Мел

Ася Бузова

Мел

Пролог

– Уходи. Оставь нас! – кричал шаман.

– Освободи! – вторили голоса.

Со всех сторон небольшого поселения звучали крики, мольба о помощи, вопли. Кто-то в ужасе забился в угол, не замечая горящие дома, которые моргали тлеющими глазами-окнами, печально полыхали, и были готовы вот-вот обрушиться, оставляя после себя тлеющие скрещенные палки. Поселение было окутано ужасом. Коллективный разум кричал о побеге, кричал убираться подальше отсюда, оставить бывшее жильё и мчаться стремглав куда-то далеко, спрятаться в чаще, роняя холодную испарину на горячую землю. Кругом творился настоящий, всепоглощающий хаос.

Шаман стоял в центре этой вакханалии и что-то шептал, иногда вскрикивал. Он абсолютно не замечал, или же, может быть, даже не мог видеть, что происходит вокруг. Старик был погружен в глубокий транс. Он что-то подвывал, иногда переходя почти в младенческий плач. Периодически шамана трясло. Голоса поселенцев, вторившие нужные слова, замолкли, люди кричали что-то неразборчивое, крутили головами, не в силах подняться с земли.

Старик остался один на один с неведомой силой, которая отравляла жизни простых людей, борющихся за выживание. Они и без того ежедневно сталкивались с нападениями диких животных и болезнями, что «косят» и «прореживают» их. Ныне стало так тяжело, что люди стали бояться выходить из своих жилищ, начался голод. Лишь несколько смельчаков ходили на охоту, но провизии катастрофически не хватало на всё поселение. Люди стали гибнуть от голода.

Миски с мутноватым содержимым, пучки дурно пахнущих растений, подожженных шаманом, и маленькое, неподвижное тельце, лежащее прямо в центре этого всего. Девочка не выдавала практически никаких признаков жизни, дыхание было поверхностным. То, что она ещё жива, выдавали лишь подрагивающие веки. Всё началось именно с неё. Первой, кого поразила на то время неизвестная ныне «болезнь», была именно она. Тогда поселение ещё не понимало, что над ними нависла настоящая опасность и угроза. Ребёнок потерял сознание во время игр с другими детьми, лекарь предположил, что девочка была укушена насекомым, яд которого заставил её кожу побледнеть, а глаза её сделались белыми, как снег, он передал её в руки шаману, с целью излечить ребенка. Но ни травы лекаря, ни старания шамана не помогали вывести ребенка из мёртвого сна. Шаман был подавлен, ведь беда пришла именно в его семейство. Девочка была дочерью его сына, погибшего несколько лет назад от падения со скал. Событие подкосило его, прибило к самому дну. Он всегда мог помочь, но не в этот раз. В этот раз всё было иначе.

Двое других детей, сестра с братом, которые играли с ныне еле живой девочкой не проронили ни слова с тех пор, как с подругой произошла беда. Те будто онемели и стали отрешёнными от всех окружающих людей, даже к собственной матери подходить не хотели. Та долго плакала, пытаясь прижать к себе двойню, что так с трудом удалось родить около семи лет назад. Их глаза стали какими-то мутными, чужими, пустыми. Несчастная мать всё всматривалась и всматривалась в их лица, но не находила ни знакомой черты, ни ответа. А что вообще могли видеть эти глаза? И видят ли они в привычном людям понимании?

Шаман всё повторял слова, которые ранее помогали избавлять племена от дурного знамения, но сейчас всё было тщетно. Его слова будто только злили «нечто», небо почернело, начиналась буря. Он водил руками над телом худенькой, истощенной девочки, но ветер становился всё сильнее.

– Это не демон… – прошептал на выдохе старик, выйдя из транса он огляделся по сторонам.

Старец наклонился к ребёнку, девочка была всё так же бледна и неподвижна. Он прижал её холодное тело к себе, маленькие ручонки повисли в воздухе. Скорбь и паника смешивались, трясли внутренности всё сильнее, немолодое тело знобило. Шаман очень бережно положил тельце на землю так, будто оно могло рассыпаться от любого неловкого движения, упал на колени и закричал:

– Забери же меня! Оставь её!

Телом шамана, и, тем более, его душой, завладеть было в разы сложнее. Только сам он мог позволить завладеть своими внутренностями, проникнуть в самое нутро, обволокнуть пустотой. Один его дух сильнее ста здоровых мужчин, но еще никогда старец не чувствовал себя таким беспомощным и бесполезным.

– Прошу, я готов… Оставь её, оставь их всех…– повторил он и широко распахнул руки, будто впуская «нечто» в свою душу.

Тотчас ветер стих. Шаман пошатнулся. Лежащая на полу девочка открыла глаза. Шаман улыбнулся и упал наземь.

Было это смертью, или чем-то большим? Перерождением? Шаман наконец всё понял, но ему вновь придется всё забыть, пройти это вновь и вновь, змея вновь поглотила свой хвост. Возможно, она глупа?

Люди, до этого мечущиеся в страхе, вдруг остановились, и повернулись в сторону девочки. Они заметили лежащего на земле шамана и отчаянно упали на колени, кто-то взвыл. Девочка попятилась, вскочила с широко расстеленной соломы. Ранее добрые, приветливые люди превратились в испуганных лишением помощи шамана тварей. Вдруг кто-то из толпы закричал:

– Она виновна! Она!

И толпа ринулась ребенку, что минуту назад лежал на земле, вокруг которого они же и дежурили, следя, чтобы девочка продолжала дышать. После гибели шамана никто и не подумал о том, что произошло чудо, и сотворил его шаман. Каждый считал девочку главным врагом, которого следовало изничтожить, сжечь, растоптать и смешать с пылью-золой. То, что отличается от обычного, привычного – всегда пугает. Но чего на самом деле стоит бояться?

ЭЙС

Шёпот, неразборчивый, с благоговением, раздражением и нетерпением. Какие-то люди в старых, сморщенных масках животных, которые, видимо, сделаны из шкур, костей и ссохшихся черепов. Мертвые птицы, много мертвых птиц. Запах гари. В какой-то момент это всё превращается в дикую вакханалию, шум от шепота, и рев скота сливается в единый звук, который просто разрывает голову изнутри. Это заставляет очнуться ото сна. Именно очнуться.

«Один, два, три…», – задыхаясь затараторил Егор, ведь не впервые всё это происходило. Практически каждое утро начиналось одинаково. Кто-то по утрам пьет кофе, или может чай, завтракает, или делает зарядку, а у Егора подобным «ритуалом» считается пробуждение от очередного кошмара. В ушах ещё шумело, и по телу пробежались мурашки. Егор глянул на настенные часы. Шесть утра, зима. Страх подутих, молодой человек часто поморгал, разгоняя остатки кошмара, мысли полегоньку стали собираться в кучку:

«Да… и будильник никакой тут не нужен», – подумал парень, и тут же, будто прочитав его мысли, телефон затрезвонил будильником, заведенным на 6:30. Егор ещё раз глянул на настенные часы, уличный фонарь так же освещал их, этот старый шестирёночный механизм, оставшийся от пожилых хозяев квартиры, ехидно и слегка противно тикал, оповещая о быстротечности жизни. В такой атмосфере позитивные мысли никак не могла проникнуть в голову, и Егор сморщил лоб, будто решая сложную математическую задачу.

«Чего? Куда делись пол часа?…». Егор округлил глаза и шумно выдохнул, сердце слегка ускоренно танцевало в груди. Скинув странность на собственную невнимательность, он привстал, оторвав тяжёлую голову от мягкой подушки. От начала приёма препаратов, которые, по сути, должны были помочь ему не видеть больше кошмаров, и не «болеть душой», как говорит его психиатр, прошло уже больше трех месяцев. Эффекта не было никакого, парню даже казалось, что всё усугубилось.

Если раньше его мучали только кошмары, и редкие ночные галлюцинации, то сейчас образовался вдруг новый интересный побочный эффект. Но вообще, Егор решил, что больше не пойдет к этому старому, странному врачу-психиатру, потому что складывается ощущение, что тот просто тянет с него деньги, а для студента 4 курса – это суммы немаленькие. Например, этот странный дед, стабильно, несколько раз за прием намекает, (хотя намеки были очень уж жирными) что от Егоровых недугов очень помогла бы йога. Надо ли говорить, что данный врач-психиатр так же является преподавателем йоги? Он, кстати, и коврики для йоги Егору предлагал, но у парня получилось вежливо отказаться. Егор вообще удивился, когда нашёл в интернете фото Альберта Викторовича, сидящего в позе лотоса, на фото каллиграфично было написано «Гуру йоги, достопочтенный Альберт Веричев». А удивиться этому было легко, ведь Альберт Викторович выглядел так, будто вот-вот развалится от легкого дуновения ветра, а на фото в интернете дед был способен свернуться в бараний рог. Немного поудивлявшись, Егор закрыл вкладку с страницей о йоге, и больше к психиатро-йогу так и не записался.

Егор уже настолько привык к кошмарам, что почти не обращал на них внимания, лишь было бы время отдышаться, и можно собираться на пары в универ, но, честно говоря, вот это «нововведение» с провалами во времени его напрягло. «Это всё стресс, да ваши эти гаджики (производное от слова «гаджеты»)», – твердит бабушка Валя, когда видит Егора.

«У нас сроду психов не было, не в кого тебе страдать!», – тараторит она, явно намекая, что виной всему, что мучает внука, является его телефон. Вообще, никто из семьи, не верит в серьёзность проблем Егора, а младший брат вообще называет его «придурошным». Наверное, поэтому Егор и съехал от родни еще в 17 лет, когда поступил в университет.

Все эти странности в «Егоровой голове» начались у него еще с самого детства, но, как уже говорилось, их никто не понимал.

– Вставай, валенок! – заорал Макс заскочив в комнату.

Это «чудище» влетало в комнату Егора практически ежедневно, кроме дней, когда сам Макс был не в силах встать к первой паре.

Вообще Максим довольно серьёзно относился к учёбе, и даже слишком серьёзно относится к жизни в целом. Высокий, на пол головы выше Егора, широкоплечий, с тёмными волосами, подстриженными с округлой чёлкой, эдакий парень взрыв, парень эмоция. Его карие глаза были похожи на кофе с небольшим добавлением молока. Взгляд суровый, но это до тех пор, пока парень не улыбнётся. На лице его красуются мелкие веснушки. Нос с горбинкой, точёные, почти острые скулы. Очень хорош собой, но, на удивление, жил он без зазнайства. За Максом гурьбой бродили разнообразные девчонки, пытающиеся привлечь его внимание, но Макс всегда оставался непреклонен, и Егор ни разу не видел его с девушкой, после того, как Макс расстался с девушкой, с которой был ещё вместе с самой школы. А если бы Егора попросили описать Макса несколькими словами, тот бы не раздумывая сказал, что он весёлый, в то же время вдумчивый, и оттого странноватый тип. Видимо поэтому парни и ужились в одной квартире.

Если Егор – тягучий, как мёд, то Макс – скорее стакан виски. Егор же, как уже было сказано, был немного ниже Макса, с тёмно-русыми волосами. Причёски у Егора с Максом были похожими, и парни ходили как "двое из ларца. Лицо Егора "по умолчанию" было печальным, особенно если он о чем-то задумывался. Наверное, такой эффект создавали низкие брови, практически прикрывающие глаза. А глаза у него очень тёмные, почти чёрные, намного темнее, чем у Макса. Над бровью «красуется» шрам от падения в детстве, на лице и шее с комфортом располагаются небольшие родинки, в совокупности, создающие форму треугольника.

Макс уже заканчивал университет, честно и самозабвенно готовился к защите диплома, но так, как на улице лежал сугробами снег, и потому, что всё вокруг было уже украшено к главному зимнему празднику, он чуть «подзабил».

–«Ну чё ты лежишь? Пару дней осталось доучиться, а потом отмечать будем. Тебя Иваныч сожрёт, если ты снова пару пропустишь», – наклонившись к постели Егора, бросил Макс.

Вообще у него было много и своих забот, но Егор стал ему как родной, и несмотря на то, что парни учатся не на одном курсе, и даже не в одном университете, Макс всегда следит за успехами Егора, как старший брат. Надо сказать, что у Максима был уже свой небольшой бизнес, и машина отечественного производства, он никогда не стыдился говорить, что ему помогли в этом родители. Бизнес в виде небольших кофеен Максу подарил его отец, а на машину Макс уже смог заработать и сам.

Вообще-то Егор догадывался, почему Макс к нему так хорошо относится, но никогда прямо об этом не спрашивал. Он подозревал, что тяжелая потеря повлияла на Макса достаточно сильно, наверное, ему нужно было о ком-то заботиться. К слову, о ситуации Макс рассказал сам, крепко выпив на их до этого весёлых посиделках. Егор с трудом сжал щекотливый ком в горле, когда друг вдруг помрачнел и начал рассказывать о своём худшем дне в жизни, в тот день он настолько резко переключился на этот рассказ, что Егору показалось, будто они сидят на поминках.

Мише было всего шесть, и он был, как говорит сам Макс: «Самым ярким и талантливым ребёнком». Трагедия сильно повлияла на жизнь семьи, мать Максима не смогла справиться с горем и начала пить, отец Макса пытался помочь ей с помощью специалистов, «бабок», ведьм, её даже «кодировали», но это как-то не особо и помогло. Поэтому и ныне мать Макса практически всегда находится в состоянии, которое называется «подшофэ». Макс трепетно хранит фото брата в своей комнате, но вот уже как полгода ни разу не упоминал его с грустью в голосе. Егор вообще какое-то время думал, что тот что-то стал «принимать», уж слишком радостным Макс казался.

– Отвали, я не выспался – прохрипел Егор, из-под мягкого, манящего одеяла.

– Что, опять странные сны виделись? – смущённо засмеялся Макс.

– Ага, но лучше б с ними мы не виделись…! – вякнул Егор и кинул в Макса подушкой.

Тот ловко увернулся, чиркнул зажигалкой и поднес её к сигарете, которую зажал в зубах.

– Не кури в моей комнате! Да сколько уже можно? – крикнул Егор и подскочил с кровати.

– Вот видишь, зато ты встал наконец, мой дорогой Ван Гога! – басом засмеялся друг и вышел на балкон.

Егор пару минут еще кряхтел, не желая сползать с тёплой приветливой кровати, но его улыбнула эта форма обращения к нему. «Ван Гога» – придумалось Максом не так давно, но в личность Егора эта кличка въелась моментально. Правда мочку уха Егор себе не отрезал. Перед появлением прозвища он поехал к родственникам на пару дней, а по возвращению Макс застал его на пороге нехило так небрито-рыжебородым, в голубой рубашке, с картиной и цветком подсолнуха в руках. Это всё Егор привёз с дома для декора съёмной квартиры. Макс аж открыл рот и чуть было не заверещал от восторга, так уж сильно Егор в тот момент напоминал известного художника, да и реквизит просто зашёл на ура. Вот и стал Егор «Ван Гогой».

– Во дубак на улице, бррр.

Макс выскочил с балкона и замотался в штору как молодая барышня после душа.

– Как отмечать будем, Гога? Лизка поди опять на Гоа свалит, а мы чего? – крякнул Макс.

– Максимка, штору не трожь, иди в свою комнату, там хоть обои жуй, а у меня тут не хозяйничай. – игнорируя вопрос, ответил Егор.

– Ой, мы не в настроении сегодня, утю-тю – дразня, промямлил гроза штор.

– Я вообще-то и не думал, как отмечать, желания нет совсем – ответил наконец Егор, параллельно натягивая джинсы.

Только сейчас он заметил, что Макс был уже полностью одет. Чёрные джинсы с кожаным ремнём, рубашка цвета слоновой кости и разноцветные носки с красными, жгучими перцами. Такими, каким был и сам Макс. На шее парень не снимая носил серебрянную цепочку с подвеской в виде солнца, которую младший брат обнаружил в кукурузных палочках в качестве подарка. Солнышко уже порядком потёрлось, практически весь верхний блестящий слой стёрся, оставляя после себя лёгкий, едва различимый блеск. Как уже говорилось, Макс – человек противоречие. Он всегда говорит, что по носкам можно определить внутренний мир человека. «Стандартные носки – это просто скучно» – говорил он. И вот, какой бы дорогой пиджак не был на него надет, носки всегда излучали позитив, и, на удивление, эти немного инфантильные принты никак не выбивались из общего образа Макса, а скорее дополняли его.

– Ты вообще спишь? Когда ты всё успеваешь, чертила? – скептически, но по-доброму спросил Егор.

– Деньги и удача любят ранних пташек – пропел Макс и щелкнул Егора по лбу.

– А насчёт Нового года, ты это переставай. Это праздник очень важный, я его с детства люблю, а Миша так вообще…

Макс осёкся, но тут же принял непринужденный вид.

– Так что давай тут не дури, сегодня поедем в «Шестёрочку» закупаться, а то дома «шаром покати», одевайся быстрее, закину тебя в универ, опоздаешь ведь опять.

Егор спорить с товарищем не стал. Светало.

– Чернов! Ты чё, уснул? – зашипела Лиза.

Егору было ну очень трудно слушать говор Иваныча, преподаватель он прекрасный, но слишком уж быстро скандировал лекцию, отчего создавалось ощущение, что он перерождение Че Гевары. «Ему бы на революцию людей поднимать, а не в кабинете штаны протирать», – в стихотворном порядке всплыло в голове. Чтобы абстрагироваться от шумовой завесы, которая лилась изо рта Петра Ивановича, Егор глянул в окно. Шёл снег.

Из приоткрытого окна поддувало, морозный воздух казался таким приятным, что хотелось выбежать из душного кабинета, вдохнуть свежесть зимнего дня, а потом долго гулять по заснеженным улицам.

Егор всегда был ценителем прекрасного. Прекрасным ему казалось всё, и всё вдохновляло, унося за грани разума. Вся галерея в телефоне была забита фотографиями закатов, различных цветков причудливых форм, дворовых кошек, уличных фонарей. Однажды Егор ездил на поезде к морю. Это было ещё задолго до знакомства с Максом и вообще намного раньше, чем Егор закончил школу. Тогда ему было лет тринадцать, не больше, любые поездки радовали и заставляли сердце трепетать от мыслей о чем-то новом.

– Иди сюда, я тебя кремом намажу, а то обгоришь и будешь как рак варёный!

Бабушка схватила внука в охапку и начала обмазывать солнцезащитным кремом.

– Ну бааа, отпусти!

Егор извивался и дергался, как уж на сковороде. Чрезмерная опека его напрягала ещё с малых лет.

– Ну в кого ты такой упрямый? Вот у соседки внук какой послушный, что ни скажешь, всё делает. А ты? Тьфу… Сгоришь вот… И что люди скажут…

Егор вырвался из рук бабушки, и, нахмуря брови, направился к морю.

«Во-о-о-т, а внук соседки лучше, а ты растяпа. Да ну его, он дебил и дурак!». – рыкнул подросток.

Егор кряхтел от злости и негодования. Неужели никто не видит, что он не хуже? Разве что немного другой, и имеет свой характер. Ну и пусть, что не приходит по первому зову, и пусть не учится на одни пятёрки в школе, зато у него есть масса других положительных качеств. Все эти мысли портили хорошее впечатление о поездке, и Егор уже не слышал поющий шум волн, в голове шумело совсем по-иному. Он всё шел и шёл вдоль песка и подкатывающих волн, пинал камни. Изнутри его распирала злость. Бабушка всегда «тыкала его носом» в его ошибки, сравнивала его со всеми, кого знала. Апогеем абсурда стало сравнение его с мальчиком из фильма, который пожертвовал своей жизнью и спас собаку.

– Вот видишь какой паренёк, а ты…? – причитала бабушка, вытирая глаза платочком.

Егор тогда так и не понял, что значило это «А ты?». В любом случае это всё его более, чем напрягало. Пару раз он даже плакал, сидя у себя в комнате.

– Может мне тоже нужно умереть? – шептал он, вытирая слёзы.

Но потом Егор замолчал, перестал обращать внимание на чужие слова, да и на слова родных и близких тоже. Всем мил не будешь. С тех пор он и молчит, когда его что-то беспокоит, потому что привык, что ему никто не верит. Он понимал, что не оправдывает надежд семьи, и вся любовь теперь достается младшему брату, который никаких «проблем с головой» не имеет. Боря всё умеет, ходит на танцы и занимается карате. Вся его комната увешана дипломами и медалями. Бабушка его очень любит, а Егора это вполне устраивает. По крайней мере, к самому Егору теперь никто не лезет со сравнениями и нравоучениями. Правда, младший брат имеет нездорово высокую самооценку и всегда довольно приподнимает голову, как утка, когда его хвалят. А хвалят его всегда, и за всё.

Егор тряхнул головой, отгоняя весьма неприятные воспоминания, и снова глянул в окно. На дереве, у окна, сгорбившись сидела чёрная птица, она тряслась и была то ли больна, то ли слишком стара, для того, чтобы просто встрепенуться и улететь с подмёрзшей ветки. Парень присмотрелся, достал из кармана телефон и направил камеру к окну. На камере отобразилось окно с пустым, и совершенно голым деревом. Он резко отдернул телефон. На дереве всё продолжал сидеть ворон, только теперь его взгляд был направлен прямо к противоположной от себя стороне окна. Глаза чёрной, как смоль птицы, были абсолютно белые, и почти сливались с окружающей обстановкой. Птица сидела неподвижно, будто чучело, или статуя. Ни радужки, ни зрачка, никакого движения в пустых глазах, если так вообще можно назвать то, что было на месте зрительного аппарата птицы. Но выглядел ворон изучающе, будто пытаясь прочесть мысли парня по ту сторону окна. Как слепое существо могло наблюдать? Егор был уверен, что птица слепа, но белоснежные просторы начали слепить его самого. Парень попятился, и трясущимися руками снова направил камеру в сторону окна. Картина была той же, абсолютно обычное окно, с абсолютно обычными ветвями голого дерева. «Какого х…?», – чуть было не вылетело у Егора, но он сдержался.

В аудитории звенела тишина, только сейчас парень заметил, что в аудитории не было ни звука, он слышал лишь своё сбивающееся дыхание. Ни шебуршания листов и скрипа стульев, ни революционно-лекционной речи Иваныча, ни звука. Всё это время он был повернут прямо к окну, и никак не контролировал то, что происходило сзади и сбоку. Почему-то стало не по себе, руки тряслись как выброшенная на берег рыба, и Егор выронил телефон из рук. Гаджет по-настоящему громко грохнулся на стол, так, что парень соскочил со стула, сам не поняв, чего он больше испугался. И снова тишина. Кое как справившись со страхом он обернулся и подпрыгнул. Все находящиеся в аудитории смотрели прямо на него, совсем не шевелясь. Ну, как смотрели…? Скорее были повернуты в его сторону. Глаза белые, будто покрытые пеленой, абсолютно такие же, как и у злосчастной птицы. Парень попятился назад и вжался в стену спиной, холод от неё раздался по всему телу, но ощущать это было куда приятнее, чем то, что происходило вокруг. Для галлюцинаций – это было слишком уж реалистично, да и такого раньше не было ни разу. Егор судорожно начал думать. Бежать? А вдруг они накинутся? Да и какие такие они? Кто это вообще? Ну, кто это, было более-менее понятно. Это такие же обычные студенты, просто с белыми глазами и неподвижными телами, которые непонятно чего вообще хотят. Всего то… Егор нервно хихикнул, но тут же, будто испугавшись сам себя, замолчал. Он так бы и стоял, вжавшись в стену, но взгляд упал на свалившийся из рук телефон, который всё так же лежал на столе.

Егор не спускал глаз с тел, которые так же пустыми глазами «глядели» на него в ответ.

– Это всё нереально, просто сон, очередной сон. Полная хрень. – запыхавшись шептал он, нащупывая телефон.

Найдя его на столе, он, трясясь, открыл вкладку с камерой и навел на сидящие тела. Аудитория была пуста, на экране не было ничего, кроме старых столов и стульев. На фоне привычно вырисовывались цветы в горшках, доска была исписана какими-то формулами. Егор отвёл камеру в сторону, неподвижные тела всё так же сидели не шевелясь, будто статуи. Чуть успокоившись (насколько это было возможно) парень снова навёл камеру и начал медленно поворачивать телефон по аудитории, она всё так же была пуста. Вдруг слева что-то бухнулось. Егор отскочил от источника звука. Слева не было ничего, что могло издавать звук. Ну, или может так только казалось… Парень навел камеру в сторону, где только что слышал звуки и обомлел. На камере четко было видно девочку, ту самую, которую Егор видел в своих снах ещё лет пять назад. Он точно знал, что это она. Ребёнка было видно только на экране при включенной камере, при отведении телефона место, где она стоит, было абсолютно пусто. Егор прикусил язык.

–Тебе… холодно?

Парень ляпнул первое, что пришло в голову, и почему-то подумал, что поступил очень глупо, пытаясь поговорить с галлюцинацией. Девочка подняла голову, её глаза были абсолютно обычными, человеческими, не такими, какие у тех неподвижных «статуй», но они выражали такую бурю эмоций, что у Егора подступил ком к горлу, стало её по-настоящему жаль. Руки девочки переминали грязное платьице, которое в нескольких местах было будто опалено. «Это сажа» – промелькнуло в голове у Егора.

Ребенок стоял на месте и беззвучно хныкал, по испачканному сажей личику катились слезы. Она будто хотела что-то сказать, но не могла. Ведомый состраданием, Егор приблизился к девочке. Страх куда-то исчез, осталась лишь тоска, которая грызла душу. Девочка была всё ещё абсолютно невидима, Егор видел её только через призму камеры на телефоне. Тонкая, перемазанная золой ручонка потянулась к лицу парня, он четко почувствовал будто дуновение ветра, но никак не физическое прикосновение. Девочка приоткрыла рот, Егор был уже готов выслушать всё, что она скажет, но в одну секунду ребёнок рассыпался как кучка пепла. Часть осыпалась на штанину парня, он отпрянул и начал судорожно стряхивать пепел со штанов.