Хозяйка старой пасеки – 2

Наконец все было готово. Позвав мальчишек, мы отнесли все на пасеку. Варенька, конечно, увязалась с остальными, передвигаясь так ловко, что нам почти не приходилось замедлять шаг.

Улей я пока установила на лавку, расположив на месте уничтоженной медведем колоды. Выставив рамки, я вытряхнула в улей пчел из роевни, пристроила кормушку и закрыла крышку. Оставалось только надеяться, что пчелы не бросят свой расплод и не отправятся на поиски нового жилища – но убедиться в этом я смогу не раньше чем завтра.

Когда мы уже подходили к дому, Полкан залаял. Не так зло и яростно, как ночью, но явно недобро. А следом я услышала стук копыт.

К крыльцу подкатила коляска. Двух дам я знала. Мужчина, сопровождавший их, был мне незнаком.

На вид лет тридцать. Высокие скулы, прямой нос с едва заметной горбинкой, черные брови над темными глазами, черные же кудри – хоть героя романа с него рисуй. Когда он выскочил из коляски, чтобы помочь дамам спуститься, стала заметна его военная выправка, как у Стрельцова. Но все же перепутать этих двоих, хоть и похожих ростом и сложением, было нельзя. В каждом движении Стрельцова сквозило то внутреннее достоинство, которое невозможно подделать. Этот же словно каждый миг позировал перед невидимой камерой – каждый жест был полон наигранной небрежности, выдававшей часы тренировок перед зеркалом. Улыбка, с которой он мне поклонился, казалась рассчитанной до миллиметра – чтобы продемонстрировать безупречные зубы, но не выглядеть простодушной.

И взгляд, устремленный на меня, был взглядом человека, привыкшего, что его внешность открывает любые двери.

Полкан прижался к земле, злобно рыча.

– Фу! – скомандовала я. – К ноге!

– До чего невоспитанная псина, – проворчал мужчина. Голос у него был под стать внешности – хорошо поставленный бархатный баритон.

– Полкан, иди на задний двор. Я справлюсь, – негромко сказала я. Пес, сделав вид, будто не понял, сел у моих ног, пристально наблюдая за гостями.

– Рада вас видеть, Ольга Николаевна, Дарья Михайловна, – не слишком искренне приветствовала их я. – К сожалению, не могу припомнить, когда имела честь быть представленной вашему спутнику.

Дарья Михайловна, вдова отставного майора, присутствовавшая на похоронах, уставилась на меня с удивлением. Ольга слащаво улыбнулась.

– Глафира Андреевна, не будьте так суровы к бедному Эрасту Петровичу. Он полон раскаяния и надеется загладить свою вину. – Она обернулась к нему. – Ведь так, господин Заборовский?

Глава 8

Первым моим желанием было скомандовать Полкану: «Фас!» Поверить в раскаяние этого типа могла бы только Варенька. Даже Дарья Михайловна, хоть и показалась мне на поминках недалекой, вряд ли была способна на подобную наивность. Или все же способна?

Теперь, после прочтения дневников Глашиного отца, картинка сложилась. Заборовский, оказавшись на постое в богатом имении – а отказаться принять офицера семья Глаши не могла, как не могли крестьяне окрестных деревень не пустить в свои дома солдат, – увидел цель и не увидел препятствий. Формальное сватовство не удалось, и тогда он решил, что после побега родителям станет некуда деваться, постараются прикрыть позор. Да только заложенное приданое оказалось для него сюрпризом.

Меня обдало холодом, несмотря на теплый солнечный день: а что, если бракосочетание было настоящим, а расстригу-священника он придумал, чтобы избавиться от не оправдавшей его ожиданий девицы?

Почувствовав мое состояние, Полкан напрягся и зарычал. Я опустила ладонь ему на голову. Нет. Как бы мне ни хотелось спустить на гусара пса – вон как блестят глаза Ольги. Она рассчитывает на скандал, публичный, учитывая присутствие Дарьи Михайловны.

И, значит, скандала я допустить не могу.

– Искреннее раскаяние очищает душу и возвышает ее в глазах Господа. – Я растянула губы в улыбке.

Варенька, стоящая за моим плечом, неровно вздохнула, видимо, тоже опасалась безобразной сцены. Я обернулась к ней.

– Варвара Николаевна, сделайте одолжение, пошлите кого-нибудь за его сиятельством и Марьей Алексеевной. Кому, как не исправнику, знать толк в раскаянии и искуплении, да и госпожа Пронская куда мудрее нас с вами.

– Кир… Граф Стрельцов просил передать, что ему нужно посетить Большие Комары, и Марья Алексеевна отправилась с ним.

В широко распахнутых глазах девушки читалось то самое искреннее раскаяние. Увлекшись делами, она совсем забыла об отъезде кузена.

Вот вечно так с гостями: и сваливаются на голову в совершенно неподходящий момент, и сваливают сами, когда как раз и нужны.

– Но они обещали вернуться сегодня же.

– Спасибо. – Я всплеснула руками, будто спохватившись. – Ольга Николаевна, беда с памятью не только у меня. Вы забыли представить графине господина… прошу прощения, не знаю сейчас вашего звания, господин бывший штаб-ротмистр.

– Теперь я полностью гражданский человек, и бывшие звания не имеют значения.

Взгляд Заборовского полыхнул злобой, но широкая улыбка выглядела искренней. Опасный тип. Очень опасный. Как бы стравить его с Кошкиным, и пусть два паука разбираются друг с другом?

– Моя оплошность, – опомнилась Дарья Михайловна. – Графиня, позвольте представить вам Эраста Петровича Заборовского. Возможно, вы встречались с ним в столице.

– Не имел чести, – поклонился гусар. Бывший гусар. – Такую ослепительную барышню я бы не смог забыть.

Варенька поджала губы. В ней явно боролись недоверие – все же не зря я рассказала ей ту историю – и тщеславие: такой импозантный мужчина оценил ее красоту!

– Эраст Петрович, познакомьтесь с графиней Варварой Николаевной Стрельцовой, кузиной нашего уездного исправника.

– Господин Заборовский. – Она присела в реверансе, однако голос прозвучал холодно. – Странно слышать о раскаянии на крыльце, а не в церкви. Глафира Андреевна, если вы не возражаете, я распоряжусь насчет чая.

– Вы мне очень поможете, Варвара Николаевна. – Я повернулась к гостям. – Пройдемте в гостиную.

– Я слышала, господин Нелидов теперь гостит у вас? – полюбопытствовала Оленька, входя в дом. – Вы не пригласите его присоединиться к нашему обществу?

– Он мой управляющий.

– Как быстро, однако, этот молодой человек завоевал ваше… доверие.

– Человеку с дипломом университета Готтенбурга и блестящими рекомендациями действительно легко завоевать доверие. Куда легче, чем некоторым дамам – осознать важность хозяйственных дел.

Я жестом предложила гостям рассаживаться в гостиной. Ольга раскрыла веер, замахала им чуть чаще, чем следовало бы.

– Да, дела – это то, что тяготеет над всеми нами. Юной барышне наверняка очень сложно управляться с таким большим хозяйством.

– Это действительно очень тяжело, – добродушно улыбнулась Дарья Михайловна. – Сочувствую вам, Глаша: столько забот свалилось на вас так рано.

Где ж ты была со своим сочувствием, когда Глаша осталась одна со своим горем?

– Не устаю благодарить Господа за то, что в свое время он послал мне надежную опору, – много лет мы прожили душа в душу, и воспоминания о моем дорогом супруге до сих пор придают мне сил.

– За вас можно только порадоваться, Дарья Михайловна. Возможно, со временем Господь подарит и мне достойного супруга. Однако он не посылает нам испытаний больше, чем мы можем выдержать, а я обожаю вести хозяйство и считаю, что многие его трудности сильно преувеличены.

– Ах, милая Глафира Андреевна, ваша вера в провидение поистине трогательна. Но в нашем обществе, к сожалению, столько предрассудков! Порой даже самые… – Ольга сложила веер, – необоснованные слухи могут заставить достойных женихов проявлять осторожность. Как же редко теперь встречаются благородные мужчины, готовые закрыть глаза на прошлое и увидеть истинные достоинства барышни! Верно, Эраст Петрович?

Варенька ахнула от дверей.

– Как вы… – Она осеклась под моим взглядом и все же сумела взять себя в руки. – Я не так много живу на свете, даже меньше Глаши. Однако, сколько себя помню, меня окружали исключительно достойные и благородные мужчины. – Она улыбнулась, в упор глядя на Ольгу. – Взять хоть моего кузена – он наверняка сумеет не только уберечь свою супругу от утомительных хлопот, но и сделает ее счастливой. Возможно, каждый из нас видит лишь то, что способен видеть?

– Совершенно согласна с вами, Варвара Николаевна, – промурлыкала Ольга. – Каждый видит лишь то, что способен, впрочем, наивность – лучшее украшение барышни.

– Наивность, как и молодость, недостаток, который проходит очень скоро, вам ли не знать, в вашем возрасте, Ольга Николаевна, – сказала я, заметив, как быстро-быстро заморгала Варенька.

– Да какие ж ваши года, дамы, – вмешалась Дарья Михайловна. – У вас впереди еще не только целая жизнь, но и целая молодость! В юности мы все порой поступаем неразумно, но именно в эту пору мы способны на самые глубокие чувства и самое глубокое раскаяние. Верно, Эраст Петрович?

– Благодарю вас, Дарья Михайловна, – улыбнулся он, и от этой улыбки пожилая дама зарделась будто девчонка.

Заборовский перевел взгляд на меня. Будь мне действительно восемнадцать, этот взгляд обжег бы: темный, зовущий, полный вожделения – того вожделения, которое девочки, не способные еще разбираться ни в людях, ни в порывах собственного тела, принимают за любовь.

– Глафира Андреевна, я знаю, что недостоин даже смотреть на вас после того, как поступил, – начал он проникновенным тоном. – Эти годы вдали от вас стали для меня настоящим мучением. Близость смерти – поверьте, в Скалистом краю она каждый миг стоит за плечом – заставила меня многое понять. – Он порывисто бухнулся на одно колено, не забыв, впрочем, чуть поддернуть штанину, чтобы не растянулась. – Каждый день я проклинал свою слепоту, свою неспособность разглядеть истинное сокровище. Словно безумец из притчи, я выбросил редкую жемчужину, не сознавая ее настоящей цены.

Дарья Михайловна промокнула уголок глаза платочком, и Варенька, которая начала было успокаиваться, снова заморгала. Проклятье, может, зря я дала ему возможность открыть рот?

– Я не смею просить прощения – я его недостоин. Но позвольте мне хоть иногда быть рядом – не как прежде, нет! Как самому верному, самому преданному вашему слуге, как человеку, готовому всю жизнь доказывать искренность своего раскаяния.

Он потянулся к моей руке, чтобы облобызать ее. Я поднялась, подавляя желание вцепиться когтями в эту холеную морду.

– Встаньте, Эраст Петрович. Подобное самоуничижение недостойно благородного человека. Вы правы, в Скалистом краю смерть – ежедневный спутник, мой несчастный брат успел написать мне об этом до того, как остался там навсегда. Я даже не знаю, где его могила, чтобы поплакать на ней, как плачу на могилах дорогих моих родителей.

Я помолчала, давая ему время встать. Медленно, чтобы сохранить лицо, – но именно это позволило мне снова заговорить, оставляя ему возможности ответить.

– Вы правы, мы все делаем ошибки, и я была плохой дочерью, пойдя против родительской воли. Мне не за что вас прощать, Эраст Петрович. Просите прощения у моих родителей. Если они даруют его вам, я буду послушной дочерью и подчинюсь их воле.

В его взгляде промелькнуло бешенство. Заборовский поклонился.

– Вы правы, Глафира Андреевна. Я должен совершить это паломничество. Пасть на колени перед их могилами, прежде чем осмелиться снова предстать перед вами. Простите, что потревожил вас в трауре, и помните, что отныне я – ваш верный раб.

– У рабов нет собственной воли. Не смею вас задерживать, Эраст Петрович.

Распахнулась дверь. Нелидов влетел, потрясая пачкой бумаг.

– Глафира Андреевна, нужно ваше решение… – Он оборвал себя на полуслове, вздрогнул, будто заметив присутствующих. Однако взгляд – внимательный, понимающий – которым он встретился с моим, ясно говорил, что его явление не случайно. – О, прошу прощения. Я не знал, что…

– Ничего страшного, Сергей Семенович, – улыбнулась я, наконец-то – искренне.

Показалось мне, или скрежет зубов Заборовского был бы слышен даже в Больших Комарах?

– Я скоро освобожусь, – добавила я.

Дамы поняли намек и встали. Я проводила их до коляски. Ольга, поднимаясь в нее, заметила:

– Надеюсь, дела действительно приносят вам столько удовольствия, как вы говорите. Впрочем, с таким управляющим – немудрено.

– Разумеется, приятно работать с образованным человеком. Ваш супруг, полагаю, тоже ценит компетентных помощников.

Если она и собиралась что-то ответить, узнать об этом я не успела. Дарья Михайловна обняла меня. Я внутренне скривилась – но высвобождаться было бы слишком грубо.

– Вы прекрасно держитесь, Глафира Андреевна, и я искренне желаю вам успехов во всех ваших начинаниях, – сказала она, отстранившись. – Только помните, моя дорогая, дела поддерживают мужчину, но женщине настоящую опору дает семья и дети. Молодость проходит так быстро, а одиночество – тяжкое бремя.

– Спасибо за заботу, Дарья Михайловна. – Я едва удержалась, чтобы не напомнить этой достойной даме, куда приводят благие намерения. – Я буду молиться, чтобы Господь меня вразумил.

Наконец коляска укатила. Я тяжело села прямо на ступеньки. Полкан, до сих пор не напоминавший о себе, поставил лапы мне на колени, заглядывая в лицо.

Все-таки четвероногие друзья успокаивают не хуже двуногих. Я потормошила пса.

– С каким удовольствием я бы позволила тебе отгрызть ему тот орган, который он сует куда попало, – вздохнула я. – Но последнее дело – вмешивать тебя в людские разборки. Не трогай его.

Полкан наклонил голову набок, будто спрашивая: «Ты уверена?»

– По крайней мере, пока не придется защищать меня физически, как от Савелия. Надеюсь, хоть он свалил и не припрется обратно, а то я точно кого-нибудь придушу.

– Глашенька, ты была великолепна, – обняла меня Варенька. Занятая собственными переживаниями, я не заметила, как она спустилась. – А о каком органе ты говорила?

Нелидов закашлялся. Я немного поколебалась: учительница биологии боролась с юной барышней, которой я стала – краснеющей к месту и не к месту.

– Вероятно, Глафира Андреевна имеет в виду, что этот тип сует свой нос, куда не следует, – выручил Нелидов.

Барышня победила, и я кивнула.

– Спасибо, Сергей Семенович. Вы появились очень вовремя, еще немного – и у меня бы лопнуло терпение.

– Понимаю вас. Ольга Николаевна умеет быть крайне неприятной с теми, кого считает… – Он не договорил.

– Недостойными своего общества? – хмыкнула я.

– Да это она недостойна твоего общества! – возмутилась Варенька. – Как только Кир мог влюбиться в такую… такую… гадкую особу!

Я флегматично пожала плечами. А как Глаша могла влюбиться в этого насквозь фальшивого типа?

– Любовь зла, а козлы… обоего пола этим пользуются.

– Как ты смешно сейчас сказала. – Она помолчала, явно пытаясь успокоиться, но справиться с собой у девушки не получилось. – Кир может беситься сколько угодно, но… если бы я не знала, как этот человек с тобой обошелся, я бы решила, что он очень обаятельный и галантный кавалер. Хорошо, что ты решилась рассказать мне правду.

– Обаятельный и галантный кавалер не значит хороший человек, – все так же флегматично заметила я, продолжая наглаживать Полкана.

– Наверное… – Она ахнула. – Глаша, а если он в самом деле осознал и раскаялся?

Нелидов понимающе посмотрел на меня. Я едва удержалась, чтобы не закатить глаза.

– Варвара Николаевна, вам делает честь, что вы хотите думать обо всех хорошо, – вмешался управляющий. – Однако Глафира Андреевна смотрит на вещи более трезво. Мужчина, который так обошелся с барышней, если он действительно раскаялся, должен сознавать, что вину заглаживают не словами, а делами. По крайней мере, я на его месте…

– Ах, я уверена, что вы никогда бы не оказались на его месте! Вы для этого слишком… – Она густо покраснела. – Прошу прощения, мне нужно… немедленно нужно написать кузине.

Девушка шмыгнула в дом. Я подавила смешок.

– Сядьте, Сергей Семенович. – Я указала Нелидову на скамейку у крыльца. – Мне неловко, когда на меня смотрят свысока, а самой мне нужно немного прийти в себя.

Управляющий послушался.

– Вы не пожалели, что попросились на это место? – полюбопытствовала я. – Еще не поздно отказаться, я пойму.

– Коготок увяз – всей птичке пропасть. – Он рассмеялся, глядя на дверь, за которой исчезла Варенька. – Буду честен, я немного недооценил… масштаб проблем, и надеюсь, что по осени мы вернемся к разговору о моем жаловании.

– Я тоже на это надеюсь.

– Благодарю. Но до тех пор… Где еще я приобрел бы столько нового опыта?

– Да уж, опыта как бы не оказалось чересчур много, в отличие от жалования. – Я встала со ступенек, и Нелидов тут же поднялся следом. – Что ж, давайте вернемся к делам. Мы с вами собирались провести инвентаризацию…

– Да, конечно. Но сперва я бы попросил вас подписать несколько прошений и писем. Их придется отправлять почтой, и чем раньше это будет сделано, тем лучше. Я все подготовил.

Я вздохнула:

– Придется вам ждать, пока я все прочитаю. Не подписывать же все не глядя.

– Я бы настойчиво предостерег вас от подобной небрежности. Документы я вернул к себе во флигель.

– Тогда несите их ко мне в кабинет.

Главное, пока жду управляющего, не приложиться к папенькиной бутылке с ромом. Сопьюсь ведь к чертям собачьим.

Нелидов вернулся с той же кипой бумаг, которую приносил в гостиную.

– Мне кажется или, если бы гости не удалились вовремя, вы бы заставили меня подписать их прямо в гостиной? – хихикнула я. – Берите стул и садитесь, не стойте над душой.

– Я бы очень убедительно вас попросил, – в тон мне ответил управляющий. – Заставить гостей заскучать – лучший способ вежливо их спровадить.

– Похоже, вы в самом деле хорошо учились.

– Благодарю. – Он положил передо мной лист, исписанный убористым почерком. – Это подготовил для вас Кирилл Аркадьевич. Прошение о получении вводного листа.

Который наконец-то сделает меня полноправной хозяйкой. И получение которого может затянуться на месяцы – судя по тому, что говорили Стрельцов и Марья Алексеевна. Впрочем, и в моем мире суды были неторопливы.

Я внимательно прочитала документ, мысленно морщась от оборотов в стиле «покорнейше прошу». Покосилась на пачку листов перед управляющим. Интересно, как быстро я поддамся соблазну подмахивать все не глядя?

– Вот копии документов, прилагаемых к письму, Кирилл Аркадьевич заверил их.

– Что бы я делала без Кирилла Аркадьевича, – проворчала я, смущаясь саму себя и злясь на себя же за это смущение – пропади они пропадом, мои новые восемнадцать! – Кажется, я задолжала ему по уши.

– Граф Стрельцов действительно проявляет редкое участие в ваших делах. Но, очевидно, он не считает, будто вы задолжали ему что-то кроме устной благодарности. Он не слишком далеко выходит за рамки своих непосредственных обязанностей. Не больше, чем предполагает… дружеская поддержка.

Я залилась краской.

– Ну да. А медведь? Насколько мне известно, должностные инструкции исправника не предписывают ему единоборства с дикими зверями. Да и я не жду от друзей, чтобы они рисковали жизнью ради меня.

Нелидов улыбнулся.

– К сожалению, медведь не потрудился предъявить исправнику выписки из устава благочиния, ограничивающие его должностные обязанности. А как далеко зайти ради небезразличного нам человека… то есть друга, решаем мы сами. – Он добавил совсем другим тоном: – Я попросил отца Василия приехать, чтобы также заверить копии документов. И доверенность на мое имя.

– Доверенность? – переспросила я.

– Доверенность на управление вашими делами и совершение сделок от вашего имени.

Глава 9

«Я, нижеподписавшаяся, потомственная дворянка Глафира Андреевна Верховцева, проживающая в имении Верховцевых Комаринского уезда, сим объявляю и всем, до кого сие касается, засвидетельствую, что вручаю и поручаю благородному дворянину Сергею Семеновичу Нелидову управление всеми принадлежащими мне движимыми имуществами и хозяйственными делами в означенном имении…»

Я медленно опустила на стол перо. Посмотрела в глаза управляющему. Плечи заныли, будто на них взвалили мешок цемента.

Что я знаю об этом парне? Блестящие – возможно, чересчур блестящие – рекомендации от университетских преподавателей. Разорившаяся семья: вряд ли он стал бы врать в этом. Слишком легко проверить: в уезде сплетни распространяются со сверхзвуковой скоростью без всякого интернета. Согласен работать за мизерное жалование, даром что для меня это серьезные расходы.

Что, если Стрельцов, успевший на своей должности повидать всякое, прав в своих подозрениях?

Я прекрасно сознавала, что мои мысли наверняка сейчас отражаются у меня на лице, однако Нелидов продолжал смотреть открыто и прямо. Вот только это ничего не доказывало. Внушать доверие, производить впечатление человека доброго и порядочного – профессиональный навык любого мошенника.

Однако, если не отдать ему часть полномочий, мне придется всем заниматься самой, и тогда зачем мне, собственно, управляющий?

Я заставила себя вдохнуть, перевела взгляд на текст. Внимательно дочитала документ. Снова посмотрела на Нелидова.

– Вы – человек образованный и неглупый, Сергей Семенович. Разумная предосторожность не может вас обидеть.

– Не может, – кивнул он.

– Хорошо.

Я склонилась над бумагой. Сразу после пунктов, запрещающих управляющему продавать, сдавать в аренду или закладывать недвижимость, а также брать займы от моего имени, что уже было включено в доверенность, дописала: «Также ограничиваю полномочия упомянутого управляющего следующим образом. Разрешаю ему самостоятельно совершать траты не более двадцати пяти отрубов. Покупки стоимостью от двадцати пяти до пятидесяти отрубов совершать только с моего письменного дозволения, а свыше пятидесяти отрубов – исключительно в моем личном присутствии.

Срок действия сей доверенности – до первого дня листопадника лета 7318 от сотворения мира».

Отложив перо, я протянула Нелидову лист. Пришел его черед внимательно изучать текст.

– В самом деле разумно, – сказал он наконец. – Осенью мы пересмотрим наши соглашения, и тогда либо необходимость в доверенности вовсе отпадет, либо, как я надеюсь, мои полномочия немного расширятся.

– Как и мои возможности, – кивнула я.

– Один вопрос. Что, если необходимость крупной траты возникнет внезапно? Скажем, придется нанять опытного плотника или печника и при этом выплатить задаток? Либо вдруг выпадет возможность выкупить часть долговых расписок имения с хорошей скидкой, но немедленно.

Прежде чем я успела всерьез задуматься, он добавил:

– Впрочем, тут, я надеюсь, вы будете достаточно расторопны. Но что, если при решении ваших дел в губернском суде понадобится предложить благодарность? Такие вещи не заверяются расписками.

– В первых двух случаях предлагаю вам руководствоваться здравым смыслом – и немедленно сообщить мне о проведенной сделке. В последнем же…

С одной стороны, Марья Алексеевна предупреждала, что без барашка в бумажке здесь дела не решаются, как бы ни противно мне было об этом думать. С другой – такие траты действительно не проконтролируешь.

– Сойдемся на том, что перед отъездом по делам мы с вами согласуем пределы представительских расходов. Проявив… – я улыбнулась краем рта, – все необходимое благоразумие.

Нелидов на миг нахмурился, и я поняла, что опять брякнула что-то неизвестное здесь.

– «Представительские расходы». Мне нравится, как это звучит. Куда изящней, чем «подмазка». Надеюсь, к тому времени, как в них возникнет необходимость, вы успеете убедиться в моем благоразумии.

Он отложил доверенность в сторону.

– Подпишем, когда приедет отец Василий или Кирилл Аркадьевич.

До меня только сейчас дошло, что меня не поставили перед фактом, положив на стол доверенность в присутствии свидетеля, а дали время изучить документ и спокойно подумать. Конечно, я бы в любом случае не стала подписывать, не читая, и все же такая забота говорила в пользу Нелидова.

– Надеюсь, я в самом деле не обидела вас своей осторожностью.

– Честно? Порадовали. Я видел, что случается, когда дела ведет человек, доверяющий всем без разбора.

– Я тоже, – вздохнула я. – Продолжим.

– Вот это – объявление аналогичной доверенности Савелия Никитича недействительной. Это – уведомление в казенную палату о смене управляющего, а вот, – он пододвинул ко мне добрую половину заготовленной стопки документов, – циркулярные письма купцам, которые ведут дела в уезде, и всем вашим соседям о том, что он больше не имеет права заключать какие-либо сделки от вашего имени. Чтобы не позанимал чего-нибудь под шумок.

– Вы обо всем подумали! – восхитилась я.

Он очень невесело улыбнулся.

– Управляющий моего батюшки сделал все, чтобы получить возможность перекупить имение за бесценок. Говорят, купеческие приказчики тоже нередко так поступают. Имение он все же не получил, а я сделал выводы.