Вестник погибели

Нужна отмашка от Фобоса. Почему он молчит?

– До расчётного старта – пять минут. Полная готовность. Обратный отсчёт, – проинформировала автоматическая система управления экспериментом.

Коэн спохватился, когда запахло плавящимся пластиком. Коллеги удивлённо стали принюхиваться, пытаясь понять, в чём дело. Всё же утратил контроль! С некоторых пор, после одного неприятного случая, он обнаружил в себе странную особенность – от сильного стресса его тело начинало выделять сильный жар. Выяснилось, дело в аномальной работе клеточных митохондрий, которые в буквальном смысле начинали пылать, окисляя топливо так интенсивно, что ткани разогревались, как сковорода. Самому Коэну это не причиняло никакого дискомфорта, но окружающие люди или приборы могли пострадать. Он взял себя в руки и привёл терморегуляцию тела в порядок.

А вот и Фобос. Тянул до последней минуты, как в низкосортных триллерах. Коэн двойным миганием века перевёл видимый только ему сигнал с линзы своего смартвзора на панель общего коммуникатора, чтобы видеть и слышать миллиардера могла вся команда проекта.

– Друзья, прошу, не сердитесь, что я так долго не звонил, – промолвили тонкие губы миллиардера, шевелясь под вздёрнутыми вверх усиками. – Моя душа боролась с нахлынувшими сомнениями.

– Сомнения – это нормально, господин Фобос. Даже для такого великого визионера, как вы.

– Я много думал об ответственности. Уверен, вы тоже не раз всё переосмыслили. Мне придаёт уверенности мысль, что ничего дурного не может случиться. Потому что там, где природа повесила табличку «не влезай, убьёт», должен висеть и щиток с предохранителем «от дурака». Как считаете?

Коэн следил за цифрами обратного отсчёта.

– Я думаю, такого предохранителя нет, – усмехнулся он. – Но когда это останавливало человечество на пороге невероятных открытий?

– Вы правы, – сказал Фобос. – Начинайте.

Его изображение свернулось в угол визуальной панели. Система управления вывела на экраны цифру 10, сопроводив её звуковым сигналом. Потекли последние секунды.

– А если бы он не позвонил? – поинтересовался первый ассистент Коэна, Макс Горинов.

– Вы плохо знаете Эрнандо Фобоса.

– И всё же.

– Тогда мы начали бы без него, – процедил Майкл Коэн. Горинов отшатнулся: в глазах коллеги ему почудились отблески адских огней.

Старт!

Сигнал преодолел расстояние до Марса и дальше, запустив протокол эксперимента. Там, в спиралеобразных недрах ускорителя, разгорячённые скоростью протоны, наконец, вырвались из загона подобно стаду мустангов и устремились к цели. С неистовой энергией они атаковали экранитовые щиты. Частицы врывались на позиции противника, запертого в окопах магнито-оптических петель, и соединялись с ним в теснейших объятиях.

Чувствительные детекторы, словно вратари, приготовились ловить микроскопические мячи, проходящие сквозь экранитовые щиты. Однако всё, что попадало на чувствительные поверхности измерительных приборов, было лишь помехами снаружи – пучками солнечной плазмы, либо нейтрино и гамма-лучами из-за пределов Солнечной системы. Впрочем, пройти насквозь препятствие в виде экранитовой камеры не получалось даже у этой тяжёлой артиллерии: войдя в её толщу, они пропадали за горизонтом событий и для приборов переставали существовать.

Сосредоточенная тишина, царящая в центре управления экспериментом, взорвалась аплодисментами и одобрительными возгласами. Коллеги оставили рабочие места и обступили Коэна полукругом, продолжая аплодировать. Он по очереди пожимал им руки и смущённо улыбался. Где-то в микрофон с облегчением вздохнул Эрнандо Фобос. Коэн с удовлетворением услышал сильные размеренные хлопки его ладоней.

Первая стадия плана завершилась удачно.

«Ясли»

В палате был разлит нежный цветочный аромат, от которого щемило сердце. В открытые панорамные окна открывался вид на горную цепь с припудренными льдом пиками. Между стабилизариями гулял лёгкий ветерок, иногда бесшумно прокрадывались по полу сервисные устройства. Клим Кононов стоял, уткнувшись лицом в стекло, и смотрел на безмятежное восковое лицо матери.

– Когда я смогу с ней поговорить?

Заведующий напустил на лицо уверенности, но пальцы рук, спрятанных за спиной, выдавали его смятение.

– Мы делаем, что можем. Недуг необычный и коварный. Фактически, мы каждые несколько дней подбираем новый профиль лечения, но её клеточные структуры находят новый способ деградировать. Однозначный долгосрочный прогноз я вам дать не могу. Сегодня я удовлетворён хотя бы тем, что она стабильна.

Клим Кононов вернулся к созерцанию родного лица. Потом, не оборачиваясь к заведующему центром выздоровления, произнёс:

– Обещайте, что я смогу с ней хоть раз поговорить перед тем… – он осёкся.

– Моя цель найти способ вернуть её в режим нормальной жизни. Надеюсь, мы сможем подобрать формулу белка или химический агент, который остановит распад. Так что, думаю, вы ещё будете вместе пить чай, как ни в чём не бывало.

– Спасибо, – сказал Кононов, понимая, что заведующий не найдёт в себе силы сказать правду. – Можно я побуду с ней наедине?

– Конечно. Всего доброго.

Кононов долго стоял над прозрачной оболочкой стабилизария, с каждым выдохом оставляя на нем пятно конденсата, которое успевало испариться, пока он делал вдох. Спина затекла, начинало темнеть, но он всё тасовал мысли и воспоминания, пока его не вывел из оцепенения щекочущий сигнал вызова на смартвзоре. О нет, не сегодня! Клим не стал переводить разговор на панель внешней визуализации, чтобы оставить разговор конфиденциальным.

– Клим Алексеевич, вам нужно срочно прибыть.

– Почему такая срочность? Я сейчас не в столице. Проведывал мать.

– Простите, что потревожил в выходной. Мне жаль, но вам нужно приехать. Я не могу обсуждать причину по коммуникатору.

Клим сверился с циферблатом на стабилизарии.

– Я смогу быть на месте через час.

– Хорошо. Как раз и остальные участники совещания подтянутся. Из смежных ведомств.

– Остальные? Так что, всё-таки, происходит?

– Клим Алексеевич, как говорится, кто умножает познания, умножает скорбь. У вас есть час, чтобы оставаться в неведении. Наслаждайтесь им.

– Шутник вы, Глеб Никанорович. Для человека вашего звания это редкость.

– Не опаздывайте.

Клим нервно сжал губы. Кажется, последняя фраза была лишней.

Совещание со «смежными ведомствами» – это что-то новенькое. Прежде вся работа агентства, которое возглавлял Клим Кононов, велась без лишней публичности.

Покинув палату, Кононов спустился на парковку и выбрал понравившийся капсульный байк. Веретенообразная тушка приветливо открылась, и он устроился на ложе внутри, как космонавт прошлого перед стартом ракеты. Пользуясь подсказками, запрограммировал маршрут, подключил коммуникатор, чтобы по дороге поработать, и разрешил старт. Капсула мягко начала движение. Рывок почувствовался только однажды, когда она перемещалась с сателлитной дороги на скоростную магистраль. На трассе вид за окном превратился в мелькание смазанных пятен.

Несмотря на то, что движение в скоростном капсульном транспорте считалось совершенно безопасным, полностью привыкнуть к тому, что ты движешься на колёсах со скоростью самолёта, у Клима не получалось. Он долго не мог погрузиться в работу, настороженно следил, как перед совершением манёвра датчик перестроения его байка, движущегося в потоке, обменивается информацией с другими участниками движения. Потом, наконец, напряжение ушло, и он перестал думать о том, с какой немыслимой скоростью синее полотно гелевой трассы проносится под брюхом байка.

Клим не был уверен, что знает, почему его вызывают. Сфера, которой он занимался, была довольно специфической. Последний отчёт, который он предоставил наверх, всё ещё был не полным. Исчерпывающее досье ему так и не удалось собрать. В его данных зияло непростительно много лакун. Возможно, в этом и причина вызова. Что ж, оправдать столь низкую эффективность работы будет трудно. Тем более, когда между ним и предметом его исследования есть особая связь. Клим невесело усмехнулся: все люди, которых контролировало его ведомство, обязаны жизнью его отцу, Алексею Кононову.

«Не люди, а существа», – поправил себя Клим Кононов. Хоть своим спасением они обязаны крови его отца, вряд ли это в полной мере их очеловечило.

Двадцать три года назад пограничник Алексей Кононов обнаружил в лесу под Вяйняпогой объект, который впоследствии окрестили человеческой фермой. На ферме кто-то массово выращивал человеческих зародышей. Бункер, в котором находилась ферма, пытались уничтожить неизвестные. Благодаря самоотверженности, изобретательности и героизму отца, часть маленьких человечков удалось спасти. Выжили сто тридцать младенцев на разных стадиях созревания. После инцидента было начато секретное расследование, но, невзирая на частные успехи, в ходе расследования не удалось исчерпывающе установить ни лиц, стоявших за созданием фермы, ни цель, которую они преследовали.

Несмотря на анатомическое и генетическое сходство, спасённые младенцы оказались не вполне идентичны людям. Тщательное медицинское обследование показало наличие у многих детей физиологических аномалий, проявлявшихся различными экзотическими способами. После знакомства с выводами правительственной комиссии, некоторые аномалии были признаны потенциально опасными для общества.

В детстве Клим практически не контактировал с выжившими детьми с фермы. Их поместили в специализированный интернат, где персонал занимался больше исследованиями, чем социализацией маленьких обитателей. К слову сказать, дети из инкубатора взрослели не по дням, а по часам. Через год они выглядели уже как подростки, а через два – как юноши и девушки. В этом состоянии большинство из них и застыло, как будто на этом программа их возрастных изменений была исчерпана.

Ребёнком Климу довелось близко общаться только с одним, а вернее, с одной из выживших детей. Всем им в интернате дали экзотические имена, в основном в честь мифологических персонажей разных эпох и народов. Для этой же, почему-то, божественного имени не нашлось, её назвали Нунцией. Её Клим ненавидел больше всех.

Отец официально удочерил её вскоре после инцидента с человеческой фермой, когда Климу стукнуло семь. Он помнил момент, когда отец привёл Нунцию домой, знакомить. Клим возился на полу с игрушечным, похожим на разноцветного угря маглевом, пытаясь приладить продолговатую вереницу автовагонов к магнитной направляющей. Мать была на кухне. Вслед за отцом, оставаясь за его спиной, в комнату стеснительно вошла девушка, с виду старшеклассница, в жёлтом интернатском комбинезоне. Мама выронила пластиковый половник, и он смешно заскакал по плитке. Направляющая в руках Клима сломалась, и маглев стал хаотично ездить по полу, пока не уткнулся незнакомке в ступню.

Согласно свидетельству о рождении, Нунции исполнилось всего полтора года.

Конечно, было много пересудов. Что только не придумывали про отца с Нунцией. Клим в это не верил, конечно. Он плохо знал отца, потому что пока был маленьким, тот всё время отсутствовал на службе или в командировках. Но Клим никогда не сомневался, что папа любит и его, Клима, и маму, и вообще он человек чести, который не способен не то, что на плохие поступки, но даже на грязные мысли. Когда он увидел его, серого и обескровленного, в бинтах, на койке в госпитале МЧС, он понял, что его папа – герой. Поэтому когда о героическом поступке отца стали трезвонить из всех утюгов, Клим принимал это спокойно, как должное. Казалось, всё наладилось. Воссоединение семьи казалось Климу надёжным и непоколебимым.

Увы, появление Нунции всё разрушило. Мама решила развестись. Её чувства были понятны Климу, он простил её и, естественно, выбрал остаться с ней. Он был не готов принять непостижимое: что его названой сестре, дылде, которой на улице, когда она шла из парка, кто-то сделал предложение, всего два года.

Тем более что она не была вполне ребёнком. Она была взрослой, сформировавшейся личностью. Без посещения занятий она самостоятельно освоила не только всю начальную учебную программу, но и университетские дисциплины. Её разглагольствования по поводу физических явлений сводили его с ума. Она защитила диплом, когда ему было всего одиннадцать. Из чувства протеста он вообще забил на учёбу, и только ближе к выпуску взялся за ум.

Почему отец выбрал именно её? Сам он говорил, что когда посещал интернат, узнал в этой девушке то сморщенное личико, которое в инкубаторе первым открыло глаза и улыбнулось из своей колбы беззубым ртом. Бред, конечно. Как можно узнать в выросшем человеке младенца, они ведь все одинаковы, как клоны… Все братья и сёстры Нунции по инкубатору и верно выглядели сродни клонам. После выпуска из интерната они и отчества, и фамилии себе взяли одинаковые – Алексеевичи и Алексеевны Кононовы. Собирая досье, Клим отмечал, насколько сходными выглядели их черты поначалу; это потом, с годами, они стали приобретать всё большую индивидуальность.

Правда была в том, что отец хотел усыновить и удочерить всех спасённых – а если не всех, то многих. После инцидента на человеческой ферме и событий, которые за этим последовали, он явно переживал личностный кризис. В памяти Клима блуждали смутные воспоминания о том, что отец, Алексей Кононов, не раз делился с женой признанием, что мучим чувством вины, бредил что-то о предназначении детей, которых он не смог спасти. Он не раз обращался к руководству интерната с ходатайством о том, чтобы стать приёмным отцом, или, хотя бы, опекуном для тех обитателей интерната, которых поместили туда после спасения с фермы. Но после того как специфические способности этих детей стали вызывать всё большую обеспокоенность исследователей, неизменно получал отказы. Ему позволили удочерить только Нунцию. Учёным и военным – конечно же, а как без них – она показалась самой безобидной. Клим, которому довелось узнать её ближе, чем другим, чувствовал, что это не так. Нунция была опасна, как и все они. Но больше других он ненавидел её не за то, что она могла бы причинить вред семье или обществу. А за то, каким ничтожным в сравнении с её потенциалом он чувствовал себя, когда был ребёнком. И за то, что из-за неё их семья была разрушена.

Рана, нанесённая «кукушатами» его детской душе, так и не затянулась. Боль и гнев привели Клима Кононова сначала в Академию непубличных расследований, потом в Бюро по борьбе с атипичными угрозами, и наконец, в организацию с пугающим и громоздким названием, которая занималась исключительно выжившими питомцами с человеческой фермы – Агентство по мониторингу за экзогоминидными инвазивными носителями разума.

Насколько оправданно было присваивать им такой статус, Клим предпочитал не размышлять. Но потенциальные способности искусственно выращенных детей вызывали серьёзный интерес, и не только у отечественных учёных. Многие разведки мира хотели бы заполучить кого-то из них, желательно с ярко выраженными аномальными особенностями. Кроме того, было много тех, кто испытывал ненависть и неприятие к этим необычным детям. Агентство создали после того, как с выпускниками интерната стали происходить чрезвычайные инциденты. Некоторые из них закончились гибелью детей из того таинственного инкубатора, а другие – странной смертью тех, кто желал их уничтожить. После последней чудовищной резни, когда погибло несколько десятков воспитанников интерната, большинство выживших стали жить уединённой непубличной жизнью. Череда трагических инцидентов на долгий период прекратилась. Но в последнее время экзогоминиды снова стали предметом пристального внимания – в первую очередь со стороны агентства, которое возглавлял Клим.

Личные мотивы были причиной того, что Клим Кононов проявлял почти болезненное рвение и энтузиазм в работе. Его служебные обязанности заключались в том, чтобы отслеживать всё, что касается контактов, перемещений, деятельности и даже личной жизни всех, кого Нунция считала своими братьями и сёстрами. В последний раз он видел сестру сегодня. Они встретились в крематории. Он сказал, что однажды доберётся до неё. Она сказала, что сегодня, из-за траура, прощает его. Когда огласили завещание, выяснилось, что распорядиться прахом отец доверил не родному сыну, а приёмной дочери. Клим, взбешённый его последней волей, уехал проведать мать.

Он не должен был давать волю эмоциям. Он выпустил её из внимания. Это ошибка.

По дороге в Нижнюю Москву Клим Кононов ещё раз тщательно просмотрел все досье, которые были в его распоряжении. Все фото и упоминания, которые когда-то всплывали на просторах сети, все документы, которые он смог аккумулировать из архивов пограничной и таможенной служб, все дипломы из учебных заведений, где субъекты когда-то учились, и все справки с мест, куда они трудоустраивались.

Сейчас в тенетах его мониторингового проекта оставалось сорок два субъекта наблюдения. Остальных спасённых детей, по разным причинам, уже не было в живых. Или же они хотели, чтобы окружающие так думали, а сами где-то прятались под чужими именами и лицами.

Клим недобро ухмыльнулся. Ничего, со временем он найдёт всех.

Размазанное пятно в смотровом окне распалось на осмысленные фрагменты – деревья, стыковочные штанги жилых и офисных зданий, опоры мостов. Капсула байка замедлилась и в нужный момент перестроилась на сателлитную дорогу. Он узнал аллею исполинских голубых елей, высаженных в правительственном кластере у командно-коммуникационного центра. Он на месте.

Пока Клим Кононов разминал затёкшие члены, байк пополз было на стоянку, но его перехватил новый пассажир. Клим предъявил на входе айди, последовательно преодолел все стадии досмотра, на лифте опустился на нужный этаж. Совещание координационной группы, куда приглашались по мере необходимости представители разных специфических служб и особых ведомств, уже шло. Глеб Никанорович, куратор Клима из Бюро по борьбе с атипичными угрозами, восседал рядом с пустующим креслом Главного. Слева от него скучал представитель МИДа. В барышне рядом он узнал чиновницу из Роспромкосмоса. На неё с интересом поглядывал глава депутатской комиссии с неясными полномочиями. Ещё двоих Кононов не узнал – видимо, очень непубличные представители каких-то спецслужб.

Что-то определённо неладно.

– А вот и Кононов, – проронил Глеб Никанорович. – Присоединяйтесь, Клим Алексеевич, мы вас ждали. Коллеги хотят услышать лично от вас информацию по поводу некоторых лиц, за мониторинговое сопровождение которых отвечает ваше агентство.

Клим сначала даже не понял, что куратор обращается к нему: лицо шефа не выражало никаких эмоций, только взгляд был неподвижно хищным, как у змеи перед броском. Видимо, кто-то его знатно накрутил перед совещанием.

– Готов дать необходимые пояснения.

– Это радует. Что ж, давайте без прелюдий. Субъект… хм, Мелькарт Алексеевич Кононов… в вашем отчете представлен, как погибший в результате несчастного случая десять лет назад.

– Так точно, особо опекаемое лицо, Мелькарт Кононов утонул во время круиза на теплоходе в октябре две тысячи семьдесят шестого года. Выжить он не мог, температура воды за бортом была чуть выше нуля. Тело не было найдено, поиски прекращены из-за плохих погодных условий… – Клим запнулся, глядя, как от его слов присутствующие неловко прячут взгляды в стол.

– Вы что, не информируете подчинённых перед совещанием? – нахмурился один из непубличных незнакомцев. – Мы не намерены тратить время…

– Не самое удачное место для взаимных претензий, – проговорил куратор, и снова обратился к Кононову: – Мышей не ловите, Клим Алексеевич. Источник из другой службы предоставил данные, что ваш подопечный может быть жив и здоров. Если это подтвердится… Его нынешняя деятельность может представлять критическую угрозу для безопасности страны.

– В распоряжении агентства нет такой информации. Виноват. Принял к сведению, готов продолжать работу.

Куратор скорбно поджал губы:

– Виноват… Толку с ваших покаяний. Интересно, сколько ещё представителей инвазивной популяции экзогоминидов водят нас за нос? Ведут двойную игру, спрятавшись под личиной тихих добропорядочных граждан? А потом раз – и всплыли за рубежом. Помогают, сами понимаете, кому.

Непубличные гости из спецслужб сдержанно закивали, выражая хмурую озабоченность.

Какой позор! Чутьё подсказало Климу, что сейчас лучше промолчать.

– Отставить рефлексию, – подытожил Глеб Никанорович. – Я крайне недоволен работой агентства. Хватит благодушно почивать, как будто для страны все уязвимости и риски в сфере безопасности уже сняты. Представители инвазивной экзогоминидной общности сегодня внедрены в самые чувствительные сферы нашего научного сообщества, промышленности, обороны. Но можем ли мы им полностью доверять? Последние события заставляют в этом усомниться. Единственный способ убедиться в их лояльности – вернуть их под постоянный специализированный надзор. Это не является чем-то новым. Так уже было в начале их появления. И, кстати, это было безопаснее для них самих. Вы согласны, Кононов?

– Так точно.

– Отлично. Признаюсь, у этого решения могут быть серьёзные оппоненты, в том числе на самом высоком уровне. Поэтому, коллеги, хочу акцентировать: речь не идёт о нарушении прав или свобод экзогоминидов. Только о возвращении предсказуемости и доверия в сферу взаимоотношений, эээ… наших видов. Мы не ставим вопрос о коллективной ответственности, но с их стороны незаметно какой-то готовности пойти нам навстречу, каких-то шагов доброй воли. Поэтому, раз уж некоторые представители их вида могут быть замешаны в деятельности, представляющей критическую угрозу нашей обороноспособности, неплохо бы нам получить действенные рычаги контроля над этой популяцией. Объявляю о подготовке к операции «Ясли». Пора надеть на этих кукушат смирительные пелёнки.

Сюрприз

Из соображений безопасности Рея настояла, чтобы Нунция ночевала не в своей квартире, а в гостевом номере. В тени старых производственных корпусов «Заслона» отель для командировочных казался совсем крошечным. Несмотря на размеры, он обладал рядом неоспоримых достоинств: в нём подавали вкуснейшие завтраки, а матрацы в номерах можно было регулировать под вкусы постояльцев. А ещё он находился под защитным зонтиком корпорации, так что если бы даже на Петербург упал метеорит, или какой-то маньяк сбросил ядерную бомбу, в номерах можно было бы по-прежнему сносно существовать.

Нунция проснулась затемно и ощупала грудь в поисках коммуникатора. На шее ничего не было.

– Бесполезно. Не найдёшь.

Нунция рывком села на кровати, готовясь защищаться, нападать или бежать – смотря, что понадобится.

В углу зажглась лампа. На стуле, поджав под себя ноги, сидел скалящий зубы парень. По лицу и сложению она сразу определила в нём своего, но борода с пепельным отливом, скрывавшая губы и подбородок, сбила Нунцию с толку.

– Он состоял только из прослушек и следилок, так что пришлось от него избавиться. Не переживай, твои контакты я клонировал в облако.

– Ариман! Как ты мог! Ты знаешь, сколько он стоил? Напоминаю, что у меня нет постоянной работы, и я живу на соцпособие.

Брат развёл руками:

– Прости. Я забыл. Не ропщи, купим тебе вскладчину новый. Как ты, после вчерашнего?

Нунция стекла с кровати и обняла Аримана, с которым не виделась так давно, что даже была не в курсе, что он отпустил бороду:

– Внутри как будто что-то трепещет. Не могу смириться, но держусь. А ты как? Такой красавчик в этом образе. Где ты сейчас?

– Да так по мелочи. Консультирую пару бизнесменов и организаций, – уклончиво сказал Ариман. – Квантовая криптография, поиски уязвимостей, всё в таком духе. На жизнь хватает.

– Почему ты оказался здесь?

– Рея вызвала, вестимо.

В санузле раздался звук водной струи, а потом схлопнувшегося вакуумного контейнера, унёсшего в небытие отходы жизнедеятельности. Свет погас, и в комнату вышла сестра Тефнут – хотя все привыкли звать её Тэф или Тэфи. По семейному преданию считалось, что в «кладке» она была самой младшей – хотя кто и когда это выяснил, история умалчивала.

– Господи, Тэф! Ты-то какими судьбами!

– Взяла отпуск. Как всякая смертная, имею право.

Нунция сжала сестру в объятиях и почувствовала подушечки её пальцев на затылке. Накопившееся напряжение и стресс мгновенно улетучились, как и не бывало. Тэф такая Тэф, здорово у неё это получается. Она объясняла когда-то работу своего метаболизма, благотворно воздействующего на окружающих, но Нунция забыла, в чём суть.

– Как я рада вас видеть, если б вы знали, – всхлипнула она.

– Жаль, что мы так редко встречаемся без повода, – сказала Тэф. – Каждый раз, когда кто-то трубит сбор, это означает, что у нас горе или проблема.

– Ты слишком категорична, – заметил Ариман меланхоличным тоном. – Я частенько пью кофе вместе с Клио, в забегаловке рядом с её институтом. Или катаюсь с Ишкуром на лошадях в парке Павловска.