Эввиэль: зов Побережья. Книга вторая

Рэндальф Хойдэ

Эввиэль: зов Побережья. Книга вторая

Глава 1

ГЛАВА 1

ЗОВ

Ветер завывал с северной стороны клюва. В месяце кантлосе (так попривычнее называть конец октября), начиналась пора возбуждённого моря, дикого ветра и поющих скал. У самого края стояла девушка в странном чёрном одеянии. Облегающий наряд, казалось, нравился только покойникам (хоронили именно в чёрном), но, видимо, девушке он тоже был по душе. Она сняла капюшон и освободила светлого пленника. На фоне яркой луны и сильного ветра, длинные светлые волосы казались флагом на мачте корабля, просящим о переговорах, а может о капитуляции, кто знает?!

«Эээвиииэээль!… Эээвиииэээль!» – именно это слышала девушка всякий раз, когда ветер и крупные волны ударяли в скалы.

Северная часть клюва, такой казалась часть города, который уходил двумя изогнутыми полукругами скал в море, – принимала стихию на себя. Может быть поэтому ей отплачивали возможностью петь? Отвесные каналы в скале позволяли морю вмешиваться в жизнь глухонемого камня и впускать воду в окаменелую душу. Вода проникала в каналы и поднималась вверх, создавая мелодичные звуки. Каналы были разного диаметра, позволяя океану играть свою неповторимую мелодию на столь странном инструменте. А ветер дополнял эту симфонию прекрасным баритоном, проходя между небольшими острыми хребтами поющего клюва.

Почему клюв? За много столетий у этого города-королевства набралась масса названий: Лидорий, Побережье, «орлиный клюв», «пресный берег». Всё зависит от того, в каком контексте вы его упоминаете. Лидорий – старое название бухты, где можно было переждать шторм или зазимовать. Побережье, если ваша цель – отменного качества железо и металлические орудия – от меча до плуга. Клюв – если смотреть с высоты птичьего полёта. Город будто открывал орлиный клюв и словно издавал крик в сторону моря. Часть города на суше, а часть на двух изогнутых дугах-скалах. На южной части стоит красавец королевский дворец. На северной – дома дворян и всадников. Пресный берег – здесь всегда можно пополнить припасы: и воды, и еды. Да, ещё отменного варения эль, ну и, если денег не жалко, – вино… с юга.

«Сегодня песня тревожнее, чем обычно в это время года», – подумалось Эвви. Она выставила руки в сторону и наклонилась вперёд.

– Унеси с собой всё это… забери себе всё это… принеси мне искреннюю свежесть… и вдохни в меня младенца, – девушка всё-таки вела с кем-то переговоры.

Сзади, за пояс, была прикреплена верёвка – она держала мачту с опущенным флагом над бушующей бездной. Девушка так сильно наклонилась, что казалось, что она вот-вот сорвётся. Но нет – это было частым её занятием. На другом конце верёвки к скале был прикреплён странного вида металлический предмет, похожий на небольшой ящик. Из него и выходила верёвка. Внутри ящика находился механизм, на который была намотана верёвка. Шестерёнки цеплялись за язычок так, что непонятно в какой момент отпускали верёвку. Делалось это в разнобой и ты не знал насколько сильно наклонишься вперёд над бездной. Именно это и позволяло девушке три раза ощутить короткий полёт вниз и освободиться от тяжести души.

Здесь, на самом краю северной части клюва, никто не жил. Острые и узкие скалы подходили лишь для того, чтобы построить здесь наблюдательный пункт. Но сейчас, в это время года, он пустовал. Начало сильных ветров и штормов не располагал к плаванию никого, кроме редких отважных гостей с севера. А те были не воинственными.

Обойдя справа небольшую смотровую площадку, прикрывшись несколькими высокими острыми камнями, Эввиэль решила, что здесь самое удобное и незаметное место для «смазывания шестерёнок» – упражнение, после которого ей опять хотелось жить. Обычно она это делала быстро, но сегодняшнее событие выбивалось из логической системы, придуманной ей самой, поэтому пришлось поговорить с собой вчерашней, сегодняшней и особенно завтрашней. Девушка тряхнула головой, три раза громко произнесла звук «ха!», будто чихнула, три раза щёлкнула пальцами и вернулась из бездны на твердь.

Далее шёл обязательный дыхательный приём отца. Он называл его – «взгляд пленника» – три выдоха и три вдоха с внутренним содержанием. Отец Эввиэль научился ему, когда двенадцать лет был в плену.

– Выдыхаю «вчера»… вдыхаю «сегодня». Выдыхаю «сегодня»… вдыхаю «завтра». Выдыхаю «завтра»… вдыхаю «сегодня», – медленно, с паузами, тёплым тоном, но бешеным взглядом, желающим забрать из «завтра» то, чего хочется «сегодня», девушка закончила упражнение.

Эввиэль надела капюшон, завязала шнурок вокруг шеи и спешно направилась в жилой район Лидория. В Нэббетноре, а именно так местные называли северную часть клюва, жили по большей мере ветераны рыцарских походов, знать и даже родственники королевской четы. Дома были из бело-голубого камня, привезённые из королевства Оввилианов. Хотя эти здания и не такие элегантные, как королевский дворец, их плотная застройка и гармоничная архитектура делала жилой район похоже на белоснежный торт, украшенный зелёным марципаном.

Девушка ловко залезла по водосточной трубе на крышу одного из домов и осторожно вошла через окно в свою комнату. Окна верхнего этажа выходили на юг. Отсюда был великолепный вид на дворец, бухту и зелёный океан (не путать с голубым). Лес цеплялся всеми силами и лишь каменные дуги вырвались из его власти. Деревья на клюве действительно отсутствовали. Но никто от этого не страдал. Тень давали балконы с навесами, а прохладу – океан. Навесы были нарочно из тёмно-зелёной ткани, напоминающие листву. Но девушку тянула прохлада леса, его запах, его вековая тишь, его ровное дыхание, независящее от ветра.

Она сравнивала себя с океаном, а хотела быть похоже на лес. Вот и сегодня ночью, после увиденного и услышанного, она отдала океану всю свою ненависть, а на своей постели принялась разговаривать с лесом. Закрыв глаза, она уже облетала Побережье с юга, поднялась над клювом и застыла над границей двух океанов – голубого и зелёного. Посмотрела в сторону верхушки снежной горы, что граничила с королевством Оввилианов, и полетела туда, откуда дул ветер. Именно ветер из леса превращал завывание в чётко различимый зов – «Эээвиииэээль!».

Почему такого не происходило с ветром с океана? Эвви пока не суждено было ответить на этот вопрос. Ну ничего, всему своё время. А пока, в голове рождалась поэзия:

Лететь туда, где край морей…

Лететь туда, где горесть дней

С ночными снами встретятся,

И в вихре закружатся всласть.

Забыв о взгляде, твёрдом жесте,

Вздохе лёгком, своём месте,

Шаге нежном, трудном слове

И, не заметив сердца боли,

Лететь, расправив души крылья,

Освободившись от «вчера»,

Вдыхая «завтра» изобилья,

Вернуть «сегодня» навсегда!

Теперь нужно было дождаться утра, чтобы рассказать обо всём отцу. Это был единственный человек, с которым можно было поговорить обо всём. И не важно кем он был (сплетни о его скверном характере раздражали Эвви всякий раз, когда речь заходила о его прошлом), главное кто он сейчас. После того, как король Алампинн вызволил его из плена, отца было не узнать.

Рассказы о том, чем он занимался вдали от дома, семьи, своей земли – не оставляли равнодушного никого. Хотя слышали это не все жители Лидория. Король Алампинн собирал всех своих друзей из близлежащих земель, устраивал роскошный обед, переходящий в ужин. В полночь устраивал мужской стол, где каждый знатный мужчина должен был рассказать о его беде и как он преодолел её или даже победил в борьбе с ней. Рассказы Аскинна оставляли на дессерт. Во-первых, география его путешествий простиралась от южных гор Альбус до гор Атласа. От пустыни Тенере до моря Тетис. А во-вторых, его плен – пленом можно назвать только отчасти.

Случилось это так. Аскинн ходил в поход по освобождению брата короля, на юг. Там они одержали ошеломительную победу, но на вторую ночь гельветы увели с собой одну из повозок в которой спал мертвецким сном Аскинн (спит, как зубр – никак не разбудишь!). Гельветы продали его в Генуе одному известному купцу с востока. А отцу, умеющему работать с металлом, не было цены. Работа с металлом – ремесло по силам не каждому. Это не просто литьё, чеканка или обработка камнем. Здесь нужно воображение, фантазия, сон наяву. В его руках метал приобретал странную форму и рождались диковинные орудия для повседневной жизни. Например, в замке гельветского короля Аскинн соорудил стульчак, на котором король и королева могли справлять свои ежедневные нужды. Провёл через трубы поток горной воды и сделал заглушку с небольшим рычажком. Открыл – течёт, закрыл – не течёт. От стульчака отходила труба и выходила наружу прямиком в глухой водопад.

Но с Аскинном пришлось расстаться, ведь король Алампинн вот-вот должен был нагрянуть со своим войском всадников или рыцарей (странное название, но прижилось ведь?!). Гельветский король получил от продажи неплохую цену, а Алампинну, в день подписания перемирия, отвесил немалый сундук с золотыми – жалкое извинение. "Нет, дорогой враг, никакого мастера тут и в помине не было. Ищите сами, а мы, если понадобится, поможем чем сможем."

Алампинн принял это известие с показной горестью, хотя сам прекрасно знал, что и как произошло. Холодный и расчётливый ум отличал «короля у моря» от героически-горячих «королей у гор», покрытых густым лесом. Делал он это настолько искренне, что сам себе удивлялся. Сыграв свою роль у гельветов, он вернулся в Лидорий, отправил своего лучшего соглядатая на поиски Аскинна и заклял его без вестей не возвращаться. Прошло долгих десять лет и ещё год на подготовку похода. Путь был крайне опасным и очень долгим. На пяти кораблях Алампинн отправился спасать своего друга.

– Кряф-кряф-кряф, – кто-то издал странный звук, то ли прокрякал, то ли щенок прогавкал.

(Извините, нас прервали!)

– Цици, это ты? – Эвви подбежала к окну и отворила небольшую створку. – Ты чего? Что случилось? Ещё же не утро…

В лапке у белой совы была верёвка с доселе невиданной формы ключом. Уже как два года они были подругами. А как по-другому, если ты спасаешь маленького совёнка из лап кота. Хотя Эвви была твёрдо убеждена, что природе мешать категорически нельзя, но город-клюв – во-первых, не был природой, а во-вторых, совёнка из леса принёс отец. Выходила, выкормила – улетай. Не улетела. Пришлось давать имя… или не имя, неважно. В общем – Цици.

Девушка отцепила верёвку, которую сова не очень-то и хотела отдавать. Ключ напоминал наконечник стрелы, только не серебряный, что носила на шее Эввиэль. От одного взгляда на этот диковинный ключ у девушки завибрировала точка в спине – там, откуда вытащили серебряный наконечник стрелы. Дело давнее, но оставило след на всю жизнь. И дело совсем не в том, что остался шрам, а в том чем стало место откуда извлекли наконечник, или скорее то, что от него осталось.

«Неужели это он?» – Эвви дрожащей рукой взяла за шнурок ключ, выставила перед глазами, чтобы внимательнее его рассмотреть в лунном свете.

– Ой! – свет отразился от ключа и прямо в глаз, ну а как по-другому. – Цици, ты это видишь?

Девушка поймала ещё несколько лунных зайчиков, прежде чем понять что именно отражает свет. На бронзовом ключе были серебряные вставки, которые казались отполированными, вероятно от частого использования. И шнурок оказался совсем не верёвкой, а очень тонкой работы серебряный лигат. Эвви знала по рассказам и чертежам отца, что таким лигатом скреплялись союзы и давались клятвы. Странно, что он оказался здесь, в Лидории.

Эвви покрутила в руках ключ и лунный зайчик вспыхнул на стене.

– Цици, смотри! – хоть и шёпотом, но Эвви не упускала возможности порассуждать вслух. – Вот опять!

Девушка показывала представление своему единственному зрителю – сове. Хотя на самом деле делала она это вполне себе осознанно. Как учил её отец: «Мысль не должна жить своей жизнью или находиться взаперти. Её следует отпустить на свободу, чтобы она вдохнула свежего воздуха, расправила крылья и поняла куда лететь. Мысль – одинокая сирота. Как только ты позволяешь ей улететь, она возвращается к тебе со своими друзьями, а может быть и детьми».

После того как Аскинн вдоволь нафилософствуется, он переходил к простому языку – тогда Эвви начинала слушать в два уха. «Возникла мысль – отпусти её. Расскажи её кому-нибудь. Прежде всего себе. Не себе самой, а себе другой. Порассуждай с собой другой. Пусть мысль полетает и прилетит с добычей». Вот тебе и простые слова…

Поначалу это получалось довольно комично, но со временем Эвви поняла в чём секрет. Держать что-то в себе – бесплодная нищета. Не принимать мысль, которая вернулась к тебе с другим взглядом – сирота без будущего! Поэтому многолетняя привычка обсуждать появившуюся мысль, даже с совой, помогла Эвви увидеть странный рисунок на стене. Лунный зайчик напоминал то ли серп, то ли месяц. Девушка покрутила ключ и от другой стороны отражение было таким же, только перевёрнутым.

– Цици, может мы ещё на один шаг ближе к разгадке, – сказала полуночница и спрятала ключ за центральную деревянную балку под потолком.

– Давай, лети… жду тебя утром, – Эвви поцеловала сову в лобик, приучить этому было крайне сложно, и открыла створку окна.

Цици лениво прошлась по подоконнику и бесшумно упорхнула в холодную ночь. Не успев закрыть окно, Эвви опять услышала, хоть и не так отчётливо: «Эээвиииэээль!… Эээвиииэээль!»

«Что же мне делать с тобой, неугомонный ты мой», – Эвви легла в кровать, укрылась мягким одеялом из лебяжьего пуха и положила руки вдоль тела.

Предзасыпальческая мысль: «Неугомонность души – как бушующее море, но маяк направит тебя. Вот только есть вопрос – зов это и есть маяк?»

ГЛАВА 2

ТРИ «К»

– Сын, теперь ты готов сесть на трон. Клятва, которую ты сейчас произнёс, сорвалась и с моих уст много лет назад. Я помню, как смотрел на своего отца, не понимая за что он так со мной. Почему нет другого пути, зачем подвергать такому испытанию? Вижу и на твоём лице много вопросов, но поверь – другого пути нет! – Пэллиринн убрал меч с плеча сына и протянул ему руку. – Всему виной три «К» …

– Какие ещё т-т-три «К»? – молодой принц Алампинн встал с колена и вытер кровь с губы.

– Держи, – король подал сыну платок. – Три «к» – это зараза, поедающая каждое королевство. Сначала они съедают изнутри короля, а затем и всех остальных. Корысть… Кровожадность… Коварство, – последние три слова Пэллиринн произнёс не столько с досадой, сколько со жгучей ненавистью.

– С этим не рождаешься, этому учишься. Вот почему нет другого пути – кроме тебя, некому помочь. Только ты можешь задушить три «к» и освободить себя, проложить дорогу к трону, к власти. И тебе это удалось!

– П-п-почему я? – Алампинн недоумённо смотрел на отца и старался укротить власть языка, но не сильно то и выходило. – А как же мои братья?

– Не буду скрывать своего разочарования… я рассчитывал на них, очень рассчитывал. Ладно, сын, дело сделано, а поговорим тогда, когда приведёшь себя в порядок и придёшь ко мне по особому приглашению к Горестному Столу.

– Горестному Столу?! Не может быть?

– Вот видишь, даже сейчас тебя больше интересует горе других, чем трон! – король обнял сына не в силах сдержать радость.

Пэллиринн и его наследник спустились вниз и вышли из башни Острой, что на самом краю южной части клюва, и прошли через широкую площадь. Она была из белого и чёрного камня на манер Аль-Андалусских шатрандж. В Лидории прижилось персидское название шах мат – «король повержен». Площадь Шахмат была нарочно сделана с уклоном к чёрным фигурам. Архитекторы постарались на славу – от одного конца до другого наклон составлял высоту человека. Белые фигуры всегда оказывались выше противника на голову.

«Мы выше и сильнее на голову – всех!» – именно так начиналась игра в шах мат. Играли живыми фигурами. Роли исполняли – пехотинцы, рыцари, придворные. Только вот вместо короля и королевы играли шут и его брат близнец. Со стороны противника, – чёрных фигур, играли гости. В «шах мат» играли только когда приезжали гости, в остальное же время площадь использовалась как центр указов, новостей, развлечений.

Раз в год Шахмат становился местом «чести и отваги» – так оказывали почести тем, кого хотели отличить за подвиги или особый поступок во благо королевства. Фигуры становились на свои места. Оглашался указ, и кто-то из пехотинцев оказывался на месте всадника. Всадник же мог оказаться не у дел или же стать советником короля. Всё это сопровождалось громкими восклицаниями толпы и огромным праздником, который длился до полуночи. Тот, кого разжаловали в пехотинцы не так уж, и горевал. У него был целый год, чтобы послужить своему королю и королевству, чтобы доказать свою отвагу и преданность и занять достойное место в жизни Лидория.

А жизнь Лидория считалась священной, неприкосновенной. Королевство, берущее своё начало с незапамятных времён (хотя почему с незапамятных – короли знали сколько лет их городу), воспринималось как девушка, смотрящая в даль моря, ждущая своего возлюбленного, обнимающая руками дитя, что живёт в её лоне. Жители Лидория и есть дитя короля! Вот то чувство, что побуждало его любить своих подданных, а им – своего отца-короля.

Как развить это чувство? Как побудить кого-то любить своё королевство? Как побудить будущего короля полюбить своё дитя, когда он не считает его своим и тем более дитём? Ведь только так король захочет отдать свою жизнь на алтарь служения своим подданным. Только так он будет преданным, заботливым к своим и в то же время безжалостным к врагам. Вопросы, которые поставил родоначальник династии – король Элларинн.

Вот уже триста лет прошло с тех пор, как Элларинн, приплывший с далёкого Зелёного острова в небольшую деревеньку в бухте, проявил себя героем во всех трёх ролях – влюблённого юноши, защитника и отца.

О нём и его возлюбленной слагали легенды. Их передавали из поколения в поколение – от отца сыну, от матери дочери, от бабушки внукам.

А кто-то и вовсе уверял, что читал ту самую летопись собственными глазами. Вот что в ней говорилось:

Вначале Элларинн влюбился в это место – так же, как юноша в свою единственную, неповторимую любовь. Он видел в Лидории девушку, ожидающую свершений от того, кто станет ей суженым.

Элларинн хорошо знался на корабельном деле. В деревне имелась лишь одна лодочная верфь, где на стапелях в лучшем случае собирали одну лодку в месяц.

Он сделал подарок своей возлюбленной и открыл три лодочные верфи и одну корабельную. Рыбацкие лодки – дело нехитрое, но первостепенное. Еда, а затем и торговля дарами моря дала начало приходу в деревню тех, кто хотел получить свой шанс на исполнении своей мечты. Туда начали стекаться разные ремесленники и мастера, ведь слава Элларинна распространилась быстрее его планов. Население увеличивалось и вскоре о Лидории заговорили странствующие мореплаватели. Торговцы с юга, с севера и всякие вояки – всем нужно было где-то пополнить припасы, передохнуть, даже развеяться.

Лидорий стал одним из тех мест, куда никто не боялся заходить на своём корабле. Даже враги, что заходили в бухту, вынуждены были на время остудить свою кровь. Элларинн издал указ (в своё время жители деревни провозгласили его своим правителем, хотя он самолично участвовал во всех проектах) о том, что корабли следует останавливать у входа в бухту и вести переговоры о целях прихода, о времени их нахождения и перечне друзей и врагов. Все гости вынуждены были опускать свои флаги и становиться нейтральными. Хотя эта идея нравилась далеко не каждому, со временем гости Лидория поняли выгоду от беззубости своего состояния.

Прошли годы, и вот уже рыбацкая деревенька выросла в город, а затем и в Орлиный клюв. Элларинн начал обустраивать и выступающие в море две скалистые дуги. Вначале это были просто военные посты. Затем он построил дома своим друзьям на северной дуге, сам же жил в доме на берегу. И вот она любовь к девушке – сделать так, чтобы она почувствовала твоё непреодолимое желание добра, заботы и нежности. Именно это ощущали жители Лидория от своего правителя. И, чтобы показать свою ответную любовь, подданные Элларинна начали возводить дворец на южной дуге.

Начало было скромным, но с размахом. Поэтому Элларинн решил, что это предприятие не для одного поколения. Ведь его сыновья могли бы привнести свои идеи и даже инженерные решения, оставить свой характерный след в проявлении любви к Лидорию. Камень для дворца привозили из соседнего королевства Оввилиан. Как же красиво смотрелся бело-голубой дворец на фоне синего моря, и совсем бесподобно на фоне зелёного леса. Дело спорилось и вот уже спустя три года Элларинн и его жена Мэрриэль переселились на первый этаж дворца.

– Как мы его назовём, родная? – спросил король свою любимую, опустился на колени и поцеловал её проступающий живот.

– Эллар, скоро ты станешь отцом… и у нашей принцессы будет Дворец Времени, представляешь?

– Дворец Времени? Ну, что ж, – король встал с колен и подошёл к окну, что выходило на океан. – Дворец Времени – мечта моего отца воплотится в его внучке… так быстро… это всего лишь третий круг времени.

– Может это и быстро, но сюда же включены и мечты наших друзей! – королева никак не могла привыкнуть, что друзей давно нужно было называть подданными.

– Да, ты права. Желание многих ускоряет круги времени. Пусть так и свершится!

– Свершится пусть! – ответила Мэрри по древней традиции.

Дворец Времени стал ярким доказательством ответной любви Девы-Лидория к влюблённому юноше – королю Элларинну. Чтобы поселится на северной дуге, подданным Элларинна нужно было отличиться особой заботой, героическим поступком или блестящей идеей на благо всех. Тогда король разрешал им начать строительство своего дома. Теперь две скалистые дуги по-настоящему могли обнять лоно Лидория. Скалистые руки трудились и заботились, защищали и претворяли в жизнь желания своих детей.

Поэтому, первым постулатом в Кодексе Времени стало первое «К» – Корысть.

«Юноша, что влюблён в королевство, достоин занять трон. Корысть – враг любви и никогда не должны жить вместе в сердце влюблённого юноши. Корысть – враг для любящего короля Девы-Лидория»

Пришло время Элларинну исполнить свою втору роль – защитника. Странная роль для влюблённого юноши, но абсолютно естественная для будущего отца. Если любовь и храбрость можно уместить в сердце молодого мужчины, каким и был король, то ощутить месть, нежность и страх за один раз можно лишь при одном условии, и это условие однажды настало.

Побережье стало известным далеко за пределы досягаемости кораблей, что возвращались с прибылью и изысканными товарами. Слух о дворце с несметными богатствами дошёл и до известных разбойников, которые незамедлительно собрали две команды злодеев и на кораблях пришли к Лидорию. Разбойникам не понравился мирный нрав короля, который принял гостей с радушием и целую неделю потчевал их всем, что давал океан и земля (гостеприимство в Лидории считалось священным долгом). Но они были уверенны, что он держит их за дураков, притворяясь простолюдином. К тому же Элларинн приготовил для них подарки – вообще неслыханное издевательство!

Король вбежал в гостиную дворца и окликнул Мэрриэль, чтобы они вместе помахали белыми флажками уходившим кораблям. Но ни звука, ни ответа. Обыскавшись, король выбежал на балкон и услышал истошный крик с одного из кораблей у которого был не мирный флаг, а что ни на есть флаг разбойников. Мэрриэль падала в воду так медленно, так тягуче, что королю нужно было собрать все силы, чтобы выйти из исступления. Разбойники решили отомстить королю-дурочку, украв самое дорогое. Элларинн затрубил в огромный рог на площадке дворцовой дуги – специальным сигналом для двух корабельных команд – и побежал к пристани. Жилой берег оживился, за суматошился, но не казался обеспокоенным – каждое движение было выверенным, отточенным. Второй звук ручного рога и корабли отошли от берега.

Но им даже не пришлось выйти из бухты. Король Элларинн прыгнул в воду и судорожно поплыл к двум белым дельфинам, которые аккуратно держали за распростёртые руки его возлюбленную. Он не защитил её. Страх, нежность и месть или нежность, страх и месть. Не что-то одно, а всё вместе, сразу и не отпускает. Он крепко обнял её, и они стали уходить под воду – в самое лоно Девы-Лидория, охваченные красным водяным облаком. Дельфины вытолкнули их на берег. Король Элларинн откашлялся, но встать не смог. Сил хватило лишь на то, чтобы повернуть голову к любимой, которая лежала на спине с открытыми глазами. Сердце королевы больше не стучало. Действовать нужно было незамедлительно. Повитуха вместе с цирюльником сделали свою работу настолько быстро, что король не успел понять, что происходит.