Идущий на свет

Вера Перцева

Идущий на свет

Идущий на свет

1

– Марина… – хриплым ото сна голосом позвал Алексей.

Она улыбалась ему совсем как тогда, в прошлом, полных счастливых ожиданий. Только она умела так улыбаться: лукаво, будто что-то задумала, и при этом трогательно по-доброму. В волосах её играли отблески горящих цветов, занявших полнеба: День Космического Единства отмечали с размахом, не жалея ни запалов фейерверков, ни дронов, ни проекторов.

Она смеялась, а её волосы, непослушные, льняные, в свете праздничных огней окрасились в красный, синий, лиловый.

На праздничное небо Алексей не смотрел. Чего он там не видел? Небо всегда одинаково в своей переменчивости и пестроте.

Алексей притянул к себе Марину. За последний год спокойной размеренной жизни она заметно поправилась, и Алексей с наслаждением обнял крепкой жилистой рукой её, мягкую и податливую. Скорей бы праздник закончился! Он зажмурился, уткнувшись носом в её макушку. Сейчас, в тёплом, сладковатом аромате её волос он совсем разомлеет, как последний дурак. И пусть.

Вместо этого Алексей вдруг почувствовал запах морского побережья, не настоящего, где морская свежесть буднично разбавлена запахами с рыбного рынка, а с берега тянет гнилыми водорослями. Нет, его настиг выверенный, идеально ненавязчивый аромат условного, никогда не существовавшего моря, в меру свежий, с лёгкими нотками тропических цветов. Кажется, он назывался «Летний бриз».

На арома-диффузорах, ровно как и на системах искусственного солнечного света, настаивали эргономисты и психофизиологи, поправки внесли даже в ГОСТ и типовые инструкции по охране труда в условиях космоса.

Алексей зажмурился в условно утреннем свете искусственного солнца – всё по ГОСТУ.

– Марина…– позвал он вновь, уже понимая, что ему никто не ответит. Марина не приходила уже шесть лет.

***

Верный сформировавшемуся за три года экспедиции графику, Алексей, встряхнувшись от дивного сна, провел тренировку, умылся, съел завтрак, не разбирая вкуса и запаха еды.

Марина не приходила шесть лет. Шесть лет он мог спокойно спать, есть, набирать нормальную массу, работать. За шесть последних лет будто сами собой исполнились все его жизненные планы и мечты. Алексей пахал, как проклятый, забывался в стенах лаборатории «ЗАСЛОНа», доводил себя до изнеможения в спортзале. Толком не помнил, кто и как выставил его кандидатуру в руководители экспедиции. Просто делал своё дело, вгрызался в науку исступлённо, яростно – и вдруг оказался на вершине, впереди, дальше кого бы то ни было из некогда живущих на Земле.

Чувствовал ли он особое величие, оставляя позади миллиарды километров, пронизанных холодным звёздным светом? Был ли он счастлив, заглянув за край Солнечной системы первым из людей?

Алексей запретил себе рассуждать подобными категориями. Счастье. Он давно убедил себя, что счастье отдельно взятого индивида, пусть даже это он сам и есть, величина слишком ничтожная в масштабе рассудочно познаваемого фрагмента Вселенной. А уж если вне его… Так, мимолётное движение материи, жалкая, микроскопическая песчинка, смытая волной времени с громады мироздания.

И всё-таки он тосковал. Не по Марине, понятно. По Марине он умирал. Долго, мучительно. А потом восставал из пепла и гнал вперёд с больным упорством обезглавленного богомола. А тосковал Алексей по себе счастливому. По себе мальчишески наивному. По себе восторженному и любознательному. По жадности до жизни, по опьяняющему дерзновению вечного мечтателя.

А ведь вообще-то ему повезло.

Кольцо Харона будоражило умы учёных последние полвека, а честь исследовать их в непосредственной близости выпала ему, Алексею. Был ли он лучшим из них? Нет, всего лишь одним из тысяч достойных. Но так совпало, что научные изыскания, достижения прошлых поколений исследователей, инженеров и ученых оказались крепкой базой для его, Алексея, прыжка веры длиной в миллиарды километров.

Когда в 2051 году с помощью спектрального анализа тонкого пояса Харона из камней, льда и газа были зарегистрированы странные, аномальные показатели, научная общественность разом обратила свой взор на вызывающие доселе сомнения кольца Харона, спутника Плутона. Повторные исследования и последующие открытие возымели эффект разорвавшейся бомбы. 750 нм – незнакомая длина волны. Новое химическое соединение, азотно-углеродный фосфат (AZU), невозможно было встретить в природе и трудно воспроизвести в лабораторных условиях. Исследователи сходились во мнении, что вещество получено синтетическим путём, а это, вкупе с обнаруженными через спектральный анализ органическими полимерами и углеродистым фуллереном, наводило на мысли о следах внеземной цивилизации.

Академики и доктора наук выдвигали осторожные гипотезы о происхождении AZU, тогда как любители сенсаций вовсю трубили о межгалактическом вторжении или тайном послании для человечества, скрытого на поверхности кольца Харона.

Антропологи допускали, что границы нашего представления о географии, вернее, космографии колыбели человечества в ближайшее время претерпят существенные изменения. Уфологи представляли AZU как доказательство присутствия в Солнечной системе внеземного разума.

 Были гипотезы, что древние пришельцы использовали это кольцо как огромный энергетический щит или космостартовую площадку для перемещения по космосу. За миллионы лет кольцо могло сохраниться в частично разрушенном виде, скрывая останки древних сооружений.

Многие надеялись, что изучение кольца Харона откроет доступ к древним технологиям – порождению высокоразвитого разума пришельцев.

Идеалисты искали в кольцах Харона знамение, пророчество о будущем человека – и, конечно, находили: каждому по вере его.

В древних манускриптах кодикологи и криптографы находили зашифрованные предсказания о поиске «кольца великого земли хладной» или «очелья стража льдяного у мира окраины».

Иные даже говорили, что в кольце Харона скрыта тайна жизни и смерти.

Истины же не знал никто.

Алексей вырос на фантастических историях о таинственных кольцах Харона. Откровенная фантастика сменилась научной литературой, и в душе юного Алексея проросла и дала глубокие корни большая мечта о «льдяном страже мира окраины» – рубеже Солнечной системы.

Кто ж не мечтал заглянуть за грань изученного? Осветить то, что до поры сокрыто во тьме?

Алексей Смирнов в числе лучших выпускников Политеха попал на стажировку в «ЗАСЛОН», один из главных научно-производственных комплексов России в начале XXII века, и очень скоро талантливого молодого специалиста привлекли к особому проекту по созданию экспериментальной платформы адаптивного светового резонанса (АСР) ТЮЛЬПАН В-1.

Эта высокотехнологичная установка была разработана специально для изучения взаимодействия электромагнитных полей и фотонов с различными структурами материи. Платформа способна излучать высокочастотные лазерные лучи, настраивая частоту колебаний так, чтобы добиться резонансного эффекта в среде. В официальных документах указывалось, что АСР станет инструментом исследования гравитационных волн, анализа структуры астероидов и защиты кораблей от космической пыли.

На деле же все понимали: ТЮЛЬПАН-В1 создавался прицельно для исследования кольца Харона. «ЗАСЛОН» вёл разработки параллельно с «Роскосмосом» и Китайским национальным космическим управлением (КНКУ). Решалась сложнейшая проблема сверхдальних межпланетных путешествий – вопрос физического выхода человека на рубежи родной звёздной системы.

В 2098 году закончились испытания космического аппарата ОРФЕЙ-1. Крупнейший в истории космонавтики солнечный парусник успешно выполнил свою миссию, пролетев мимо Юпитера и продолжив движение по маршруту, используя только давление солнечного света для ускорения.

Перед инженерами встала новая нетривиальная задача: конструктивная подготовка межпланетного парусника ОРФЕЙ-2 для монтажа платформы АСР ТЮЛЬПАН-В1.

Тогда-то Алексей и повстречал её. Однажды он нашёл её спящей прямо на кушетке в цехе, укрытую рабочим халатом. Во сне она бормотала формулы и с кем-то отчаянно спорила:

– А я говорю… в отдельный модуль… складную ещё придумали, ну…

Алексей разворошил пакет с брендированными заслоновскими подарками, отыскал тёплый плед и накрыл им девушку до самых льняных кудряшек, собранных в растрёпанный хвост. В ту ночь домой он так и пошёл.

Маленькая, мягкая Марина на деле оказалась высококлассным спецом со стальной хваткой. За дело она болела душой. Робеющая перед старшими коллегами, в трудовом запале смогла даже переспорить старшего инженера и всё конструкторское бюро на предмет монтажа платформы АСР. Марина забывала поесть, пропускала перерывы, часто игнорировала выходные дни, и тогда Алексей с усердием заправской деревенской бабушки начинал причитать и подкармливать Марину при каждом удобном случае. В заслоновской столовой он непременно брал для неё первое, второе, десерт и обязательно чай или компот, а потом с удивляющим его самого умилением наблюдал, как Марина уплетала густой борщ или шоколадное пирожное.

– А ты бы полетела на нашем паруснике? – однажды спросил Алексей.

– Ты что! – засмеялась Марина. – Да меня в самолёте обычном укачивает! А тут…

– А что же ты… – Алексей не договорил, просто окинул Марину и заваленный чертежами стол выразительным взглядом.

– А мне приятно будет, что на Хароне меня наши когда-нибудь добрым словом вспомнят. Вот ты только послушай, что изначально предлагали: складной модуль солнеченого паруса, вроде как чтоб расправить только после выхода на орбиту. Так ведь это же неудобно как! Вот всё не для людей.

Марина пустилась в рассуждения преимуществ монтажа паруса в отдельный модуль, а Алексею тогда с каким-то щемящим чувством подумалось, что вспоминать он её будет не то что с Харона. Да хоть у чёрта лысого на рогах окажись, Марину уже из головы не выбросить.

Алексей встряхнулся. Что за день такой? Он сверился с графиком дежурств: первая половина дня – контроль стабилизации на орбите, вторая – обслуживание ТЮЛЬПАН-В1. График вообще-то Алексей знал наизусть, но нежданное сновидение растревожило его, и нужно было собраться с мыслями.

Алексей направился в командный модуль, пора было сменить Гизу у пульта управления.

Гиза. Алексей немало приложил сил, чтобы именно её взяли на должность бортового врача и психофизиолога.

Именно Гиза вытащила его, когда психоаналитические сессии, комплексное лечение антидепрессантами и физиотерапией не дали никакого существенного результата. Тогда Гиза махом отменила терапию, заперлась с ним в кабинете и молча поставила на стол запотевшую бутылку «Чистых Рос». И Алексей пил, обжигал глотку ядрёным пойлом, и оно выходило обратно с горючими, горькими слезами. Что-то он говорил, орал, ревел, проклинал белый свет, безобразно катался по полу, а Гиза глядела на него будто издали, суровым взглядом вечной кочевницы, по своему обыкновению сдвинув брови на переносице. И Алексей точно знал – она понимает.

Тогда он отключился прямо на полу кабинета Гизы и проспал почти сутки. А когда проснулся, сил не было даже на стыд. Было мутно, гадко, голова гудела, и сострадательная Гиза молча передала ему стакан сорбента и через какое-то время вколола общетонизирующее.

Тогда он впервые за долгое время захотел есть. Через неделю отправился в спортзал, а через месяц вернулся в команду разработчиков платформы АСР. Гиза никогда не вспоминала про этот случай, держа с Алексеем, как и со всеми остальными, нейтральный рабочий тон.

Жизнь, как ни парадоксально, шла дальше.

Гизу на самом деле звали Зарангиз Салихова, но имя Гиза привязалось к ней так давно, что никто уже и не думал звать её иначе. Для Алексея оно ассоциировалось с недвижимым, древним и молчаливым сфинксом из египетской Гизы. Немногословная, несуетливая, крепкая, суровая, луноликая – Гиза была из тех людей, которые, казалось, появляются на свет уже взрослыми. Всё понимающие, всё ведающие, всё прощающие вечные матери.

Алексей чувствовал: земная, надёжная Гиза в экспедиции на холодный край звёздной системы – самое правильное решение. Как образ матери в дальнем походе – напоминание выжить и вернуться.

Автоматическая дверь командного модуля бесшумно откатилась в сторону, и до Алексея донёсся раскатистый хохот. Ну конечно, Серёга опять в кабине болтается. Всё бы ему лясы точить.

Так-то Сергей Щербань в экспедиции был человеком полезным. Опытный космонавт, отличный механик. Шума и шороху он вокруг себя наводил изрядно – Алексею показалось, что сегодня даже больше, чем обычно, – но дело своё знал, и пока травил очередную байку, успевал тщательно проверить системы жизнеобеспечения или провести диагностику двигательной установки. Сказать по правде, будь это обычный исследовательский полёт, капитаном стал бы скорее всего Серёга.

Но исследование кольца Харона с помощью платформы АСР могли доверить только непосредственному участнику разработки ТЮЛЬПАН В-1 с космонавтскими компетенциями, и Серёга благородно отошёл в сторону.

Славный Серёга Щербань: балагур, душа компании, здоровяк, профессионал. Самый давний друг Алексея.

Как же он его ненавидел.

2

Гиза отправилась отдыхать, сдуло и шумного Щербаня. Наступило самое любимое время для Алексея. С пульта он отдал команду поднять заслоны панорамных окон, и кабину наполнило неземное серебристое сияние.

ОРФЕЙ-2 стабильно и неспешно двигался но низкой орбите Харона. С высоты двухсот километров открывалась величественная панорама стылого колдовского царства. Громады матово-белоснежных азотных льдов перемежались с аспидно черными дорожками разломов и трещин. Поверхность Харона, неправильная, испещрённая впадинами и кратерами, напоминала отмытую с белизной Луну с отдельными жёлтыми вкраплениями застывших углеводородов и аммиака.

То самое кольцо Харона, десятилетиями не дававшее покоя человечеству, предполагаемый энергетический щит пришельцев или остов древней цивилизации, оказалось неожиданно изящным и нежным. Тонкий обод из мелких камней, льдов и газов простирался над Хароном драгоценным сияющим браслетом.

От кольца шло удивительное серебристо-фиолетовое сияние – не то результат газовых эмиссий, не то проявление фосфоресценции.

Обратиться в зрение, отключив на заветные мгновения забытья остальные чувства.

Что-то мешало.

Как же он его ненавидел.

Алексей вздрогнул, поражённый силой давно забытого чувства. Серёгу он давно простил. Давно принял: Серёга не виноват.

Не виноват.

Не…

Виноват.

Из прострации Алексея вырвал сигнал внутренней связи. Алексей принял вызов, и тишину кабины мигом разорвал сумбур человеческих голосов.

На экране возникли неожиданно красные, взвинченные Фёдор Гущин, бортовой астроном, и Галина Лапина, инженер коммуникации.

– Пятьдесят килобит в секунду канал тянет, а она четыре гига без сжатия кидает! – непривычно зло рявкнул Гущин.

– Ты магнитомер видел? КП 9 баллов! Я тебе что сделаю?! – оправдывалась Галина.

– А сжать-то не судьба? – орал Гущин.

– Да просто… – губы у Галины застряслись, взрослая женщина, опытный, прошедший жёсткий отбор борт-инженер-связист скривилась – чисто обиженный ребёнок! – Вы c Нином меня своими сенсациями совсем замотали! Что я вам…?

– Да ты инженер или хрен собачий?! Замотали её!!! – Гущин грязно выругался.