозяйка старой купальни

Полина Верховцева

Хозяйка старой купальни

Глава 1

Я сделала глубокий надрывный вдох и открыла глаза.

Бревенчатый дом с высоким потолком, деревянная мебель, большое окно, возле которого массивный стол. За ним сидит усатый мужчина в темно-бордовой мантии и с серьезным видом перекладывает пожелтевший листы.

Перед ним на лавках замерли в ожидании какие-то люди: тощий мужичонка с седыми волосами, едва прикрывающими плешь; дородная женщина, то и дело кокетливо поправляющая крупный цветок в затейливой прическе; двое молодых, но неприятных на вид мужчин и девица с капризно надутыми губами.

Я сидела позади всех, в самом дальнем ряду, привалившись спиной к шершавой стене. Сил не было, в голове туман, сквозь который с трудом пробивались одинокие мысли.

Где улыбчивый врач, который приходил ко мне в последние дни? Где белая палата и писк приборов? Куда делась горечь лекарств и ни на миг не прекращавшаяся боль?

Где я? Кто я?

Мои прежние воспоминания смешивались с новыми, чужими и в то же время пугающе родными. Я уже не Марина Ларина, доживающая свои последние дни в больнице, а просто Мари – дочь портного Томаса. Это он как раз сидел в первом ряду, время от времени нервно почесывая лысину. Он давно уже ничего не шил, променяв любимое дело на бутылку, его руки потеряли сноровку и тряслись. А ведь когда-то к нему выстраивались очереди из модниц.

Бабища рядом с ним – моя мачеха Фернанда. Злая, жадная ведьма, жаждущая прибрать к рукам все, включая мое скудное наследство. Двое парней и девчонка – ее дети от первого брака. Стен, Гарри и Таша. Мерзкая троица, достойная своей матери.

Они живут в доме моего отца, едят за его счет, тратят то, что он скопил за всю жизнь, и ни в грош его не ставят. А отец слишком слаб, чтобы отстоять свое мнение и защитить меня. Стоило ему только подать голос и возмутиться, как Фернанда тут же подливала ему пойла, и после пары чарок отец уже не помнил ни обид, ни того, что у него есть дочь.

Мари тоже была слаба. Не от рождения, а потому что мачеха и ее подпаивала. Планомерно травила, мечтая избавиться от лишней обузы и препятствия к единовластному владению домом и всем, что было у папеньки. Каждый день заставляла глотать горький чай, от которого шла кругом голова и хотелось спать. От ядовитых настоек мысли путались. Порой Мари забывала свое имя и не могла связать и пары слов. Не в силах противостоять мачехе и ее подлым отпрыскам, она угасала и подходила все ближе к краю, пока не настал сегодняшний день.

И тогда появилась я… Жадная до жизни, счастливая от того, что больше нет боли, и дико благодарная судьбе за второй шанс.

Тем временем усатый мужчина, сидящий за столом, заговорил:

– Меня зовут Кеннот Вилс. Сегодня я собрал вас всех, чтобы огласить последнюю волю Эммы Бран – родной сестры Томаса Брана.

Папенька с утра не пил ничего крепче чая, поэтому тяжко вздохнул, вспоминая свою старшую сестру. Теткой она была странной: высокой, сухой, словно жердь, седой с двадцати лет. Характер у нее был тяжелый и по-мужски требовательный, поэтому замуж она так и не вышла, детьми не обзавелась, и единственным наследником оказался мой отец.

Что не могло не радовать Фернанду. От нетерпения она елозила по лавке, и ее сытые, раскормленные телеса перекатывались под блестящим атласом. Рядиться она любила в яркое и считала себя женщиной сочной и аппетитной. А окружающим не хватало смелости указать на ее вульгарность – со скандальной Фернандой предпочитали не связываться: как начнет орать, так не отвяжешься.

– Готовы ли вы выслушать и принять ее волю?

– Да-да, – мачеха быстро закивала, и все ее подбородки дружно дрогнули и пришли в движение, – готовы.

– Дом в Ривер-Холле достается Томасу Брану. Дом на берегу озера Ван так же достается Томасу Брану. Участок возле горы Холлирдан – тоже ему.

– Святая женщина. – Мачеха, с трудом переводя дух от восторга, прижала руку к внушительной груди.

Шутка ли, сразу два дома да участок пришли в ее жадные лапы! Наверняка она уже подсчитывала, сколько денег выручит от продажи и как хорошо будет жить со своими великовозрастными детками не работая и ни в чем себе не отказывая. Отца она в расчет не брала, меня – тем более.

Усатый тем временем перечислял мелочи вроде антикварной мебели и украшений, которые тоже переходили к отцу. Даже собака и та ему досталась.

И все-таки Фернанда ждала не этого.

– Переходите, пожалуйста, к ее накоплениям. Наверняка у бедняжки имелись депозиты в банке и немалые.

Усач нахмурился и перевернул лист.

– Про накопления нет ни слова.

– Как же? Куда она все подевала? Как… – Мачеха побагровела от гнева, но кое-как взяла себя в руки. – А что с делом всей ее жизни? Про него она не забыла?

Что за дело – никто из нас не знал. Известно было только то, что Эмма много работала на саму себя и зарабатывала прилично.

– Вы про Алмазные водопады?

– Алмазные водопады, – благоговейно выдохнула мачеха, тут же забыв о пропавших накоплениях.

– Да, они указаны в завещании и, согласно последней воле хозяйки, переходят… – он немного замешкал, ища нужную строчку, – переходят к ее племяннице Мари Бран.

И тишина…

Кажется, мачеху парализовало. Ее сыновья гневно шевелили ноздрями, а дочка еще сильнее надула губы, а потом и вовсе выдала брезгливое:

– Да какая она наследница? Умом уже давно тронулась.

– Таша! Не смей так говорить про сестру! – картинно возмутилась Фернанда, метнув предупреждающий взгляд на доченьку, а потом обернулась к усатому и заискивающе произнесла: – Понимаете, Мари… бедняжка… неизлечимо больна. Неведомая хворь поразила ее тело и не пощадила рассудок. Я ухаживаю за ней, и каждый день сердце кровью обливается, когда вижу, как она мучается…

Вот зараза.

– Да все в порядке со мной, маменька. Не переживайте, – бодро произнесла я, поднимаясь с лавки, – где подпись ставить?

Родственнички вытаращились так, будто увидели привидение. Фернанда аж подавилась и начала хватать ртом воздух, как большая рыбина, попавшая в сети. Воспользовавшись их замешательством, я подскочила к столу, выхватила у усатого ручку и поставила подпись напротив Алмазных водопадов аккурат в графе «Получено».

– Не смей! – взвизгнула мачеха дурным голосом, но было уже поздно.

– Подпись поставлена, – безапелляционно заявил усатый, – принята и закреплена магическим соглашением.

– Сотрите немедленно! Она не имела права подписывать! Это нее ее!

– Согласно завещанию – ее. Все законно.

Фернанда побагровела. В ее маленьких злобных глазках, нацеленных на меня, сверкало обещание стереть в порошок. У меня аж мурашки по спине побежали. С нее ведь станется – отравит или в реке утопит. А дорогие братья так и вовсе живьем закопают и не поморщатся.

– Могу я сразу свое завещание составить? – по-деловому поинтересовалась я.

– Это ваше право.

– Тогда записывайте. Завещаю все своим детям. Если на момент моей кончины таких не будет, то пусть Алмазные водопады перейдут во владение… детского приюта.

На пергаменте проявились зачарованный буквы, и я поставила еще одну подпись, закрепляя свое решение. Теперь даже если мачеха или ее отпрыски решат от меня избавиться – не видать им ни алмазов, ни водопадов.

Фернанда тоже это поняла:

– Мерзавка! Что творишь? – вскочила она на ноги. Да так проворно, что лавка вместе с папенькой завалилась набок. – По миру нас пустить надумала?!

– Ну зачем вы так, матушка? У вас два дома, участок и антикварные стульчики, – ласково произнесла я, – с голоду точно не помрете.

На этом оглашение завещания дорогой тетушки Эммы завершилось, а я вот так получила шанс на новую жизнь, а заодно стала обладательницей внезапного наследства в виде таинственных Алмазных водопадов.

Глава 2

– А ты пешком! – грубо оттолкнула меня Фернанда, когда я попыталась забраться в телегу следом за остальными. – Мест нет!

Мест было полно! Но не для Мари.

– До деревни далеко.

– Ничего, дойдешь, – фыркнула мачеха и приказала вознице: – трогай.

Телега, запряженная двумя гнедыми, дернулась, и с натужным скрипом тронулась с места. Братья от меня отвернулись, Таша показала язык, а папенька сделал вид, что его очень интересуют мозоли на собственных ладонях. Помощи от него можно было не ждать. Когда Фернанда злилась – а сейчас она очень злилась, – он старался притвориться ветошью и не привлекать к себе внимания.

– Ну и ладно, – пробухтела я глядя, как телега удалялась, заметно накренившись в ту сторону, где сидела Фернанда, – прогуляюсь.

Лучше уж самой, на своих двоих, чем с этой семейкой. Тем более мне было о чем подумать.

Всю дорогу я копалась в воспоминаниях Мари. Интересного мало – в основном, незаслуженно обидное, от сводных братьев сестер и мачехи. Бедная девчонка, это же надо было так ее заморить, чтобы ничего хорошего в памяти не осталось! Жалко ее стало. Славная она была, добрая. Не то что я… мерзавка такая, посмела обобрать бедняжек.

Прогулка до деревни заняла несколько часов, но я получила от нее ни с чем не сравнимое удовольствие. Словами невозможно передать, какое это счастье, когда шагаешь на своих двоих, здоровая, бодрая. Нигде ничего не болит, и над головой не занесен дамоклов меч. А кругом природа, птицы поют, шмели жужжат!

Увы, моя счастливая физиономия не понравилась мачехе.

– Еще улыбаться смеешь? – завизжала она, едва я перешагнула порог. – Воровка! – Схватив за шкирку, она потащила меня в чулан. Швырнула в него, как щенка, дверь захлопнула и, звякнув щеколдой, зло прошипела: – Ужина не получишь!

Она неоднократно наказывала так бедную Мари, и если бы не жители деревни, которые знали о существовании девушки, и вовсе бы сгноила ее в душном чулане.

Свет пробивался только через щели в двери, но постепенно глаза привыкли, и я смогла рассмотреть скудную обстановку. В одном углу грязные грабли и лопаты, в другом мешки, набитые старым шмотьем. На них я и расположилась. Вполне себе удобно, если не обращать внимания на пыль, от которой слезились глаза и свербело в носу.

Чулан находился как раз напротив кухни, и вскоре до меня донеслись аппетитные ароматы и стук ложек по тарелкам. Сквозь узкую щель я могла видеть, как семейство ужинало, жадно уплетая тушеную картошку с мясом.

В животе жалобно заурчало, а потом накатила страшная усталость. Я на минуточку прикрыла глаза и тут же провалилась в сон. Снилось мне море, бескрайние леса и свежий ветер, приносящий брызги водопада. Потом и сами водопады увидела. Они так сияли на солнце, что и правда казались алмазными. А еще мне чудились переливчатые голоса, которые манили сладким шепотом:

– Иди к нам. Иди. Мы ждем тебя.

Я бы и рада отправиться в путешествие, да кто бы меня отпустил. Во сне стенки чулана начали двигаться навстречу друг другу, сжимая пространство. Оно сначала превратилось в узкий лаз, потом в собачью конуру, а затем… в больничную койку. Я снова была прикована к аппаратам, и мерзкий писк отмерял секунды моей жизни. Так страшно стало, что я проснулась, едва не свалившись с мешка на грубый дощатый пол. Быстро проверила себя, пощипала для верности и только после этого успокоилась – все на месте: и мое новое тело, и чулан.

Снаружи было уже темно. Я тихо поднялась, приложила ухо к двери и прислушалась. В доме стояла тишина – все спали, а значит пришло время Мари. Был у нее один секретик…

Я нащупала справа на стене небольшой крючок и намотанную на него ниточку. Размотала ее и, аккуратно перехватываясь пальцами, потянула. Послышался едва различимый щелчок, и щеколда на двери открылась. Бесшумно отворив дверь, я вышла в коридор. Дом был погружен во тьму и тишину, поэтому на цыпочках, стараясь не скрипеть половицами, я отправилась на поиски еды. С аппетитом у молодого тела все было в порядке. В животе сердито урчало, и пить хотелось. Я пробралась на кухню, достала из ящика хлеб, из подпола моток колбасы да кругляш сыра. Сделала себе внушительный бутерброд и запила его яблочным квасом, который Фернанда хранила в больших бутылях под окном. Стало лучше.

И только я насытилась, только расслабилась, как за спиной раздалось хриплое:

– А ну брось!

Я бросила остаток бутерброда на пол и подняла руки кверху:

– Сдаюсь.

Тишина… а потом как захрапело… С опаской оглянувшись, я поняла, что та груда барахла, которая валялась на топчане в углу кухни, – это папенька. Фернанда снова напоила его до потери пульса и выставила из спальни.

– Да чтоб тебя! Такой бутерброд испортила!

Я подобрала остатки и выкинула их в окно, чтобы замести следы преступления. Папане сунула под голову свернутую кофту, а сама отправилась в тот закуток, который был камерой… то есть комнатой Мари.

Обстановка там царила убогая: стояла узкая кровать от стены до стены, шкаф без дверец да стул. Окно имелось, но без штор. Поэтому луна нагло светила внутрь. Я пощупала тонкий слежавшийся матрац, плоскую подушку, пахнущую прелым сеном, и сокрушенно покачала головой. Бедная Мари. Жить вот так… Шкаф сиротливо темнел пустыми полками. Пара застиранных до невозможности нательных рубах, старые платья да серые грубые чулки – вот и все наряды.

– Мда…

Я думала собрать сумку перед побегом, но придется отправляться в путь налегке.

И тут в ворота постучали:

– Хозяйка, открывай!

Не успела я охнуть, как раздалась тяжелая поступь мачехи. Меня аж пот холодный прошиб, когда она прошла мимо моей комнаты, ворча под нос:

– Приехал наконец-таки!

Пока она выходила во двор да кому-то отпирала калитку, я успела прошмыгнуть в чулан и запереться. Приникнув глазом к щели, я увидела, как следом за Фернандой в дом вошел ее брат Эрнест. Среднего роста, с пузом, похожим на барабан, и короткими ногами. От него всегда пахло по́том и огуречным одеколоном. Голова светила смачной лысиной, зато темные усы густо топорщились.

– Зачем вызвала в такой спешке?

– Дело есть. – Фернанда оглянулась, бросив сердитый взгляд на чулан. Хоть видеть меня она не могла, я все равно отпрянула.

– Пфф, для работы других дураков ищи.

– Да ты не ворчи раньше времени. Дело-то хорошее, понравится тебе.

– Работать не стану!

– А жениться?

Эрнест нахохлился:

– Если думаешь подругу свою страшную мне подсунуть, то даже не мечтай. Я женюсь исключительно на красавице, скромнице, девственнице с приданым.

Бедная девственница…

– На падчерице моей женишься. На Мари.

Бедная Мари…

Черт, я же за нее!

– На Мари, – он хмыкнул, предвкушающе разглаживая усы, – на Мари можно.

– Нужно! – припечатала Фернанда. – Завтра с утра придет староста и поженит вас.

– Так сразу? А застолье?

Мачеха скрипнула зубами:

– Будет тебе застолье. Ты, главное, женись и ребенка ей сразу заделай. Справишься?

– Обижаешь, сестрица. – Он звонко похлопал себя по раздутому пузу. – Во мне сил мужских немерено. Не слезу с нее, пока не понесет.

О боже…

Когда я завещала все своим детям, о таком повороте и не думала. Вот это накладочка.

Оказывается, времени у меня совсем нет. Бежать надо прямо сейчас! Только как? Мачеха со своим мерзким братом никуда не спешили. Сидели за столом да брагу попивали, размышляя о сладкой жизни, которая их всех скоро будет ждать. А потом, прежде чем уйти спать, предусмотрительная Фернанда на всякий случай подвинула тяжелый сундук к двери чулана и заблокировала мне единственный выход из западни.

Глава 3

Права на ошибку не было. Если не справлюсь – быть мне женой гадкого Эрнеста и носить маленьких эрнестят. А это совсем не та судьба, о которой я мечтала. Надо действовать на опережение.

Мачеха проснулась, едва свет пробился сквозь давно не мытые мутные окна. А я проснулась еще раньше. Всю ночь провела как на иголках, лишь изредка проваливаясь в тревожный сон. Думала, не высплюсь и буду как ватная, да куда там! Энергия била ключом, аж подкидывало от желания сделать хоть что-то.

Привычно приникнув к щели, я наблюдала, как Фернанда, покачивая внушительными бедрами, неспешно перемещалась по кухне. На ней был длинный розовый халат, усиливающий сходство с поросенком, и такая же розовая кокетливая сеточка для волос. И тапки с помпонами. Тоже розовые.

Настроение у матушки было прекрасным. Мурлыкая что-то себе под нос, она достала два чайника. В оба сыпанула заварки из жестяной банки, а в тот, что поменьше, добавила еще пару щепоток порошка из маленького холщового мешочка.

Если она напоит меня этой отравой, то все пропало! Надо было что-то делать, а я не могла даже из чулана выйти! Сколько ночью ни пыталась, а сдвинуть тяжелый сундук так и не смогла.

Фернанда добавила в оба чайника кипятка и покинула кухню, но не прошло и пяти минут, как вернулась. И направилась сразу к моему чулану.

Я едва успела отскочить к мешкам и плюхнуться на них, изображая спящую, как послышался скрежет отодвигаемого сундука, щелчок щеколды и скрип двери. Свет бодро ворвался внутрь, и в его лучах взметнулись клубы многолетней пыли.

– Подъем, лежебока! – приказала мачеха, швырнув в меня какой-то сверток. – Переодевайся.

Я для вида зевнула и сонно похлопала глазами, изображая сонливость:

– Что? Уже встаем? Зачем переодеваться?

– Рот закрыла и сделала, как сказали, – рявкнула Фернанда. Потом с гнусной ухмылкой добавила: – День сегодня у тебя особенный. Счастливый, – и, довольная своей шуткой, рассмеялась.

Я же покорно подтянула к себе сверток. Внутри оказалось голубое платье. Простенькое, но гораздо лучше того, в котором я была. Чулки летние – чистые и даже без дыр на пятках. Легкие ботиночки.

– Поторапливайся! Вернусь через десять минут – чтобы готова была, иначе высеку.

С этими словами она развернулась и ушла в свою комнату. Я выждала ровно минуту и бросилась бежать, надеясь выскочить из дома, но входная дверь оказалась заперта на ключ, а самого ключа не оказалось на месте.

– Проклятье!

Вылезти через окно я бы не успела – там такие щеколды, что ногти сорвешь, пока открываешь, и скрипа на всю избу будет, а задний вход наверняка тоже заперт. Поэтому я сделала единственное, что было в моих силах, – поменяла содержимое чайников. Теперь в том, что предназначался мне, был просто чай, а в том, что для остальных, – дурманящий отвар. На всякий случай сыпанула туда еще пару щепоток из мешочка, который мачеха даже не потрудилась убрать.

Время поджимало. Я едва успела натянуть платье да ботинки прямо на голую ногу, когда раздался зычный голос Фернанды:

– Готова?

– Почти, – прошипела я, путаясь со шнуровкой на груди.

– Курица бестолковая, – она отпихнула мои руки и сама принялась затягивать завязки, грубо дергая и причиняя боль, – ни черта сама не можешь. Глаза бы мои на тебя не смотрели. Причешись хоть! Позорище.

Про свадьбу не сказала ни слова. Если бы я не слышала ночной разговор, то ни за что бы не догадалась, какой сюрприз меня поджидал.

Стараясь не выдать волнения, я приготовила на всех завтрак и начала накрывать на стол.

– Поставь еще один прибор, – приказала Фернанда.

– У нас гости?

– Молча!

Я добавила еще одну кружку, ложку и ложку. Теперь их стало шесть – для мачехи, троих ее деточек, брата и моего папани. Мне за общим столом есть не полагалось, потому что, по словам Таши, у нее от одного моего вида аппетит портится и кусок в горло не лезет. Поэтому я должна была сидеть в углу, на топчане. Вместо стола – старая колченогая табуретка, шатавшаяся из стороны в сторону.

Я и рада была. Есть рядом с этой семейкой – то еще удовольствие.

Тем временем дом ожил и наполнился голосами. Проснулись братья, гадкая сестрица, папенька бухтел где-то в коридоре. Вскоре все они приползли к столу, а последним появился Эрнест.

– А вот и я! – произнес он таким тоном, будто сам король заявился к нам.

Стен и Гарри дядюшку недолюбливали, поэтому недовольно переглянулись. Таша тоже была не в восторге, поэтому пробухтела глухое «здрасте» и отвернулась. И только отец обрадовался, увидев в шурине собутыльника.

Эрнест важно прошел к своему месту, уселся, положил локти на стол и уставился на меня масляным взглядом. Хотелось взять поварешку и хорошенько приложить ему по лысине. Едва сдержалась!

– Хороша девка, – наконец выдал он, смачно причмокнув, – худовата, но не беда. Откормлю…

– Эрни! – перебила его Фернанда, выразительно дернув бровями, – еще не время.

Он ухмыльнулся, мерзко облизал мясистые красные губы и, многообещающе подмигнув, подтянул ближе тарелку.

– Что встала? Чай разливай!

Я не скупилась. Каждому плеснула побольше заварки и с замиранием сердца наблюдала, как они пили. Все, кроме братьев. Эти, увы, к чашкам не притронулись и вместо чая потребовали воды.

– Что уставилась? Свое пей! – Фернанда зло сверкнула глазами. – До дна!

Я покорно выпила. Хороший чай, вкусный, с мятой.

Когда моя кружка опустела, мачеха удовлетворенно кивнула, уверенная в том, что все идет как надо и совсем скоро я опять превращусь в безвольный овощ. Чтобы не вызвать подозрения, спустя некоторое время я начала сонно зевать. Даже ложку с грохотом уронила на пол, якобы не удержав в ослабевших руках.

Вскоре раздался стук в окно.

– А вот и староста! – встрепенулась мачеха и, вытащив из лифа заветный ключ, побежала открывать.

– Зачем нам староста? – удивленно спросил Гарри, но ему никто не ответил.

Эрнест только сел ровнее, выпятив впалую грудь, и залихватским жестом поправил усы. А потом и вовсе обнаглел. Улучив момент, когда я проходила мимо с грязной посудой, взял и отвесил шлепок по мягкому месту. Я чуть не вмазала в ответ, но сдержалась. Вяло пожала плечами и дальше пошла, будто ничего и не заметив. Папенька все видел, но снова смолчал – похмельем мучился, тут уж не до дочери и ее проблем. Я скрипнула зубами и отошла подальше от стола. Сердце гремело, как пулемет.

Староста уже пришел, а эти еще и не думали засыпать! Если так и дальше пойдет, то все пропало – даже если я буду изо всех сил сопротивляться, против всей семейки мне не выстоять.

– Что это значит? – грозно спросил Стен, когда в кухню вернулась Фернанда в сопровождении румяного старосты.

– Праздник у нас. Маришка замуж выходит.

Братья переглянулись, потом один из них подозрительно поинтересовался:

– За кого?

– За дядю вашего! Иди сюда, Мари.

Ноги приросли к полу. Я не могла сделать ни шага. Мне даже не надо было притворяться заторможенной.

Когда же вы все отрубитесь?!

– Почему за него? – возмутился второй сын. – Почему не за…

– Потому что любовь у них, – нетерпеливо перебила Фернанда. – Хватит вопросов. Пора начинать!

Очень уж ей не терпелось, чтобы ее боров-братец заделал мне ребенка.

Братья снова недовольно переглянулись. Что-то их не устроило в решении матери, поэтому они демонстративно поднялись из-за стола и ушли. Однако их уход никого не волновал.

Мачеха подскочила ко мне, схватила под руку и потащила к старосте. С другой стороны пристроился Эрнест. Между их рыхлыми телесами я была зажата словно в тисках. Вырваться – ни единого шанса.

– Приступайте к церемонии, староста! – Фернанда сдавила меня еще сильнее, лишая возможности нормально дышать. – Молодые сгорают от нетерпения.

В этот момент позади послышался звон посуды – это Таша упала лицом в тарелку.

– Дочка! – мачеха ринулась к ней, но едва сделала два шага, как повалилась на пол. От ее падения содрогнулся весь дом, и где-то во дворе тоскливо завыл пес и закудахтали перепуганные куры.

Следом стек с лавки папенька. Клубочком свернулся и, подложив ладонь под щеку, сладко засопел. Дольше всех продержался Эрнест. Медленно моргая, он обвел осоловевшим взглядом спящих родственников, икнул и начал заваливаться набок, утягивая меня за собой.

Глава 4

Я еле успела откатиться в сторону до того, как грузные телеса придавили меня к полу. Еще бы миг, и все! Погибла бы я позорной смертью.

– Что за грохот? – в кухню ворвался сначала Стен, потом Гарри.

Оба притормозили на пороге, удивленно глядя поле боя. Мачеха и ее братец заняли почти всю кухню. Эдаких два кита, выброшенных приливом на сушу. Таша размеренно похрапывала, пуская пузыри в тарелку.

Поскольку братья славились дурным характером и тягой к рукоприкладству, староста нервно прокашлялся и пискливым голосом объявил:

– Я ничего не делал!

– Ясень пень не делал, – хмыкнул Гарри, – это мамаша умом тронулась и чайники перепутала.

Видать, Мари считали совсем никчемной, раз даже не заподозрили в подмене.

– Хорошо, что мы не пили, – хмыкнул Стен.

– Хорошо, что староста так удачно пожаловал к нам в гости.