Туристы: Волчья Кровь

Крокодилы – десятки, с глазами, горящими, как угли, – всплыли из глубины. Их хвосты били по воде, раскачивая плот. Ваня вцепился в край, чувствуя, как кольцо пульсирует, будто призывая беду. Серёжа, стоя на коленях, отмахивался веслом, но звери были быстрее. Один, огромный, с пастью, полной зубов, забрался на плот, целясь в Ваню. Тот, пригнувшись, вспорол ему брюхо ножом. Кровь хлынула, заливая доски, и крокодил рухнул в воду. Его сородичи набросились на добычу, давая братьям шанс. Они гребли, пока лёгкие не горели, и вырвались из болота, когда солнце уже клонилось к закату.

Берег, где они высадились, встретил их стеной тёмного леса. Деревья, покрытые мхом, смыкались над головой, заглушая свет. Ваня, дрожа от усталости, перевязал свою руку, порезанную в схватке. Серёжа, хрипя, опёрся на колено. «Держись, Вань. Мы почти выбрались», – сказал он, но его голос был слабым. Они двинулись вперёд, пробираясь через колючие заросли. Ночь накрыла лес, и каждый шорох казался угрозой. Ваня сжал кольцо, чувствуя, как оно жжёт, и в темноте ему почудилась тень матери, стоящей среди деревьев.

Вдруг из мрака вынырнула фигура – мужик, с кровоточащим обрубком вместо руки, с место где находилась рука свисало мясо и текла кровь. На его плече висели два АК-47, а лицо, измождённое, было знакомым. Ваня узнал его – один из наёмников с самолёта, выживший в катастрофе. Мужик, кашляя кровью, бросил автоматы на землю. «Here you will find death», – прохрипел он и рухнул, не пройдя и десяти метров. Ваня, дрожа, поднял оружие, а кольцо на пальце запульсировало, как сердце. «Он прав, Серёг», – прошептал он. Серёжа сплюнул. «Похер. Идём».

Они устроили привал, но лес ожил. Жёлто-зелёные глаза вспыхнули в кустах – волки. Их рычание разорвало тишину, и звери набросились. Братья стреляли, пока воздух не пропитался порохом. Когда волки затихли братья решили что убили всех волков, у Вани кончились патроны, а у Серёжи остался один. В этот момент зверь прыгнул на Ваню сзади, вцепившись в лицо. Зубы разорвали нос, кровь хлынула, мешая дышать. Серёжа выстрелил, и волк рухнул.

Ваня лежит и мучается от боли, у него ощущение что кровь не даёт ему нормально дышать, а точнее это так и было, кровь втягивалась с воздухом в его огромные ноздри. Ваня корчился, задыхаясь, пока брат перевязывал его лицо ватой из кармана. «Держись, Вань», – повторял Серёжа, но его глаза были полны страха.

На рассвете, еле передвигая ноги, они вышли к поляне. Медведь вынырнул из-за деревьев, его рёв заглушил всё. Братья побежали, но Ваня споткнулся, рухнув на землю. Серёжа вернулся, помогая ему встать, но медведь полоснул когтями по его спине, вскочив вновь они рванули так как никогда не бежали в своей жизни. Впереди показалась дорога и брошенная машина. Серёжа, хромая, обошёл её и сел за руль, Ваня забрался следом. В бардaчке он нашёл ружьё и патроны. Медведь разбил стекло, вцепившись в горло Серёжи. Ваня, дрожа, зарядил ружьё и выстрелил, убив зверя. Но Серёжа хрипел, кровь текла из его шеи. В панике Ваня схватил вату, не замечая, что она обмоталась вокруг ножа. Пытаясь остановить кровь, он провёл лезвием по горлу брата. Серёжа затих, глядя на Ваню с немым укором. Кольцо на пальце Вани запульсировало болью, как будто впитало ещё одну смерть.

Ваня гнал машину по пустынной дороге, не замечая, как ветер хлещет в разбитое стекло. Кровь Серёжи всё ещё липла к его рукам, а в глазах стоял его взгляд – не гневный, а полный тоски, будто брат знал, что конец неизбежен. Ванин нос, разорванный волком, пульсировал болью, но сердце болело сильнее. Он сжал руль, чувствуя, как слёзы мешаются с кровью на лице. Дорога, окружённая деревьями, казалась бесконечной, но в зеркале заднего вида вспыхнули красные огни. Полиция США окружила машину, и голос из мегафона рявкнул: «Выходи, руки за голову!» Ваня, не сопротивляясь, вывалился на асфальт. Его лицо, изуродованное, и поддельные документы, найденные в кармане, стали первыми уликами. «Ты кто такой? Из того самолёта?» – спросил коп, обыскивая его. Ваня молчал, глядя, как кольцо с волчьей головой снимают с пальца и бросают в пакет с вещами.

В участке его допрашивали всю ночь. Следователь, с сединой и запахом кофе, листал папку. «Ты Иван Волков, выживший с рейса из Москвы. Самолёт взорвался не просто так, парень. Твоё имя в списках русской мафии. Организатор теракта?» Ваня, скованный наручниками, смотрел в пол. Он видел Серёжу, падающего под когтями медведя, и Анну, с кровавыми буквами на потолке. «Я не террорист», – выдавил он, но голос дрожал. Следователь фыркнул. «Мафия подставила тебя, или ты их пешка. Нам похер. Говори, или сгниёшь в клетке». Ваня молчал, чувствуя пустоту на пальце, где раньше было кольцо. Его забрали вместе с ножом и курткой, оставив только вину.

Суд прошёл как в тумане. Зал, пропахший лаком и потом, гудел от шепота журналистов. Прокурор, с острым взглядом, называл Ваню «русским волком», связанным с мафией, чьи деньги якобы финансировали взрыв самолёта. Улики – его поддельные документы и присутствие на борту – были шаткими, но никто не искал правды. Адвокат, в мятом костюме, бормотал о смягчении, но Ваня не слушал. Он думал о Серёже, о том, как нож в его руке стал последним, что брат почувствовал. «Пожизненное заключение», – объявил судья, и зал ахнул. Ваня, ожидая решёток и камеры, не знал, что его ждёт нечто худшее. Автобус, везущий его к порту, пах ржавчиной, а море за окном рокотало, как зверь.

Тюремный корабль – плавучая крепость, покрытая ржавыми потёками, – встретил его запахом соли и смерти. Трюмы гудели от криков, а палубы были скользкими от крови. С первого дня Ваня стал добычей. Заключённые, с татуировками и пустыми глазами, избивали его в столовой ежедневно, они считали его террористом, мстя русскому за погибших американцев на борту, пока их самих не зарезали в очередной разборке. Здесь смерть была обыденностью: зэки гибли от ножей, охранники – от бунтов. Ваня, с лицом, изуродованным волком, получил кличку Череп.

На четвёртый день четверо охранников ворвались в его камеру. Они вытащили Ваню на палубу, где холодный ветер хлестал по лицу, и начали избивать. Кулаки ломали рёбра, ботинки вдавливали его в металл. Когда силы их покинули, они сорвали с Вани одежду, помочились на еле живое тело, смеясь, как гиены.

Его изуродованное лицо, без носа, не отталкивало их – наоборот, они хохотали, называя его Черепом, и шрамы только разжигали их. Это повторялось каждый день – толпа, чьи лица слились в мутное пятно. Ваня перестал чувствовать тело, только боль и унижение, а в голове звучал голос Серёжи: «За что, Вань?»

Однажды все изменилось. Охранник, с татуировкой змеи на шее, бросил Ване свёрток. «От твоих друзей, Волков», – буркнул он, сплюнув. Ваня, дрожа, развернул тряпку: внутри лежало кольцо с волчьей головой и нож. Его сердце замерло. Охранник наклонился ближе: «Русские сказали, что найдут тебя, даже здесь. Это их метка». Ваня понял: мафия, гнавшаяся за ним с Ростова, подкупила охрану, вернув кольцо как угрозу. Он надел его, чувствуя, как металл жжёт кожу. В ту ночь ему приснилась мать, стоящая на палубе. «Ты не уйдёшь от судьбы, Ваня», – шептала она, и волчья голова в её глазах горела алым. Ваня понял охранник дал ему возможность закончить страдания, за одно выполнив услугу мафии.

Сломавшись, Ваня решился на конец. Кольцо с волчьей головой, возвращённое охранником с татуировкой змеи, жгло палец Вани, как раскалённый металл. Мафия, чьё послание он носил, напомнила о себе, но её угрозы были ничем по сравнению с адом корабля. Ежедневное насилие – избиения – сломало его.

В тесном, вонючем туалете, где ржавые трубы сочились водой, он достал нож, спрятанный в ботинке – тот самый, что подкинул охранник с посланием мафии. Лезвие блеснуло в тусклом свете лампы, и Ваня, дрожа, прижал его к запястью. Кольцо жгло, будто умоляло остановиться, но он полоснул, глубоко и резко. Кровь хлынула, тёплая, заливая пол. Он ждал облегчения, но вместо него пришёл Серёжа – не видение, а тень, стоящая в углу, с укором в глазах. «За что, Вань?» – шептал он, и Ваня, задыхаясь, полоснул вторую вену. Мир поплыл, а голос матери эхом отозвался: «Ты не уйдёшь». Его тело осело, и последним, что он видел, была волчья голова, горящая алым.

Дверь туалета с грохотом распахнулась. Франц, громила с французским акцентом, ворвался первым, его глаза сузились при виде крови. «Merde, Череп, что ты натворил?» – рявкнул он, хватая Ваню за плечи. Рашид, низкий и жилистый, с шрамами от ожогов, протиснулся следом, матерясь на узбекском. «Живой ещё, шайтан!» – крикнул он, выдергивая тряпку из кармана. Джордж, серийный убийца с ледяной улыбкой, молча встал у двери, сжимая самодельный нож, готовый резать любого, кто сунется. Франц, не теряя времени, поднял Ванино тело, словно мешок, и потащил не к лазарету – туда охрана не пустила бы, – а в заброшенный отсек в трюме, где троица прятала контрабанду. Ржавые стены отсека, заваленного ящиками и тряпьём, пахли плесенью, но здесь их не нашли бы.

Рашид, сорвав с Вани рубаху, обмотал запястья тряпками, сдавливая, чтобы остановить кровь. «Держись, Череп, не смей дохнуть!» – шипел он, выливая на раны самодельный спирт, украденный из кладовой. Ваня, в полубреду, взвыл от боли, но Франц прижал его к полу. «Терпи, щенок. Мы не для того тебя нашли», – прорычал он, его руки, привыкшие к сделкам с кокаином, были точны, как у хирурга. Джордж, стоя у входа, бросил взгляд на Ваню – не сочувствующий, а оценивающий, будто решал, стоит ли тот спасения. Рашид, закончив перевязку, хлопнул Ваню по щеке. «Очнись, брат». Ваня, задыхаясь, сжал кольцо, чувствуя, как оно жжёт, а тень Серёжи медленно растворяется.

В отсеке, под тусклой лампой, Ваня приходил в себя. Кровь остановилась, но слабость сковывала тело, а кольцо пульсировало, будто впитало его боль. Франц, сидя на ящике, протянул ему флягу с водой. «Пей, Череп. Ты нам нужен», – сказал он, и в его голосе мелькнула не только прагматика, но и тень заботы. Рашид, жуя кусок чёрствого хлеба, ухмыльнулся. «В Ташкенте я видел парней, что резали вены. Все сдавались. А ты, смотри, живучий». Джордж, молча чистя нож, кивнул, и этот жест был для него равносилен речи. Ваня, кашляя, выпил воды и впервые заглянул в их лица – не как в зверей, а как в людей, которые, как и он, были в аду.

Той ночью они говорили. Франц, потягивая самодельный самогон, рассказал, как его предали в Марселе, когда он вёз тонну кокаина. «Друзья продали, Череп. Здесь я научился: доверяй только тем, кто рядом», – сказал он, глядя на Ваню. Джордж, впервые разомкнув губы, пробормотал о своей последней жертве – женщине, чей крик до сих пор снился ему. Его голос был пустым, но глаза, глядя на Ваню, смягчились. Рашид, смеясь, вспомнил, как взрывал склад в Ташкенте, уходя от погони. «Я думал, это конец. А потом попал сюда. Жизнь – хитра, но мы её обхитрим».

Ваня, сжимая кольцо, решился. Он рассказал о Серёже – о медведе, ноже, крови. О матери, чьё проклятие жило в волчьей голове. «Это кольцо… оно меня убьёт», – прошептал он. Рашид присвистнул. «Красивая сказка, Череп. Но если оно проклято, продай его». Франц покачал головой. «Оставь. Оно твоё. Как мои шрамы». Джордж просто кивнул. С тех пор они стали ближе. Они припугнули охрану, и насилие прекратилось, но Ваня знал: корабль – могила.

Франц, Джордж и Рашид стали для Вани не просто союзниками, а единственным, что держало его на плаву в аду тюремного корабля. Их отсек, заваленный ящиками и пропахший плесенью, был убежищем, где они прятали контрабанду и строили планы. Ваня, сжимая кольцо с волчьей головой, чувствовал, как оно жжёт, напоминая о мафии, чья метка лежала на нём. Три года прошло, но они казались бесконечностью.

В одну из ночей, под рёв очередного шторма, Ваня шепнул: «Надо бежать». Франц кивнул, Рашид ухмыльнулся, а Джордж, молча, достал гвоздь из-под койки.

План родился в отсеке, под тусклой лампой. Шторма, сотрясавшие корабль, были их шансом. Охрана раздавала дождевики, которые Франц и Рашид прятали, сшивая их в плот крепкими нитками, украденными из лазарета. Рашид, мастер на все руки, смастерил насос из подручного хлама: пластиковой бутылки, куска шланга, гармошки, найденной в мусоре, и пинг-понгового шарика, вытащенного из комнаты отдыха. «В Ташкенте я делал бомбы из дерьма. Это проще», – хмыкнул он, проверяя насос. Ваня, глядя на кольцо, видел тень матери, шепчущую: «Ты не уйдёшь». Он тряхнул головой, прогоняя видение, но волчья голова сверкнула алым, будто предвещая беду. Франц, заметив его бледность, хлопнул по плечу. «Держись, Череп. Мы вытащим тебя». Джордж, чистя нож, кивнул – для него это было равносильно клятве.

Ночь побега была чёрной, как смола. Грохот волн заглушал крики охраны, а молнии рвали небо. В камере, сжав гвоздь, Франц и Ваня по очереди ковыряли потолок, пока ржавая панель не поддалась. Вентиляция, узкая и вонючая, вела к палубе. Рашид, пролез первым, таща верёвки. Ваня, за ним, чувствовал, как кольцо жжёт, а сердце колотится. Джордж, замыкающий, дышал ровно, будто шёл на прогулку. На палубе ветер хлестал по лицу, сбивая с ног. Они надули плот, сшитый из дождевиков, насосом Рашида, пока охрана не заметила. Выстрелы разорвали воздух, но пули терялись в шторме. Франц толкнул плот в воду, и они прыгнули, цепляясь за скользкие края. Волны швыряли их, как щепки, но Ваня, крича, греб, чувствуя, как кольцо впивается в кожу.

На рассвете море утихло. Солнце, пробиваясь сквозь тучи, осветило их лица – измождённые, но живые. Рашид, хрипя, выругался на узбекском, смеясь. Франц, с мокрыми волосами, хлопнул Ваню по спине. «Свобода, Череп. Чувствуешь?» Джордж, молча, смотрел на горизонт, но его губы дрогнули в улыбке. Ваня, впервые за годы, улыбнулся, чувствуя, как тепло разливается в груди. Он сжал кольцо, и на миг оно не жгло, а грело, будто одобряя. Они кричали, хохотали, брызгая водой, как дети. Но море не прощает слабости.

Акула ударила без предупреждения. Её плавник мелькнул, и зубы вонзились в плот, разрывая дождевики. Вода хлынула, а Ваня закричал, хватаясь за края. Джордж, с ножом в руке, бросился к дыре, зажимая её телом. «Держите, гады!» – рявкнул он, но акула, огромная, как тень смерти, рванула его в воду. Кровь окрасила море, а крик Джорджа оборвался. Ваня, в панике, пополз к краю, пытаясь увидеть друга, но зубы зверя сомкнулись на его левой руке. Ладонь оторвало, как бумагу, и боль пронзила тело.

Кровь Вани, льющаяся из обрубка левой руки, смешивалась с морской водой, заливая рваный плот. Акула, утащившая Джорджа в красную пучину, исчезла, но её тень всё ещё кружила в глазах Вани. Рашид, матерясь, затягивал шланг на его обрубке, а Франц, сжав зубы, греб, пока руки не онемели. Море, чёрное и безжалостное, качало их, как щепки, пока вдали не мелькнул огонёк.

Рыбацкая лодка, пропахшая рыбой и дизелем, подплыла, и грубые руки вытащили их на борт. Хозяин, с кожей, как дублёная кожа, и без левой ладони, как у Вани, склонился над ним. «Бедняга, море тебя не любит», – пробормотал он, промывая обрубок солёной водой и накладывая грязную повязку. Ваня, в бреду, бормотал о побеге, акуле, Джордже, чья кровь всё ещё стояла перед глазами. Франц и Рашид молчали, их взгляды, острые, как ножи, следили за каждым движением рыбаков. Те кивали, подливая тёплый ром, но их улыбки были фальшивыми, как блесна.

Ночью всё изменилось. Ваня проснулся от скрипа верёвок. Хозяин и два его помощника, с фонарями и дубинками, связали их, пока они спали, утомлённые ромом и болью. «Сидите тихо, или сдам копам», – бросил хозяин, запирая их в подвале, где воняло гнилью, солью и дохлой рыбой. Стены, покрытые слизью, дрожали от гула двигателя. Франц, сжав кулаки, шепнул: «Суки нас продадут». Рашид, сплюнув, кивнул: «Награда за нас жирная». Ваня, с обрубком, пульсирующим болью, почувствовал, как кольцо с волчьей головой жжёт палец. Голос матери, холодный, как море, шепнул: «Борись, или умри». Он сжал кольцо, и волчья голова сверкнула в темноте, будто живая. Верёвки, туго затянутые, не держали его – без ладони он выскользнул, как змея, игнорируя боль в обрубке. Дрожащими пальцами он развязал Франца, затем Рашида, и они, не говоря ни слова, двинулись наверх, крадучись.

Рашид, схватив лом из угла подвала, первым выскользнул на палубу. Первый рыбак, дремавший у штурвала, не успел крикнуть – лом проломил ему череп, и кровь брызнула на ржавый металл. Франц, с ножом Джорджа, вонзил лезвие в горло второму, чьи глаза расширились от ужаса. Хозяина нашли в каюте, где он считал цифры на бумаге, мечтая о награде. Ваня, с холодной яростью, поднял лом и ударил, раз за разом, пока лицо рыбака не стало месиво. Кольцо жгло, а голос матери шептал: «Ты Волков». Они сбросили тела в море, где тёмные тени акул уже рвали плоть. Перед уходом Ваня сорвал протез с руки хозяина – грубый, кожаный, с железными скобами. Он надел его, чувствуя, как кольцо сжалось, будто одобряя жестокость.

Лодка, скрипя, понесла их в ночь. Франц, у штурвала, молчал, его лицо было каменным. Рашид, перевязывая обрубок Вани, бормотал: «Череп, ты теперь настоящий зверь». Ваня, сжимая протез, смотрел на море, но кольцо жгло, напоминая о мафии, чья метка лежала на нём. Он знал: побег – лишь начало.

ГЛАВА 3 «РЖАВАЯ КРОВЬ»

Лодка покачивалась на волнах у Бруклинского моста, ее борт все еще липкий от крови убитых рыбаков. Нью-Йорк, раскинувшийся перед Ваней Волковым, Рашидом и Францем, был холодным и равнодушным. Неоновая дымка небоскребов смешивалась с запахом гниющих отбросов и соли Гудзона. Они высадились на берег, измотанные, с пустыми желудками и без единой идеи, где искать ночлег. Ваня, сжимая нож в кармане, озирался, ожидая подвоха. Рашид, напротив, казался спокойным, его темные глаза внимательно изучали окрестности. «Надо найти еду и крышу над головой», – сказал он, потирая небритый подбородок. Франц, долговязый и вечно нервный, лишь кивнул, теребя ремень своей рваной куртки.

В темном переулке под мостом они наткнулись на группу бомжей, греющихся у ржавой бочки, где тлели обломки мебели. Огонь бросал красные блики на их изможденные лица. Один из них, с сальной бородой и в драной шапке, протянул Ване жестяную миску с мутной похлебкой. «Жрите, пока тепло», – буркнул он, сплевывая в сторону. Ваня настороженно принюхался, но Рашид уже хлебал варево, шепнув: «Не будь параноиком, Волков. Они такие же, как мы – на дне». Франц, проглотив пару ложек, скривился: «Гадость, но лучше, чем ничего». К утру бомжи, назвавшиеся Коди и Френком, предложили отправиться на свалку за городом. «Там всегда найдется что-то ценное, – сказал Коди, почесывая шрам на шее. – Бутылки, металл, иногда даже жратва». Рашид, с его привычкой не ссориться с теми, кто оказал услугу, кивнул: «Идем. Отказаться – невежливо». Ваня пожал плечами, но в глубине души чувствовал, что эта затея пахнет бедой.

Свалка встретила их смрадом гниющих отходов и воем ветра, гуляющего между грудами мусора. Вечер опускался на город, и тусклые фонари едва пробивали мглу. Горы старых покрышек, ржавых холодильников и разбитых телевизоров громоздились, как руины забытой цивилизации. Коди, шедший впереди, указал на дальний участок: «Там меньше копаются. Может, найдем что-то стоящее». Они пробирались через хлам, оскальзываясь на мокрых пакетах и спотыкаясь о куски арматуры. Франц, вечно любопытный, пнул рваный дорожный знак, торчавший из кучи. «Гляньте, тут яма какая-то», – сказал он, наклоняясь. Под знаками зияла черная дыра, от которой веяло сыростью и чем-то зловещим. Ваня почувствовал, как волосы на затылке шевельнулись. «Не лезь туда», – рявкнул он, но Франц уже тянул знак в сторону. Земля под ногами задрожала, и в следующий миг все полетели вниз, в темноту.

Падение было долгим и болезненным. Они катились по скользкому тоннелю, цепляясь за стены, пока не рухнули в пещеру. Ваня ударился плечом о камень и выругался. Темнота вокруг была густой, но ее прорезали крошечные огоньки, парящие в воздухе, словно рой светлячков. Они излучали слабое тепло, и от них веяло чем-то… живым. Ваня протянул руку к одному из огоньков, но пальцы прошли насквозь, оставив лишь легкое покалывание. «Что за дьявольщина?» – пробормотал Франц, оглядываясь. Стены пещеры, покрытые красной слизью, блестели в этом странном свете. Слизь была теплой и пульсировала, словно живая плоть. На стенах виднелись грубые рисунки: охотники с копьями, звери с оскаленными пастями, символы, вырезанные, быть может, тысячи лет назад. Рашид, потирая ушибленное колено, прошептал: «Это место… оно не для нас».

Лабиринт, в который они попали, был кошмаром. Стены, узкие и скользкие, извивались, как кишки гигантского зверя. Каждый шаг сопровождался хлюпаньем слизи под ногами и эхом далеких звуков – то ли капель, то ли чьих-то шагов. Франц, пытаясь разрядить напряжение, пошутил: «Если тут есть сокровища, я беру себе золотую корону». Коди хмыкнул, но его глаза бегали по сторонам, выдавая страх. Они брели часами, пока Рашид не остановился. На полу, среди грязи, лежал потрепанный папирус. Он развернул его, и его лицо озарилось: «Карта! Это карта!» Парни столпились вокруг, разглядывая грубые линии и символы. Ваня, скептически хмыкнув, пробормотал: «Если это ловушка, я лично прирежу того, кто нас сюда затащил». Но карта была их единственной надеждой.

Не успели они двинуться дальше, как стены ожили. С шипением из щелей вылетели десятки зазубренных клинков, нацеленных на Рашида. Он бросился на пол, но один нож вонзился ему в плечо, и кровь хлынула на папирус. «Бегите, идиоты!» – заорал он, зажимая рану. Они помчались по лабиринту, следуя карте, уклоняясь от новых ловушек: то шипы вырывались из пола, то раскаленные цепи срывались с потолка. В одной из ловушек, когда Франц замешкался, стальная плита рухнула с потолка, едва не раздавив его. «Двигайся, черт возьми!» – рявкнул Ваня, толкая его вперед.

Карта привела их к склепу – огромной круглой камере, где в центре, на грубом постаменте, лежал алмаз размером с кулак. Его кроваво-красные грани переливались, словно внутри горел огонь. Ваня, забыв о боли в ребрах, шагнул ближе. «Это… не может быть», – выдохнул он, поднимая камень. Алмаз был тяжелым, холодным, но от него исходила странная энергия, проникающая в кожу. Рашид, тяжело дыша, прошептал: «Это проклятие, Ваня. Брось его». Но Волков лишь сжал камень крепче. В тот же миг стены задрожали, и склеп начал сжиматься с ужасающим скрежетом.

Франц, с его кошачьей ловкостью, бросился к стене, цепляясь за скользкие выступы. «Давай, Ваня, шевелись!» – крикнул он, протягивая руку. Волков прыгнул, ухватившись за его запястье, и Франц подтянул его вверх. Но стена, покрытая слизью, предала. Франц поскользнулся, и его нога застряла в щели. Стены сомкнулись с хрустом, раздавливая его тело. Кровь брызнула на Ваню, а крик Франца оборвался, сменившись влажным хлюпаньем. Ваня, сжимая алмаз, отвернулся, чувствуя, как внутри что-то ломается.

Карта обрывалась на склепе – выхода не было. Коди, дрожа от страха, предложил: «Поворачивай всегда направо. Так говорят, это работает». Они брели часами, уклоняясь от новых ловушек. В одном из коридоров пол под Френком провалился, и из ямы вырвался фонтан кислоты. Он успел отпрыгнуть, но капли попали на его руку, прожигая кожу до кости. Фрэнк завыл, катаясь по полу, пока Коди не заткнул ему рот: «Тише, черт возьми, нас услышат!» Но Фрэнк, обезумев от боли, взбунтовался. «К черту твое «право»! Пойдем налево!» – заорал он и рванул в темноту. Коди попытался его остановить, но Фрэнк уже скрылся. Вскоре раздался его крик – стены обрушились, как гигантские домино, раздавливая его в кровавую кашу. Коди рухнул на колени, повторяя: «Я виноват… Это я его убил». Его слезы смешивались со слизью на полу, но Ваня лишь смотрел в пустоту, сжимая алмаз.