Голос из толпы. Дневниковые записи

Н-да, какой-то заговор… против болельщиков. Непонятно.

У нас тут в районе два фраера ходят. Противно смотреть. Так первым когда-то начал ходить мой одноклассник Аркашка Федотов, попавший затем в тюрьму; эти сосунки как бы переняли моду от него – в длиннополых серых пальто, в глубоких, по уши, серых мягких кепках.

12‐е, суббота. На Невском все взрыто. Кто-то сказал: не дай бог, война начнется, так и останется весь Невский разрытым!

Идет реконструкция. И немалая.

…Вот образы молодых рабочих. Стоят на трамвайной площадке. Один через каждое слово – «б….» или еще что-нибудь в таком духе:

– Я вчера бухал.

26‐е, суббота. Сегодня свадьба Вадима Кошкина. Невесту никто не знает.

…Я засиделся дома.

Наконец собрался. Бегу на автобус, с автобуса на трамвай. Идет двенадцатый час ночи.

Подбегаю к дому. Стоят Андрей, Гайдаренко и еще один незнакомый парень. Вошли в квартиру. Народу! И все с курса. Не знаю, с кем и здороваться. Скинул пальто – и в коридор. Здесь куча ребят. Рассказывают анекдоты. Так проходит полчаса.

Начинается. Гайдаренко загоняет всех в комнату, где состоится свадебное торжество: «Заходите. Стесняетесь, как в гостях».

Вышла заминка: не хватает стульев и стола. Бросилось в глаза: стол накрыт беднее, чем на наших групповых вечерах.

Долго решали, как рассесться. Сербы и поляки (ребята) расположились в углу, я сел на ящик, стол – подушка от дивана, тоже на ящике. Четверо сидят перед этой подушкой на кровати, с одного ее края; с другого края, перед настоящим столом – девочки. Они передали нам со стола что надо. Глинтвейн, теплый! Входит Романов, сообщает: «Познакомьтесь со свадебным обрядом…» Объясняет его в двух словах.

– Учтите, сейчас первый час ночи. «Горько» можно кричать до часу.

Многие зароптали: до двух! Сегодня суббота, соседи отоспятся.

Романыч скрылся. Проходит минута. Дверь раскрывается. Шафер ведет Вадима. Вадим серьезный. Проходя мимо, схватил меня за руку, крепко пожал.

Ищу глазами невесту. И не вижу незнакомой девушки. Где же невеста? А вот, наверное… Это определяю по тому, что она идет впереди, густо покрасневшая и в новом платье. Удивляюсь: много раз встречал ее на факультете. Неказистая такая девушка. А шаферы уже берут рюмки. Пьют. Мы не пьем. Шаферы – Лешка и Романыч.

Выпили. И вдруг совершенно для меня неожиданно полетели через всю комнату рюмки. С треском разбились одна за другой. Вадим посмотрел на свой большой бокал и, по-видимому, пожалел его, поставил на стол. Тут и мы подняли стаканы. Чокнулись с Вадимом. Шум. Все пьют. Невеста с бокалом в руках обходит стол. Подошла и к нам. Узнав нас, сказала решительно и строго (почему-то я удивился, что невеста может так говорить, решительно, спокойно и отнюдь не нежно): «Ах, вы уже выпили!» И ушла.

Потом Андрей поднес молодоженам наш подарок – быка. Статуэтку внушительных размеров. Все хлопали. А пьяный Сосковец (он вино пил еще на кухне, сообщил с обиженным видом Андрей) запел: «О, бог Гименей!..» Голос плох, оттого ли, что пьян Сосковец.

С «горько» получилось неудачно. Были отдельные, разрозненные выкрики. Поэтому молодые в нерешительности переглядывались: целоваться ли…

Раздался голос Романыча:

– Жених говорит: мало кричите.

Хором гаркнули: горько!

Вадим сделал движение, словно махнул рукой невесте: эх, все равно пропадать! Они только начали целоваться, а все уже замолчали. В тишине и молодым неловко стало.

Потом, когда все «подзаложили», понеслись возгласы:

– Попоем!

Большинство ребят подалось в переднюю. Здесь стоял столик, и на этом столике для ребят было маненько припасено.

В комнате танцевали, в передней спорили. И я спорил – о Макогоненко: мол, революционер в литературоведении.

Кончив спорить, вернулись в комнату. Многие девушки лежали по кроватям, по двое, по трое. Засыпали.

Потом мы пели. И Димка Гайдаренко – с нами. Потом Рыжик сломал патефон, и пьяный Талицкий чинил его. Не починил, конечно. Потом раздался чей-то голос: «Где невеста с женихом?» (Они, оказывается, гуляли по ночному городу, ходили к Мойке.) Андрей дулся на Сосковца: выпил все! Поляки сидели у окна и никуда оттуда не вылезали. Я ходил из коридора в комнату и обратно. Валя и незнакомый парень сбежали целоваться (на следующий день ребята говорили: она вернулась с синюшными губами).

Перед утром многие спали. Кто не спал, пили чай. И только я вышагивал взад и вперед по комнате, ревел басом.

8 июня, пятница. На Невском видел Жарова в белой шляпе, в белом плаще, высокого роста, глаза сощурены или заплывшие смотрят поверх толпы17.

16‐е, суббота. Я, Витька Калинин, Петька Замятин, Лида Песочникова, Нина Михайлова и другие девчата катались на лодке по Неве. Я греб, был участником их разговоров, видел их отношения, и явилась мысль, немного удивившая меня и обрадовавшая: у нас в группе меж ребят коллектива все-таки нет, а вот у Витьки и Петьки, живущих в университетском общежитии, и у этих девушек, тоже из общежития, – вот у них, хотя они из разных групп, коллектив есть. Я видел, слышал, какими простыми, открытыми, ничего не таящими про себя были они друг с другом. Лида купила всем по пирожку, а остальные говорили: у меня есть еще столько-то денег; там у нас, в общежитии, есть то-то и то-то – как-нибудь проживем. Это Лиде говорили. И я верю, что они так дружно живут. Вот бы всю нашу группу поселить в общежитии!

17‐е, воскресенье. Умер Павленко, писатель. Славят Горького. И здорово. Так что кажется: лучше Горького не было писателя. Последние известия по радио с него начинают!

День начался с того, что пошел в Палевский сад. Читал «Детство» Л. Толстого и загорал. Потом нечаянно-негаданно, как с неба свалились Валька, Сережка, двоюродные братья, и их приятель Алька Соколов. Здесь же, в саду, играли в козла, у меня дома пообедали и вернулись к Вальке, он завтра уходит в армию – в артиллеристы.

Купив два пол-литра, направились к Вальке на Конную улицу. Там, подавив разыгравшееся чувство досады на то, что загубил вечер, поехав с ними, сел в стороне от стола, взял журнал и уставился в него, ожидая, что будет дальше. От того, как и какую закуску они готовили, мне стало противно. А тут еще во рту появилось горькое, неприятное ощущение от вкуса водки. Зачем пожертвовал вечером, чтобы пить эту дрянь! Одно утешает: ведь это проводы брата в армию.

Но вот мне дан стакан. Я быстро его выпиваю и ничем не закусываю, кроме кусочка хлеба и белого сыра (оно так называется, это белое вещество). Ничем другим закусывать не решаюсь, брезгую. И в течение всей попойки ничем другим не закусывал, ссылаясь на то, что плотно пообедал дома. Пью, а меня преследует мысль, будто рядом со мной находится Рона, объект моей платонической любви на филфаке, я тихо ее предупреждаю, что, мол, потерпи из‐за брата моего. А терпеть, мыслится, ей надо: водку она не пьет, ей противно то, что ее окружает, то, как едят, как пьют, противен мой вид со стаканом водки в руке (специально из‐за нее, мыслится, я сбегал в магазин за вином. Не пить же ей то, что и я-то заглатываю с усилием!).

Закурили. Голова чуть закружилась. Постепенно брезгливость и сожаление о загубленном вечере пропадают. Водка берет свое. Мне приятно мусолить сигарету в мундштуке – это главное, что в мундштуке; от такого форса чувствуешь удовольствие.

Запели. Валька играет на рояле, я пою басом. Все удивляются моему голосу, у меня ж в мозгу мелькает: вот бы сюда Гайдаренко, он бы их удивил!.. О Роне забываю.

Водка кончилась. Послали меня за новой водкой – кабачок внизу.

Влетел в кабак и – петь. Веселый был, чуть ли не за студента консерватории себя выдавал. И кричал всё, что брат в армию уходит. Это обстоятельство, казалось мне, увеличивает мой вес в глазах слушателей: дескать, не смотрите на меня как на впервые загулявшего мальчика, смотрите как на взрослого, брат которого, ровесник этого взрослого, уходит в армию. Потом, помню, жали друг другу руки с каким-то папашей, с ним был сынок годков трех-четырех. Папаша: «Родина вам во что дала! Чтите!» Я, откликаясь на его призыв всем своим пьяным сердцем, снова жму ему руку, улыбаюсь и говорю, указывая на сына-пузана: вот тоже, мол, герой, замечательный человек растет.

Вернулся к ребятам, а дома уже Василий, Валькин отец. Заспорили о Шаляпине, Рейзене. Спор затянулся. «У тебя батькина хорошая черта, – говорит Василий. – Споришь хорошо. Хоть и не знаешь. На вот, выпей…» И я снова пью. В споре о моем голосе Василий, довоенный выпускник консерватории по классу вокала, утверждает, что у меня или тенор, или нет голоса вообще. Я, Сережка и Валькина мать настаиваем, что у меня бас. В общем, талант, приходят все к общему выводу, и мне весело думать о себе так.

Потом пошли гулять. Уже ночь, хотя и светло. Дворовые ворота закрыты. Пришлось лезть через забор во дворе.

(Спутал! Это был уже второй наш выход в ночь. Первый раз пошли гулять часов в 12, к Мишке пошли. Идем по улице, поем про негра. Хоть и пьяны, поем на удивление не похабную песню, а пропагандирующую мир; у негра черная кожа, но он тоже человек – такова главная мысль песни. Идем обнявшись. Прохожие смотрят, провожают взглядами, улыбаются, а мы идем с таким ощущением, будто победители по освобожденному ими городу; оттого и весело тем людям, что смотрят на нас, они, может, смеются над нами, но мы не догадываемся об этом, мы, победители, идем гордо, по самой середине улицы и поем про негра. Потом, помню, хватали девок, пытались их ловить.)

Но вот идем теперь уже глубокой ночью. Я держусь по сравнению с Сергеем18 так, как будто мало пил, а пил я и больше его, и так, как никто не пил («Выпьешь по-польски?» – «Выпью!» И я выпил мелкими глотками почти стакан. И горло прополоскал водкой). Ребята говорят:

– Славка здорово держится.

– Еще бы, он физически сильнее.

То, что я, по их словам, физически сильнее, мне слышать приятно, и все последующее время я только и делаю, что стараюсь показать, что я почти не пьян, т. е. сильнее их физически. Мысль о том, чтобы не упасть в их глазах, все время сторожит меня.

Сергей признается мне, какие у него проблемы с бабами. От этого он становится мне почему-то ближе, милее. «Дорогой Сергей, – думаю я пьяно. – Тебе бы бабу, но ночью бабы не найти. Жалко».

А потом было…

летчик с девушкой. «Лучше, ребята, не связывайтесь!»

карты,

игра в булыжник посреди мостовой, как в футбол,

пьем газированную воду на Невском, отколупнув крантик в емкости, где эта вода содержится.

И еще: стою у умывальника, голова на кране, думаю: «Я пьяный, вдруг упаду, ведь может это быть, ведь я пьян», – мысль эта забавна.

Мне смешно от того, как было бы нелепо, если бы человек, находясь в здравом уме, вдруг упал возле умывальника; это необыкновенно, непростительно – упасть ни с того ни с сего рядом с умывальником. Однако сейчас, в ином человеческом состоянии, упасть мне можно, и это мне простится, это не будет никому казаться необыкновенным (а ведь и сейчас я все-таки нормальный!). И мне забавно, что сейчас мне можно упасть и что меня за это не осудят. И я чувствую, что мне хочется упасть, и мне задорно видеть себя упавшим и одновременно ждать: вот-вот упаду.

Возвращался от Вальки в семь утра. Не иду, а влачусь, голова трещит, в ней готова разорваться бомба. Губы, зубы пересохли, они мерзко, сухо соприкасаются друг с другом. В животе, во всем организме – яд. Чувствую: сейчас вырвет. Стону, и от того, что стону (хотя мог и не стонать – стонать в этом положении мне кажется картинным), мне все же легче.

25‐е, понедельник. Сегодня футбол: «Зенит» (Л-град) – «Динамо» (М-сква). Матч (состязание, как официально стали говорить недавно. Не привьется это «исконное» словечко, наверное. В лучшем случае эти два слова лет через десять будут существовать на равных правах) – этот матч имеет большое значение. Решается вопрос о третьем месте по результатам первого круга. А «Зенит» так успешно играет в последних турах и так много новых болельщиков у него появляется, что дух захватывает. В прошлом году «Зенит», правда, в общем-то лучше выступал и был на третьем месте, однако в этом году начал ведь с серии поражений. Никогда в этом году еще не ехало на стадион такое множество людей. На солнце блестят бесконечные ряды машин. Точно саранча. Даже посередине моста машины стоят и, постояв, медленно сползают с него и снова притормаживают – пробкам не рассосаться. Гордые чувства поднимаются из‐за того, что видишь столь могучую армаду автомобилей, видишь воочию мощь и силу страны, а во-вторых, из‐за того, что столь популярен «Зенит», что так его любят (наше «Динамо»19 идет на предпоследнем месте). Трамваи набиты битком. Ни в прошлые годы, ни тем более в этом году их так не осаждали. Едут, цепляясь за борта, за рейки окон. Бортов трамвая не видно – сплошь люди. Трамваи не идут – плетутся. Глядишь на все это и думаешь: вот бы зенитчики посмотрели, почувствовали, как их любят, как надеются на них, тогда бы они сыграли ого как!

Я ехал на борту. Никогда еще в жизни так не утруждал рук: после поездки висят и больно от того, что они тяжелы, висящие, точно чугунные, и поднять нельзя – не гнутся в локтях; лишь только сделаешь попытку согнуть, ноют и болят невыразимо.

Да, никогда в этом году еще не было столько народу, никогда в течение семи лет я не слышал песенки, что играло сегодня радио на стадионе: «Там ждет тебя далекая, подруга синеокая» из фильма военной поры «Антоша Рыбкин»20.

Ну и игра была! Замечательная. Здесь, в Ленинграде, был знаменитый радиокомментатор Синявский. Специально приехал. Счет 1:1. Первый гол Трофимова, второй – наш, Жилина.

28‐е, четверг. Слышал в трамвае:

– Дармоеды! (Это о милиционерах.) Одеты словно генералы (в белых кителях и фуражках). Вот если бы женщины были милиционерами, то их бы все уважали, и слушались бы, и хорошо было бы.

Загорал в Палевском саду, читал книгу.

Минут двадцать-тридцать готовился к экзамену по истории славянских стран. Невдалеке сидели две девушки и парень. Девушки повизгивали, когда парень их тискал. Тут они увидели третью – шедшую с ребенком по садовой дорожке. Наверное, она была им знакома, потому что они так же весело и шумно, как и возились, закричали: «Что, твой?» – «Да, мой», – подумав, так же задорно ответила та, третья. «Здорово работаешь!» – закричали первые две. «Пятилетку – за четыре года!» – добавил парень, и вся троица засмеялась. Потом, когда их знакомая с ребенком прошла, они как ни в чем не бывало продолжали разговаривать, шутить и возиться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

В Ремесленном училище цесаревича Николая, основанном в 1875 г. и располагавшемся на Первой роте Измайловского полка (ныне Первая Красноармейская ул.), приобретали профессию мастера-слесаря дети из бедных семей.

2

Так неофициально называют Российскую национальную библиотеку, которая с 1917 г. именовалась Российской публичной библиотекой, с 1925 г. – Государственной Публичной библиотекой в Ленинграде, с 1932 г. по 1992 г. – Государственной Публичной библиотекой им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.

3

См.: Ершин А. Машиностроители: (Очерки о машинах и людях). Л., 1933.

4

Аббревиатура от: Дом ленинградской торговли.

5

Имеется в виду Военно-воздушная академия РККА им. профессора Н. Е. Жуковского, ныне Военно-воздушная инженерная академия им. Н. Е. Жуковского.

6

См.: Ян В. Г. Чингиз-хан: Повесть из жизни старой Азии (XIII век). М., 1939.

7

См.: Волков А. М. Волшебник Изумрудного города. М.; Л., 1939.

8

Роман Жюля Верна.

9

Имеется в виду роман армянского писателя Александра Минасовича Ширванзаде (наст. фамилия Мовсисян; 1858–1935) «Хаос» (1898), который был несколько раз переиздан в 1930‐х гг.

10

Не я один – многие тогда переходили Неву зимой не по Дворцовому мосту, а по льду реки: от широкой гранитной лестницы со львами до скромного рабочего спуска у здания университета. Через мост на другую сторону реки тогда можно было доехать на автобусе или трамвае, но, видно, люди экономили деньги, а ехать «зайцем» даже одну остановку совесть не позволяла. (Примечание 1989 г.)

11

Романов студент был великовозрастный, в университет попал после службы в армии. (Примечание 1989 г.)

12

Недовольство Сталина проявляемой главой Коммунистической партии Югославии Иосипом Броз Тито самостоятельностью в сфере международной политики привело к ухудшению отношений между СССР и Югославией в конце 1947 – начале 1948 г. и разрыву их в сентябре 1949 г. Советская пропаганда обвиняла югославских лидеров в измене коммунистическому движению, буржуазном национализме и даже в том, что они являются агентами разведок капиталистических стран.

13

Имеется в виду Корейская война (1950–1953) между Корейской Народно-Демократической Республикой, поддерживаемой Китайской Народной Республикой (военные подразделения) и СССР (снабжение армии и финансовая поддержка), и Республикой Корея, на стороне которой воевали воинские части США, Австралии и Великобритании.

14

Во время революции 1905–1906 гг. один из руководителей боевой дружины Московско-Казанской железной дороги машинист А. В. Ухтомский был арестован и расстрелян без суда.

15

Не помню, в эту ли заемную кампанию или в предыдущую, где-то в 1949–1950 гг., произошел со мной такой случай. В перерыве между общими лекциями (общие лекции читались для всего курса филологов в актовом зале факультета) было объявлено о начале подписки на очередной государственной заем. Любитель всякого рода шуточек, я тотчас же со смешком в голосе произнес: «С миру по нитке – Сталину рубаха!», произнес громко. Наверное, потому, что хотел прихвастнуть: смотрите, мол, какой я остроумный. Сидевшие поблизости студенты, конечно, оглянулись на этот возглас. Среди них был и Рудольф Речкалов. Его взгляд как-то неприятно меня удивил. Он показался мне чуть ли не диким. Глаза – будто навыкате. Это впечатление еще более усиливали стекла Рудькиных очков. Да, я удивился тому взгляду. Тогда еще никто не знал, что у Речкалова отец – генерал, начальник КГБ одной из кавказских республик. А если б Речкалов мог тогда знать, что на 6‐м курсе его жена Евгения уйдет жить ко мне в коммуналку на улице Ткачей, удержался бы он, чтобы не «настучать» на меня папаше или его ленинградским коллегам? Лишь много позже мне пришло на ум, как легко можно было «загреметь под фанфары» всего лишь из‐за наивного простодушия, безотчетного пристрастия к красному словцу, за которым нет ни грана серьезной мысли.

Кстати, мой отец за свою жизнь накопил претолстенную пачку облигаций займов, среди которых мои дешевенькие студенческие были каплей в море. Моя мать – и после смерти отца – упорно их хранила. Оказалось, не зря. Впоследствии государство их выкупило – рубль в рубль.

Ну и в заключение – такая любопытная деталь. У меня по сей день хранится расчетный лист отца с места его работы в ЦКБ № 52 за июнь 1941 года, так в нем типографским шрифтом в разделе «Удержано» рядом со словами «Подоходный налог» пропечатано: «Заем». А вот в таком же листе за декабрь 1942 года слово (строчка) «Заем» уже отсутствует. (Примечание 1989 г.)

16

И. В. Речкалов был полковником (с 1944 г.), а не генералом.

17

М. Жаров – знаменитейший советский артист. Большинство в толпе, среди которой я находился, наверняка его узнали, но никто к нему не обратился, никто не обернулся ему вслед. (Примечание 1989 г.)

18

Имеется в виду Сергей Гарлеман.

19

Имеется в виду ленинградская футбольная команда «Динамо», созданная в 1922 г. и выступавшая в чемпионате СССР (занимала пятое место в 1940, 1945, 1946, 1952 гг.).

20

Фильм «Антоша Рыбкин» вышел на экраны в 1942 г. (реж. К. К. Юдин).