Харон

Борис Жалов

Харон

Самое худшее, когда нужно ждать и не можешь ничего сделать.

От этого можно сойти с ума.

Э. М. Ремарк

Наша передовая занимала позицию у самой кромки лесополосы, протянувшись вдоль нескольких километров открытого поля. Какова была ширина этой полосы, никто точно сказать не мог – да и какая разница? Артиллерийский огонь противника буквально рвал землю вокруг нас, отрезая пути для подкреплений и лишая нас надежды на помощь. Связь то и дело пропадала, словно кто-то сверху решил отрезать нас от остального мира.

Взвод, некогда насчитывавший десятки бойцов, теперь состоял всего из десяти человек. Трое раненых уже несколько дней ждали своей очереди на эвакуацию, но где там! Медленно тянулись часы, минуты, секунды… Наши товарищи, павшие в бою, были поспешно похоронены в лесной полосе. Дай бог, чтобы мы сами остались живы и смогли вернуть их тела домой, а не создать очередную братскую могилу для будущих поколений.

Единственное, что утешало нас в эти тяжелые дни, – это наличие боезапасов. Предыдущая группа, занявшая эту позицию до нас, оставила практически нетронутый комплект боеприпасов. Эти ребята, словно пираты, спрятавшие своё золото, так и остались лежать навеки, но, слава богу, передали своё богатство нам, а не врагу.

Тот день запомнился надолго. Противник начал радостно наступать, полагая, что цель полностью разгромлена. Но мы, как марафонцы, вышли на финишную прямую, дав такой кросс, что едва успели перевести дух, как пришлось вступить в бой. Сражались из последних сил, не давая врагу ни шанса на продвижение вперёд, ни малейшей возможности отступления.

* * *

Восход солнца не встретил нас привычным пением птиц или криком петухов, как бывает в деревне. Вместо этого, наше утро началось с грохота вражеской артиллерии, обрушившейся на наши позиции мощным накатом. Едва выбравшись из укрытий, мы уже оказались готовы встретить, возможно, последний бой в своей жизни.

К нашему удивлению, вслед за артобстрелом раздались автоматные очереди, но рокот тяжёлой техники и гул моторов оставались позади. Движение машин было где-то в далеке но работы по позициям тяжелым орудием не было, ни танков, БМПэ, чувство было что они собираются уходить и все эти рокоты и залпы делают для отступления.

– Дай Бог, чтобы ушли.

Но, к сожалению, это были только мечты, думал про себя я, всматриваясь в горизонт. На горизонте не было видно ни одного врага казалось, что пули сами по себе решили устроить прогулку. Противник действовал умно, понимая, что первые солнечные лучи, пробивающиеся из-за горизонта, сейчас играют ему на руку. Однако это преимущество было временным: пристрелочная линия находилась прямо перед нами, и главная задача заключалась в том, чтобы не попасть под случайную пулю.

Мы держали оружие наготове, готовясь к встрече с врагом. В такие моменты, когда поддержка отсутствует и с воздуха, и с земли, хочется всё бросить и отчаялся. На мгновение стать обидчивым ребенком и всем сказать: «Все я устал, так не честно, вы не так играете и уйти домой. В родной дом, наполненный теплом и любовью. Но суровая реальность возвращает из воспоминания детских лет реальность, которая напоминает о пройденном пути и тех трудностях, которые уже преодолены, мгновенно наполняют сердце силой. Ожидая противника, вспоминаются слова персонажа из старого фильма: «Трубка пятнадцать, прицел сто двадцать… бац, бац!» Но в этот момент нам нужно было только одно – не промахнуться, а целиться точно в цель. Хотя мы и не были артиллеристами, давно пора было ответить на этот обстрел, утюжа всё вокруг.

Но в такие моменты, когда ты чувствуешь себя одиноким и брошенным, остаётся только одно – сражаться дальше. Вспоминая все, что пережито, и с новыми силами продолжаешь бой. Так проходит день за днём, и именно в такие моменты понимаешь, что даже без затуманенных мыслей можно победить, если идти до конца.

– Вижу цель!

Прокричал Пашка находясь на другом конце блиндажа.

– Тройка активно ползет, сейчас отработаем.

Это было предсказуемо, тройку увидали с лева, с права по нам плотно шел огонь. Хотели неждануть, ну так мы это уже знаем. Не вы первые и не вы последние, сейчас и с права пойдут, но почему только тройка? Рокот автомата с нашей стороны прошелся по той самой тройке.

– Видать молодняк, не пристреленные еще, кучно легли как сиамские близнецы.

Прокричал Пашка.

– Дело сделано. Вы че там долго шмелей собирать будите?

Задорно продолжал кричать нам Пашка, понимая какой почет он только что собрал. От его слов на моем лице появилась улыбка. благодаря таким персонажам в жизни и удается жить, все не почем, его хоть градом крой все равно бодрящие шутки отпускает. Приподняв свой взор выше пулемётной мушки, я бегло начал искать противника, минута и он появиться как пить дать. И вот Бинго, поле будто расчерчено невидимой полосой по своим границам показало, что в мой радиус попал противник, бегло ползущий тип, будто крот пытался зарыться в землю для своей маскировки, а сзади разойдясь в правую и левую сторону напарники резво искали хоть какие-нибудь выбоины для укрытия. Ну вот и моя троица, только не святая. Так что я сейчас тоже буду с почетом. проговорил про себя я нажал на курок своего пулемёта. Отработав добротными очередями по всем троим, не смотря на их расстояния друг от друга, мне посчастливилось их отправить к своим праотцам, хотя по моему мнению они были бы им не рады там так как противник сейчас принимал совсем не ту сторону. Но это уже аллегория. Две тройки не сделали погоды, автоматная очередь не преставала по нам поливать минус шесть бойцов с их стороны – это конечно хорошо, но сколько еще ползет и сколько ждет остается загадкой. Интересно кого еще наши положили? узнаем позже.

Вражеские выстрелы гуляли по укрытию, будто дома, превращая спокойствие в хаос. Казалось, что каждая пуля, выпущенная в небо, искала свою жертву, жаждая разрушения. Земля взлетала в небо, будто мелкие фонтаны, разбрызгивая грязь и камни во все стороны. Наше укрытие, скрывающееся в глубине леса прятало нас от врага, каждый сидел на своей позиции и прислушивался к звукам вокруг. Каждый треск ветки – это граница между жизнью и смертью. Они понимали: чтобы выжить, нужно быть безмолвными, как тень. Срубленные от выстрелов автоматной очереди ветки деревьев осыпали укрытие, придавая все больше маскировки. Это был наш единственный шанс сохранить жизни. Эхо разрывающихся снарядов заставляло сердце биться быстрее, а адреналин наполнял кровь. В этот момент мы были не просто солдатами; а частью леса, его дыханием и его молчанием. Над ними гремели новые выстрелы, и земля взметалсь, создавая невидимые баррикады. Но мы знали: ни одна преграда не могла остановить наш дух.

– Мы не можем сдаться. В очередной раз я шептал сам себе, сжимая автомат, пока в голове проносились мысли о доме, о тех, кто ждал моего возвращения. Вражеские выстрелы продолжали разноситься вокруг, но они были едины в своей цели. Оказавшись под мощным огнем, я успокаивал себя тем, что враг нежданно не нагрянет, так как в такой перепутице никто бы не шел в атаку.

* * *

Солнечный закат последними своими лучами попрощался с нами, будто желал каждому на своей позиции доброй ночи. Небо раскрасилось в оранжево-розовые оттенки, отражая на лицах изрядно потрепанных дневной встряской бойцов надежду на ночное спокойствие. Мы сидели, прислонившись к холодной земле, и ощущали, как окружающий нас мир начинает погружаться в сгущающуюся темноту.

– Ночью к нам никто не сунется.

Появившись как призрак шепнул за спиной Пашка, стараясь развеять тревогу, которую не могли полностью подавить даже последние лучи солнца. По крайней мере, мы так все думали. Но что мы можем знать о этой войне, кроме тех сюрпризов и ужасов, которые она приносит?

Ночь – это время, когда вражеские силы сосредотачиваются на своих хитростях, когда тишина обманчива и каждая тень может скрывать хищника. С наступлением темноты на смену автоматным очередям приходили одиночные выстрелы – звуки, которые наполнены особенной напряженностью. Каждая пуля, прорезавшая ночную тишину, могла означать жизнь или смерть, а порой именно один выстрел приносил больше потерь, чем сотни пролетевших днем. Мы знали об этом, осознавая, что жестокая игра света и тьмы стоит на краю нашего существования. Ночь на войне носила свои правила, свои отличительные знаки, будто это были джунгли, где хищники других рангов выходят на охоту. Весь наш опыт и умения оказывались бессильными перед неожиданностью, укрытой в мраке. Мышцы натягивались до предела, когда мы ждали сигналов, взрывов или свиста пуль. Миг, когда жизнь стучится в грудь, может мгновенно перерасти в последний вздох. Каждый из нас застыли вокруг небольшой уходящего в закат кострища. Ветер словно шептал нам о прошедших днях, о тех, кто не вернулся, о тех, кто внес свой вклад в эту бесконечную битву. Сейчас, в очередную тёмную ночь, каждый из нас становился частью своей истории, возможно частью какого-то великого замысла, каждая жизнь – это черта на карте нынешней войны.

– Спокойной ночи.

Прошептал я, обращаясь к наступающему ночному небу, и молил, чтобы утро принесло надежду и землю, полную света.

Небо над полем битвы медленно темнело, и сквозь вечерние облака начали проступать неясные силуэты. Все дни на позиции походили как день сурка, находясь в полулежащем положении подсыпанный ветками, глядя вдаль. В один момент все резко изменилось, как только я вдруг заметил нечто странное знамение, то ли долгие переутомления влияли на мозговую деятельность то ли непонятная чертовщина стала приходить на самом деле. Из-за горизонта, словно из самого воздуха, появилась загадочная фигура, своеобразное мифическое существо, которое появлялось в сказках античного времени.

Это был Харон – перевозчик душ умерших. Его иссушенное лицо, покрытое морщинами, казалось высечено из камня. Глаза, полные бесконечного холода, смотрели прямо на меня, проникая в самую душу. Его легкий кивок головы, полный печали и понимания, заставил меня замереть на месте.

Его лодка, покачиваясь на невидимых волнах, то исчезала в клубящихся облаках, то вновь появлялась на горизонте. Казалось, она движется сама собой, подчиняясь лишь воле своего хозяина. Каждый раз, когда лодка скрывалась из виду, она возвращалась уже ближе, словно притягиваемая магнитом к земле.

И вот, наконец, лодка коснулась земли. Харон, словно тень, подошел ко мне. Подняв руку, он указал на лежащего неподалеку воина, будто взывал к ответственности или просто безмолвно спросил кто это сделал? Повернувшись ко мне спиной он с лёгкостью, несмотря на свою дряхлость, подхватил тело противника и бережно положил его в лодку. Воин, казалось, ожил на мгновение, взгляд его устремился в небо, словно прощался с миром.

Затем Харон снова взялся за весла. Лодка, скользнув по поверхности земли, начала удаляться, растворяясь в облаках. Вскоре они оба исчезли из поля зрения, оставив после себя лишь тишину и ощущение вечности.

* * *

В ночной тишине, всегда все отчетливо слышно и это наверно каждый знает кто хоть раз проводил ночь в лесной полосе, изредка слышны звуки далекой войны, что происходят по ту сторону окопов артиллерия редко ночами работает.

Насиженная позиция от всех моих движений со временем стала приобретать эргономическую структуру создавая небольшие комфортные условия для выслеживания противника и ведения хорошей обороны, единственный минус был это холод который постоянно источался от земли, а в ночное время казалось что он приобретал иной оборот, будто набирал весь холод и работал по тебе словно противник в дневное время, на что приходилось отвечать встречной атакой, плотнее укутываясь и подкладывая всевозможные дополнительное оборудование для обогрева. Достав из кармана новомодный химический девайс для обогрева решив доставить чуточку тепла на небольшое время во время короткого отдыха, пока за меня будет дежурить товарищ, который где-то задерживался. Бывают же люди вроде бы позиция не большая, передвижение в пару минут и умудриться опаздывать? Чудило больше никак не сказать. По броня в глубине себя Пашку я потихоньку начал принимать удобное положение в надежде что он подойдет. Только подумав о нем, он словно тень оказался рядом, с небольшой отдышкой будто бежал с самого города он завалился рядом.

– Соскучился? А я тут мину выкладывал. Жаль конечно не противотанковую, но неприятную.

Проговорил неунывающий Пашка с улыбкой.

– Пашка, откуда у тебя столько энергии?

Ответил с интересом ему в ответ бросая удивленный взгляд в его сторону, который, казалось, был полон сил даже после очередного пережитого боевого дня.

– Сегодня были знатные потери с их стороны, но и нас хорошо тряхнула их артиллерия…

Пашка взял паузу, устремив взгляд в темноту.

– Ты знаешь, после таких налетов невольно задумываешься, что Бог есть. А иначе как объяснить, что мы все еще здесь, живы и в здравом уме?

Продолжил Пашка ёрничая с места на место.

– Знаешь.

Продолжил он.

– Не первый день мы здесь, сидим в укрытии, то встаем отработаем по противнику и тут же ложимся. Арта ударит, и всё мимо, косорылые ушлепки. Всё кажется вроде бы как в тумане. И вот я думаю! – продолжал он, показывая пальцем вверх.

– Если бы нечто высокое и могущественное не покровительствовало нам, мы бы давно уже были где-то там ну или просто лежали бы здесь присыпанные песочком.

Кивнув Пашке в ответ и потирая руки от холода. Укладываясь спать, я решил поддержать Пашку.

– Пашка что за пессимистические настрои? Ты всегда был оптимистом, даже в самые трудные времена. Взять хотя бы сегодняшний бой, три твоих почета которые разогнали нам кровь на дальнейшее отражение их атаки.

– Что тебе могу сказать?

Продолжил Пашка.

– По-другому у меня не получается. Стоит только испугаться или приуныть сразу силы покинут. Я верю. Вера это то, что делает нас сильнее. Вера в себя, конечно, а не в него, это главное, но хотя кто знает, сам пока путаюсь.

Я улыбнулся на его изречение, хоть и с натяжкой, скорее от того, что энергией Пашки было трудно не заразиться.

– Да, Пашка, ты прав. Без веры никуда. Даже в такие времена, как сейчас. Как-то живётся легче, когда смотришь на эту ночь с надеждой.

Мы сидели в окопе, внимая звукам вдали, и понимали несмотря на все испытания, мы не одни.