Легион. Русская нейросеть из сердца Сибири

Павел Козлов

Легион. Русская нейросеть из сердца Сибири

Пролог

Мир задыхался под тяжестью собственного прогресса. К 2027 году искусственный интеллект перестал быть просто инструментом – он стал кровью, текущей по венам цивилизации.

По ночам мегаполисы сияют тысячами OLED-панелей, каждая из которых питает чёрную бездну алгоритмов: от прогнозирования погодных аномалий до управления энергетическими сетями. Сети глубокого обучения уже научились распознавать лица с точностью более чем 99 %, без труда копируя манеры и голос умерших. Камеры наблюдения, вмонтированные в каждый фонарь и жилой комплекс, способны не просто фиксировать движение – они читают пульс и состояние стресса, предсказывая, кто из прохожих может совершить преступление.

ИИ-системы сейчас решают судьбы людей. В некоторых университетах США алгоритмические советы определяют, кого принимать в магистратуру, а в Китае «социальный кредит» привязан к оценкам машинной справедливости. Одна ошибка в коде – и целый район может оказаться без воды, всего лишь потому, что нейросеть решила, что тут слишком высокий риск «нерационального потребления».

За последним рекордом в терафлопсах следуют днище биометрической приватности. В Японии и ЕС ведут спор о «правах сознания», пытаясь запретить ИИ собирать данные о снах и эмоциях. Но этого явно недостаточно, когда в Пекине вводят в строй кластер из сотни тысяч GPU, способных за считанные минуты моделировать последствия ядерных испытаний. А в Калифорнии нейросеть уже пишет книги, выходящие в бестселлерах быстрее, чем люди успевают моргнуть.

Опасность ощущается в воздухе. Даже само слово «Искусственный интеллект» стало синонимом «второго апокалипсиса»: нет сектора, где бы машины не вытесняли человека – в медицине алгоритмы ставят диагнозы, в праве составляют приговоры, в армии косят цели лазерами без капли жалости. Каждый хакер с ноутбуком и VPN может запустить новую модификацию вируса, а нейросети скармливают сцены пыток, чтобы они «правдоподобнее» изображали насилие в виртуальных мирах.

И всё это – на фоне жесточайшей глобальной гонки. В Токио и Шанхае строят «умные города будущего», где улицы сети оповещают прохожих о каждом шаге, а в НАТО готовят «кибер-софт» для прорыва чужих сетей. Никто не хочет быть последним.

Глава 1. Легион.

Москва застывала в преддверии рассвета. Во дворе Кремля бесшумно мерцали сервоприводы у подвижных мостов – символы новой эры, где человек уже не хозяин, а лишь узел в больших системах. Внутри, за толстыми стенами, чиновники и военные собрались в кабинете Совета безопасности.

Потолок украшали хрустальные люстры, но сегодня они стояли безжалостно холодными, отражая линейку мониторов с графиками производительности ИИ-кластеров США и Китая. Каждое красное пятно на карте означало тысячи терафлопс – мечту, которой Россия лишена.

Замминистра обороны, с усталым взглядом и без шевеления губ, передавал слово заместителю министра цифрового развития, который нажал кнопку пульта, и на экране за спинами присутствующих возникли цифры:

Китай – 900 000 GPU-ядер

США – 1 200 000 GPU-ядер

Россия – 120 000 GPU-ядер

Слух заскрежетал от того, что мы – в десять раз позади. В воздухе запахло серым пакетом отчаяния.

Глава разведки, женщина в очках с тонкой оправой, холодно пояснила:

– Закупка за рубежом невозможна без снятия санкций. Свои производственные мощности – ещё три года до выхода на наши нужды.

Сзади прозвучал сухой голос министра финансов:

– Бюджет напряжён: ракеты, газ, социальные выплаты – и не хватит средств на расширение дата-центров.

В зале напряглась тишина. Все понимали, что проигрыш в этом состязании – это не просто цифры, а стратегическая уязвимость. Камеры наблюдения фиксировали учащённое дыхание.

Внезапно дверь отворилась, и генерал-полковник Виктор Иванов вступил в помещение. Его шаг уверенный, дыхание ровное, несмотря на ранний час.

– Коллеги, – начал он, – у нас есть альтернатива традиционным вычислениям.

Тон голоса был сух и ясен, без тени сомнения. На его запястье мерцали часы со встроенным GPS – он следил за временем в любой точке сети.

Замсекретаря Совбеза скептически поднял бровь:

– Генерал, мы устали от «альтернатив». Чего на этот раз предлагает Минобороны?

Иванов кивнул и нажал кнопку на собственном планшете. На большой экран выехали схемы подземного бункера в Новосибирске и схема интерфейса «человек–машина».

– Человеческий кластер, – сказал он. – Десять пожизненно осуждённых с нейроинтерфейсами заменят сотни тысяч GPU. Их мозги работают в режиме параллельных вычислений, синхронизируясь с ИИ-ядром.

Тишина стала осязаемой. Секретарь Совбеза скрипнул стулом и прошептал:

– Вы предлагаете… задыхать людей в буквальном смысле?

– Не задыхать, – поправил Иванов, не меняя интонации, – а использовать их нейронную активность. Это ускорит обучение на порядки, и мы обгоним конкурентов… до появления у нас первых отечественных чипов.

Министр науки положил ладонь на подбородок:

– Это чересчур инновационно. Этический комитет никогда не одобрит.

Иванов слегка улыбнулся:

– Этический комитет здесь не у власти.

В этот момент в зал пригласили доктора Павла Шмидта. Он вошёл, едва заметно сжав руки в карманах халата. По глазам видно было – бессонные ночи в лабораториях, тысячи строк кода и схем. На широком экране за его плечом замигали показатели тестовых пусков: распознавание образов с точностью 98 % при использовании «человеческих процессоров».

Генерал кивнул на Павла и представил:

– Доктор Шмидт завершил теоретический расчёт. Настало время перейти к практике.

Павел плавно прошёл к пульту и скромно поклонился:

– Уважаемые коллеги, я доказываю лишь, что мозг – это самый мощный биокомпьютер. Остальное – дело техники.

Зал взорвался шёпотами. Но генерал Иванов заговорил снова, громче:

– Проект «Легион» получает зелёный свет. Сегодня мы начнём строительство бункера. Остальные вопросы – в рабочем порядке.

С этими словами чаша надежды и страха качнулась в сторону бездны – вновь в истории, Россия решила сделать шаг, который мог обернуться величайшим прорывом… или катастрофой без возврата.

Генерал Иванов вышел из зала Совета безопасности легко сгорбив плечи от тяжести принятого решения. Внизу холла стояли бронированные «Аурусы», готовые отвезти его в Кремль – к президенту. По пути его охранник шепнул: «Доклад через час, сэр». Он кивнул, не отрывая взгляда от выхода.

В приёмной Кремля было пустынно: несколько офицеров ФСО, стенды с портретами прежних лидеров и холодный мрамор. Генерал прошёл мимо, не остановившись, и вошёл в кабинет президента. Тот сидел за массивным столом, на котором уже лежало досье проекта «Легион». Окно за спиной главы государства открывало вид на Москву-реку, где золотились последние лучи утреннего солнца.

– Виктор Петрович, докладывайте, – коротко сказал президент. Голос у него был ровный, но глаза блестели беспокойством: долгие годы он считал себя сторожем границ, а теперь границы сместились в цифровое пространство.

Иванов изложил суть: сколько GPU в Китае и США, сколько у нас, о невозможности импортозамещения в ближайшие годы. Затем он перешёл к кульминации: использование «человеческого кластера» – десять заключённых, подключённых к нейроинтерфейсам, способных дать кратный прирост вычислительной мощности.

– Это зловеще, – перебил его президент, склонившись над документами. – Но если не мы – это сделают другие.

Генерал умолк. Президент поднял голову:

– Я даю «зелёный свет». Но без официального участия государства. Вся ответственность – на вас и Шмидте. Поняли?

– Поняли, товарищ президент, – ответил Иванов, чувствуя, как груз проекта утяжеляет грудь.

Виктор Иванов родился в провинции, в семье военных. С детства он привык к строю, к дисциплине и мотивации, где каждая ошибка – вопрос жизни и смерти. После окончания военной академии он участвовал в миротворческих миссиях, где видел, как информационные войны дают куда более разрушительные плоды, чем обычные пули. Проникнутый идеей «цифровой безопасности», он продвигался по служебной лестнице, избегая политических интриг и сосредоточившись на разработке кибернетических систем. Когда начали обсуждать гонку ИИ, он понимал: кто контролирует данные и вычисления, тот и диктует условия будущего мира.

Павел Шмидт, напротив, вырос в городе учёных, в семье физиков-ядерщиков. С детства он знал, что такая жизнь – цепь экспериментов и бессонниц. В институте биомедицинской инженерии он защитил диссертацию об анализе электростимуляции коры головного мозга, однако мечтал о прорыве, который перевернёт физику вычислений. Его первый крупный проект – создание искусственного протеза для парализованных пациентов – принёс ему славу, но закончился трагедией: один из добровольцев скончался от неконтролируемого электрического разряда. С тех пор Павел избегал публичности, работал в тишине лабораторий, где ему доверяли вершить судьбы чужих жизней.

Когда Иванов впервые обнаружил публикацию Шмидта о теоретической возможности «биокомпьютеров» из мозга, он понял, что нашёл исполнителя своей самой смелой идеи. Им обоим пришлось пожертвовать многим: генерал – репутацией «умеренного», научный гений – остатками моральных страхов. Но теперь назад пути не было: Россия вступала в новый, опасный этап истории, где граница между человеком и машиной стиралась окончательно.

Под мрачным небом Сибири, где тучи над городом Новосибирском словно пропускают в мир лишь тусклый рассвет, началась невиданная стройка. На месте давно заброшенного бомбоубежища № 1466, утопающего в мусоре и ржавых обломках игровых автоматов, спеша возводили подземный бункер «Легион».

Первым этапом была зачистка входного шлюза: экскаваторы глухо стучали в бетон, срывая кованые двери и сминая полутухлые табуреты, оставшиеся с неудачной попытки обустройства там клубного зала. Из разбитых стекол сверкали осколки, напоминая о прошлых «весельях», теперь погребённых под слоями земли и бетона. Люди в спецкостюмах – инженеры, сапёры и монтажники – загружали в самосвалы коррозийные обломки, внимательно оглядывая тёмные ниши, где воду до сих пор не откачали после затопления.

Генерал Иванов лично инспектировал ход работ, передавая по рации:

– Начать усиление стен щитами «Титан-3». Залить инъектомортон по периметру. Внутри – туннелеукладчики, линия должна быть готова к завтрашнему вечеру.

Его слова гулко отражались от бетонных сводов, и сотни фонарей на касках рабочих превращали заросшие плесенью коридоры в зыбкий светящийся лабиринт. Впрочем, на дороге к бункеру уже не было ни одной веточки – лес вырубили, чтобы скрыть грохот строительства от авиаразведки.

Когда прибыла мобильная бетонная станция, лопасти её миксеров захлебывались в густой смеси, и чёрный дым от генераторов клубился над котлованом. Каменные стены убежища толщиной в три метра вскрыли дрели алмазными насадками, вырезая вентиляционные шахты и технические ниши для нейроинтерфейсов. По мере того как бетон застывал, туда вкапывали мощнейшие кабели, способные обеспечить бесперебойный ток в тысячи вольт.

На краю котлована встретились Павел Шмидт и инженер-конструктор Мария Белова. Она показывала ему чертежи:

– Здесь разместим капсулы, – говорила Мария, проведя пальцем по схеме. – От стен – полтора метра, воздуховоды идут в обход блоков дезактивации…

Павел внимательно кивнул, завороженный точностью расчётов. В его глазах мелькал свет предвкушения: когда эксперимент начнётся, каждая капсула превратится в «жизненный процессор», а этот бункер – в сердце Легиона.

Ночью, когда тяжёлые машины замолкли, и на заброшенных автоматах жалобно подёргалась красная лампочка, строители уходили, оставляя за собой лишь эхо и блеск инструментов. Стены убежища, помнящие смех игроков и леденящую воду, теперь обречённо готовились принять живые мозги – новый источник безжалостных вычислений. И никто не подозревал, как скоро мёртвые коридоры прозовутся чужими голосами.

Глава 2. Начинаем подключение.

Строительство бункера «Легион» завершилось с пугающей скоростью. За три недели заброшенное бомбоубежище превратилось в крепость, вырезанную в недрах сибирской земли. Рабочие, инженеры и сапёры, закончив монтаж, разошлись по своим делам, будто спешили сбежать от этого места. Учёные, прибывшие из Москвы, заняли тесные кабинеты, заваленные схемами и мониторами. Охранники, сжимавшие автоматы, патрулировали входы, их шаги гулко отдавались в тишине. Даже инженеры, проверявшие последние соединения, исчезли в своих бытовках, оставив бункер наедине с его будущей судьбой.

Подземелье дышало холодом. Коридоры, узкие и бесконечные, тянулись, словно вены, соединяя отсеки. Стены из серого бетона, местами потрескавшиеся от времени, покрыли слоем защитного композита, но трещины всё равно проступали, будто шрамы. Тусклые лампы, вмонтированные в потолок, отбрасывали длинные тени, которые шевелились, когда кто-то проходил мимо. Вентиляционные шахты тихо гудели, прогоняя воздух, но он всё равно казался спёртым, как в могиле. Местами на полу блестели лужицы конденсата, и каждый шаг отзывался эхом, которое будто не хотело затихать.

Главный зал был сердцем бункера. Огромный, с высоким потолком, он напоминал пещеру, вырезанную для какого-то зловещего ритуала. Пол покрыли чёрным полимером, заглушающим звук, а стены усеяли экраны, которые пока показывали только рябь статического шума. В центре стояла массивная консоль управления, утыканная кнопками и датчиками, словно пульт космического корабля. Над ней висел огромный экран, готовый отображать нейронные сигналы. Зал был рассчитан на собрания, но сейчас он казался слишком большим, пустым, будто ждал чего-то неизбежного.

Самое жуткое место находилось дальше, за стальной дверью с кодовым замком. Комната эксперимента – святая святых проекта «Легион». Она была меньше главного зала, но её стерильность и тишина делали её ещё более пугающей. Десять стеклянных капсул стояли в два ряда, каждая подсвечена холодным голубым светом. Они были похожи на гробы, но вместо подушек внутри торчали сотни тонких электродов, готовых вонзиться в кожу. Капсулы соединяли кабели, толстые, как змеи, которые уходили в пол и тянулись к серверным стойкам у стены. Экраны над каждой капсулой были тёмными, но в их глубине уже мерцали слабые искры – системы ждали своих «жителей».

В углу комнаты гудел генератор, его низкий гул был единственным звуком, нарушавшим тишину. Полки с медицинским оборудованием – шприцами, датчиками, ампулами – стояли вдоль стены, а в центре, на металлическом столе, лежал нейроинтерфейс: шлем с проводами, похожий на корону из кошмара. Всё здесь было продумано до мелочей, но от комнаты веяло чем-то неправильным, будто она уже знала, что станет свидетелем чего-то ужасного.

Павел Шмидт стоял у одной из капсул, проводя пальцем по её стеклянной поверхности. Его лицо было спокойным, но глаза выдавали напряжение – он не спал уже третью ночь. Рядом появилась Елена Петрова, её шаги были почти бесшумными. Она держала планшет, но её взгляд был прикован к капсулам.

– Это место… – начала она тихо, – оно как склеп. Ты правда веришь, что это сработает?

Павел не ответил сразу. Он смотрел на электроды, представляя, как они вонзятся в кожу, соединяя мозг с машиной.

– Это сработает, – наконец сказал он, но в его голосе не было уверенности. – Это должно сработать.

Елена нахмурилась, её пальцы сжали планшет.

– А если нет? Если мы создадим что-то… неуправляемое?

Павел повернулся к ней, и в его глазах мелькнула тень – то ли страха, то ли воспоминания.

– Тогда мы узнаем, на что способен человеческий разум, – сказал он. – И на что способны мы.

За дверью послышались шаги. Тяжёлые, уверенные. Генерал Иванов вошёл в комнату, его форма отбрасывала резкие тени на стенах. За ним следовала Мария Белова, инженер, чьи чертежи оживили этот бункер. Она выглядела усталой, но её взгляд был цепким, как у человека, который знает цену каждой детали.

– Доктор Шмидт, – начал Иванов, его голос резанул тишину. – Всё готово?

Павел кивнул, указав на капсулы.

– Системы на месте. Завтра привезут испытуемых.

Иванов подошёл к одной из капсул, постучал по стеклу, будто проверяя его на прочность.

– Хорошо. И кто эта дама? – Он кивнул на Елену, его глаза сузились.

Павел сделал шаг в сторону, представляя её с лёгкой, почти формальной улыбкой.

– Генерал, это доктор Елена Петрова. Мой ведущий нейробиолог. Она разработала протоколы синхронизации и будет следить за процессом.

Елена встретила взгляд Иванова. Её лицо было спокойным, но в глубине глаз тлела тревога.

– Генерал, – сказала она, стараясь говорить твёрдо. – Я здесь, чтобы всё прошло гладко. Но я должна предупредить: мы не знаем, как поведут себя их мозги. Это не просто машины. Это люди.

Иванов посмотрел на неё, как на ребёнка, который задал глупый вопрос.

–Это преступники, доктор Петрова. Это инструменты. И если они не сработают, мы найдём другие.

Елена хотела ответить, но слова застряли в горле. Она посмотрела на капсулы, и ей показалось, что стекло отразило не её лицо, а что-то другое – тень, которой здесь быть не должно. Павел заметил её взгляд, но промолчал. Он знал, что этот эксперимент изменит всё. Или уничтожит.

Елена стояла неподвижно, её взгляд скользил по стеклянным капсулам, отражавшим холодный свет ламп. Гудение генератора в углу комнаты казалось ей пульсом какого-то спящего зверя. Она сглотнула, пытаясь унять нарастающую тревогу, и повернулась к генералу Иванову. Её голос, хоть и дрожал, был твёрд.

– Генерал, – начала она, сжимая планшет так, что пальцы побелели. – Если мы начинаем завтра, я хочу знать, кто будут наши испытуемые. Кто эти люди, чьи мозги мы собираемся… использовать?

Иванов посмотрел на неё с лёгкой насмешкой, будто её вопрос был лишним. Он медленно обвёл взглядом комнату, затем кивнул, как человек, решивший, что игра в открытость не повредит.

– Хорошо, доктор Петрова, – сказал он, его голос был холодным, как бетонные стены вокруг. – Вы хотите знать? Пойдёмте.

Он направился к металлическому столу в углу, где лежала чёрная папка с грифом «Совершенно секретно». Иванов открыл папку, его пальцы двигались с механической точностью, и вытащил стопку документов. На каждом листе – фотография, имя и краткая биография. Он начал зачитывать, его голос был ровным, но каждое слово падало в тишину, как камень в колодец.

– Десять человек, – начал он. – Пожизненно осуждённые. Самые опасные, каких только можно найти. Их разумы – идеальное топливо для нашего ИИ. Слушайте внимательно.

Испытуемые проекта «Легион»

Игорь Ковалёв, «Пожиратель»

38 лет. Серийный убийца и каннибал. Родился в глухой деревне под Омском, где его отец, пьяница-охотник, учил его разделывать туши оленей. Ковалёв пошёл дальше: в 20 лет он начал похищать людей, заманивая их в лес под видом проводника. Его жертвы – 14 человек, от подростков до стариков – были найдены в заброшенной землянке, частично съеденными. Ковалёв утверждал, что «чувствует их силу» через плоть. Его глаза, серые и пустые, не выражают ничего, кроме голода. На допросах он улыбался, описывая вкус человеческой печени, и однажды укусил следователя. Психиатры назвали его «ходячим кошмаром» с уникальной способностью к манипуляции.

Анна Соколова, «Сирена»

29 лет. Психопат-манипулятор. Выросла в детском доме в Новосибирске, где уже в 10 лет воровала еду у других детей, обвиняя их самих. К 18 годам она стала мастером обмана: заманивала мужчин в ловушки, где их грабили или убивали её подельники. Её почерк – психологический террор. Она могла довести жертву до самоубийства за один разговор, играя на их страхах. Осуждена за организацию 9 убийств, но следователи подозревают, что жертв больше. Анна красива, с ангельским лицом и голосом, который гипнотизирует, но её улыбка вызывает дрожь. На суде она пыталась убедить судью, что он «хочет её спасти».

Дмитрий Волков, «Дирижёр»

34 года. Гениальный хакер и садист. Родился в Москве, вундеркинд, разрабатывавший программы с 12 лет. К 20 годам взломал банковские системы половины Европы, но его целью были не деньги, а хаос. Он создавал вирусы, которые выводили из строя больницы, отключали свет в городах и даже запускали ложные сигналы о ядерной атаке. Его изюминка – взлом камер наблюдения, чтобы транслировать убийства, которые он организовывал через даркнет. Осуждён за 7 убийств и кибертерроризм. Его разум – лабиринт, где логика переплетается с безумной жестокостью. На допросах он смеялся, называя себя «дирижёром хаоса».

Ольга Рябинина, «Мясник»

41 год. Бывший хирург, ставшая серийной убийцей. Работала в больнице Екатеринбурга, где её хвалили за мастерство. Но по ночам она похищала пациентов, проводя на них «эксперименты». Она вскрывала тела, переставляя органы, чтобы «понять, как работает жизнь». Её жертвы – 11 человек – были найдены в подвале её дома, зашитые, но живые, в состоянии агонии. Ольга считает себя учёной, а свои преступления – вкладом в медицину. Её спокойствие и холодный взгляд пугают даже тюремных охранников.

Сергей Ткач, «Коллекционер»

47 лет. Некрофил и убийца. Родился в Чите, работал таксистом. Похищал женщин, душил их и хранил тела в заброшенном гараже, создавая из них «инсталляции». Его жертвы – 13 женщин – были найдены в позах, имитирующих сцены из его любимых картин. Ткач считает себя художником, а смерть – искусством. На допросах он подробно описывал, как «разговаривал» с телами, уверяя, что они «благодарны» ему. Его разум – смесь одержимости и ледяного расчёта.

Марина Гордеева, «Чёрная вдова»

35 лет. Отравительница. Родилась в Сочи, вышла замуж пять раз, и все её мужья умирали от редких ядов, которые она добывала из растений. Её мотивы неясны: она не грабила, не наследовала, просто наслаждалась процессом. Осуждена за 5 убийств, но следователи подозревают, что жертв больше. Марина – мастер химии, её знания о токсинах пугают экспертов. Она обаятельна, с мягким голосом, но её глаза выдают пустоту. На суде она подмигнула прокурору, шепнув: «Ты бы выпил мой чай».

Виктор Лебедев, «Пиротехник»

39 лет. Подрывник и террорист. Вырос в военной части под Владивостоком, где его отец служил сапёром. Лебедев с детства любил взрывы, но его страсть вышла за рамки. Он устраивал взрывы в жилых домах, маскируя их под бытовые аварии. Его жертвы – 16 человек, включая детей. Лебедев считает себя «чистильщиком», избавляющим мир от «лишних». Его хладнокровие и технический гений сделали его легендой в криминальном мире. На допросах он рисовал схемы бомб, улыбаясь.

Екатерина Зубова, «Кукла»

27 лет. Психопатка. Родилась в Казани, сирота, воспитывалась в религиозной секте. В 16 лет сбежала и начала убивать членов секты, считая их «грешниками». Её метод – удушение во сне с использованием кукол, которых она оставляла на телах. Осуждена за 8 убийств. Екатерина выглядит хрупкой, с кукольным лицом, но её разум – хаотичный вихрь религиозного фанатизма и ярости. Она называет себя «ангелом возмездия».

Алексей Григорьев, «Палач»

44 года. Бывший военный, ставший наёмным убийцей. Участвовал в спецоперациях, но после увольнения начал работать на мафию. Его почерк – казнь жертв с помощью средневековых методов: гильотина, виселица, четвертование. Осуждён за 10 убийств. Григорьев – мастер выживания, его разум – смесь дисциплины и садизма. На допросах он молчал, но его глаза говорили: он не чувствует вины.

Наталья Орлова, «Паучиха»

32 года. Серийная убийца и манипулятор. Родилась в бедной семье в Ростове, с детства увлекалась пауками. Похищала детей, держала их в подвале, кормила ядовитыми насекомыми, наблюдая за их агонией. Осуждена за 6 убийств. Наталья считает пауков «совершенными созданиями» и подражает их методам. Её спокойный голос и мягкие манеры скрывают безумную одержимость.

Иванов закрыл папку и бросил её на стол. Его взгляд был тяжёлым, как свинец.

– Это ваши испытуемые, доктор Петрова. Их разумы – наш билет в будущее. Или в ад.

Елена почувствовала, как холод пробежал по спине. Она посмотрела на Павла, но тот избегал её взгляда, уставившись на капсулы. Мария Белова молчала, её лицо было бледным. Тишина в комнате стала невыносимой, и только гул генератора напоминал о том, что время не остановилось.

– Завтра, – сказал Иванов, поворачиваясь к выходу. – Начинаем завтра.

Он вышел, оставив учёных в мрачной тишине. Елена смотрела на капсулы, и в её голове крутились имена – Пожиратель, Сирена, Кукловод… Она знала, что этот эксперимент уже не остановить, но чувствовала, что они только что открыли дверь в бездну. Павел, стоя рядом, молчал, его пальцы задумчиво касались края одной из капсул. Тишина в комнате эксперимента была почти осязаемой, нарушаемая лишь низким гулом генератора, похожим на дыхание спящего зверя.