100 легенд Токийского кафе призраков

* * *

Я, шлепавшая в это время по жидкой грязи на дне, увидела лишь силуэт хозяина. Набрав полные легкие воздуха, я заверещала так громко, как только могла, и звук взлетел вверх по шахте колодца. Затем я замолчала: остальное за меня сделает эхо.

Огава выругался, немного помедлил и зашаркал обратно к дому.

Следующая ночь выдалась мертвецки тихой, даже ветер не дул. Огава работал у себя в кабинете. Полагаю, хозяин никому не рассказывал о завываниях из колодца. Знаю, такой бы нашел рациональное объяснение, решил, что это слуховая галлюцинация, приключившаяся из-за забродивших бобов натто, которые он съел на ужин.

И вот опять: может, он почувствовал, что на него смотрят, потому развернулся и увидел, как качаются свитки с портретами в коридоре, словно мимо них быстро пробежало что-то очень большое. Тут Маккуро шепнул мне, и мы с Хиноки начали выть со дна колодца. Огава резко повернулся в сторону сада (об этом мой друг-нэкомата рассказал мне позже), осторожно поднялся с подушки, на которой сидел, и сделал шаг в направлении звука. Сёдзи мой хозяин захлопнул с громким стуком.

Мы с Хиноки не умолкали минут десять, а потом Маккуро, все еще невидимый, опрокинул чернильницу на столе Огавы.

Чернота растекалась по бумагам лужей крови, а мой хозяин наблюдал за этим круглыми, как блюдца (или голландские расписные тарелки!), глазами.

– Быть такого не может, – пробормотал он. – Я просто перетрудился.

* * *

На третью ночь концерт с энтузиазмом исполняли Хиноки, Хана-тян и, конечно же, я. Хор у нас получился такой великолепный (и ужасный!), что Огава внезапно выскочил из дому, выругался и кинул в колодец большой камень. К счастью, Маккуро вовремя нас предупредил и булыжник шлепнулся в вязкую грязь, а мы с рвением, достойным труппы плохих актеров, пытающихся заработать на пропитание, изобразили предсмертную агонию и с хохотом удрали через тайный лаз.

На четвертую ночь импровизировали мы квартетом: Хиноки басил, я и Хана-тян взяли на себя главную партию, а Искорка запрокидывала голову и издавала трели настолько потусторонние и устрашающие, что даже у меня шерсть вставала дыбом. Огава же во время нашего получасового выступления лежал на футоне[6], спрятав голову под подушку.

– Дрожал, как последний лист на дереве под напором ноябрьского ветра, – позже описал хозяина Маккуро, довольно кивнув.

Так все и продолжалось. Мы пригласили в свой хор других уличных кошек: на пятый день кричали пятеро, на шестой – шестеро. К тому моменту о происходящем узнали и домашние Огавы, и его соседи. На седьмой день небольшая толпа собралась у колодца, из которого вырывались завывания нашего септета. Мы видели очертания голов зевак в просвете над нами, а когда останавливались, чтобы перевести дыхание, слышали голоса.

– Это призраки-бакэнэко, – заявил кто-то.

– Ты что натворил, Огава?! – рыкнул другой голос.

– Он убил кошку! – прорыдала моя хозяйка. – И теперь нас преследуют ду́хи!

– Это как с Окику, – подметил чей-то бас. – Она считала тарелки в колодце. Одним богам известно, что случится, когда у вас наберется десять кошек.

Тут до меня отчетливо донесся голос Огавы:

– Ну не могут же это быть призраки! Давайте мыслить логически.

– А я это и делаю, – возразил собеседник. – Я бы позвал священника. И побыстрее.

* * *

В следующие две ночи мы продолжили концерты.

А Огава… Ну, он, если честно, тронулся.

На девятую ночь пришел священник – монах в тяжелом черном одеянии, по которому почему-то пробегали голубые искры. Он внимательно посмотрел Огаве в глаза, шепнул что-то ему на ухо, и тот с криком бросился в дом, причитая о мести, покаянии и кошке-призраке, что придет по его душу.

На следующее утро хозяина и след простыл.

Одни говорят, что Огава безнадежно помешался. Другие – что отправился в паломничество на север страны: хотел попасть в храм, посвященный бакэнэко, и взять там офуда, чтобы повесить на колодец. Это ему посоветовал «монах».

Хозяйка взяла управление поместьем на себя, а чтобы сводить концы с концами, сдала комнату постояльцу и продала портреты призраков в местный буддистский храм. В это время американцы и другие чужаки открыли Японию миру – легко, будто банку сардин, – и скоро всякие западные штучки стали модными: важные персоны принялись расхаживать в странной одежде и есть мясо, телеграфные провода сшивали небо воедино, а Эдо, который я знала и любила, превратился в Токио.

* * *

Что же случилось со мной? А я, оказывается, тоже поменялась.

Как-то вечером, ровно через сорок девять дней после того, как мы закончили изводить Огаву, Маккуро присел рядом со мной на крыльцо храма у реки и принялся объяснять:

– У некоторых кругов есть начало, но нет конца.

– Не понимаю.

– У твоей жизни есть начало, но не конец: ты теперь другая кошка. Бакэнэко. Привыкай.

– Значит, я умерла?

– Изменилась. – Он похлопал меня по плечу. – А об остальном не думай. Привыкай…

* * *

И я научилась жить по-новому. Наблюдала издалека, как в доме, который когда-то был и моим, подрастают детишки. Видела, как через какое-то время хозяйка вышла замуж за добродушного постояльца. Даже слышала, будто Огава кормит бездомных кошек в особом храме на севере. В последнее я не поверила, но вы, люди, и правда иногда умеете удивить.

Время от времени я делаю что-нибудь полезное, но обычно просто стараюсь жить в свое удовольствие, где бы ни находилась. А забредала я много куда, даже в Синдзюку – лабиринт из небольших баров и ресторанчиков, в котором расположились «Кафе призраков» и его владелица, моя хорошая знакомая. Утомившись от войны, она переехала сюда, и теперь я пою для хозяйки заведения, если та хочет вытянуть шею и повертеть ей в танце. Я – глаза и уши моей подруги, когда у нее нет времени выйти из бара.

Сейчас, например, она попросила меня последить за этой парочкой. А вот и они, наконец-то дошли! Ну и копуши! Не слишком-то они похожи на путешественников… Любопытный иностранец и кролик-всезнайка. А с ними мальчишка, который вчера свалился на крышу храма, – Акира. Не знаю, как он там оказался, но паренек бормотал про то, что куда-то спешит, а больше ничего и не помнил.

Хозяйка кафе попросила меня проследить, чтобы те двое проводили Акиру домой. Очень уж она любит человеческих детишек. Я, если честно, давненько не покидала город. Самое время отправиться на север, погулять по деревням, подышать свежим воздухом и…

Ну, увидишь.

Йоросику онэгай симасу. Будьте ко мне добры, и я отвечу тем же.

2

Встреча на холме

История эта произошла в 2020 году теплой майской ночью к северу от реки Канда в Токио – во времена, когда улицы были намного менее людными, чем обычно. Из-за пандемии коронавируса в стране объявлено чрезвычайное положение, Олимпийские игры перенесены, парки закрыты и даже всегда оживленные Синдзюку и Сибуя пустеют с наступлением вечера.

А все, кто остается на улице, обязательно носят медицинские маски.

Большинство людей, конечно, просто сидят дома: смотрят что-то онлайн, играют в игры, читают или предаются праздным мечтаниям. И чем меньше общения с другими людьми, тем дольше длятся эти приятные грезы.

Этот участок реки обычно спокоен, но сегодня рядом и вовсе ни души – только несколько упитанных во́ронов прыгают по тропинкам в небольшом парке на северном берегу. Прекрасный погожий день перетекает в вечер, и тени на лесистом склоне реки, над которым простирается кладбище Дзёсигая, становятся длиннее и темнее. В дальнем углу ближайшего храма, поблескивая в сумерках, таится огромная скульптура головы тэнгу. Эти могучие ду́хи, хоть и не считаются ни злыми, ни добрыми, – известные похитители детей. Некоторые тэнгу принимают обличье человека с чертами хищной птицы, а другие, как эта скульптура, которую выносят во время праздничных шествий, отличаются красным лицом с огромным носом. За громадной головой в ожидании ежегодного парада выстроилось с десяток фигур поменьше – карасу-тэнгу, их называют во́ронами.

Но в этом году даже праздники отменили.

Ветер скользит сквозь кедры и деревья гинкго, а по зигзагообразным спускам и лестничным пролетам резво бежит вниз девушка со скейтом.

Ее мы назовем Кей-тян. Ей девятнадцать, и из одежды на ней толстовка, мешковатые шорты и грязные кеды. Ну и конечно же, медицинская маска, а еще – кепка с надписью «КАППА», под которую Кей-тян спрятала недавно обесцвеченные волосы. В небольшом рюкзачке у нее лежат мини-штатив, смартфон и бутылка воды.

Скейт, который девушка держит под мышкой, вполне неплох, с крутыми колесиками (хоть сейчас отправляйся кататься!). Двигается его хозяйка так целеустремленно, что во́роны вокруг затихают и устраиваются на веточках поудобнее, – город продолжает проваливаться в коронавирусную дрему.

Но Кей-тян и так уже слишком долго бесцельно мечтала, поэтому ей не терпится проснуться и двигаться, как раньше, и никакая пандемия ее не остановит. Девушка поднимает голову, будто вглядываясь в далекую гору, которую хочет покорить, и продолжает свой путь, проходя мимо храма, увешанного узелками трепещущих на ветру бумажных талисманов. Кей-тян взбирается выше, и теперь справа от нее – сад старой гостиницы, а слева – музыкальная школа. Жизнь девушки превратилась в узел, который не распутать, но недавно Кей-тян снова встала на скейт, и ей стало чуть легче. Сейчас девушке хочется почувствовать волнительную вибрацию и скрип доски под любимыми старыми кедами.

Внезапно откуда-то сверху раздается характе́рный стук другого скейта.

* * *

Кей-тян чуть медлит, а затем смотрит в направлении звука. Днем в этом месте полно скейтеров, ведь тут есть все, чтобы классно покататься: склон, ступеньки и поручни, но после объявления локдауна вечером здесь мало кто бывает. Кей-тян хорошо стоит на доске, пусть до уровня олимпийской спортсменки и недотягивает, и умеет делать разные крутые трюки. Когда они получались, то неизменно вызывали восхищение у жителей ее родного города. Вот только после того, как девушка бросила университет, а потом приключилась та странная история с квартирой, со скейтом ладиться перестало. Теперь Кей-тян катается в одиночестве, чтобы никто не видел, как она сдирает ладони во время неудачных флипов[7] или не успевает запрыгнуть на перила. Куда лучше спокойно встать, проверить, все ли цело, а потом попробовать снова. И еще раз, и другой. Для этого Кей-тян и берет с собой штатив и смартфон. Не для того, чтобы постить в Интернете (ведь «Тикток» она удалила давным-давно), а потому, что ей хочется заснять процесс, исправить ошибки, попытаться еще раз.

Пожилой мужчина в надвинутой на глаза кепке шаркает мимо по сумеречной улице. Поравнявшись с Кей-тян, он кивает, что-то бормочет, а та, не расслышав, быстро кивает в ответ.

Что-то этим вечером на склоне не так… Будто Кей-тян находится в оживленном скейт-парке и все на нее пялятся. Когда-то давно, в детстве, она боялась темноты и безлюдных мест. Все потому, что отец подарил ей свою любимую мангу, нарисованную Дзиро Харой, – мрачную историю о ноппэрабо, призраках без лица, которые таятся в темных уединенных уголках, похожих на этот. Такое маленькой Кей-тян читать было рано, так что следующие несколько недель она хватала маму за руку, если путь домой пролегал через сумеречный парк. Девочка все ждала, что посмотрит на кого-то из прохожих, увидит гладкое, как яичная скорлупка, лицо без глаз, носа и рта, кинется прочь и угодит в лапы другому ноппэрабо, а потом – третьему и четвертому.

Глупышка.

Показалось или вокруг действительно многовато во́ронов? И чувство такое, будто кто-то (или что-то) наблюдает за девушкой. После того, что произошло в прошлом году у Кей-тян в квартире, она бы ничему не удивилась.

Но вокруг никого: только какой-то скейтер скрипит доской выше по склону. Кей-тян останавливается и прислушивается. Шуршание колес, тишина после прыжка, а потом – стук приземления. По звукам понятно, что незнакомец хорош. Очень хорош.

Может, уйти домой?

Но что там делать? Смотреть «Нетфликс»? Читать встревоженные сообщения от мамы в «Лайне»?[8]

– Возьми себя в руки, – бормочет Кей-тян себе под нос, глубоко вдыхает и идет к привычному месту тренировок.

Она тщательно разминается, помогая телу ожить после отупляющей восьмичасовой смены на кассе супермаркета. Когда все носят маски, а девушку от покупателей отделяет прозрачный экран, кажется, будто каждый находится в своем собственном коконе. Но сейчас, в движении, Кей-тян ощущает контакт с доской, асфальтом, воздухом и даже земным притяжением. Девушка ставит телефон на низенький штатив, наводит камеру на перила и убеждается, что старик отошел на безопасное расстояние и других прохожих рядом нет. Все это происходит под аккомпанемент звуков откуда-то сверху: поскрипывание колес, мгновение тишины, затем снова – СТУК! – скейтер приземлился, и колеса опять шуршат по асфальту.

Ого, в этот раз высоченный получился прыжок!

«Ладно, просто делай все в своем темпе, – подумала Кей-тян. – Не сравнивай себя с другими, дурочка».

Она идет к своему «старту», опускает скейт, отталкивается раз, второй, приседает, упирается большим пальцем толчковой ноги и… подпрыгивает вместе с доской, поворачиваясь, – подвески колес[9] идеально сцепляются с перилами, и скейт скользит по металлу. Лицо обдает знакомым пьянящим порывом ветра, кепку срывает, волосы развеваются, а потом – бац! – приземление. Вот только Кей-тян не совсем правильно распределяет вес, заваливается назад, запоздало взмахивает рукой, чтобы восстановить равновесие, но все равно растягивается на гладкой твердой плитке.

Черт.

Ладно, вдох-выдох. А потом еще попытка.

Кей-тян повторяет трюк заново, убеждая себя, что не так уж важно, получится у нее или нет. Но и сама в это не верит, когда снова растягивается на плитке и больно ударяется бедром. «Ох, в такие моменты понимаешь, как важен успех, – думает девушка, потирая ноющий сустав большого пальца. – Надо, чтобы получилось».

Рядом кто-то прочищает горло. А потом пугающе близко раздается голос:

– Недурно, недурно!

Кей-тян, не вставая, поворачивается на звук и понимает, что над ней склонилась девушка в камуфляжных брюках и темной куртке. Офигенная. На голову незнакомки натянута огромная шапка-бини так, что глаз почти не видно, а остальное лицо скрывает маска.

Звучат ее слова дружелюбно, но чуть высокомерно.

Кей-тян так и хочется сказать, что обычно она может делать такие трюки с закрытыми глазами. Просто еще не разогрелась…

Незнакомка останавливает ее, выставив вперед ладонь, и говорит:

– Держу пари, обычно ты такое можешь сделать с закрытыми глазами. У всех бывают неудачные дни. Просто надо размяться.

Чуть опешив, Кей-тян смущенно смотрит на собеседницу.

– В последнее время у меня много неудачных дней, – размеренно говорит она и встает.

– Ну, все может измениться, – пытается ободрить ее незнакомка и потягивается, сцепив пальцы в замок. – Странные времена. Ну, сейчас.

Есть в ней что-то знакомое, думает Кей-тян и спрашивает:

– А мы не встречались? Ты, часом, не катаешься в Омотэсандо?

– Нет, только здесь, – смеется незнакомка. – Вот, ты обронила.

Она держит в руках кепку Кей-тян, вертит туда-сюда, разглядывая логотип. Что-то мерцает в ее темных глазах – не искорки ли еле сдерживаемого смеха?

– «Каппа»? – спрашивает незнакомка. – Не очень-то ты похожа на каппу-водяного!

– Да это бренд такой! Да и каппы, которые ёкаи, мне нравятся…

Собеседница Кей-тян многозначительно кивает.

– Потому что они не такие, как все, да? Уверена, они похожи на тебя! – Она наступает на краешек доски, подхватывает ее и указывает Кей-тян на вершину холма. – Слушай, скажу кое-что про эти перила. Все ты делаешь правильно, просто есть одна проблемка. Вот, видишь? Пару недель назад какой-то дурак врезался.

Кей-тян вглядывается в темноту. Кажется, на перилах и правда есть еле заметная вмятина.

– А ты рядом живешь? Никогда тебя тут не видела.

– Я часто в разъездах, – отмахивается собеседница. – Но все равно знаю тут каждый сантиметр. Хочешь, покажу свой финт? Ну, пока ты отдыхаешь.

– Давай, – кивает Кей-тян.

Незнакомка смотрит ей в глаза и чуть склоняет голову набок, будто вслушивается во что-то, ведомое только ей одной. На мгновение кажется, что время притормозило, а потом слева, из утопающей в сумерках музыкальной школы раздается фортепианная мелодия, переплетаясь с карканьем воронья, устраивающегося на ночлег. Девушка застывает на несколько секунд – слушает – и глубоко вздыхает.

– Ты в порядке? – спрашивает Кей-тян.

– Равель, «Лодка в океане»[10]. Навевает воспоминания.

– О чем?

– О моей родине. Раньше часто слушала, как играют эту мелодию.

Девушки еще какое-то время наслаждаются музыкой в сгущающихся сумерках.

Кей-тян склоняет голову набок:

– Неплохо. Но я больше по кей-попу.

– Оба жанра хороши, – кивает ее собеседница. – О’кей, сейчас покажу, как делаю слайд[11].

– Не против, если я сниму?

– Да без проблем! – Мелодия течет мимо девушек, куда-то в темноту леса, и незнакомка будто провожает музыку пристальным взглядом. – Эй, а тебе никогда не казалось, что во́роны наблюдают, как ты тут катаешься?

Кей-тян широко улыбается, хоть за маской этого и не видно.

– Ага, постоянно.

– Те еще критики, да? – смеется незнакомка.

* * *

Пока та бежит вверх по ступенькам, Кей-тян аккуратно ставит телефон на штатив и наводит камеру на нижнюю часть лестницы. Перед поворотом незнакомка бросает через плечо, озорно поблескивая глазами:

– Я разгонюсь отсюда. Хочу посмотреть, что получится.

Кей-тян поднимает палец вверх:

– Гамбаттэ! Выложись на полную! Кстати…

– А?

– Тебя как зовут?

Незнакомка что-то отвечает, но порыв ветра с вершины холма, растрепав молодые листочки на деревьях, уносит ее слова прочь.

– Чего?

– Стартую! – раздается сверху.

Мелодию перекрывает ш-ш-ш-ш-шурррррршание колес, и из-за поворота вылетает незнакомка. Она присела на скейте, и доска ее катится вперед невообразимо быстро. Кей-тян бы никогда не рискнула приближаться к перилам на такой скорости. Она же сейчас уберется![12]

Кей-тян переводит взгляд с телефона на спуск и уже напрягается, предчувствуя неминуемое столкновение, но незнакомка подпрыгивает вместе со скейтом, и по́лы ее черной куртки взлетают вверх, словно крылья. Никуда загадочная девушка не врезается. Напротив, доска прокручивается в воздухе раз, второй, третий, и незнакомка упирается в нее кедами. Подвески сцепляются с поручнем, скользя по нему, – каждое ее движение идеально и отточенно. Дальше и вовсе происходит что-то настолько великолепное, что Кей-тян не понимает, как такое возможно: ее новая приятельница отталкивается от доски, и та взлетает в темное небо под аккомпанемент фортепиано, которое стало слышно, едва стих стук колес. Девушка взмывает над скейтом на метр, не меньше, а затем приземляется, уверенно устроив ноги на деке[13], тормозит ступней и прикладывает два пальца к шапочке, будто отдает честь.

Это лучший из всех финтов, какие Кей-тян доводилось видеть.

– Вау, – выдыхает она. – Ничего себе!

– Это всё тренировки.

– Не думала податься на Олимпиаду? Я, конечно, видела кучу скейтеров, но ты… просто нечто.

– Да такое вообще не по мне.

– Олимпиады?

– Любые соревнования. Столько шума, и все просто чтобы всех сравнить: «И кто у нас самый быстрый, сильный, такой-сякой?» Пустая трата времени. Просто будь собой. Эй, ты не остановила запись! Дай посмотреть!

– Ой, точно! – Кей-тян тычет в экран и показывает видео новой знакомой, с восторгом разглядывая, как та парит в воздухе, а за ее спиной развеваются «крылья» из куртки.

– Останови вот тут! – внезапно выпаливает девушка. – Здесь на поручне вмятина, спрыгивай раньше. Теперь попробуй ты.

– Спасибо.

– Ну, давай, Каори-сан. Мы с во́ронами хотим посмотреть, получится ли трюк.

Опять дразнится? Даже если так, делает она это беззлобно, поэтому Кей-тян поднимается, снова преисполнившись уверенности. В этот раз все будет хорошо.

Она набирает скорость, чтобы подпрыгнуть, и тут до нее доходит, что новая знакомая назвала ее настоящим именем. Откуда знает? Я же ей не говорила…

Но сейчас Кей-тян не до этого. Она отгоняет лишние мысли, собирается с духом, скользит по перилам и приземляется куда лучше, лишь на секунду неловко взмахивая рукой. Зато твердо стоит на доске, а когда тормозит, не может сдержать улыбку. Сердце Кей-тян колотится, когда она подходит к странной приятельнице. Та уже смотрит видео прыжка.

– А мы точно раньше не встречались? Ты знаешь мое имя.

– Ага. Видела тебя раньше. На соревнованиях. Смотри! – Девушка тычет в экран. – Надо начинать флип чуть раньше, поняла?

– Поняла, – отвечает Кей-тян, изучая застывшую на телефоне картинку.

Только тут она замечает, что ногти у ее новой знакомой длинные и черные. Безупречные остро заточенные коготки.

– Как у тебя получается кататься с маникюром? Я ногти вечно ломаю.

Собеседница возмущенно прочищает горло и заявляет:

– Легко! Просто никогда не опускай руки.

Внезапно во́роны на деревьях начинают суетиться и суматошно хлопать крыльями.

Кей-тян задирает голову:

– Чего это они?

– Да они над чем попало смеются. – Девушка смотрит Кей-тян прямо в глаза, но в сумерках та не может разглядеть ее лица. – Это просто накладные ногти! Давай прокатись еще разок, пока не замерзла. В прошлый раз ты продрогла.

– Да?

Собеседница резко кладет руку на плечо Кей-тян, сжимает почти до боли, а потом встряхивает девушку:

– Ты намного лучше, чем думаешь!

– Спасибо.

– Просто тебе надо проснуться. Жить в настоящем.

– Знаю.

Ни с того ни с сего Кей-тян хочется разреветься. Ее глаза горят от подступающих слез.

– Просто я запуталась. Что бы ни делала, понимаешь…

– Живи моментом, – веско добавляет новая знакомая и снова сжимает плечо Кей-тян, но нежнее. – Иногда важно не мешать себе самой. В этом-то и прикол. Итиго итиэ. Этот момент и эта встреча уникальны, ага? Больше такого не повторится. Не упускай шанс.

– Знаю, знаю, – кивает Кей-тян.

– Ну, давай попробуй еще разок. Представь, что у тебя за спиной крылья. Огромные.

Девушка убирает руку с плеча Кей-тян. Последняя снова поднимается по лестнице, поворачивается, и в ее душе внезапно рождается уверенность, что все получится. Это знакомое чувство она испытывала лет в пятнадцать, когда взмывала на скейте, доверяя инстинктам.

Вот и сейчас прыжок вышел неплохим… нет, не так. Он получился великолепным, уверенным, высоким – красивая арка на фоне вечернего неба, за которой последовало идеальное приземление. В этом финте гармонировало все: движение скейта, напряжение мышц, равновесие, осанка, центр тяжести, сопротивление воздуха и сцепление колес. Так выигрывают соревнования… Как же Кей-тян по этому скучала! По пониманию, что трюк будет идеальным с самого начала. Нет, по возможности ни о чем не волноваться. По действиям вместо пустых мечтаний.

Новая знакомая встречает Кей-тян аплодисментами:

– Брависсимо!

А Кей-тян улыбается так, как не улыбалась уже долгие годы.

* * *

Следующие полчаса девушки катаются по очереди. У Кей-тян получается неплохо, а новая знакомая тем временем выполняет все более сложные и элегантные финты. Кей-тян чувствует, что не способна совершить ошибку, что каждое движение идеально. Но даже тогда прыжки другой девушки ее поражают.

Последние лучи солнца исчезают с неба, невидимый пианист еще разок пробегается по гаммам и затихает. Даже во́роны умолкли. Кей-тян не видит, но они один за другим усаживаются на стене над склоном, придвигаются поближе и наблюдают за незнакомкой, время от времени многозначительно толкая друг друга короткими крыльями.

После очередного высоченного прыжка, завершившегося идеальным приземлением, девушка поворачивается к Кей-тян:

– Мне пора. Утром важная встреча.

– Встреча? Звучит так по-взрослому… А я-то думала, ты студентка. Или профессиональная скейтбордистка.

Незнакомка смеется:

– Просто собрание в организации, где я состою, ничего такого. Набираем новичков…

Кей-тян устала, но ей не хочется, чтобы вечер кончался. Еще рано.

– Сделаем селфи? Постить не буду, просто на память. Можно и без масок.

Ее собеседница старательно разглядывает свои ботинки.