Одна тайная ставка

– Именно так. Вас что-то смущает?

– Меня восхищает ваша смелость и ваш подход. Вам бы расследованиями заниматься, а не чужими бицепсами.

Признаться, Крюков был не первым, кто давал мне подобный совет. Кажется, с подобным предложением успели выступить буквально все: начиная от моих коллег до давнего друга Кости, с подачи которого я, собственно, и оказалась сначала на юридическом факультете, а потом и в полиции.

– Вы сделали такой вывод за ту пару минут, что мы имеем удовольствие общаться? – удивилась я.

– Буквально в первую минуту. Дело в том, что в пятницу вечером мы с Анной Петровной не общались по вопросам нашего отдела, а уж более деликатным и подавно. Поскольку о моей личной жизни вы осведомлены, наверняка вам известно, что я женат. Моя супруга – прекрасная женщина, с которой я провел под одной крышей уже более двадцати лет. Неужели вы думаете, что я позволю кому бы то ни было посылать мне сообщения личного характера во внеурочное время? Я дорожу своей семьей.

«И именно поэтому сплю с Ефременко», – хотелось подытожить мне его монолог, но я промолчала. Признаться, двойные стандарты Крюкова близки мне не были.

– Похвально, – выдавила я, не сдержавшись.

– Хочу вас заверить, Татьяна Юрьевна, что если бы я знал хоть какие-то детали, которые могли бы помочь в поиске Анны Петровны, я непременно сообщил бы их, невзирая на собственную репутацию…

– И сохранность семьи? – уточнила я.

Крюков ухмыльнулся и покачал головой.

– Пожалуй, я бы взял у вас пару уроков.

– Могу предложить отличный комплекс на укрепление мышц спины – при сидячей работе она страдает в первую очередь.

– Мне скорее пригодились бы ваши советы по ведению допросов.

– В нашем городе начальство занимается в основном бумажной работой, а также дает указания и советы.

– Позвольте и мне дать вам совет. Не ищите причину исчезновения Анны Петровны в этих стенах. Вы правы, мы были несколько более близки, чем рядовые коллеги. На наблюдательность, в отличие от боли в пояснице, я не жалуюсь. Если бы были какие-то тревожные звоночки, я бы их заметил.

– И куда же вы предлагаете мне направить свое внимание?

– Не знаю, как принято в вашем городе, но у нас начальство выдает строго по одному совету в день, – улыбнулся Крюков и поднялся со стула.

Я следовать его примеру не спешила. Он подошел ближе и протянул мне руку. Выдержав его взгляд, я встала на ноги, обойдясь без его помощи. Даниил Альбертович распахнул дверь.

– Спасибо, что уделили мне время, – поблагодарила я.

– Будут вопросы, обращайтесь.

– Что, если они будут неудобными?

– Кажется, вы готовы рисковать.

Я прошла в глубь коридора, вышла на лестничную клетку и встала у окна. На улице шел мокрый снег, оседая на темном асфальте крупными хлопьями и тут же тая. Судьба Ефременко оставалась загадкой, ключей к которой у меня не было. Мне стало грустно: и за молодую кареглазую сотрудницу, и за весь этот отдел, который вынужден ее искать, и за себя. Казалось, что делать мне здесь совершенно нечего. В поисках Ефременко и так задействовано максимальное количество людей. При этом и саму Аннушку, и ее работу, да и весь город они знают гораздо лучше меня. Все, что я могла рассказать о нашем соседстве в вагоне поезда, я поведала. Ждать, что в памяти всплывет что-то еще? Глупо. Я тяжело вздохнула и тут же услышала знакомый голос:

– Ты чего здесь? – вопрошал Субботкин, который поднимался по лестнице, перешагивая сразу через две ступеньки.

– Не поверишь, задаюсь тем же вопросом.

– В смысле?

– Чем я могу быть тут полезна?

– Заскучала по дому?

– Скорее, по бурной деятельности.

– Это можем организовать. Предлагаю наведаться в квартиру к Ефременко.

– Сейчас? – удивилась я неожиданному предложению.

– Лучше после обеда, но им я легко готов пожертвовать.

Альтруизм Субботкина меня впечатлил, но в кафе по дороге на улицу Глинки, где жила пропавшая Анна, мы все-таки заехали.

Девушка снимала квартиру в панельной пятиэтажке. Нас интересовал средний подъезд. Прямо перед дверью сиротливо сидел серый кот, равнодушно на нас поглядывая. Виктор поднес брелок к домофону, и вскоре мы уже стояли перед дверью с номером тридцать.

– Наши, в общем-то, тут уже были, – предупредил он.

– Настя говорила.

Мы вошли в тесную прихожую. Прямо под ногами валялась груда уличной обуви, будто в квартиру наведалась толпа гостей и все разулись у порога. Все это были женские сапоги и ботинки. Возможно, хозяйка сама оставила их здесь в таком беспорядке, но не исключено, что постарались коллеги Субботкина. Если они искали что-то в обуви, то их усердием можно только восхититься.

К стене была прибита небольшая полочка. На ней стояло блюдце, в котором сиротливо лежал ключ. Рядом пара пластиковых карт из сетевых магазинов и простенькие серьги кольцами.

– Дорогие? – проследил мой взгляд Виктор.

– Обычная бижутерия. А вот на это ушла бы примерно половина моей зарплаты, – я подняла с полки флакон туалетной воды прямоугольной формы.

– Духи? – удивился Субботкин.

– Ага, ты не поверишь, сколько может стоить хороший парфюм.

Пузырек был почти полным, из чего я сделала вывод, что появился у Анны Петровны он недавно. Подняв округлую крышку, я вдохнула цветочный аромат. Из флакона повеяло ландышами и весной. Я попыталась вспомнить, как пахла Ефременко, сидевшая на соседнем кресле, но в памяти остался лишь едкий запах табака.

Виктору кто-то позвонил, и он вышел на лестничную клетку. Я сняла пальто, определив его на крючок поверх куртки цвета фуксии, и прошла в единственную комнату. Она была небольшой и плотно заставленной мебелью. Двуспальная кровать не застелена. На прикроватной тумбочке стоял крем для рук и круглый ночник, рядом с ним лежала вскрытая плитка шоколада.

Почти всю дальнюю стену занимал шкаф с зеркальными дверцами. Я открыла одну из них и принялась перебирать одежду Ефременко. Тщательно обследовав все содержимое, я убедилась, что наряда, в котором она возвращалась на экспрессе в пятницу, здесь не было. Я хорошо запомнила серую атласную юбку, которая обтягивала плотные бедра попутчицы. Выходит, домой Анна после поезда вряд ли возвращалась.

Я внимательно обследовала ящики комода, навесные полки и даже заглянула под ковер. Там, кроме пыли и крошек, ничего интересного не обнаружилось. А вот на подоконнике среди фантиков и старых журналов я нашла вырванный из блокнота листок. На нем был синими чернилами выведен номер телефона. На всякий случай я не только занесла его в свою записную книжку, но и сфотографировала на смартфон. Оглядевшись, я заключила, что самого блокнота, из которого позаимствовали бумагу для записи, рядом не наблюдалось.

Решив, что осмотр комнаты на этом можно закончить, я направилась в кухню. В этот момент на пороге появился Субботкин и виновато произнес:

– Свалился очередной труп на нашу голову. Надо ехать. Сама отсюда доберешься?

Я молча кивнула, а он протянул мне ключи от квартиры Ефременко.

– В отдел можешь не заезжать, отправляйся отдыхать. Завтра увидимся.

Виктор вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Только тогда я заметила на ней календарь на текущий год. Передвижное окошечко замерло на пятнице. Уже три дня его никто не перемещал.

– Где же ты, Аннушка? – обратилась я к коричневой поверхности двери и, не дождавшись ответа, отправилась в кухню.

Я поморщилась, как только открыла дверь, стеклянную вставку на которой пересекала огромная трещина. Пахло тут отвратительно. Источников смрада было сразу несколько: переполненная пепельница на подоконнике, гора немытой посуды в раковине и приоткрытая дверца под ней, где обычно находится мусорное ведро.

Я открыла холодильник. На меня сиротливо смотрели картонная упаковка с яйцами, заветренный кусок сыра и длинный огурец, покрытый пятнами плесени. На дверце стояли упаковка майонеза, пакет питьевого йогурта, начатый виски и бутылка лимонада. Либо Анна не увлекалась готовкой, либо возвращаться сюда в ближайшее время не собиралась.

На всякий случай я заглянула и в морозилку. Я ожидала увидеть там лишь слои льда и какую-нибудь залежавшуюся пачку пельменей, но, к моему удивлению, она была переполнена. С любопытством я стала одну за одной доставать из нее упаковки с замороженной цветной капустой, гавайской смесью и стручковой фасолью. Все они были невскрытыми. Это насторожило. Девушка жила одна и вряд ли была способна съесть содержимое целиком за один прием пищи. Впрочем, аппетиты у всех разные.

Я выкладывала замороженные продукты на обеденный стол и начала было подозревать Анну в приверженности вегетарианству, когда в недрах камеры показались плотные свертки неправильной формы. Так обычно хранят увесистые куски мяса или печени. И снова у меня возник вопрос: зачем хозяйке такой большой объем? Хотя не исключено, что девушка знала толк в романтических ужинах и с удовольствием готовила их тут для Крюкова. Представить в этой тесной кухне с двумя засаленными табуретками лощеного Даниила Альбертовича мне было весьма затруднительно.

Однако, если верить словам заместителя, в пятницу нежные сообщения она отправляла вовсе не ему. Значит, как минимум еще один мужчина имелся в жизни Анны Петровны. Вероятно, он-то и был мясоедом.

Я хотела было поместить все извлеченные овощи обратно в морозилку, но в последний момент решила все-таки полностью ее опустошить. Отчего-то фантазии на тему питания Ефременко и ее возлюбленных не на шутку меня увлекли. Я взяла в руки один из свертков и сразу заподозрила неладное: он был слишком легким для мяса. Как, впрочем, и для печени или рыбы. Зацепив краешек пленки, я начала ее разматывать. Добравшись до бумаги, я развернула и ее. Внутри лежали деньги, и их было много. Купюры будто специально не были сложены аккуратными стопками, а сформированы в нечто вроде фигуры затейливой формы.

Стоило признать, Ефременко знала толк в маскировке, хоть морозильное отделение холодильника – тайник достаточно очевидный. Даже я приняла свертки за мясо. Не приди мне в голову идея опустошить морозилку, я бы покидала туда пакеты с овощами, как, вероятно, уже сделали коллеги, побывавшие тут до меня, и закрыла дверцу.

Повторять манипуляции с остальными свертками я не стала, опасаясь за сохранность улик, если вдруг следствие сочтет находку важной. Я посмотрела на те купюры, что уже лежали на столе, и прикинула, что если девушка откладывала деньги с зарплаты, хотя бы третью ее часть, работать она должна была бы уже лет десять, что не очень-то вязалось с возрастом Ефременко.

Я вернула овощи в морозилку и опустилась на табурет. Субботкин уехал на труп, отвлекать его не хотелось, но сообщить о находке я была обязана. Решив немного с этим повременить, я отправилась в единственное помещение в квартире, которое не успела исследовать, – санузел. В крохотной квартирке он был совмещенным. Свет тут противно мигал, лампочку давно следовало заменить. Мужчины Анны Петровны вполне могли бы об этом позаботиться.

На стеклянной полочке над раковиной стояли несколько тюбиков с кремами, стаканчик с пастой и зубными щетками. Их было две. На коврике с длинным розовым ворсом лежала тонкая серебристая цепочка. Видимо, Анна не заметила, как обронила ее. Хотя не исключено, что это всего лишь неосторожность моих предшественников, побывавших сегодня в квартире. Я наклонилась, чтобы поднять украшение, а разогнувшись, задела висящие на двери брюки. Они упали на пол, и что-то тихо ударилось о кафельный пол.

Подняв штаны из черной синтетической ткани, я увидела под ними оранжевую фишку с белыми полосами на ребре. По центру значилось число пятьсот. Такие обычно используются для покера. Возможно, Ефременко играла у кого-то из друзей и случайно унесла вещицу в кармане брюк. По крайней мере, других подобных фишек или игральных карт я в квартире не обнаружила.

Вернув брюки на место, я вышла из ванной комнаты. Взгляд мой невольно упал на стопку банкнот, оставленных на столе. Я достала телефон и набрала номер Субботкина. Он не ответил. Уверенная, что вскоре Виктор перезвонит, я начала обследовать карманы верхней одежды Ефременко, которая висела в прихожей. Улов мой был не слишком интересным: помады, фантики от конфет, зажигалки, пустая пачка из-под сигарет, чек на туалетную бумагу и жидкое мыло, влажные салфетки и даже крышка от пивной бутылки.

Наконец на телефоне заиграла знакомая мелодия.

– Я тут кое-что обнаружила, – начала я без предисловий. – Наличность. Много.

– Ого, – присвистнул Виктор. – А наши, выходит, пропустили!

– Что делать-то?

– На путевку к морю хватит? – хохотнул Субботкин и тут же добавил: – Сейчас пришлю ребят. Дождешься?

– Конечно, вряд ли у вас много комплектов ключей от этой квартиры.

– Как и нормальных сотрудников, – невесело вздохнул он.

Ждать пришлось около полутора часов. Я уже начала скучать, когда наконец в домофон позвонили. Передав ключи и указав на место находки, квартиру Анны Петровны я покинула. На улице было темно и промозгло. Я огляделась, прикидывая, в какую сторону следует идти, меня интересовала автобусная остановка.

Район мне был незнаком, но общественный транспорт я нашла без особого труда. Впрочем, ни одного подходящего мне маршрута не было. Вскоре на перекрестке возник десятый автобус, и я вспомнила, что видела его возле дома Лазаря. Как ни странно, желания принять это за знак судьбы у меня не возникло. Я спокойно проводила громадину с грязными желтыми боками взглядом и обратилась к стоящей рядом женщине с просьбой подсказать, как добраться до нужного мне адреса.

Ехать пришлось с пересадкой в центре города. Проезжая мимо гостиницы, в которой совсем недавно ночевала, я вдруг подумала, что в квартире Глафиры Дмитриевны мне гораздо уютнее. Все-таки хозяин наполняет свое жилище особым образом. Вероятно, женщина была приятным человеком, как и ее внук.

Спустя час, сидя на диване в гостиной и глядя на черно-белое фото бабушки Субботкина на противоположной стене, я поймала себя на мысли, что хочу узнать о ней больше.

Прикинув, что подойдет для знакомства лучше: дегустация разрекламированных Виктором маринованных помидоров или поиск какого-нибудь старого фотоальбома, я остановилась на втором варианте. В конце концов, соленое на ночь вредно, а полистать карточки из прошлого если не полезно, то по крайней мере увлекательно.

На нижних полках серванта в гостиной я отыскала сразу три фотоальбома: самый яркий из них – с зелеными пальмами посреди тропического острова на обложке – лежал сверху. Я устроилась на полу и принялась перелистывать снимки. Тут были цветные карточки формата десять на пятнадцать, снятые на пленочный фотоаппарат. Я без труда узнала на них Глафиру Дмитриевну. Здесь она была значительно старше и крупнее, чем на старом портрете со стены, но все-таки вполне узнаваема.

Вот она в Сочи рядом с Зимним театром, тут же карточки с галечного пляжа. Наконец, Глафира Дмитриевна запечатлена в знакомом мне интерьере. На диване, где я только что сидела, женщина устроилась в обнимку с розовощеким парнем лет восьми. Я без труда узнала в нем Виктора. Субботкин попался мне еще на нескольких снимках: неизменно довольный и с аккуратно причесанными русыми волосами.

Мне всегда доставляло какое-то особое удовольствие смотреть на семейные снимки. Должно быть, оттого, что у меня самой никогда не было фотоальбома. Отец не фотографировался сам и никогда не снимал меня. Первая фотосъемка, и то групповая, случилась у меня уже в детском доме. Разумеется, получившиеся кадры сложно было отнести к семейным портретам. Поэтому сейчас, окунаясь в детство Субботкина, я будто восполняла внутри утраченную часть своего.

Следующий альбом в светло-серой обложке, стилизованной под кожу, содержал как цветные, так и черно-белые снимки. Здесь было много фотографий из поездок: похоже, Глафира Дмитриевна часто путешествовала. Впрочем, скорее это были командировки. Она, конечно, позировала возле достопримечательностей в модном когда-то пальто и высоких сапогах, но тут же попадались групповые фото из кабинетов в компании коллег и огромные снимки из аудиторий, а также на фоне фасадов учебных заведений с десятками студентов. Скорее всего, женщину приглашали провести лекции в разных учебных заведениях по всей России.

Бабушка Субботкина вела насыщенную жизнь, но вот мужчины рядом с ней я не видела. Фото ее мужа встретилось мне лишь в последнем альбоме. Пыльная коричневая обложка под бархат хранила в себе самое большое количество карточек и воспоминаний.

Тут я и наткнулась на выцветший свадебный снимок. Глафира Дмитриевна в скромном белом платье, с букетом то ли хризантем, то ли маргариток, под руку с усатым красавцем. На дедушку Виктор, как мне показалось, был совсем не похож. Мужчина попался мне лишь еще на одной малюсенькой фотокарточке, сделанной, вероятно, для паспорта.

В самом конце альбома стопкой были сложены несколько огромных снимков, их края выходили за пределы обложки, а потому изрядно потрепались. Все они представляли собой групповые фотографии со студентами. Глафира Дмитриевна была запечатлена на них в разные промежутки своей жизни: лет от тридцати до шестидесяти. Неизменно с красивой прической, идеальной осанкой и одетая с иголочки, будто сошла со страниц журнала прошлого века.

Бабушка Субботкина нравилась мне все больше, я даже поймала себя на том, что блаженно улыбаюсь, сидя на полу возле серванта и перебирая снимки. Ноги между тем стали затекать. Я принялась собирать фотокарточки, чтобы вернуть их в альбом. Очень хотелось принять более удобное положение где-нибудь в кухне за чашкой чая. В серванте я еще вчера заприметила шикарную чайную пару с розовыми пионами в зелени.

Взяв в руки последний оставшийся на полу снимок, я замерла. Лицо одного из студентов, стоящего в самом дальнем ряду, показалось мне смутно знакомым. Я поднесла фотографию к самому носу, но, поскольку качеством в те годы карточки не отличались, толку от этого было мало.

Высокий темноволосый парень со вздернутым подбородком на фотографа не смотрел. Взгляд его бездонных глаз был направлен куда-то в сторону. То ли он просто не успел взглянуть туда, куда следовало, то ли намеренно решил отличиться. Надо признать, ему удалось бы это без особого труда в любом случае.

Я поняла, кого напоминает мне красавец с фото: моего старого знакомого по детскому дому Ланселота Трегубова. Разумеется, это не мог быть он сам, но кто-то из его родственников – вполне. Сам он складывал легенды о своем происхождении. Вырос он в цыганском таборе, к которому прибился после побега из семьи. Родители его работали в цирке. Более того, отец по неосторожности убил мать Ланса во время представления чуть ли не на его глазах.

Я снова внимательно посмотрела на фото. Сходство с Трегубовым темноволосого юноши было очевидным. Судя по тому, что на снимке Глафира Дмитриевна была уже ближе к пенсионному возрасту, сделан он был лет тридцать назад, а значит, молодой человек с фотографии вполне мог быть отцом Ланса. Только в моем представлении работа в цирке мало сочеталась с получением высшего образования. Как правило, такие династии растут в цирковых опилках, перенимая опыт старших поколений.

Возможно, незнакомец, отводящий взгляд от объектива, приходится моему давнему приятелю совсем дальним родственником. Нельзя исключать и случайное сходство. Поговаривают же, что у каждого на Земле есть двойник, а то и несколько. Тем не менее все это не казалось мне совпадением. Более того, Ланса я уже неоднократно в этом городе встречала. Вероятно, с этими краями его что-то связывало.

Как бы то ни было, интерес находка у меня вызвала нешуточный, и я сделала фотографию снимка на смартфон. Качество и без того не самой четкой карточки пострадало, но меня это не особенно смущало.

Уже лежа на высокой постели Глафиры Дмитриевны, я взяла в руки телефон и снова принялась разглядывать незнакомца. Рост, волосы, форма носа: сходство было поразительным. Как жаль, что Субботкин не успел познакомить меня со своей бабулей при жизни. Возможно, она смогла бы приоткрыть завесу тайны, которая меня отчего-то так взволновала.

Ланселот был моей первой любовью, тогда мне казалось, что нам суждено быть вместе всю жизнь, но эта самая жизнь распорядилась совсем иначе. Он исчез, оставив в душе разочарование и рваные шрамы, которые, в свою очередь, сделали меня еще сильнее. Но юношеская влюбленность никогда не исчезает бесследно, даже если после бушующей страсти тебя окунают в пучину предательства.

Ночью мне снилось бескрайнее звездное небо, каким оно бывает в августе в сельской местности. Мы с Лансом валялись в траве и болтали. Беззаботные, юные, полные надежд. Стрекотали кузнечики, тихо шелестел в листве ветер.

Проснувшись от звонка будильника, я еще долго не могла отбросить воспоминания о сновидении. Картинка была слишком реальной, ведь подобные ночи действительно когда-то были в моей жизни. Тогда меня звали исключительно Тайной, а вера в возвращение отца была еще жива.

В отделении, куда я прибыла через час, царила будничная суета. Она быстро вернула меня с небес на землю. В кабинет Субботкина я заходила уже полностью готовой к трудовому дню, какие бы сюрпризы он ни приготовил.

Виктор сидел, склонившись над бумагами на столе. Подойдя ближе, я увидела, что перед ним разложены распечатанные на принтере снимки. Субботкин, поглощенный раздумьями, заметил мое появление не сразу.

– Привет, – поздоровалась я. – Вчерашний труп?

– Ага, – кивнул Виктор. – Неспокойно в городе год заканчивается.

– Когда-то было иначе?

– Пожалуй, нет, – ухмыльнулся он и перешел на интересующую меня тему: – Деньги изъяли. Ефременко их хватило бы на неплохую квартиру в центре нашего города.

– Если она спешно его покинула по собственной воле, непонятно, почему не забрала накопления с собой. Или это только малая их часть?

– Хотелось бы и мне это знать, а еще больше – как девушка чуть за четверть века от роду смогла столько накопить?

– Будучи госслужащей, – продолжила я его мысль.

– То-то и оно, учитывая, что ни во взяточничестве, ни в серых схемах ни разу замечена не была.

– Как я поняла, раньше она работала в другом районе.

– С ними уже разговаривали. Ничего подозрительного по ней у коллег нет. Да и не перевели бы ее к нам, будь в репутации темные пятна.

– Наследство? – предположила я.

– Скорее поверю в богатых спонсоров.

– Честно говоря, девушка не могла похвастаться сногсшибательными внешними данными, хотя мужчин иногда сложно понять, – размышляла я вслух. – Иногда клюют вовсе не на обертку.

– Да там и внутри не прорва интеллекта, что уж греха таить.

Так или иначе, Аннушка умудрилась скопить у себя в морозилке солидную сумму. Только распорядиться ею до своего исчезновения должным образом не успела.

– А не мог ли ваш Крюков способствовать ее обогащению? Судя по всему, человек он небедный.

– Живет хорошо, получше большинства из нас, – согласился Виктор. – Но ты не забывай, у него семья, двое детей, которых надо кормить и обувать. Разумеется, он мог помогать Ефременко материально. Те же духи подарить, которые ты в прихожей заметила. Но снабжать ее такими суммами? Весьма сомнительно.

– Он показался мне занятным товарищем, – призналась я. – И, честно говоря, мне сложно представить их вместе с Ефременко.

– Так они и не вместе, – усмехнулся Субботкин. – Я же рассказывал, она старательно подбивала к нему клинья. Он сдался, но это вряд ли выходило за рамки чисто животного инстинкта.

– Я вот к чему. Что, если их объединила вовсе не постель, а какие-то шкурные интересы? А доступный секс с ее стороны был лишь поводом сблизиться?

– Но что она могла ему предложить?

– Сама не знаю, – призналась я. – Но не отказалась бы просмотреть дела, которыми Ефременко занималась с тех пор, как перевелась в ваш район. Ну и узнать причину перехода не мешало бы.

– Дела ничем не примечательные, уверяю тебя. Но могу чуть позже собрать для тебя папочку на компьютере. А вот в соседний район можешь наведаться, ребята с тобой побеседуют, я предупрежу.

Шел мокрый снег, на улице была настоящая гололедица, и Субботкин, невзирая на свои заботы, взялся меня отвезти, а заодно и представить коллегам. Сопротивляться я не стала – подобное сопровождение поможет расположить их к откровенному разговору.

Виктор проводил меня в просторный кабинет на первом этаже и представил двум следователям. Михаил был добродушным на вид молодым мужчиной со светлыми волосами и смешными рыжими усами, а вот его коллега – мрачный накачанный здоровяк Григорий – выглядел угрюмым и чересчур серьезным. Впрочем, с обоими мы быстро нашли общий язык. Убедившись, что контакт налажен, Субботкин с нами простился, сославшись на срочные дела.

– Расскажите мне об Анне, что она за человек? – обратилась я сразу к обоим.

Вопрос поставил мужчин в тупик, они переглянулись, но никто из них не торопился отвечать. Тогда я решила конкретизировать: