Золотая рыба.

Дмитрий Хромов

Золотая рыба.

Эту рыбалку Петрович запомнил на всю жизнь. И она оказалась последней рыбалкой в его жизни. А так хорошо начинался тот день, не предвещавший ничего необычного. На электричку он успел, и даже ехал сидя. Но выйдя на нужной станции, у него начались накладки. В знакомом кафе, куда он раньше забегал пропустить контрольную соточку, за прилавком вместо привычной Женечки оказался косоглазый представитель одной из среднеазиатских республик. Судя по прохиндейской физиономии, близкий родственник шайтана, умудрявшийся одновременно следить за залом и обслуживать посетителей. Пока Петрович толкался среди ему подобных, рыбаки расхватали всю самсу, и на его долю остались только кондитерские сладости под странными названиями. Маффин, бриошь, набат, парварда – неизвестно как попавшие в это исконно русское место. Да и видок был у них такой, словно их изготовили в прошлом в веке и сослали в это глухое место за чёртвость. Несколько растерявшись от такого импортозамещения, он замешкался, выбирая себе закуску, а в это время, рыбацкая братия, приняв по соточке и закусив самсой, быстро покинула гостеприимное кафе. Наконец он заметил одиноко лежащую в уголке, очень пострадавшую от времени, ватрушку.

– Мне сто грамм и эту православную ватрушку! – заявил Петрович, кладя на прилавок три замусоленные сотенные купюры.

Продавец, быстро обшарив глазами углы своего заведения, достал из-под прилавка бутылку палёной водки, плеснул её содержимое в пластиковый стакан и, водрузив сверху засохшую ватрушку, словно чалму, гордо поставил это на прилавок. Пока Петрович пил водкоподобную жидкость, пока морщился, пока грыз свою закуску, автобус ушёл. Пришлось дожидаться следующего в компании таких же любителей отмечать каждый свой шаг.

На льду он оказался в последних рядах фанатов подлёдного лова и, спеша приступить к добыче ценного ресурса, устроил себе место недалеко от берега, в стороне от основной рыбачьей массы. Быстро пробурив лунку в мягком мартовском льду, он с нетерпением закинул снасть в воду и, в ожидании поклёвки, погрузился в созерцание кивка. Через полчаса ему стало скучно, через час он потерял интерес. Чтобы скрасить ожидание и сбить тугой привкус вокзальной водки, Петрович извлёк из шарабана бутылочку настойки и, наполнив крышку от термоса, жадно втянул в себя густую алкогольную смесь, созданную гением тёщи из водки и лесных трав. В голове тут же приятно зашумело, и тепло разлилось по телу. Повторив ещё раз, он бросил в рот леденец и продолжил созерцание кивка. Солнце стало теплее, краски ярче, желание поймать добычу вернулось снова. Внезапно кивок дернулся, потом ещё раз, и после умелой подсечки Петрович вытащил из лунки рыбку. А рыбка, хоть и была невелика, чуть меньше ладони, зато была удивительно красива. Цветом старого бабушкиного золота, она лежала на его ладони, словно заморская чудинка. Петрович не успел мысленно вознести хвалу богу, как вдруг явственно услышал сладкий, жалобный голосок:

– Отпусти ты меня, Петрович, к деткам моим малым, а я за это исполню три твоих желания.

От неожиданности рука дрогнула, рыбка плеснула хвостиком, изогнулась и нырнула прямо в лунку.

– От, я растяпа! – в сердцах выкрикнул неловкий рыбак и украсил свою речь такими забористыми выражениями, которые даже не мерещились Кириллу и Мефодию во времена создания азбуки. Чтобы хоть немного смягчить горечь потери, Петрович, не переставая материться, махнул полную крышку живительной влаги.

– Ты чего шумишь? – снова раздался ласковый голос. – Ты мне тут всю рыбу распугаешь.

Из лунки на Петровича смотрела золотая беглянка. Пытаясь прогнать наваждение, Петрович соскрёб немного весеннего снега и размазал его по своему лицу.