Позвонок

Позвонок

Ив Ланда

© Ив Ланда, 2025

ISBN 978-5-0067-2432-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дисклеймер

Уважаемый читатель!

Данная история содержит в себе сцены насилия и нецензурные выражения. Произведение не рекомендуется к прочтению лицам, не достигшим совершеннолетия или со слабой психикой.

Автор не поощряет насилие и ни в коем случае не призывает к нему. Данное произведение является лишь вымышленной историей в жанре хоррор.

Пролог

Зима превратила «старую землю» в иной мир, резко отличающийся от освещенного и обогретого людской суетой мира, к которому принадлежит Город-1. В древней густой чаще ледяной ветер не знал препятствий. Казалось, он пронизывал даже вековые камни, вдыхался черными древесными стволами и растекался по ним до самых веток. Природа здесь застыла и олицетворяла смерть, а надвигающийся серый купол сумерек лишь сильнее подчеркивал это. Он давил…

Сквозь агрессивно завывающую стихию, начал проступать равномерный хруст. По лесу тяжело ступала пара, оставляя глубокие борозды на девственном снежном покрове. Мужчина старательно придерживал женщину в черном шерстяном пальто, которая прижимала к груди увесистую ношу, напоминающую узелок без палки.

Выставив головы в пушистых меховых шапках вперед, они упрямо приближались к высокой заснеженной насыпи, надежно спрятанной среди густой чащи. Если бы Молак не обозначил маршрут на карте, они бы ни за что сюда не дошли. Нужное место располагалось слишком далеко от цивилизации, чтобы без веской причины добираться к нему по лютому морозу. Если до «старой земли», как величали древний лес, еще можно было доехать на машине, то дальше приходилось добираться исключительно пешком.

– Твой знакомый абсолютно ненормальный, если живет здесь, Гален! – прорычала сквозь зубную дробь Гельвия Коу. – У меня щиплют ляжки! Мороз даже сквозь термобелье добрался до них!

– Одна ты такая, Гельви! – раздраженно съязвил ее супруг. Он хмуро смотрел только вперед. Разумеется, собственных ног он тоже почти не чувствовал. Еще и щеки так пекло от мороза, будто кожа вот-вот растрескается. Но он мужественно терпел. Ведь либо сегодня произойдет то, что должно, либо никогда.

– Да, дорогой, одна я такая. Не у тебя свежие швы, которые болят при каждом шаге! Очень надеюсь, что твой Молак не самозванец. Иначе, я не переживу. Слышишь? Я не переживу!

Гален Коу остановился и, больно сжав локоть любимой, воззрился на нее зверем. Стеклянный взгляд несколько секунд молча растворял в молодой женщине всякое желание выражать сомнения или недовольство. От страха она вся сжалась и позабыла про холод.

– Так убеги, – наконец, произнес мужчина. Это был до ужаса спокойный и тихий голос, но прозвучал он громче свистящего ветра вокруг. – Брось меня. Я отпущу вас. Это мое проклятие, не твое. Это меня ждет отцовское ружье.

– Нет, ты не умрешь, как он!

– Почему же? Я уже не в силах бороться с этими нападками, Гельви. Если ты не поможешь, если ты лишишь меня последнего шанса… Я застрелюсь. В точности, как мой отец.

Женщина с горечью посмотрела вниз, на матовый снег. Она закусила обветренную губу и та лопнула, выпустив кровавую росу. Прижав сверток к груди крепче, Гельвия закивала.

– Я помогу тебе, – сказала она, проглотив ком в горле. – Ты же видишь, как сильно я люблю тебя? Ты же видишь, на что я пошла ради тебя?

– Я вижу. – Хватка мужчины смягчилась, он бережно погладил супругу. – Мальчик был рожден для этого дня, помнишь? Это наш единственный шанс зажить, как нормальные люди. Мы больше не будем бояться моих… вспышек.

Темные глаза его возлюбленной блестели, как два кремния. Он смотрел в них и видел, как внутри нее, такой хрупкой и миниатюрной, бушует подлинный животный страх. Молодая женщина тонула в нем, придавленная неподъемным грузом вины. Он также видел в этом взгляде самоотверженную преданность – единственное, что не давало Гельвии захлебнуться в этом жутком водовороте переживаний.

– Все получится, – Гален попытался подбодрить жену. – Я верю Молаку. И ты поверишь, когда увидишь его.

– Дорогой…

– Да? Потерпи, осталось чуть-чуть. Мы почти пришли к Кургану Харшепт. Он должен быть за теми сросшимися дубами.

– Я дала ему имя…

Снова воцарилось молчание, пронизанное высокими нотами зимнего ветра. С усилием подавив внезапное желание утопить любимую в снегу, мужчина заговорил первым:

– Зачем?

– Я бы хотела его помнить, – Гельвия тихо всхлипнула.

– Это сведет тебя с ума. Мы договорились не считать его нашим первенцем.

– Я знаю. Прости…

Гален Коу негодующе зарычал и с мольбой вознес голову к темнеющему мутному небу. Его пальцы в толстых рукавицах то сжимались в кулак до хруста, то расслаблялись.

По щекам его супруги покатились обжигающе горячие слезы. Ей было страшно стать свидетелем его очередного припадка. Тем более здесь, в глухом лесу. А что, если на этот раз Гален убьет ее?

– И как… его зовут? – на выдохе поинтересовался тот.

Такой интерес удивил Гельвию.

– Его зовут Брайер.

– Превосходно, дорогая. Теперь я буду знать имя твоего грядущего психического расстройства. Идем.

Обняв девичьи плечи покрепче, мужчина повел ее дальше, настойчиво протаптывая путь сквозь высокие сугробы.

О существовании Кургана Харшепт широкой публике не было известно. Эта часть леса не просто не интересовала здравомыслящее население близлежащих городов и пригородов, а отчаянно игнорировалась им. Еще со старины повелось обходить «старую землю» стороной. Не удивительно, ведь местные языческие племена в свое время доставили немало бед молодым поселениям, в которых жили и обустраивали быт пришлые издалека христиане. И вот, поселения давно превратились в огромные города, а люди отошли от суеверного средневековья, но некий неприятный осадок, заложенный где-то на подсознании генетически, все еще накаляет современных потомков, когда речь заходит о древнем лесе. Никто в своем уме не отправится сюда на прогулку, а если кто-то и помыслит о подобном, то обязательно вспомнит десяток-другой легенд и историй, которые тут же отобьют всякое желание.

Разумеется, находились и храбрецы. Особенно, среди молодежи. И, в большинстве случаев, их вылазки на «старую землю» оканчивались благополучно. А именно – разочарованием. Ибо ребята не находили здесь ничего мистического. Поэтому нередко старались мастерить мистическое сами, украшая растительность плетеными тотемами, чтобы потом рассказывать друзьям о страшных находках прошлого.

Реальные находки также случались, но редко. Иногда охотники забредали слишком далеко, и по случайности обнаруживали полуистлевшие ритуальные предметы или непонятную символику на заросших камнях. Такие вещи тут же доставлялись в городские музеи.

Но Курган Харшепт был так глубоко спрятан, что до него не добирались ни охотники, ни любопытные подростки. Да и выглядел он непримечательно: пологий холм, поросший травой летом и покрытый снегом зимой. В свое время он был величественным и высоким, но годы постепенно размыли его величие дождями и ветрами.

– Это точно он? – недоверчиво поинтересовалась Гельвия Коу. – Разве у кургана не должно быть каменного изваяния?

– Не все народы венчали курганы каменными изваяниями, дорогая. Мы пришли правильно.

– И что же здесь жил за народ?

Мужчина пожал плечами.

– Не углублялся. Наши предки их называли просто «язычниками», судя по оставшимся рукописным трудам, которые я успел изучить до встречи с Молаком. Есть упоминания о том, что те самые «язычники» – это немногочисленные потомки народа, очень давно бежавшего откуда-то из Средиземного моря. Возможно, минойцев. Они заняли эти леса, приспособились к ним, продолжая почитать своих богов. В частности, Великую Богиню. Правда, религия их несколько видоизменилась со временем. Они не возводили курганы, как это делали кочевники. Но хоронили важных соплеменников с особенными почестями, наделяя места захоронений сакральным смыслом.

– То есть, твой знакомый выбрал этот курган не просто так?

– Он считает его так называемым «местом силы», – объяснил Гален.

Сумрак густел, а вокруг возвышения ничего не происходило. Пару никто не встречал, нигде не горели источники света. Женщина хотела было что-то высказать на этот счет, но сверток в ее руках заворочался и закряхтел. Пришлось заняться его покачиванием, чтобы не заплакал.

Гельвия терялась всякий раз, когда Брайер плакал. Это происходило довольно редко, но, если случалось, молодая мама тут же впадала в ступор непонимания. Она никогда не угадывала, чего хотелось малышу в данный момент, а потому раздражалась. Женщине казалось, будто роль матери вовсе ей не подходит.

Но прошло всего три дня ее материнства. Этот факт непременно утешил бы, но Гельви гнала рассуждения об этом, надеясь, что так будет легче…

Легче не становилось. Страшный день наступил. Теперь она стоит перед мрачным белым курганом, колыбелью усопших, дрожащая от лютого холода посреди леса, и чувствует тепло только от обнимаемого крохотного человечка, укутанного в короткий овечий тулуп.

«Это чудовищно, – вертелось в мыслях. – Это неправильный поступок. Но уже слишком поздно отступать… Слишком поздно. Если сбегу с Брайером, то буду ненавидеть себя всю жизнь. Я не хочу существовать без Галена! Не вижу себя без него. Не хочу, чтобы он погиб. Мы вместе выросли, мы вместе прошли через столькие испытания этой жизни. Рука об руку. Неужели не справимся с этим? Конечно же справимся. Разве может быть препятствием трехдневный организм? Он ведь еще даже не личность! – Гельвия выдохнула паром и сильнее зажала травмированную губу. – Нет, я бы не стала ему хорошей матерью. Брайер превратится в напоминание о моей трусости, о смерти Галена. Родительство должно быть желанным, это осознанный зрелый шаг… Поэтому я должна проявить силу. Должна проявить хладнокровие и выдержать этот ритуал, чтобы спасти того, кто так дорог. Ради нашего будущего. Ради полноценного счастливого материнства. Когда-нибудь».

– Я люблю тебя, – прошептала Коу, заглянув в дымчато-серые глаза мужа. Она даже попыталась улыбнуться, чтобы подбодрить.

Но Гален был мрачнее засыпающих небес. Он осматривался, беспокойно расхаживая то в одну сторону, то в другую.

– Да где же он… – бормотал мужчина. – Уже почти стемнело.

И действительно, тьма практически овладела лесом, отчего к холоду добавлялось дискомфортное ощущение тревоги, словно из чернеющей чащи вот-вот явится опасность.

Хруст. Гельви ойкнула и рефлекторно обернулась назад, на звук, почему-то крепче сжав сына. Гален тоже напрягся, уставившись в густые тени между древесным частоколом.

От одного из припорошенных снегом деревьев будто отпочковался еще один ствол. Он червем тянулся вперед, выпрямляясь в долговязую тощую фигуру, ростом чуть переваливающую за два метра.

– Молак, – с облегчением выдохнул Гален Коу.

Его супруга не могла вымолвить ни слова. Ее по-животному пугало то, как ломано и резко двигается этот длиннющий человек в темном плаще с капюшоном. Каждый его шаг по глубоким сугробам выполнялся с кошачьей осторожностью, пружиня. Мужчина высоко поднимал тонкие ноги, втягивался, выгибался дугой, а затем только делал шаг. Как крадущийся паук. В руке он держал длинную палку, обмотанную с одной стороны.

Когда Молак приблизился достаточно, Гельвия сумела разглядеть в полумраке острый гладкий подбородок и недовольную линию рта, почти лишенного губ. Кожа мужчины была неестественно белой и тонкой, практически просвечивающейся.

Он молча воткнул перед Галеном палку в снег так, чтобы обмотанный конец смотрел вверх.

– Ветер не потушит? – поинтересовался Коу, пытаясь хоть как-то нарушить угнетающее молчание. Ему и так было тяжело на душе.

– Не потушит, – прошипел Молак. Этот голос звучал так, будто принадлежал змее: тихий, вибрирующий и сиплый. Невольно чувствовалась изношенность голосовых связок.

– Вы все приготовили? – выразила обеспокоенность Гельви. Ей было также неловко в тишине, как и ее возлюбленному.

– Да, миссис Коу. И вы, очевидно, тоже. – Не глядя на женщину, мужчина в черном плаще чиркнул зажигалкой и поджег самодельный факел.

Ветер тут же набросился на ненавистный источник света и тепла, но задушить буйный пламенный язык не получалось – ткань, которой была густо обмотана палка, была чем-то пропитана.

Ожившие тени чащи заплясали на снегу.

«Начинается», – с тревогой осознала Гельвия Коу. Внезапно ей стало еще страшнее, чем было. Мерзкие мурашки поползли от коленок до самой шеи.

Тем временем Молак присел на корточки и, нащупав что-то возле ног, резко дернул вверх, сметая ворох снега. Как оказалось, это была клеенка, которой мужчина предусмотрительно накрыл выкопанную небольшую ямку.

Миссис Коу отвернулась. Ей было невыносимо представлять то, что вот-вот произойдет.

– И что же вам неугодно, позвольте спросить? – Молак вырос над ней жуткой червеобразной тенью. Глаза его скрывались глубоко натянутым капюшоном, но взгляд прошибал, давил почти на физическом уровне.

– Нет-нет, что вы! – тут же стал между ними Гален. – Моя жена полностью все осознает и всем довольна. Она просто… волнуется.

Но тихий голос Гельви почти перебил супруга:

– Вы правда жрец?

– Я – один из первейших служителей Деворинфир, – ответил Молак. Его шипение прозвучало с долей оскорбленности. – Это не равно жрецу, ибо все истинные жрецы ныне почивают в забвении. Но, как преданный слуга и последователь, в этом ритуале я с гордостью взял роль жреца на себя. Не волнуйся, дитя, Деворинфир услышит слова из моих уст. Ведь моя вера древнее египетских пирамид, Ей известно это. Она бдит, Она повсюду, мы дышим Ею…

Молак осторожно забрал у матери сверток из овечьего тулупа. Брайер тут же недовольно заурчал, в свете факела показалось хмурящееся маленькое личико с удивительно осознанными глазами. Ему явно не понравился страшный дяденька в черном, но плакать малыш пока не собирался. Он молчаливо изучал, морща лоб и сводя брови.

– И Галена больше не будут мучить эти припадки одержимости?

– Дух, пожирающий слабых, должен принять великую жертву и забрать проклятие, терзающее вашу семью, – ответил жрец. Он повернулся к Галену. – Ты принес то, с чего начались несчастья?

– Да, – кивнул тот. Гален суетливо вынул из кармана дорогого серого пальто черную цепочку с медальоном в виде полной луны, практически закрывающей солнце с тремя витыми лучами. В полумесяц, оставшийся от солнечного диска, был инкрустирован алый камень, похожий на рубин.

– Надень его на ребенка, – приказал жрец.

– Извините, – снова вмешалась миссис Коу. – Вы сказали, что Дух должен принять жертву. Это прозвучало так, словно нет стопроцентной гарантии того, что именно так и произойдет.

– Гельвия! – рыкнул на нее супруг.

– Так и есть, – плохо сдерживая раздражение, ответил Молак. Он дождался, пока Гален наградит сына украшением, и лишь тогда продолжил говорить: – Деворинфир – это вам не установленный алгоритм по снятию проклятий! Это разум. А что способно помешать разуму игнорировать? Быть может, Темная Госпожа прикажет мне вас перебить? А может, она сделает из мистера Коу служителя? Это неизвестно. Непостижима воля Госпожи, миссис Коу. Я лишь озвучиваю вам инструкцию и вероятный исход ритуала. Все, что в пределах моих возможностей, я исполню.

– И мы благодарны вам, Молак, – тут же не упустил возможность разрядить ситуацию Гален.

Черный и длинный, как палочник, силуэт мужчины присел возле ямы и положил рядом с ней младенца. Край тулупа грубо сорвал ветер, оголив нежное детское плечо и часть туловища. Мороз нещадно впился в уязвимую кожу, вынудив мальчика скривиться и захныкать.

Брайер не понимал, почему никто не пытается его укрыть. Его хныканье становилось громче, надрывнее, пока не превратилось в плач. Но мама с опущенной головой стояла неподвижно. Отец тоже не смотрел на него – страшный незнакомец вручил ему серп из красного кристалла, подобного тому, который был в медальоне. Но зачем?

Гален увлеченно вертел странный обрядовый атрибут в руках. При свете виляющего огня на факеле, рубиновый отблеск отразился в его дымчатых глазах, словно стал их собственным свечением. Мужчина чувствовал странную дрожащую энергию, исходящую от артефакта. Цепкую, оскверняющую и вязкую, как мед. Эта энергия впивалась в его ладонь, ловко располагалась в руслах вен и сосудов, и растекалась по всему телу. Ощущение могущества наполнило его, подобно глубокому вдоху.

– Нужна твоя кровь, – продолжил кураторство Молак. – Первенец в равной степени приближен к обоим родителям. В нем ваша общая кровь. Деворинфир должен понимать, кто просит о помощи, и кто преподносит дар.

– Мне просто полить ребенка своей кровью?

– Разумеется, не просто. Ты должен выразить Госпоже свое почтение. Пометить жертву ее символом. Уверен, этот символ тебе знаком, Гален. – Жрец ткнул в медальон на груди Брайера заостренным ногтем, которым венчался костлявый длинный палец.

Малыш тут же прекратил попытки докричаться до родителей. Теперь он, выпуская облака пара, глубоко дышал от возмущения собственной беспомощностью. Он не понимал, зачем отец снял перчатки и режет себе палец, зачем рисует ему что-то на лбу… Страх захватывал крохотное замерзающее тельце.

– Правильно? – Гален отошел от сына, но все еще не мог оторвать взгляд от нарисованной луны, почти закрывшей солнце.

– Правильно, – Молак стал у изголовья будущей могилы и развел руки. – Теперь ты должен опустить младенца вниз.

– Я? – внезапно мистер Коу почувствовал головокружение. Жар прилил к его щекам. Изначально он был настроен хладнокровно по отношению к требованиям обряда, но сейчас, когда он должен своими руками уложить малыша в зев промерзлой земли… В нем заиграла слабость.

«Она дала ему имя. Его зовут Брайер. Моего сына зовут Брайер», – эта навязчивая мысль осушила рот и глотку мужчины.

– Дорогой, – обняла его Гельви. – Мы сможем. Слишком много уже пройдено, чтобы оглядываться.

– Забирай молокососа и убирайся, – добавил Молак, пожав неширокими плечами. – Либо я могу вообразить вас дичью в моих угодьях. Что случится тогда – очевидно.

– Нет, мы продолжим, – как можно настойчивее ответил Гален. Он поднял Брайера и встретился с его прямым обнадеженным взглядом. Мальчик искренне верил, что отец вернет ему уютное тепло и унесет из темной чащи.

Но вместо этого Коу медленно опустил сына в холодный земляной короб. В негодовании и отчаянии Брайер снова заплакал. Истошно и с горечью.

От этого голоса Гельвию пробрало насквозь. Она тоже не сдержалась и молча изверглась обжигающими слезами.

Жрец подкатил длинные рукава плаща, демонстрируя вытянутые наручи из бугристого черного металла с насыщенно-красными крупными камнями округлой формы. Пламя заплясало в их гранях, создав эффект, будто те пульсируют мистическим светом изнутри.

Откуда-то из-под снега Молак извлек лопату и вручил Галену. Затем расправил спину, удлинившись еще сильнее, и начал ритуал:

– Дэворинфир! – Сипение его голосовых связок внезапно преобразилось в уверенный низкий тон. – Темная Госпожа! Взываю к тебе. О, обрати же на меня взор, всевидящая! На меня, твоего благословленного слугу…

Брайер закричал так, что слова жреца начали утопать в режущем ухо звуке. Жрец раздраженно выдержал паузу, ожидая, когда визг младенца станет слабее. Но тот не собирался прекращать надрываться.

– Он ни разу так себя не вел за три дня, – заметила Гельви, беспокойно поглядывая на яму, в которой барахтался малыш.

– Если бы тебя голой бросили зимой в яму, ты бы орала не тише, – съязвил ее супруг. – Молак, может его… – Гален легко стукнул совком лопаты о землю, не двойственно намекнув на способ заткнуть ребенка.

– Гален! – ужаснулась миссис Коу.

– Нет! – вспылил жрец. – Ты глуп, Коу! Прочитав литературу о медальоне и символике Деворинфир, как можешь ты игнорировать то, чего так жаждет Госпожа?! Младенец должен быть жив. Его следует погрести заживо, дабы он отдал Духу все свои чистейшие эмоции до последней.

– Но он не замолчит.

– Пускай орет! – ярость закипала в Молаке так стремительно, как закипает вода в чайнике. Он заметно сдерживался, а потому движения «черного палочника» стали еще более резкими и ломанными. – Она услышит меня даже сквозь его вопли.

Раскинув руки и опустив голову, жрец начал заново:

– Дэворинфир! Темная Госпожа! Взываю к тебе. О, обрати же на меня взор, всевидящая! На меня, своего благословленного слугу, принявшего бремя жреца вместо твоих усопших сыновей и дочерей.

Кристаллы на наручах ярко вспыхнули всего на секунду. Так же вспыхнул и серп, который до сих пор сжимал Гален.

– Она здесь… – прошептал он с судорожным выдохом.

– Госпожа! – продолжал Молак. – Прими же артефакт, несущей толику твоей силы, обратно. С драгоценным подношением просим тебя о снисхождении: оставь одну жизнь и возьми другую…

Брайер оборванно умолк. Гельвия несмело подошла к могиле сына и осторожно заглянула.

Маленькое порозовевшее от мороза тельце лежало неподвижно. Глаза малыша были закрыты.

– Он… – голос женщины дрогнул. – Он умер?

Вместо ответа в лицо миссис Коу плашмя влетел совок от лопаты. Ошарашенно отшатнувшись, Гельви даже не успела почувствовать боли от сбитого на бок носа. Кровь горячими реками заструилась на губы и подбородок, срываясь и пачкая шерстяное пальто.

– Г… гален? – простонала она. Перед глазами все кружилось.

Мистер Коу одержимо улыбался. Ссутулившись, он сжал лопату покрепче и нетерпеливо замахнулся, чтобы ударить супругу еще раз, но теперь острой частью. Изо рта его вместе со слюной вырвался смешок.

Гельвия упала в сугроб и беспомощно закрылась рукой, но удара не последовало. Нависший над ней мужчина вдруг замер, взгляд его стал стеклянным и пустым.

– Нет! – гулко крикнул он. – Нет! Чушь! Чепуха! – С этими словами Гален отшвырнул лопату и принялся резать себя серповидным кристаллом. – Ненависть! Ненависть!!!

– Дорогой! – миссис Коу заплакала. Нос и голова разразились тяжелой ломящей болью. Кровь не останавливалась, поэтому женщина стала на четвереньки, чтобы вместо одежды раскрашивать в пунцовый снег.

Мужчина продолжал кромсать свои ладони. Он продырявил себе щеку, порезал лоб, подбородок, разрезал ноздрю. Затем он упал на спину и принялся биться в конвульсиях, вопя от боли.

– Помогите ему! Помогите! – Гельви поползла к мужу, умоляюще глядя на Молака, который просто молча наблюдал за происходящим.

Широко раскрыв веки и выпучив дымчатые глаза, Гален резким рывком выгнулся, застыл, а затем с выдохом расслабился. Он смотрел в никуда. Сквозь обеспокоенное отекающее лицо возлюбленной.

Дрожащей рукой она хотела коснуться лба Галена, но внезапно отдернула руку. Гельвия издала странный писк и вскочила на ноги, словно ее вздернули за шиворот. Сжав кулаки, женщина принялась колотить себя ими по лицу с особой жестокостью. Затем она начала избивать лежащего мистера Коу ногами.

– Ненависть! – зарычала женщина так неестественно низко, что голос тут же начал срываться. – Ненависть!!!

Она отняла у мужа серп, и отшвырнула. Затем сжала края пальто и с несвойственной прежде силой распахнула его, сорвав с себя все пуговицы. Скинув верхнюю одежду, Гельви стянула следом синий вязаный свитер, демонстрируя черный кружевной бюстгальтер популярного бренда. Затем она сняла утепленные штаны и термобелье. Последними на снег слетели сапоги и шапка из пушистого лисьего меха.

Безумно хохоча, абсолютно обнаженная молодая женщина рухнула в ближайший сугроб. Она принялась жадно пожирать снег, ползая на животе и вертясь, словно горящая.

– Плохая! Ничтожная! Мерзкая! – бормотала она, ударяясь головой о землю снова и снова, расшибая лоб. Затем Гельвия остановилась. Некоторое время курган Харшепт тонул в тишине.

Молак не шевелился, будто превратился в черное уродливое дерево.

Затем мистер и миссис Коу синхронно поднялись. Мужчина подошел к яме и осторожно поднял Брайера, который уже во всю шевелил крохотными ручками в попытке дотянуться до отца. Завернув малыша получше в тулуп, Гален прижал его к груди и запахнул частью собственного пальто.

Тем временем Гельвия успела одеться. Как ни в чем не бывало, она подошла к супругу и взяла его под руку. Не молвив ни слова, пара побрела прочь от захоронения.

Жрец проводил их взглядом. Лишь когда их силуэты скрылись за деревьями, он поднял серп, лопату и потушил факел, окунув его горящим концом в снег.

– Будет по воле твоей, – произнес он.

Глава 1. Спасительный звонок

Такой раздражающе мерзкий, но такой долгожданный звонок гильотиной оборвал затянувшийся урок алгебры, на котором мистер Синч никак не унимался выдумывать новые и новые способы помучить своих учеников.