Протокол Ζ

Когда они закончили показ, женщина в белом сказала, что программа длится четыре месяца. Лёша будет в терапевтическом блоке, под наблюдением. Вика – в соседнем корпусе, в отдельной зоне, с возможностью работать, отдыхать, наблюдать брата по расписанию. Условия хорошие, проживание бесплатное. Всё, что от неё требуется – согласие. Она хотела спросить, почему нельзя быть с ним всегда, почему он – как лабораторная крыса за стеклом, но потом услышала, как он прошептал: «Пойдём». Он посмотрел прямо на неё. Без паники, без напряжения. Просто – «пойдём». И она пошла.

Корпус, в который поселили Викторию, был похож на пансион для богатых интровертов: гладкие стены, мягкий свет, никаких ярких вывесок или звуков – всё сделано так, чтобы не раздражать, не напрягать, не вызывать. Ничего лишнего, только ты и стерильная симметрия. Дали пропуск с магнитной полосой, строго обозначили зоны допуска: её комната, кухня, рабочее место, спортзал, и по расписанию – кабинет наблюдения, где ей позволялось видеть Лёшу. Походило всё это на отель, сдобренный вкусом надзора. Только здесь не было ресепшена с бодрыми девочками, вместо них – камеры в углах и люди в форме, которые старались не смотреть в глаза.

Первую неделю она жила, как в отключке. Ела, работала, приходила к брату, смотрела, как он занимается чем-то непонятным – то ли играл, то ли считывал информацию с планшета, на котором был странный интерфейс без надписей. Он стал другим. Спокойнее. Цеплялся за неё меньше. Взгляд стал собраннее. Он всё ещё не говорил с другими, но с ней – разговаривал. Коротко, по делу. Иногда писал, если не хотел говорить. Он читал книги, сам, рисовал, а ещё – что пугало – в его рисунках начали появляться животные. Только это были не просто собаки или коты. Это были… существа. С механическими элементами, с проводами, с антеннами на голове. Некоторые – с человеческими глазами.

Она старалась не задавать вопросов, просто фиксировала. А потом, однажды, в один из визитов, когда она вошла в помещение, её повели не в обычную комнату, а в другую – более светлую, стеклянную. Там, в одной из клеток, сидел кот. Серый британец, с выражением лица, которое можно было бы назвать философским, если не как питомец, а как человек, умеющий ждать. И она узнала его. Не могла вспомнить откуда, но нутром – знала.

– Это часть терапии, – сказала женщина в белом, появившаяся за её спиной. – Кот помогает мальчику настроиться. Мы называем это интерфейсной привязкой.

Вика кивнула, не говоря ничего. Кот в клетке моргнул, один раз, медленно, как будто дал знак.

На следующий день, на прогулке по территории, Лёша неожиданно подошёл к ней и сунул в руку сложенный вчетверо клочок бумаги. Вика приняла его машинально, спрятала в карман, не останавливаясь. Прочитала уже ночью, у себя. Это была схема. Не план эвакуации, не схема отопления – план комплекса. От руки. Со стрелками, подписями, каким-то кодом. В углу – криво, но чётко – написано: «Помоги раскрыть правду».

Она не спала до утра. Просидела у ноутбука, подключаясь к терминалу, который, как оказалось, был вовсе не таким закрытым, как она думала. После нескольких часов ковыряния, перебора прокси и анализа логов – она вышла на внутреннюю папку с маркировкой "Z-Δ". Протокол Зета-Дельта. Ниже были вложенные документы: технические отчёты, видеозаписи, сканы. Всё на английском, техническом, костлявом языке, который она понимала лучше, чем разговорный. Речь шла о нейроинтерфейсе – устройстве, которое позволяет синхронизировать сигналы между животным мозгом и приёмником. Официальная цель – межвидовое понимание, но чем глубже она копала, тем мрачнее становилось. Управление поведением, инъекции, подавление воли. Протоколы “выбора действия”. Отчёты об успешных тестах на объектах с идентификаторами типа F-K-03 и K-M-02. Примеры применения – «объекты политического значения», «неконтролируемые пространства», «информационные уязвимости».

Она не чувствовала лица, только как будто изнутри сжималось всё. Это было не исследование, это была дрессировка, слом. И Лёша… был не просто участником. Он был ключом. Его мозг воспринимал сигналы так, как не воспринимал ни один взрослый. Он не был подопытным, он был частью системы.

После той ночи, когда она прочитала документы и пересмотрела дюжину роликов, Виктория уже не могла смотреть в глаза сотрудникам лаборатории. Эти идеальные лица, их пастельные улыбки, выверенные интонации и даже запахи – всё это начинало вызывать рвотный рефлекс. Внутри неё нарастала ярость, спокойная, тихая, но цепкая, как ржавчина. Она больше не сомневалась: брату здесь не помогали. Его готовили. Он был не пациентом., он был инструментом. Или, что хуже, – оператором. Они готовили его, как в армии готовят дронщика. Сначала – к зверю, потом – к цели. Только здесь не было ни согласия, ни воли. Только управление.

На следующей встрече с Лёшей она сидела, как всегда, на удобном белом кресле, а он – напротив. Стол между ними, прозрачное окно, чай, какой никто никогда не пьёт, и тетрадка. Вика попросила у него ручку, он передал. Она нарисовала прямоугольник. Сейф. Под ним – грузовик. Слева – стрелка. Вверху – три цифры, которые помнила с карты. Он кивнул. Не сказал ни слова, но в глазах было понимание. Не детское, не испуганное, а холодное, чёткое, осознанное.

Через неделю он передал ей записку, спрятанную в книге, когда они прогуливались по территории. Она прочла её на скамейке, делая вид, что проверяет уведомления. «Кот знает. Код есть. Лёня поможет». Координаты были под строкой. Она не знала, кто такой Лёня, но координаты вели к гаражному кооперативу на севере города. Это было не совпадение. Она сохранила это сообщение в голове, не записывая – от греха подальше.

План был безумным, но другого выхода не было. И когда ты по шею в дерьме, выбирать, каким способом вылезать, уже не приходится. Она разработала тревожный протокол: симуляция возгорания в корпусе, временное отключение камер, прерывание сигнала со считывателей. Это был максимум, что она могла сделать, не засветившись. На неё, конечно, могли выйти потом, но «потом» уже не волновало. Главное – успеть.

Ночь быстро опустилась над домами. Сигнал запуска тревоги активировался и через минуту зазвучала сирена, мигающие огни, автоматическая команда персоналу эвакуироваться по маршрутам. Камеры – мертвы, двери – временно разблокированы. Кот, тот самый британец, выпущен из клетки. В его когте – алмазная насадка, заранее установлена по приказу для очередной «тренировочной миссии». Ключ к хранилищу, как ни странно, был аналоговый. Удача. Кот добрался туда вместе с Лёшей. Мальчик держал сумку. Внутри – инструмент и перчатки. За десять минут они открыли сейф. Поместили его в мешок. Перетащили в мусорный контейнер, готовый к утреннему вывозу. За день до этого Вика вбила в маршрут контейнеров адрес гаража, который когда-то числился в системе как пункт утилизации. Бумаги оформила, как требовалось. Подписи были подделаны.

На следующее утро сейф был уже у Лёни.

Когда всё успокоилось, кот вернулся в клетку. Лёша – в корпус. Камеры вновь заработали. Система – восстановилась. Вика с утра пила кофе в столовой, слушала, как соседка по сектору говорит о йоге и снапчатах, и делала вид, что её не трясёт. Но внутри уже знала: долго это не протянется.

И правда. Через два дня её вызвали. Не угрожали, просто говорили. Мягко. С улыбкой. Как будто объясняли правила игры, в которую она уже давно играет.

– Вы нам нужны, Виктория, – сказал мужчина в сером. – У вас хорошие руки. Чистый код. И брат, с которым вы так тонко взаимодействуете. Мы можем сделать вашу жизнь лучше. Без огласки, без шума, только сотрудничество.

Она сидела молча. Смотрела в пол и не отвечала. Потому что знала – если заговорит, то сорвётся. А если сорвётся – тогда точно всё.

После разговора с «мужиком в сером» её больше никуда не вызывали. Она не была под арестом, не сидела в камере, но стены вокруг неё стали другими. Воздух в корпусе стал липким, как будто им дышали до неё. Двери закрывались мягко, но с характерным «щёлк», как в тюремной библиотеке. Её компьютер по-прежнему работал, но тормозил на ровном месте, а в логе сессий иногда появлялись IP-адреса, которых не должно было быть. В столовой на её поднос клали идеальные порции – с тем же вкусом, теми же калориями, но без запаха. Как будто готовили не повара, а протокол. И когда она шла по коридору, за её спиной будто шёл кто-то ещё, хотя шагов не было.

Лёшу теперь приводили к ней не в комнату, а в специальную переговорную, где стекло не было прозрачным. Разговор вёлся через микрофон. Паузы стали длиннее, слова – тише. Он был спокоен, но не отстранён. Он знал. Он понимал. И он ждал. В один из таких визитов он вдруг сказал: «Скоро. Они придут. Нужно ждать». Она не стала спрашивать, кто «они». Потому что в этот момент она вдруг поняла – кот ушёл. Тот самый, серый, он больше не сидел в клетке. Его больше не было на видео, его не упоминали, он просто исчез. Но она знала: он ушёл не просто так. Он ушёл – чтобы вернуться.